Время мотыльков

Я родился через девятнадцать лет после окончания войны. Отец хорошо помнит войну. Для него она была совсем недавно. Я женился и в скором времени развёлся двадцать два года назад. Теперь я тоже могу измерять время своей жизнью, но я так и не научился его понимать. 

*          *         *

- Вот, наверное, она. Я сунул ключ в замочную скважину, покрутил туда-сюда, толкнул ногой дверь.
- Заходи, Вить. Ну, ничего, шкаф, стол - жить можно.
-Нормально, я в туалет.
-Давай быстрей, чукча тоже писять хочет.
-Не писять, а писать.
-Мама говорила «писять».
-Так ты ещё маленький был. И у тебя маленький был. И поэтому  ты писял, а теперь как взрослый и небритый мужик ты вообще обязан с-сать. – Сладко растянул Виктор последнее слово, словно  оно  доставляло ему  какое-то удовольствие.

Мы с Виктором не виделись полгода. Так повелось с первого курса университета. Жили мы оба на Волге,  но в восьмистах вёрстах друг от друга.  Встречались только на учёбе: летом и зимой. Так и дружили.

На этот раз расположились на окраине города в рабочем общежитии на восьмом этаже.  На оконное стекло, словно животворящий воронежский чернозём, навалилась жирная, густая  и холодная чернота. Ничего не видать. Падает снег, мерцают какие-то огни. Что там за огни утром и  вечером не разглядеть, а днём в общаге мы ни разу не были. Вот этот квадрат из чернозёма, снега и жёлтых дрожащих вдали огней мы  и наблюдали за стеклом всю сессию.

С красными от мороза щеками, шмыгая по очереди носом,  мы быстро освоили своё временное жилище. Вынули смятую одежду из сумок, развесили  её в пустом скрипучем шкафу с зеркалом.  Разложили стопки учебников на подоконнике. Сели за стол у окна.  Нарезали хлеб, копчёное сало, что-то ещё, открыли шпроты. Виктор достал самогон. Закурили.

Мы всегда были рады встрече.  Говорили обо всём. Бывало,  о пустяках.  Один раз, на третьем курсе, уже почти уснув в студенческой общаге, где-то около двух ночи заговорили о еде.  Скоро в животах так заурчало, что побежали на кухню варить сухой суп из пакетика, больше у нас ничего не было. Потом долго матерились друг на друга. Утром экзамен, а мы  по ночам тараканов по кухне гоняем. Если бы мы жили тогда рядом, то дружили бы, наверное,  по - настоящему. Может, и нет. Кто знает.

- Ну что, за встречу? Давай, сальца домашнего. – Витя аккуратно разложил душистое сало с чесночком.
-Давай. 
Чокнулись, выпили.
- Только я мяса не ем.
-Что так, заболел, что ли?- Весело спросил Виктор.
-Нет, просто не ем уже полгода и всё, и нормально себя чувствую. 
- Как родители, брат?
- Да, всё так же.
-Жена?
-Что жена? Всё жена. Нет жены. «…а слово непонятное «жена» звенит как милостыня в кармане у калеки».
-Кого цитируешь?
- Себя, кого же ещё.
Я, на самом деле,  не мог цитировать кого-то ещё. Я и думать не мог о ком-то ещё, кроме как о действующих лицах одной бездарной пьесы, которая уже второй год не сходила со сцены моей жизни.  Только вот кто автор и художественный руководитель теперь стало непонятно.  Непонятно было даже у кого главная роль. Вначале я полагал, что у меня. Теперь это не имело никакого значения.

Последние месяцы у меня внутри что-то  поминутно вздрагивало, всхлипывало и ныло. Этому  никак не давали утихнуть бесконечные  внутренние  диалоги. Спорили и что-то  друг - другу  доказывали: я и моя бывшая жена, я и её бывший муж Саша, от которого она ко мне ушла, я и её родители, я и мои родители, я и мои друзья.  Я засыпал  на полуслове и, просыпаясь продолжал с того же места, как и не спал вовсе. То, что жизнь состоит не только из горьких мыслей я, конечно, знал, но остановиться, осмотреться, подумать о чём-то ещё, представить всё как-то иначе, сбоку,  не мог, не умел.

- Ладно, не мучайся, - порассуждав минуту о вегетарианстве,  сказал Виктор. - Возьми сальца-то.  Домашнее, смотри какое, во рту тает. – Виктор ел сало, и было видно, что ему хорошо. Я тоже хотел чтобы мне было хорошо. Осторожно взял мягкий ароматный  ломтик, положил его на хлеб и стал есть.
- Вот, видишь, ничего страшного. – Виктор удовлетворённо потирал ладонями и хрипло смеялся, с надрывом в кашель. Сало на самом деле было очень вкусное. Я ел и  рассказывал. Мне становилось легче.

Полгода назад, на летней сессии я делился с Виктором самым сокровенным. Говорил о том, что всё идёт своим чередом. Встретил, мол, своё счастье. Не беда, что она с ребёнком ушла от мужа, всё образуется. Жизнь как чистая родниковая вода доброжелательно журчала,  искрилась под тёплым солнцем и обещала утолить любую жажду. А жажда моя была велика.

Теперь всё изменилось. Не исчезло вовсе, а рухнуло с большой высоты.  То, что осталось,  лежало у ног жалким, но дорогим  сердцу  хламом. Ни поднять, ни склеить, ни подмести. Похожее чувство я испытывал когда видел один дурной сон.  Бежишь домой. Вот оно знакомое крылечко, вот лестница, вот родная дверь.  Всё, что у меня есть в жизни дорогого, находится там, за этой дверью, и я не могу без этого жить. Открываю, а там чужие люди. Это чужой дом. А где мой дом? Бегаешь, ищешь и не находишь.  Плохой сон. Понять, что произошло или забыть мешало время. Его прошло слишком мало.

Я ждал этой встречи и был благодарен и Виктору и Воронежу и университету за то, что я сейчас здесь, а моя беда где-то там, далеко. Виктор внимательно слушал и добродушно улыбался.
- Петь, наверное, ты всё ещё её любишь.
Я растерялся и не знал что ответить. Тот огромный мир, который я с такой болью пытался вырвать из своей жизни, никак не вмещался в понятие «любишь - не любишь».
- Почему?- Прозвучало как-то глуповато.
- Ты не сказал про неё ни одного плохого слова.
-Да, наверное. Не сказал. А разве то о чём я говорил хорошо? Разве от хорошего может стать так плохо?
 - Не знаю. Ты бы нашёл себе какую-нибудь бабёнку. Кукую - никакую, оно всё же лучше, чем так вот... Виктор замолчал, видимо не подобрав слов. Мы молча смотрели в окно и курили. Самогон кончился, но мы об этом не жалели. Хотелось просто смотреть в окно и ни о чём не думать.

- Мотылёк, - сорвалось у меня неожиданно.
На подоконнике сидел маленький мотылёк цвета первой весенней травы. Он как в сказке шевелил узкими прозрачными крылышками и смотрел вокруг большими зелёными глазами.

Таких мотыльков я не видел с раннего детства, когда беспричинной радостью и тихим счастьем был щедро наполнен каждый стебелёк, каждый вздох и весь мир. Тогда, на даче я осторожно, чтобы не поранить,  брал этих мотыльков за крылышки, подносил к глазам близко-близко, долго рассматривал и с восхищением отпускал дальше неслышно порхать в саду.

Трогательные и чистые воспоминания, как разноцветная карусель завертелись перед глазами. На душе стало тепло и легко. Так хорошо, наверное, бывает только в утробе у матери, когда всё её существо окружает драгоценный плод любовью и оберегает его до последней секунды от того мира в который ему предстоит войти.

Я широко открыл глаза, и как тогда в детстве близко приблизил их к мотыльку. Январский сквозняк из щелей плохо заклеенного окна скользнул по щеке и быстро развеял детские воспоминания.
- Смотри, мотылёк… кажется, умирает, - я всё ещё надеялся на чудо.
-Да, он уже давно умер, - безразлично ответил Виктор, и как бы доказывая свою правоту, взял его за сухие, ломкие крылья и опустил в пустую банку из под шпрот. Она теперь служила пепельницей, и в ней создавая неприятный запах, ещё тлел и шипел в масле мой последний окурок. Ночью меня долго и неистово рвало. Витя сказал,
- наверное, от сала, с непривычки.

Всё исчезло. Я больше ничего не могу вспомнить о той зиме, о том годе, о той жизни. В памяти отыскался только квадрат из чернозёма, снега и жёлтых дрожащих вдали огней. Мотылёк, высохший на подоконнике. Витины слова: «он уже давно умер».  Остальное, было как не со мной.  Этого больше не существует. Для чего и по чьей воле через мою  жизнь перевалило это тяжёлое время и унеслось прочь. От каких ещё бед, умыв меня этой малой кровью, уберёг меня мой ангел-хранитель. Полагаю, было от каких бед, и время уже никогда не даст этому произойти. 

Ту, с которой не сложилось, я больше никогда не встречал. Через какое-то время Саша снова женился. Опять родилась дочка.  Когда они втроём ехали по трассе на своей восьмёрке - столкнулись со встречной. Сашина жена погибла. Пару лет назад в Москве, Саша выпал с балкона многоэтажки. Его больше нет.
      
Что такое время, и какую оно приносит пользу, так и осталось для меня загадкой. Если узнаешь что-нибудь об этом - расскажи.

2009 - 2012г.