Пожар, бабушка и неизбежность

Идея поехать на войну, пришла нам в сильном подпитии. Мой брат Митя Калугин жил тогда на улице Некрасова, в доме который стоял с одной из сторон Некрасовского скверика. Два огромных окна просторной комнаты смотрели прямо на сутулую спину писателя.
 С этой комнатой было связано много воспоминаний моего Питерского детства. Детства у меня было три: Питерское, Московское и Певекское. В Певеке я жил и родился, в Москве меня подолгу оставляли у моей тети Нади, а в Питер мы приезжали с родителями.
Огромная, плохо освещенная коммунальная квартира противоположной своей стороной выходила на туберкулезный диспансер. Это было здание готической архитектуры из потемневшего от времени красного кирпича.
Я боялся этого дома, так как мой брат, он был на пару лет старше меня, говорил, что туберкулезники ловят детей и плюют им в лицо.
Мы уже были взрослыми, а поддувала давно разобранных печей еще хранили наши записки со страшными клятвами, планами воображаемых кладов и уставом секретной организации Ангелы Ада, которая вся состояла из нас с братом.
В огромной комнате стояло старинное пианино с подсвечниками, односпальная кровать и большой обеденный стол. На кровати я потерял девственность, в пианино была как-то обнаружена и распита заначенная еще родителями брата бутылка рома «Гавана Клуб Сильвер».
За столом я готовился к вступительным экзаменам в медицинский институт, писал шпаргалки на миллиметровой кальке. Шпаргалки писать было скучно, и я снабжал их разными смешными рисунками. Шпаргалки не понадобились. В институт я не поступил.

Больше всего я боялся за биологию, и мои родители смогли договориться с преподавательницей, которая будет принимать экзамен, чтоб она мне помогла.
 Абитуриентов по аудиториям разводили студенты-старшекурсники. Меня привели в аудиторию, где не было моей преподавательницы. Студент завел меня и оставил. Я понял, что все пропало, но мне сказали, что в этой аудитории мест нет. И я пошел обратно.
На обратном пути, проходя мимо открытой двери, я увидел класс, где сидела нужная мне женщина. Медленно я прошел мимо двери. Я смотрел на нее, она на меня. Растерявшись, я сделал несколько лишних шагов и попал в лапы студентов, которые снова отвели меня не туда куда надо. Мне попались вопросы – сперматогенез и строение стебля.
Я и сей час смутно представляю себе, что это такое, но уверен, что хирург из меня получился бы отличный.Еще одна история произошла со мной в квартире брата. Как-то раз мы с моей приятельницей – сценаристской среди ночи забрели на огонек к моему брату. Он не спал. У нас была бутылка водки и ни копейки денег. Что такое бутылка водки на троих… Печаль и грусть, ощущение фатальной недосказанности и прерванной любви…
 Мы почти докончили бутылку и занимали себя беседами о кино и книгах, когда из коридора донесся сильный шум. Мы, обрадовавшись событию, бросились к дверям. Брат, предвкушая драку, намотал на кулак пружинный эспандер. Я прихватил, не помню что. Это была не драка. Грела квартира напротив.
 Мы тут же развели невероятную, пьяную суету. Организовали цепочку из жильцов с тазиками кастрюлями и ведрами. В конце цепочки стоял я и плескал воду на пылающую дверь одной из комнат соседней коммуналки. В какой-то момент дверь полыхнув, рухнула и стало ясно, что дверь горит изнутри. С тазиками там было делать нечего. Комната была первой от входной двери и вспыхнувшая в прихожей одежда отрезала выход. Мы вызвали пожарных и эвакуировали полуголых жильцов в Митину комнату. Они сидели жалкие и мокрые в простынях и пледах. Покорные и молчаливые. Вдруг кто-то сказал, что в квартире осталась парализованная бабушка. Конечно же, надо было ее спасти!
 Проем двери квартиры был весь уже занят огнем. Я накинул на себя мокрое одеяло, проскочил через стену пламени и, теряя дыхание, нащупал нужную дверь.
  В комнате почти не было дыма. Посередине стоял круглый стол, уставленный банками с маринадами. По этой примете, я сейчас понимаю - дело было осенью.
 Помидорчики с огурчиками сытно блестели в свете неяркой люстры. У окна стоял парень. Он меланхолично застегивал рубашку. Я суетился, кричал, что коридор горит, что надо бежать, а он не спеша доставал из платяного шкафа куртку. Я совсем забыл о бабушке, ради которой я прорвался в эту заплывшую старой мебелью комнату, когда из угла послышался стон.
 Бабушка – субтильное создание, лежала на кровати, теряясь в спутанных простынях. Мы положили ее на одеяло и понесли к двери. Но выйти не смогли. От жара пылающего в коридоре пламени бронзовая ручка раскалилась докрасна.
 Нас спасли пожарные с пожарной лестницей.
 Перед тем как вылезти в окно я напомнил парню, что неплохо бы проставиться за спасение старушки. Он нехотя достал из платяного шкафа бутылку коньячного напитка «Стругураш». Чудовищное пойло. Мы распили его на троих с братом и девушкой сценаристом, потом, брат, он пошел курить с парнем и, вернувшись, рассказал о том, что тот не спешил уходить, потому, что надеялся дотянуть до того момента, когда бабушку спасать будет поздно.
 Они жили в маленькой комнате с женой двумя детьми и беспомощной старушкой, которая не собиралась умирать. Наверное, я бы так не поступил, но осуждать этого молодого парня не могу. Бывает, чудом не собьешь на дороге какую-нибудь заполошенную пенсионерку и думаешь – может ей и так, жить осталось неделю, а у тебя могла вся жизнь пойти наперекосяк.

Раньше я верил, что все, что ни делается, все к лучшему. Весь опыт моей жизни говорит, что это не так. Или так, но для людей, которые верят в какого-нибудь из богов. Им не хочется думать, что добрый боженька может им навредить, и уповают на туманное определение о неизвестности его промысла. В основном эти люди женщины.
 Хорошо быть христианином, или индуистом. В первом случае рай, во втором перерождение. Сносные условия получения того и другого.
Трудно приходиться нашему брату агностику. Нам остается только слепая безжалостная судьба, муки совести и мрак после смерти.