Человек, вынимающий булавки

Через лестницы и магазины этого торгового центра странствует один интересный слух, он касается так называемого «человека, вынимающего булавки». Говорят, что этот человек выглядит, как рядовой служащий, или как обычный уборщик, или как затрапезный продавец-консультант – одним словом, его очень легко принять за кого-то другого. В то же время, любого другого очень просто можно принять за него, такое тоже случалось, когда какие-нибудь любознательные подростки спрашивали у простого кассира «не вынимаете ли вы булавки?» - остается только предполагать, какое лицо может быть у человека, ни к чему не причастного, у которого, к тому же, спрашивают такое прямо посреди рабочего дня.

Далее: одни говорят, что человек, вынимающий булавки – это женщина, другие – что, несомненно, мужчина, одни утверждают, что это человек средних лет, почти, можно сказать, пожилой, другие уверяют, что это ребенок, вертлявое и неугомонное создание, приходилось слышать и такое: что любой человек из работающих в этом торговом центре (или даже любой из странствующих по нему) может оказаться человеком, вынимающим булавки. Поэтому, если вам все-таки встретился именно этот человек, вы, скорее всего, не обратите на него особого внимания, но! Через некоторое время (возможно, вскоре, а возможно, что только к концу рабочего дня) вы почувствуете себя по-другому. Не все, правда, сходятся во мнении, вынимает ли он булавки в буквальном смысле,  идет ли речь о нормальных портновских булавках, или же это только метафора, но – хотите вы того или нет – всё происходит действительно, то есть на самом деле.

Возможно, вы скажете, что уж у вас-то никаких булавок не валяется даже в карманах – признаюсь, так считал и я; в день той встречи я и не подозревал о том, что из моего тела торчит несколько десятков отменных иголочек, причиняющих мне медленно тлеющую боль – так медленно, что я уже не замечал, что изнываю. Изнываю от не признаваемой мною тоски, от еле слышной, неустанной меланхолии. И вот, как-то я шел по одному из коридоров этого торгового центра, я чувствовал себя испытанным странником, я смотрел на бежевые стены, и на сверкающие витрины, сквозь сверкающее стекло, на все то, что там продавалось (головные уборы, сотовые телефоны, синтетические шнурки, золотые подвески), на все то, чего я покупать совсем не хотел. Я искал комнату для перекуров, но на этом этаже ничего подобного не встречалось, я уже понемногу начинал волноваться; и тут меня кто-то легонько тронул за правый локоть. Привыкнув к агрессивным манерам некоторых прохожих, я обернулся очень быстро и тоже, наверное, агрессивно, готовый ответить атакой на любую атаку, но это был некто в блеклой одежде (хотя, признаюсь, я и не успел как следует рассмотреть ни его лица, ни его одежды), он очень тихо и спокойно поинтересовался, нет ли у меня зажигалки. Я кивнул и автоматически полез за ней в карман джинсов; это заняло отчего-то целых две минуты, я сам не понимал, почему я так мешкаю, а когда я снова поднял глаза, никого рядом не было. Только манекены – но и они стояли с той стороны стекла, в коридоре я был совсем один, и вот тут-то я почувствовал это. Почувствовал сразу же: будто бы моя правая рука прежде была деревянной (или деревянной наполовину, или как будто бы сломанной), а теперь по ней разливалось тепло: будто только сейчас кровообращению разрешили до нее добраться. Пораженный, я закатал рукав: весь локоть, как оказалось, был в следах от булавок; булавки, уже вынутые блеклым незнакомцем, ржавые от крови, валялись около моих ботинок, я мог наступить на них, я мог даже бесстрашно ходить по ним. Как оказалось, я сам себя калечил, левой рукой истязая правую, и уже так давно, что сам не замечал этого, и никто не замечал. Не то, чтобы это было такое уж потрясение, но к стене (бежевой, избавленной от витрин и стекла) я все же прислонился и недолго простоял так, слегка прикрыв глаза. Когда же снова пошел дальше – можно сказать, наконец чувствовал себя если не целым, то по меньшей мере дееспособным, по меньшей мере – устремленным и бесстрашным, по меньшей мере – в ясном уме и с кристально трезвой памятью, по меньшей мере – совершенно здоровым и полноценным, и готовым идти насколько угодно дальше (ходят слухи, что и это уже немало).