14-xxiv за столом с деревенщиной

                XXIV

  Дуумвиры Новых Верцелл не торопились – когда ещё представится случай искупаться в таких богатых термах. Вероятно, они предполагали пробыть там дотемна, а обслуживающие их рабыни устали их намывать и думали: «Уж лучше бы сразу поимели и отпустили, чем три часа нам торчать возле этой деревенщины». Ибо даже магистраты пятитысячного галльского городка и для служанок патрицианки, привыкших видеть, слышать – а иногда и спать с ними – римских франтов-аристократов – и для служанок просторного дома на Марсовом поле братья Белеи были «мужланами».

  Солнце заходит, близится время, когда Антоний должен приехать на ужин. Столы накрыты в «Малой Морской». Это небольшой экус, названный по аналогии с залом в городском доме. Вдобавок к полотнам здесь ещё стоят статуи Колебателя Земли и Амфитриты, ахейские, бронзовые, в рост, подаренные консулу Персию делегацией с Хиоса. Хозяйка решает, что местные «первые лица города» сделали в купальнях всё, что хотели, заходит и говорит им:

  – Уважаемые дуумвиры!.. Что вы смущаетесь? Подобные вашим отличные мускулы нужно выставлять и гордиться, – и машет ручкой «отставить» служанкам, хотевшим подать прикрытие двум братьям; сами служанки в намокших туниках. – Девки-красотульки, вы уже оделись? Так наряжайте и почтенных мужей. Квириты, хотя вас и ждут семьи – им, несомненно, сможете сказать, что задержались ради блага города – доставьте мне удовольствие – соблаговолите погостить ещё с полчасика – с часок, разделить ужин со мною и с нашим новым соседом. Прошу за стол в «Малую Морскую». Лиска, поможете одеться и проводите дуумвиров.

  Братья Белеи, наслаждаясь вкусами вин и кушаний вместе с Антонием и Фабией, могут воочию ясно убедиться, что владельцы соседних латифундий находятся в близких, интимных отношениях, что маловероятно будет успешным просить сенатора хлопотать о чём-либо, если на то нет воли их патронессы. И даже деньги вряд ли помогут. Сразу после приветствий, ещё до того, как прилечь рядом с хозяйкой, сосед преподносит ей в подарок два тяжёлых серебряных блюда.

  – О Геркулес! Коллега, к чему это?

  – Царица моя! Прости, что ночью расстроил тебя, не очень деликатно поступил! Я родился и жил в далёкой провинции и, к сожалению, до ваших изящных столичных манер нам тоже далеко!

  – О прощении подумаю позже, вердикт будет зависеть от  твоих стараний на пути к… Но приляг, приляг рядом со мною, Антоний… О Геркулес! Какие тяжёлые подносы! Клянусь Грациями, прими я подобный подарок и принеси в дом столетия три назад – моего мужа выгнали бы из Курии! Благодарю, коллега! – Муция нежно целует сенатора в губы.

  После пары тостов речь заходит о рыночной торговле и, в частности, о купле-продаже рабов. С этого времени патрицианка начинает беспрестанно шутить и рассказывать анекдоты.

  – Вообще-то сенаторам закон запрещает прямую коммерческую деятельность, посему мы с коллегой в этом вопросе малосведущи. Но попутчиков, к примеру, разговоры мало-мало приходится слышать. Что же касается упомянутого рода торговли. Как-то один хозяин говорит соседу, кабинетному учёному: «Раб, которого ты мне продал, умер». « – Клянусь Богами, отвечает тот, – пока он был у меня, он никогда так не делал!»

  Через некоторое время Ксана, устав от приставаний дуумвира Луция, говорит ему:

  – Господин! Прошу вас, я же делаю свою работу!

  – О Геракл! Симпатулька, ты ещё скажи: «Сейчас ни-ни, не трогайте – только после свадьбы!» Какая стро-о-о-огая!

  – Ксана, милочка, – улыбается её весёлая домина, – иди отдохни и подумай. Пришли кого-нибудь старше лет на двадцать, опытнее – не умеешь угождать господам!.. А насчёт «после свадьбы», квириты, есть пара анекдотов. Она: «До свадьбы ни-ни!» Он: «Ну-ну…»

  – Патронесса, вы поразительная римлянка!

  –  Да, Белей, настолько, что меня в Сенат не пускают.
 
  – Да ведь у вас там и брат, и супруг, и…

  – Как же так, из-за чего?

  – Потому: если приду в том же настроении, что и теперь, отцы-конскрипты не смогут работать на благо отечества!

  – Верно! – смеётся Луций Белей. – Все за животы похватаются.

  – О! И про животы сейчас расскажу! Только сначала совершим возлияния Грациям!

  – И выпьем за тебя, за царицу!..

  – Так вот, – осушив почти половину своего кубка, – возвращаюсь сначала к теме недотрог до свадьбы. Одна моя подруга… – нарочно делает паузу Фабия.

  – Тоже недотрога?

  – Не совсем. Моя подруга на одном комиссатио прилегла к красивому юноше и стала его соблазнять. Но тот оказался – о чём, впрочем, подруга знала – воспитанным в строгих понятиях о морали и говорит ей: «Нет. Нет, не могу. Только после свадьбы.» А она ему: «Ты что?! А вдруг у тебя жена будет ужасно ревнивая?!»

  – А что, моя царица, – интересуется Децим, когда все отсмеялись, – твоя подруга соблазнила того эфеба или нет?

  – Суди сам. Быть может, она чуть менее красноречива, но такая же красивая как… скажем, как…

  – Только не говори, Присцилла, что как ты: такой, как ты, не может быть более на свете!

  – В общем, красавица знатная!

  – Не могу судить, коллега. Так уговорила она его?

  – Разумеется, да! Буквально через полчаса красавец эфеб потерял девственность!.. А теперь от Пузика к животам…

  – Что? От чего?

  – Ничего, ни от чего. Сейчас о животе говорю, милый Децим. Ты, кстати, тоже последи за своим. Мне, само собой, нравится твой животик, он так меня воз-… в восторг приводит… Но главное тут – мера. Года три-четыре назад на пиру в Проходном Доме – тогда он ещё стоял, значит, четыре-пять лет назад – вернулся один проконсул из своей провинции, а пузо у него неимоверно. Меднобородый тогда пошутил: «Скажи нам, Гай, неужели ты со столь излишним усердием собирал налоги, что в провинции начался голод, и ты сам от него тоже распух?» «Нет, Цезарь, – возражал Петроний Арбитр, – наоборот, я думаю, с его отъездом там голод закончился!» «Нет-нет, – сказал Ватиний. – Я слышал, там случился необычайно обильный урожай, не хватало судов вывозить, и чтобы собранное и несобранное не пропало, жители собирались наесться впрок, но Гай, зная, что это будет опасно для их здоровья, рискуя собой, уберёг их от этого, избавил от излишков!» А спустя часа полтора, когда пир переходил в более сексуальную фазу, Меднобородый поинтересовался, кого желает Гай – который пришёл, вообще-то, с женой – мальчика или девочку, при этом Арбитр сказал: «Да теперь он и сам-то из-за живота не видит, мальчик он или девочка!»

  Вслед за этим фламина рассказывает и ещё один, довольно старый, анекдот. Из её уст он звучит так.

  – Однажды в Аттике, прогуливаясь по берегу Кефиса, у переправы, мой брат Павел увидел и услышал следующее. Мальчик маленький спрашивает у своей мамы: «Мам, мам, а почему у тётеньки, которую мы видели сейчас, такой большой живот?» «Ну-у… Понимаешь, значит, скоро она родит. Значит, она ждёт ребёночка, малыша, мальчика или девочку…» «Понятно, мам, понятно, – говорит мальчик и подходит к пузатому мужчине. – Дядь, а дядь, а ты кого ждёшь?» «Лодку». «Дядь! Родишь, дашь покататься?..»

  Забывшись и перестав себя контролировать, дуумвир Марк стал ковырять какой-то своей изгрызенной тоненькой палочкой в зубах. Под предлогом того, что их семьи всё же с этого времени будут изрядно переживать, Фабия выпроваживает братьев Белеев.


Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2012/02/20/341


-------------------------
  выгнали бы из Курии – во времена ранней Республики, примерно до I-ой Пунической войны, уличив сенатора во владении более чем десятью фунтами серебра, цензор исключал его из списка Сената.
  Кефис – река в Аттике.