Хранители. Глава III

6 апреля 1944 года
Государство Ватикан

Библиотека Пия XII, она же  его рабочий кабинет, с огромным количеством книг и документов, непостижимым образом умещалась в совсем небольшой комнате площадью не более 25 квадратных метров.

Но самого важного документа в личной библиотеке Верховного Понтифика не было. Да и не могло быть. Ватикан несмотря на все старания папской контрразведки кишмя кишел агентами VI управления РСХА –внешней разведки СС. И если бы этот документ попал им в руки… многие сотни (и даже тысячи) священников, монахов и мирян Святой Римско-Католической Церкви оказались бы за колючей проволокой концлагерей. И это в лучшем случае. В худшем же они бы пополнили и без того слишком длинный список католических мучеников.

Поэтому все распоряжения по этому вопросу Пий XII отдавал исключительно устно и  отчёты принимал тоже исключительно в устной форме - только абсолютно доверенным лицам и только от абсолютно доверенных лиц.

Католического священника, монаха и монахиню обычно оценивают по количеству спасённых ими душ. Но это обычно. А сейчас, хоть требование спасать души никто  и не отменял, едва ли не более важным стал вопрос спасения человеческих жизней, над которыми нависла угроза  смертельной опасности.

Hо насколько смертельной, Его Святейшество до сих пор не мог осознать. Из  доходившей до него обрывочной информации и всевозможных слухов в данный момент он понял только одно -  что евреев из гетто перевозят в какие-то огромные концентрационные лагеря на территории оккупированной Польши.

Одни говорили, что это рабочие лагеря, другие рассказывали совершенно жуткие вещи – про газовые камеры, гигантские крематории, горы человеческого пепла… Лагеря смерти. Гигантские конвейеры массовых убийств.

Впрочем, в любом случае, лагеря – любые – это тиф  и  голод, учитывая колоссальные трудности с продуктами и снабжением. И в Германии, и на всё ещё оккупированных ею территориях. А голод и тиф – это смерть. От которой Церковь просто обязана была спасать людей.

Именно поэтому Пий XII и отдал совершенно секретное (и потому лишь устное) распоряжение всем монахам и монахиням, священникам и мирянам – приложить максимум усилий к спасению евреев от депортации.

Он часто думал – мог ли он сделать больше? И что значит «мог»? Да, у него было достаточно власти, чтобы потребовать прекратить гонения на евреев, пригрозив отлучением от Церкви всем к ним участвующим. Мог даже специальную энциклику издать. Мог наложить интердикт – запрет на совершение богослужений и католических таинств в тех странах, где преследовали евреев…

Мог – но не сделал. Почему?

Пий XII тяжело вздохнул, встал из-за простого и скромного, ничем не украшенного – как и подобает смиренному слуге слуг Господних – письменного стола и подошёл к окну Апостольского дворца, в котором располагались апартаменты Верховного Понтифика.

Он думал о грехе. О своём грехе. О самом тяжком грехе, который только может совершить глава Святой Римско-Католической Церкви. И который, так или иначе, на протяжении уже многих столетий совершали  один за одним – десятки предыдущих пап.. Грех, куда более страшный, чем приснопамятные гордыня, зависть, алчность, чревоугодие, лень, уныние, гнев, похоть и страх.

О грехе политики.

Он давно – ещё задолго до избрания на Святой престол – поймал себя на том, что перестал быть священником. И стал политиком. Утратив веру – да и была ли у него когда-нибудь эта вера? – во всемогущество Бога, Любви, Благодати Божией… Всё заменил земной, мирской, политический расчёт.

Он не верил в то , что произнесённого Викарием Христа с кафедры Святого Престола слова In Persona Christi – от имени Христа – будет достаточно, чтобы образумить обезумевших от расистского бреда и пещерного антисемитизма нацистов и остановить массовые, чудовищные преступления против человечности.

И единственной причиной его неверия, единственным объяснением его отстранения и сохранения жалкого нейтралитета к двум противоборствующим сторонам  являлся страх. Грех, не так давно добавленный современными католическими богословами к «классическому» списку из семи смертных грехов, составленному ещё в VI веке папой святым Григорием Великим. Это его грех.

Он боялся. Боялся захвата и разрушения Ватикана вермахтом ваффен-СС, арестов и депортаций, а то и расстрелов священников, монахов и мирян,  - все это уже имело место  в оккупированной нацистами Польше. Боялся, что крах Третьего рейха приведёт к захвату Западной Европы большевистскими ордами, уже под корень, до последнего храма, священника и монаха, уничтоживших католическую Церковь в Советской России и открыто заявляющими о намерении сделать ровно то же самое по всей Европе. Да что там – по всему миру.

Он боялся не за себя. Да и как он мог – в  любой момент готовый принять мученический венец, как и подобает священнику. Он боялся за вверенную ему Богом Церковь, враги которой были как никогда сильны и могущественны. Он боялся, что одно его неверное решение, слово, поступок – и вермахт и ваффен-СС вместе с РСХА, а также Рабоче-Крестьянская Красная Армия вкупе с НКВД и ГУГБ всеразрушающим пожаром пронесутся по Европе, превратив земную Церковь в пепелище.

Именно поэтому он был так осторожен, взвешивая каждое слово, произнесённое публично и в переговорах с представителями Третьего рейха, каждый свой поступок, едва ли не каждую свою мысль, тысячу раз.

Он ненавидел себя за своё малодушие, сотни раз исступлённо молился Господу, чтобы Тот даровал ему силы и веру поступать как подобает священнику и Викарию Христа, а не как земному политику, главе Государства Ватикан.

Безрезультатно. У него так и не хватило ни сил, ни веры  не то, что закончить и опубликовать, но хотя бы начать работу над энцикликой – продолжением «Mit brennender Sorge», которая должна была расставить «все точки над i» в отношениях Церкви и нацистов, решительно осудить и национал-социализм, и другие формы расизма, национализма и фашизма, и потребовать под страхом отлучения от Церкви и интердикта немедленного прекращения гонений по национальному, религиозному или какому-либо иному признаку.

Он понимал, что ему придётся ответить за своё малодушие перед Высшим Судьей. Понимал, но всё равно не мог победить страх. И единственное, что только оставалось, -  надеяться на понимание и милосердие Божие.

Его размышления прервал осторожный, но настойчивый стук в дверь. Пий XII насторожился. Секретарь обычно предупреждал о своём появлении звонком по внутренней связи. Значит это был кто-то чужой. Но кто?

«Впрочем», - подумал Его Святейшество, «это выяснится прямо сейчас»

«Войдите» - неожиданно даже для самого себя уверенно и чётко произнес он.

Дверь отворилась. На пороге, одетый в безукоризненный серый костюм, сидевший на нём как влитой (посетитель был известным модником даже по искушённым римским меркам) стоял человек, которого Пий XII опасался, пожалуй, больше всего. Ибо именно этот человек обладал абсолютной властью как на территории Ватикана, так и в Риме, да и вообще на всей оккупированной нацистами Италии.

Ночным посетителем Его Святейшества был  верховный руководитель СС и полиции Италии Карл Фридрих Отто Вольф.