***

ВЕСЕННЯЯ КОМЕТА В ФЕВРАЛЕ
Молодое февральское солнце  в самом начале двадцать первого века сотворило маленькое чудо!
В доме у меня тянулся ремонт и поэтому я не пошёл на работу, оделся, взял лыжи и пошёл кататься в Коломенское, моё излюблен-ное место отдыха, начиная с 1995 года, когда я переехал с Ленинско-го проспекта и из парка Горького.
Было ясно, небо без единого облачка, не было даже дымки, ха-рактерной для Москвы, светило уже тёплое, волнующее сердце и пьянящее как  шампанское Солнце. Было по-весеннему тепло, гра-дуса два мороза и ни малейшего ветерка! Её я заметил почти сразу, как только встал на лыжи. В ярком зелёном костюме, метрах в пя-тидесяти впереди, довольно профессионально шла на лыжах  жен-щина, это можно было сразу понять по манере ходьбы и по довольно полному турнюру. Я хмыкнул, и легко стал её догонять. Но не по её лыжне а по боковой, обходя её справа. Не знаю почему, но я взмок довольно быстро, то ли потому, что было жарко, то ли потому, что ощущал волнение. Остановился остыть и увидел, что она опять впе-реди. Ну, тут я завёлся, развил четвертую, а может и пятую, ско-рость и, поравнявшись с храмом Вознесения, её обогнал, обернув-шись и увидев её раскрасневшееся лицо и темные вьющиеся воло-сы. Метров через сто остановился и стал ждать, пристально вгля-дываясь в приближающуюся комету. Она пролетела мимо, не по-смотрев на меня. Ах, вот как, подумал я про себя! Через пять секунд я уже был впереди и заложил такой темп, что у меня посыпались искры из глаз, скорее всего от солнца, хотя я был в хамелеонах, по-темневших максимально.
Опять обернулся и, дождавшись, когда она со мной поравня-лась, крикнул: будем соревноваться или познакомимся?
Она от неожиданности остановилась, с прищуром глядя на меня, наконец, улыбнулась, но промолчала. Я пошёл в «атаку».
- Хотите, я вас потренирую? – сморозил я.
- А вы, что тренер? – приятным, невысоким, обволакивающим голосом спросила она.
- Саша, - представился я, протягивая ей лыжную палку.
- Маша, - хихикнув, сказала она, стукнув по моей - своей.
Тут я тоже рассмеялся, подумав,  имена как в сказке или в бук-варе! Опять же рифмуются без проблем!
- Ну, не тренер, а всеми методами хождения на лыжах владею. Вот вы почти совсем не используете руки, точнее трицепсы, при ходьбе, поэтому катитесь не быстро.
- А куда спешить? Погода такая, что можно просто наслаждать-ся и загорать. У вас, смотрю, уже есть загар. Откуда?
- Да, я тоже так думаю, вы бледненькая, давайте наслаждаться вместе. А загар, потому, что я мало работаю.
- Это, как, наслаждаться вместе? – скокетничала она.
- Ну, вначале вы будете от меня убегать, потом я от вас.
- Это глупо. Зачем друг от друга убегать, лучше наоборот, друг к другу прибегать.
- Да, вы просто юмористка какая-то, - воскликнул я от души, - Действительно, лучше всегда идти навстречу друг другу! Но на лы-жах так не получится, это на коньках в обнимку можно.
- Никакая я не юмористка, а портниха, у меня двое детей, муж и полно заказов! Но всё-таки когда-то была спортсменкой.
- И вы всех их бросили? Взяли бы с собой детишек.
- Не могла удержаться, такие дни бывают редко! Да и вообще, надоела эта серая жизнь! А дети уже взрослые, на работе.
- Ну, и здорово, а тут я к вам привязался! Мне тоже многое на-доело, могу немного приукрасить вашу жизнь.
- Это как взглянуть на ситуацию, кто чью?- хитренько сказала Маша.
- Побежали, - крикнул я, потому что мороз заползал с теневой стороны мне за шиворот. Шутки шутками, а здоровье…
И мы снова понеслись по лыжне, правда теперь я не торопился, а шел в метрах пяти впереди, слышал её дыхание и убавлял, когда слышал сильный гул её сердца. Впрочем, моё сердце тоже билось непривычно часто. Она была очень красивая. Малиновые щеки с ямочками обрамлялись уже мокрыми вьющимися волосами, а си-ние под цвет неба глаза, казалось, слились с небосводом. Губы, без всякой помады, полные, влекущие к поцелую, слегка раскрылись, обнажая крупные перламутровые зубы. А язычок, то и дело высо-вывался, их облизывая. Все её прелести теперь, спустя девять лет, я уже не вспомню. Но что-то необъяснимое влекло к ней, может зелё-ный костюм, как дерево весной или летом с плодами.
Так мы прошли километра два, я обернулся и увидел, что пот катится по её щекам, а движения замедлились. Остановился и я. Солнце на её лице высветило несколько морщинок.
- Устала? – на ты обратился я, почувствовав себя отцом.
- А ты нет? – тоже, на ты с прерывистым дыханием спросила она и, достав платочек, вытерла курносый носик.
- Спасибо, что перешла на ты, церемонии это пустое, в англий-ском языке такого местоимения нет. Будем считать, что совместная ходьба на лыжах – это брудершафт! Осталось только поцеловаться.
- И тебе тоже, что начал тыкать. А сколько тебе лет? – не обра-тив на предложение поцеловаться никакого внимания.
- Мне, чуть-чуть за пятьдесят, –  гордо произнёс я.
- А мне, чуть-чуть за сорок, –  грустно сказала она.
Я пропустил мимо ушей её грусть и доложил о себе: «Я учёный, но не люблю много работать, хочу стать рантье, пишу стихи, играю слегка на гитаре».
Она немного задумалась и спросила: «Рантье это тот, кто живёт на проценты с капитала?» Я угукнул, но в подробности решил не пускаться.
- Загонял я тебя, Маша!? – скорее утвердительно, чем вопроси-тельно, вякнул я.
- Ничего, это полезно, ведь я почти всё время сижу дома за ма-шинкой, шью новомодные прикиды дамам.
- А что муж поделывает?
- В ящике бездельничает! – с упрёком произнесла Маша.
- Понятно, у меня таких работников много.
- А ты, что, тоже из ящика?
- Ага, только я начальничек. Уже ездил заграницу в Швейца-рию, –  начал хвалиться я.
- Надо же? А я вот нигде не бывала, только у мамы в деревне под Харьковым, и то  очень редко.
- Так ты хохлушка? – подозрительно гаркнул я.
- А что в этом плохого? – с укоризной сказала Маша, отвернув-шись от меня к реке, где бултыхались нырки.
- Ну, что ты. Моя мама на четверть тоже, а ещё у неё в крови ав-стрийцы, сербы.
- Это интернационал, какой-то, –  с умным видом произнесла она. Видно было, что ей это неинтересно.
Отдохнув, мы снова покатили до самого конца Коломенского, где уже слышны и видны были поезда, ходившие как раз на Украи-ну и на юга, к тёплым морям.
Повернули назад, и через час уже были на точке старта, хотя я обычно преодолевал это расстояние за двадцать пять минут. Маша была вся мокрая, волосы слиплись, уставшая, но довольная, и весе-ло, но с завистью, смотрела на меня.
- Я вся мокрая, а тебе хоть бы хны, –  удивилась она.
- Ура, мы пришли, мой дом вон там, за телефонной станцией, - выпалил я, действительно ощущая радость победы.
- А мне ещё автобуса ждать. Ехать минут двадцать, простужусь и умру, зачем я так старалась, –  раздумывала она.
При этом она не смотрела на меня. А я посмотрел вглубь её глаз, в них была какая-то тайная просьба. О чём?
- Пойдём ко мне, – без особой надежды, закинул удочку я. Хотя, честно говоря, не очень этого хотел. Мало ли какая аферистка. У моего друга так одна дева похитила драгоценности из дома, пока он мылся в ванной, и смылась.
Маша долго и пристально гипнотизировала, глядя на меня. Впрочем, во взгляде её не было и следа мудрости.
- А ты что живёшь один, не женат? – задала она один за другим вопросы, похожие на допрос.
- Да, один, и недавно развёлся, – запальчиво выдал я.
Наступила минутная пауза. Маша, по-прежнему, смотрела мне в глаза, я взгляд не отводил. Это был рентген, полиграф и ещё что-то мне не понятное. Наконец, она ещё больше покраснев, куда больше, чем на лыжах сказала тихо, но твёрдо: «Пойдём, уж очень ты меня загонял, хочется отдохнуть и обсохнуть, только, чур, не приставать».
Это была волшебная тирада, в ней таилась и мольба о велико-душии, и одновременно тайная надежда на какое-то свершение. В её голове видно быстро прокрутилась плёнка с картиной своего пре-бывания у меня.  Да, она была замужняя, но жила видно в тяжёлых условиях вечной борьбы за существование, а сейчас забрезжил ма-ленький лучик на хоть небольшое счастье, минимум -  отдых в тёп-лой квартире.
Мы молча прошли сто метров, поднялись на лифте, никем не замеченные, вошли в квартиру. Лыжи сложили, я помог ей снять ботинки, костюм, весь мокрый, повесил его сушиться, предложил ей халат и в душ, если она хочет. Она, поколебавшись, секунд пять, прошла в душ, но дверь не закрыла. Послышался шум воды, харак-терные звуки моющейся женщины, фырканье, мурлыкание, что ли. Я тоже переоделся в халат, поставил чайник, достал из холодильни-ка еду: сыр, колбасу, сало, лимон, какие-то конфеты, и полез в за-крома за коньяком. В комнате я быстро всё расставил и, когда она с мокрыми волосами вышла из ванной, предложил ей прилечь отдох-нуть на диван, а сам бросился в душ! Мылся я всего две минуты, это был рекорд! Обычно эта процедура занимала минут пятнадцать-двадцать.
Выйдя из ванной, я увидел её лежащей на диване, в халате, об-ратил внимание на её полненькие, слегка волосатые ноги с розовы-ми пятками и маленькими пальчиками (у моей разведёнки пятки уже были жёлтые, а пальцы большие, растоптанные).  Подошёл к ней и присел на краешек дивана. Она смотрела на меня с испугом, но каким-то детским, не отталкивающим.
- Кушать хочешь? – спросил я.
Она молчала, я взял её руку, расслабленную, горячую, поцело-вал. И в этот момент мой халат раскрылся и… Её взгляд скользнул вниз, рука задрожала. Я обнял её и начал целовать в раскрывшиеся губы.  О, какие это были поцелуи. Моя голова опьянела, как от двух стаканов. Сердце бешено колотилось. Я раскрыл её халат, увидел её крупные, ещё не остывшие от горячего душа, крепкие груди и начал целовать в засос коричневые твердеющие в моих губах соски и та-кого же цвета волосатые околососковые кружки. При этом она сто-нала, обхватив и сжимая меня за голову, и чуточку подергивала но-гами.
- Я больше не могу,… ждать, –  шёпотом сказала Маша.
- Спасибо, я тоже, –  ответил я дрожащим  шёпотом, и мы улете-ли в волшебную и простую страну плотской любви…
Через полчаса мы сидели за столом, пили коньяк, закусывали. Она почти не смотрела на меня, опустив глаза в тарелку, но вдруг попросила: « Почитай стихи».
Я долго рылся в бумагах, наконец, нашёл один из последних эк-зерсисов, написанный после одной из «жарких» встреч с уже быв-шей женой (бывает и так!), и начал читать:
 
Хочется грусти в омуте счастья,
Солнца живого в годину ненастья,
Ты появилась, меня чтоб украсить,
Чтобы писал Эрос - яркие басни.
Хочется грусти во вспененном счастье,
Стать шоколадкой в бокале с шампанским
И возомниться идальго испанским,
Чтоб во хмелю в розарий прокрасться.
Хочется грусти в игрищах счастья,
Соли икорной в сладости блинной,
Сильным и смелым, толстым и длинным,
Чтоб бесконечной лилась бы ты страстью.
Хочется грусти в бешенстве счастья,
Жаль, не найти измерений нам новых,
По-итальянски сесанти, чтоб нове,
Чтоб не исчезнуть в алчущей пасти!
Хочется грусти в омуте счастья,
Лишь не забыть бы мелодий куплеты,
Лишь бы опять мы лежали валетом,
Чтоб не пролиться слёзным ненастьем.
 
- Ну и стихотворение, эротика какая-то! А что такое сесанти но-ве? - с удивлением спросила она.
-  Это по-итальянски шестьдесят девять. Хочешь, покажу? - хит-ренько спросил я, вставая из-за стола, в полной боевой готовности, сам себе удивляясь.
Она кивнула и замерла, как кролик перед удавом, в ожидании неминуемой «смерти».
Я встал, застелил, наконец, диван простыней,  вызвав её удив-ление: «А это зачем, будешь рисовать 69?» - съехидничила она, не отрывая глаз от...
Ох, уж это женское любопытство…  Диван страдал ещё минут двадцать. Звуки, раздававшиеся в комнате, были фантастическими, если не знать их причину, и одновременно вполне земными. Стоны, всхлипывания, причмокивания и т.д.
- Ну, это уж слишком, - сидя в халате опять за столом, сказала она, - так с ума сойти можно! Я со счёта сбилась. Может, и было 69 раз. Но ты просто, фантазёр! Сосанти внове!?
- Как, как? – в восторге воскликнул я, -  а ещё говорила, что не юмористка, ха-ха, это надо  для друзей записать!
- Не юмористка я, но вот ты точно, волшебник!
- Это ты просто волшебница, я сам «такого» за собой не припом-ню! Чтоб подряд, через десять минут. Но 69, это такое число, если повернуть на 180, снова будет 69, понятно?
- Теперь дошло. А это не вредно? – с детской интонацией в голо-се спросила она, глядя в мои плотоядные глаза.
- Я не сексолог, не знаю. Но раньше я этот способ «любви» очень предпочитал, потому что после него жена не ругалась, а была как шёлковая. Вообще, секс – лучшее лекарство!
- Я никогда такого не испытывала, спасибо.  Может, ещё коньяк так подействовал? Я как бы плыву, как щепочка.
- Пожалуйста, плыви в моря и океаны, ты, золотая рыбка - са-модовольно сказал я, - тема для стихотворения!
За окном заканчивался волшебный день, небо становилось фио-летовым, на доме напротив сверкали солнечные блики, посылая в комнату отражённые слабенькие не греющие лучи солнца. Она опять прилегла на диван и я рядом с ней. Она положила голову мне на плечо, руку ниже живота (!), так что заснуть я никак не мог, а са-ма заснула. А я лежал и думал, как непросто и скучно живётся на-шим женщинам.  Получилось, что я приобщил ещё одну к запретно-му плоду. Они не знают, что удовольствия в этой проклятой жизни можно получать даже, а может, только из секса, которого в СССР, как известно не было. А может этот урок поможет ей укрепить се-мью?
Когда совсем стемнело, и у меня затекло плечо, я дёрнулся (а зря!), и она проснулась.
О, какое блаженство и одновременно испуг были на её лице, как бы говоря, что я наделала? Я поцеловал  её тихим отеческим поце-луем, погладил по волосам, но она, поняв, чем это может опять кон-читься, вспорхнула и, сняв халат, нисколько меня не стесняясь, а фигура у неё была классическая, Рубенсовская, только с роскошной растительностью, которой у натурщиц не было, начала, не торопясь, одевать уже высохшую одежду. Я любовался и ощущал прилив зве-риного чувства. Что это было? Начало любви или очередной роман-чик? Но я не хотел, чтобы она уходила, как упрямый ребёнок не хо-чет отдавать свою любимую, говорящую, пушистую игрушку.
- Останься, - попросил я, - мне с тобой удивительно хорошо, так ещё не было никогда, а вдруг придёт любовь?!
- Ты в своём уме? - последовал жёсткий ответ, – мне скандалы не нужны, итак с утра до вечера гуляла! Давай лучше завтра пойдем кататься на лыжах, часов в одиннадцать.
Такой ответ меня моментально охладил, я понял, что добычей был опять я. Она быстро оделась и, даже не поцеловавшись, взяв лыжи, упорхнула из клетки.
Я не успел взять у неё номер телефона, и мой она не попросила. Вот и пойми этих бальзаковских женщин!
На следующий день солнца не было, дул сильнейший северо-восточный ветер. Я прогневал бога или она?
Я взял лыжи, вышел на улицу и буквально застыл от мороза. Но упрямо пошёл по лыжне, смотрел во все глаза, но её нигде не было. Что с ней случилось? Больше, я её никогда не видел, хотя катался на лыжах почти каждый день, в том числе и в солнечную погоду, дого-няя всех женщин в зелёном!  Или этот цвет мне мерещился, но они с удивлением и со страхом на меня смотрели, когда я вглядывался в их лица и пытался назвать их Машей. Комета покинула пределы Коломенского заповедника, а, может, мне это приснилось?!
Где ты, МАША!!! Помните, у Чехова: «Мисюсь, где ты!?»
Через несколько дней я написал две новых песенки, которые много позже вызывали наибольший интерес у моих поэтических со-братьв, но которые поругивали поэтесски, хотя в их глазах при этом блуждали чёртики.
Вот такое волшебное февральское солнце и промелькнувшая зе-лёная весенняя комета, но не сгоревшая, принесшая чуточку сча-стья мне и воспоминания на долгие годы!