***

«ПТИШЕ, ПЖЛСТА!!!»
(громкая история)
Все знают, что когда стихи начинает читать поэт-любитель, то первое замечание в его адрес: «погромче и помедленнее».
На заседании ЛИТО всё шло, как обычно. Почти шёпо-том бормотали о несбывшейся любви «жалистные» стихи поэтессы, громким голосом их подбадривал ведущий – ста-рый поэт из рабочих. Особенно он  благоволил к пригашён-ной из Подмосковья, крупной брюнетке, читавшей стихи о своей чести. Мне он по секрету, слегка краснея, уже давно о ней рассказывал, потому что его дача была рядом с её по-сёлком, где та работала, когда-то, на скорой помощи.
Но когда другая прима, выпускница ГИТИСА Мари-амна Синайская (да-да, я не оговорился, именно, на конце имени не нна, а мна), впервые появившаяся в наших рядах, начала петь арию Робертино: «О, соля мио… - солнце моё», я хотел крикнуть: «потише пожалуйста», так как её голос, почти фальцет, был так громок, да я на беду сидел рядом  с ней, в полуметре, что мне стало жарко и я чуть не лопнул как стакан от баса Шаляпина! Дайте мне беруши!!! Так и хотелось запеть ей в ответ: «Леди, прошу вас, потише, по-тише… аист на крыше». В промежутках между ариями она как-то странно гоготала хриплым басовитым голосом, рас-сказывая о том, какие концерты устраивает в малых залах столицы. Эта пытка продолжалась минут пятнадцать, по-тому что она, жеманясь (ну, что бы ещё вам спеть?) и, на-жимая на какую-то штучку, издававшую писк на ноте ля, как бы настраивая свой голосовой инструмент, пела и пела. Я вспомнил о рекламируемых по радио приборах, излу-чающих волны на разных частотах и заставляющих вибри-ровать больные клетки на здоровой частоте, но вибрации певицы резонировали с больными моими органами, приво-дя их к разрушению.
Я был весь потный, у меня явно поднялось давление, но я всё вытерпел, как на допросе. Слава богу, она устала, замолкла, да и хлопали ей явно с натугой.
Чтобы как-то отвлечься и успокоиться, я вспомнил, как лет пять назад, когда мы готовились к новогоднему концерту в нашей, Симоновской литературно-музы-
кальной гостиной, произошёл смешной и поучительный случай.
Для полновесности концерта мы пригласили неплохую гитаристку Наташу, чтобы, в промежутках между нашими декламациями, она пела романсы. Учитывая надвигаю-щийся новый год, мы купили вина, шампанского, закусок, и, невзначай, пустили слух, что после концерта будет фур-шет. На концерт пришли завсегдатаи: старушки в чистень-ких платьицах с манишками и воротничками, старички в костюмах, белых рубашках  и галстуках, а также один до-вольно молодой мужик в сером помятом костюме и ков-бойке. Взгляд у него был мутноватый и остановившийся. Он уселся на кресле позади всех и, когда Наташа запела: «Отвори, потихоньку калитку…», уже на втором куплете громко произнес заплетающимся языком: «Птише, плста, можно?» Все обернулись и зацыкали на него, а Наташа не смутилась и сказала: «Я могу вообще не петь, я иначе не умею!» Тут все возмутились, но субъект в сером замолчал и затих в своём углу.
Концерт, к всеобщему удовольствию, продолжился, На-таша была в ударе. «Браво, браво!», - раздавалось почти после каждого пропетого романса, ну а мы, поэты, что-то читали по бумажкам и нам часто говорили: «громче, пожа-луйста». Слава богу, далее всё прошло как по маслу, тем более, что в перерыве, критик куда-то ушёл. Но когда после концерта сдвинули столы, выставили бутылки и закуски, он снова возник как привидение. Вошёл, уселся напротив винного «погреба» и начал лихо откупоривать шампанское, разливая по чашкам старушкам, не забывая себя. Все про-износили дежурные тосты, Наташа раскраснелась от по-хвал и от градусов, но скоро ушла, мы, поэты, радовались, что больше стихов читать не надо, а он, ни слова не говоря, опрокидывал одну чашку за другой, не закусывая.  Потом очередь дошла до вина. Тут скорость исчезновения содер-жимого бутылок резко возросла. Я уже специально не сво-дил глаз с пришельца, но он, нисколько не смущаясь, унич-тожал одну бутылку за другой, благо старушки были заня-ты конфетами и пирожными. Но как только выпивка кон-чилась, любитель тихих романсов испарился как привиде-ние. Хорошо, что в своем поэтическом портфеле я припас несколько бутылок своего домашнего вина. Старушки, бы-ло погрустневшие, снова оживились и с удовольствием продегустировали черноплодку, полезную для гипертони-ков.
Но вернёмся в новое время. После окончания офици-альной части, на которой, как я уже говорил, представили подмосковную Оленину и московскую Синайскую (вот уж фамилия, но певица уточнила, что это она по мужу, хотя сама славянка), состоялась не официальная, на которой было распито пять бутылок спиртного. Разговоры пошли обо всём, кроме поэзии. Правда, рабочий-поэт, увлечённо любуясь своей протеже, и подливая ей коньяк, иногда громко требовал, чтобы кто-нибудь, что-нибудь почитал. Но декламации часто прерывались возгласами: «погромче и повнятнее», что, понятно, сделать было непросто, язык у всех заплетался.
«Обесчещенная» брюнетка из Подмосковья пела ака-пелла любовные романсы: «Лес, лесочек ты меня сгубил…»  Я сочинил и прочёл ей экспромт: «О, Мария, ты может святая? Мы прослушали твой бенефис, и мы верим, придёт день, настанет, станешь снова ты девушкой-мисс!»  Мно-гие, особенно мужики, захихикали и даже зааплодировали!  А, Маша (так я её прозвал, потому что с этим именем свя-зана яркая эротическая история в моей жизни, а также по-тому, что сноху мою тоже зовут Маша) краснела, действи-тельно, как девочка! Египетская из пустыни, завоёванной Израилем, пела фальцетом: «Санта Мария…» на мелодию Баха (не путайте с мелодией Шуберта). Старый, бородатый 87-летний, бывший певец из церковного хора учил её, как произносить фразы на итальянском. Один прилично оде-тый гитарист пытался им аккомпанировать, потом сам запел похабные песни.  Я не удержался и сиплым голосом пропел свои ударные «дворовые» шлягеры, приводившие всегда «старушек» в восторг:               
Любовный смех оранжевый,
Смешенье двух цветов:
Изменно-желтого и красно-бражного
С мяуканьем котов!
Любовное питают кражами
С оглядкою назад,
Не пойман, - вот, что важное,
И светятся глаза!
Любовники отважные,
А, может, это сон,
И тропами, и кряжами
Заблудится и он.
Любовное вдруг смажется,
Весною уплывет,
Сгорит и станет сажею,
Отравит дегтем мед.
Любимая не скажется,
Любимых нету нот,
И муза бросит Сашеньку,
Скользнув на талый лед.
Любовный цвет оранжевый,
Из радуги один,
Любовники отважные
На лыжах впереди!
 
 
Сальвадор тебя Дали
Сердце прыгает от счастья –
Увидал тебя в дали,
Снова думаю: украсть бы,
Сальвадор тебя Дали!
Затащу опять в постели,
Закачу нехитрый пир,
Лишь бы только не вспотели,
Вильям чтоб тебя Шекспир!
Выпив водки, закусили:
С маслом пухлый круассан,
А потом молоку или…
          Прав барон Ги Мопассан.
Тело крепко обнимаю,
Сексуальный просто день,
Перед родненькими каюсь,
Виноват во всем Монтень.
Получилось супер шоу
С шумом громким от петард,
По-английски: гоу к Шоу,
       Ну, к тому, что был Бернард…
          
 Хочется грусти
Хочется грусти в омуте счастья,
Солнца живого в годину ненастья,
Ты появилась, меня чтоб украсить,
Чтобы писал Эрос яркие басни.
Хочется грусти во вспененном счастье,
Стать шоколадкой в бокале с шампанским
И возомниться идальго испанским,
Чтоб во хмелю в розарий прокрасться.
Хочется грусти в игрищах счастья,
Соли икорной в сладости блинной,
Сильным и смелым, толстым и длинным,
Чтоб бесконечной лилась бы ты страстью.
Хочется грусти в бешенстве счастья,
Жаль, не найти измерений нам новых,
По-итальянски сесанти, чтоб нове,
Чтоб не исчезнуть в алчущей пасти!
Хочется грусти в омуте счастья,
Лишь не забыть бы мелодий куплеты,
Лишь бы опять мы лежали валетом,
Чтоб не пролиться слезным ненастьем.
 
Массаж
Эротический массаж,
Тело внутрь спиртом смажь,
Нужен вам не муж, а паж,
Не входите, дамы, в раж!
Смяли грудь, потом уж попу,
Удивим ли мы Европу?
Струн на теле как в гитаре,
Лишь хмельком его затарим.
Эротический массаж,
Повторяем вновь пассаж,
Сбоку уж, а сзади аж,
Не входите, дамы, в раж!
В теле много разных дыр,
Нужен член им – командир,
Лучше хором и в экстаз,
Повторяем сорок раз!
Эротический массаж,
Язычком все тело смажь,
Не звенит струна внутри?
Ну-ка снова повтори!
 
О рогах
Телки спали на лугу, пощипавши травки,
Тут бычок – могу, могу, просит на заправку.
Телки все сказали – нет, мы еще девицы,
Лучше мы тебе м…т, чтобы ты не злился.
Время шло, рога росли, вымя поспевало,
Телки бремя понесли от быков бывалых.
Нарожали сосунков, увеличив стадо,
И забыли про бычков, детям были рады.
Но пришла опять пора, снова повторилось,
Мяса всем нужна гора, мало людям криля.
От забот и от бычат постарели телки,
Вымя редко теребят и не холят холку.
Стали ездить на юга, лучше в санаторий,
Наставлять быкам рога, не боясь историй.
Там и сон, там и массаж, много аэробик,
Про Сереж и разных Саш вмиг забыл их лобик.
Ну, а что же те бычки, спросите вы хором,
На подъем они легки, все начав с повтора.
С той поры так повелось – у быков и телок рожки,
На лугах бы всласть спалось, потерпев немножко.
Разошлись, когда хозяева культурного центра погасили свет, но закуска уже кончилась, и поэтому звона вилок и криков от пронзённых ими рук не последовало!
 Но никто не говорил: «Птише, пжлста!»
Ноябрь 2010