Опять евреи виноваты

   Сложная жизнь у новичков. Конечно, не каста неприкасаемых, как у индусов, но тоже — не сахар. В армии «деды» на масло обжимают — пайку молодых себе забирают, на гражданке — то же самое, приходится малопрестижную работу выполнять.

   Председатель домового комитета тов.Бататов сунул указательный палец правой руки в горлышко пустой бутылки, стоящей на крышке от пианино и, подняв емкость, посмотрел ее на просвет.

   — Да. Что-то мы сегодня не угадали, — задумчиво произнес он.

   — В наш расчёт — вкрался просчёт, — поддержал друга пенсионер Волозов.

   — Недолго маялась старушка в высоковольтных проводах. А я, ёптить медь, выдвигал идею, что может не хватить, — подал голос и дворник Михеич.

   — Вот тебе, Петрович, — указующий перст начальства, грозно усиленный полулитровой стеклотарой, нацелился во впалую грудь Михеича, — и исправлять ошибку. Дуй в магазин!

   Михеич, впрочем, как и все жильцы дома №66/6, привыкший откликаться на «Петровича», обиженно засопел:

   — А чего это, как чуть что, так — Петрович? Вон и Венедиктович, — дворник мотнул взъерошенной головой в сторону пенсионера Волозова, с интересом следившего за разговором, — вполне может пробежаться, ёптить медь, кости размять. Или вы, тов.Бататов, к примеру, — дерзко закончил он.

   — Петрович, ты дистанцию-то соблюдай. Докатились, дворник председателя за бутылкой гоняет! А Петрович свое уже отбегал, да и поясницу у него прихватило. Новую бутылку до конца допивать не будем, грамм сто оставим. Я ему потом дома остатками поясницу снаружи разотру. Ты по всем параметрам самый молодой получаешься, так что нечего кочевряжиться. Вот тебе деньги и — мухой в магазин. А то он скоро закроется.

   — Эк ты его, тов.Бататов, — покачал головой пенсионер Волозов, когда за посыльным захлопнулась дверь подвальной каптерки. — Как бы не обиделся.

   — На обиженных воду возят, — хохотнул председатель. — Вот подольше пообщается с нами, пооботрется, тогда может на равных и будет.

   Тов.Бататов двумя пальцами ухватил из тарелки ломтик сельди пряного посола, подбросил его высоко в воздух и, ловя, заметался из стороны в сторону широко распахнутым запрокинутым ртом. Не поймал — кусочек атлантической рыбы, мазнув по щеке, упал на плечо, а оттуда свалился на пол.

   — Вот, зараза! — коротко ругнулся незадачливый жонглер и попытался оттереть рукавом пиджака жирное пятно, но растер еще шире.

   — Ну, ты прямо эквилибрист Запашный! — подначил друга пенсионер Волозов.

   — Сам ты — Запашный. С Петросяном скрещенный, — огрызнулся расстроенный неудачей председатель домового комитета. — Говорил я тебе, не заправляй селедку постным маслом! Теперь пятно на плече останется… и на рукаве.

   Гонец обернулся достаточно быстро. Карманы его куртки из плащовки темно-песочного цвета топырились с обеих сторон. На вопросительные взгляды ожидающих, Михеич радостно ответил:

   — Да у меня, ёптить медь, заначка была, я и взял две. Подумал, лучше уж из второй Венедиктовичу на растирку оставить.
 
   — Слышьте, разговор какой в очереди был, — начал дворник, когда выпили по первой из свежей бутылки. — А, хотя нет, про другое сначала расскажу. Со двора-то выскочил, поспешаю, чтобы не опоздать. Гляжу, впереди этот на костыле ковыляет. Да ну, этот, калдырь из соседнего дома. Я и звать-то, как его не знаю. Он еще на рынке стоит с шапкой в протянутой руке, под ветерана первой чеченской косит, мол, миной ногу оторвало. А сам, говорили, пьяный у мусорки уснул, ему бродячие собаки ступню и отгрызли. А как заражение пошло, так доктора всю ногу и оттяпали. Эге, думаю, судя по выбранному направлению, туда же спешит. Только не успеет бедолага, магазин вот-вот закроют. Обгоняю его и этак, с сочувствием, говорю ему: Не спеши, кентуха, не успеешь уже. Завтра не спеша — и возьмешь.

   Михеич на миг замолчал, чтобы закурить сигарету «Прима Дона». Глубоко затянулся, взглянул на пенсионера Волозова, со значением перевел глаза на пустые стопки и продолжил:

   — Обогнал, значит, этого калдыря калечного, только вдруг слышу сзади, точно лошадь Приживальского зацокотила. И мимо меня на триреньках… на троереньках… ну, типа, на четвереньках, мужик этот — вжжых! Костыль за спину, как винтовку закинул — вылитый битланист.

   — Не думаю, чтобы он Битлов слушал, — с сомнением в голосе перебил дворника пенсионер Волозов.

   — Да не тот битланист, а — который спортсмен с винтовкой и на лыжах. Только я его и видел. Доскакал до магазина и, чисто Брумель, в дверь сиганул.

   — Валерий Брумель был прыгуном в высоту, а не в длину, — снова вмешался, любящий точность Григорий Венедиктович.

   — Так, а я про что? — обиделся Михеич. — В магазин — порожек, и ступеньки вон какие высокие. Там и в высоту и в длину прыгать надо. Я ходу прибавил. Захожу в магазин, а он уже расплачивается. Без очереди, как инвалид, отоварился. Я, как порядочный, за последним занял, стою, — Михеич снова замолчал и потянулся за наполненной стопкой.

   — И дальше? — тов.Бататов начал терять терпение.

   — А что дальше? Достоялся до прилавка, взял два пузыря и домой.

   — А разговор?

   — Какой разговор? Ааа, — хлопнул себя по лбу Михеич. — У меня уж и из головы. Разговор-то до меня начался, я и не встревал, только слушал. А говорили мужики про то, что жизнь сейчас стала хуже, чем при Советском Союзе. Все соглашаются, поддакивают. А один мужик, солидный такой, при очках и животе и говорит, мол, в том, что жить стали хуже — евреи виноваты.

   — Да как же — евреи? — изумился председатель домового комитета. — Они же, как Союза не стало, почти все и уехали. Кто — в Израиль, кто — в Америку. Без них живем.

   — Так мужику этому в очереди так и отвечают, как ты сказал, тов.Бататов, — согласился дворник. —  А мужик в ответ: Потому и виноваты, что уехали, мы, мол, жить хуже и стали.

   Молчание, повисшее в каптерке, было настолько плотным, что им можно было закусывать.

   Наконец председатель домкома, как лицо, представляющее общественную власть, произнес:

   — А что, если подумать, есть в словах этого мужика резон. По крайней мере, все сходится.