Из прозы Жизнь Детство 3

  К пяти часам стемнело совсем. Зажгли свет. Детям были розданы игрушки, что были в группе и даже новые. Но, когда пришли за Синичкиной и увели её одеваться, половина детей бросила игрушки и готова была заплакать. Каждому хотелось, чтобы за ним пришли. Светлана Аполлоновна сидела в той же комнате и что-то писала. Сестра её ещё в сонный час ушла домой. Капелюшкин, Иванопуло и ещё несколько мальчиков, несмотря на запрет, прилипли к окнам, но в них почти ничего не было видно. По стёклам стекала вода, на улице темно, а электрический свет сделал стекло зеркалом, так что, как ни прижимайся к нему лбом, кроме себя и "группы" ничего увидеть нельзя. Вдруг послышался шум из-за двери, разделяющей детскую и раздевалку. Ещё через мгновение дверь открылась, и все детские глаза, сколько их было, при тусклом свете лампочки казавшиеся чёрными и оттого печальными, мгновенно впились в дверной проём. Доли секунды длилась тишина. И вот, летит уже счастливчик с вытянутыми вперёд ручонками к маме, милой, доброй маме, прижимается к ней, зарываясь носом в её мокрый, пахнущий дождём плащ, прячет там свою мордашку, тихо плача от счастья, цепкими пальчиками крепко держа её. Но тут что-то заставляет его полуобернуться, тихонько взглянуть на них, безмолвно взирающих уже полными слёз глазами на его счастье. И ему не хочется больше быть здесь, и он нежно, но настойчиво тянет маму за рукав в раздевалку, поскорее прочь отсюда.
  Проводив очередного ребёнка домой, Светлана Аполлоновна сосчитала оставшихся. Их было пятеро.
 - Ну, конечно, как всегда Капелюшкин, Иванопуло, Витальев, но почему Аллочка и Порядченко? Странно... Ишь, притихли... Погода?.. Нет, привыкли уходить отсюда последними.
  Пришла мама и за Капелюшкиным. Оделись. Вышли на улицу. Дождь всё капал. Побежали, перепрыгивая потоки воды и минуя лужи, к трамвайной остановке. В трамвае было тесно и душно. Серёжу с мамой сжали со всех сторон, ни головы не поднять, ни зашевелиться. И вот вдруг на весь трамвайный вагон зазвенел детский голосок...
                "Забота у нас такая,
                Забота наша простая,
                Жила бы страна родная
                и нету других забот..."
  Вокруг него двинулись, и ему стало просторно. А голос его звенел и звенел, и всё громче:
                "И снег, и ветер,
                И звёзд ночной полёт.
                Меня моё сердце
                В тревожную даль зовёт..."
  Разговоры в трамвае смолкли. Всем было приятно слушать эту песню и этот голосок. Он спел её и посмотрел вокруг себя, задирая голову. На него ласково смотрели дяди и тёти, и особенно бабушки и дедушки, и он запел другую песню, тоже хорошую, и пел до самой их остановки, где им с мамой надо было выходить. "Молодец, хлопец, молодец!" - слышал он за своей спиной, выходя из трамвая. Кто-то угостил его на ходу конфеткой, "от зайчика". Ему было радостно, домой он не шёл, а бежал, подрыгивая то на одну, то на другую ножку. "Щас мы печечку, сыночка, затопим. Будем греться". И, отворив двери, они ступили в стылую веранду...