14-xxvi беседа с влюблённой рабыней

                XXVI

  Приблизительно в середине утренней стражи молодая обворожительная женщина проснулась. В полной темноте она не сразу поняла, где пребывает: то ли сновидение, то ли явь. Нащупав подушку, резную спинку кровати, убедилась, что бодрствует. Припоминая при этом, весьма смутно, ночные сны, точнее, сон. Вообще-то, после принесшей экстаз близости, после насыщенных деятельностью дней – а то или другое, или и то, и другое у Присциллы Младшей бывает, пожалуй, на протяжении более чем десяти лет, в одиннадцать дней из двенадцати – она обычно не помнит, чтобы ей что-то снилось.

  К тому моменту, когда поднялся Антоний, его соседка-«царица» уже успела позавтракать: она как раз закончила утреннюю трапезу и поблагодарила Богинь Телл и Цереру. Жрица вышла в атриум проводить коллегу, они обнялись и поцеловались, прощаясь до вечера.

  Около половины работников проживали в этом же, главном, здании виллы, главным образом на втором этаже. Ещё раз – в подбородок, привстав на носки – поцеловав Антония, Присцилла туда и поднимается. В коридорах пусто: крестьяне и надсмотрщики с утра на работах – спросить, где нужный кубикул, не у кого. Сзади слышится какое-то движение, Присцилла оборачивается. Рабыня несёт большие кувшины с водой, вот она  узнаёт в обернувшейся благороднейшую домину и теряется.

  – Поставь и подойди, – слышит водонос приказание, впрочем, тон ласковый, а на лице светлейшей патрицианки такая же улыбка: с самого пробуждения у неё превосходное настроение; рабыня спешит исполнить. – Как зовут?

  – Матэ, госпожа.

  – О! Я как раз иду к одной матери. Проводи меня, Матэ, к жене Поллика, – служанка и домина возвращаются к лестнице. – Как тебе работается, как живёшь, Матэ?

  – Спасибо, светлейшая госпожа. Всё в порядке. Вот ихний кубикул. Я пойду?

  – Ты торопишься?

  – Нет.

  – Что же спешишь покинуть свою хозяйку?

  – Простите, госпожа.

  – Ничего. Сколько лет тебе? Посмотри-ка на меня, – маленькая ростом, коротконогая Матэ поднимает головку. – О! Какая ты симпатичная! Улыбнись же! Что ты нос повесила?! Говори.

  – Я не знаю, сколько мне лет.

  – Пусть будет двадцать. Нравится тебе двадцать? – рабыня улыбается. – Вот! Вот! Красавица! И ничего, что ты маленькая такая, и… Ничего! Некоторым мужчинам такие нравятся! Ты чем занимаешься?

  – Ношу воду для кухни, для…

  – Ясно-ясно. А тебе самой кто-нибудь симпатичен? – невольница смущается и глядит в пол. – Матэ, кто он?

  – Это… это один…

  – Та-ак, он не знает, Матэ, он не знает, что нравится тебе?

  – О госпожа! Я давно его… – вдруг признаётся ей рабыня. – Но не могу сказать ему…

  – Он не женат, тоже мой работник?

  Расспрашиваемая кивает:

  – Да, да… И я никому не даю трогать себя… И вино не пью. А то другие девки, они тоже не дают, а как напоят их пьяными, так они и… А меня заставляют только в праздник. В честь Бога, он помогат растить вино. Только тогда. Других Богов боюсь тоже. Юпитера много боюсь, чем других: молонья, гром! А тому богу, что стоит внизу, в атриуме, вот супротив него теперь ещё ваша культура стоит, тому богу я кажный день по два раза молюсь; кланяюсь, как вы велели. На коленки стаю, прошу, чтоб наш Амагальтус был хорошим, чтоб у вас, госпожа, всё хорошо, – видимо, от излишнего волнения водонос неправильно строит фразы.

  – Хорошо, хорошо, Матэ! Ты молодец, – Присцилла даже берёт её ручку в свои ладони. – Богов не нужно настолько бояться. Они гневаются только на тех, кто того заслуживает: святотатствует, кощунствует или, к примеру, на семиаксиев, которые не почитают их. Уважай Блаженных, почитай, молись!.. А в атриуме не моя скульптура, Матэ, там написано «Идейская Нимфа», это Нимфа, просто ваятель изобразил её похожей. То, что ты почитаешь Квин-… почитаешь то божество – молодец!.. Так кто этот твой избранник? Говори, Матэ, – к ласке голоса добавляется и ободряющее поглаживание кисти.

  – Это Салик, моя добрая госпожа.

  – Ясно. Матэ, он тебе очень нравится? – та кивает и снова опускает взгляд. – В полдень позовёшь его в «Малую Морскую» и сама с ним придёшь. Теперь ступай, Матэ, работай.

  Раздвинув узорчатые завесы, Присцилла входит в комнаты – кубикул разделён перегородкой на две половинки: одна для детей, другая для супругов. Домина ожидала увидеть какую-нибудь располневшую, лет сорока, невольницу, но приятно обманывается в своих ожиданиях. У двух детских кроваток и люльки с крохой сидит ещё молодая – лет под тридцать – и привлекательная многодетная мать. В фигуре её – она вскочила, приветствуя свою всё ещё домину – практически нет изъянов, разве что таз и бёдра несколько широковаты. Но её высокий рост и соответствующая одежда могут скрыть эту, видимо, вызванную многими родами, особенность. И ещё одно поражает Фабию: перед ней та самая планировщица эмпория!

  Из-за занавесок в середине перегородки выглядывают одна над другой две детские головки. Та, что повыше, картавит:

  – Здлавствуй, наша светлейшая госпожа Плисцилла, Фламина Великой Матели Богов!

  – Тише, Плис! Тс-с! – подносит пальчик к своему большому рту мать Плиса. – Тише, ваш братик спи-и-ит.


Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2012/02/21/1341
------------------------