Что объединяет людей, или случай в поезде

ПОЯСНЕНИЯ.
Infean – с ирландского означает «черт», негрубое ругательство, используемое в разговорной речи.
Fe`ach leat – с ирландского означает «увидимся», эквивалентно по значению с русским «буду ждать встречи» или «был рад встретиться». Подразумевает надежду на последующую встречу.
Насчет отсылки к словам писателя – речь идет об одной из цитат Оскара Уайльда, намеренно перефразированной.
Лейкслип – город в Ирландии.
Liom scan`ain gr`a – с ирландского означает «я люблю кино».
Diamn`a invented, agus sruth`an said satine! – с ирландского означает «Бог придумал женщин, и им гореть в огне!» (отсылка к известной ирландской песне).


В поезде было очень душно. Рельсы методично стучали, отдавая гулом в висках.
Вагон был почти пустой, налитый жарким июньским зноем и песнями Боби Дилана. До Орлеана оставалось пару часов.
Пассажиры поезда почти не шевелились, будто любой вдох-выдох мог бы разразить костер вокруг них в этом горячем, обжигающем воздухе.
До прибытия оставалось буквально десять минут, к тому времени солнце покинуло горизонт, и летнее удушье немного отступило. Немногочисленные пассажиры соблюдали полнейшую тишину, ни у кого не звонил телефон или пейджер. Все были измучены жарой, которая не оставила сил даже на разговоры.
Микаэль деловито поправил очки и глянул в окно. Бесконечная дорога, скрытая в полутьме, вызывала у него неприятные чувства. Он ненавидел поездки, ненавидел поезда, ненавидел людей в коротких гавайках, и был вынужден большую часть времени ходить в строгом костюме.
Триша поездки любила. Она как раз относилась к числу тех людей, которых так ненавидел Микаэль – она ехала в Орлеан, нацепив короткие шорты и футболку. Как назло, он уселась прямо напротив него, несмотря на то, что свободных мест в вагоне было достаточно. Триша, кажется, даже не взглянула на своего путника ни разу, в то время как Микаэль бросал на девушку недовольные, желчные взгляды, которые успешно игнорировались.
Сбоку от Микаэля сидел темнокожий мальчишка. На уши он нацепил огромные, словно лопухи, наушники, и ехал так, блаженно прикрыв глаза, всю дорогу.
Единственным человеком, кто хоть как-то двигался, была взъерошенная, нервная девушка с широким блокнотом. Ручка подрагивала в ее тонких бледных пальцах, неровно исписанные страницы переворачивали одну за другой. Микаэль видел, как девушка ударилась лбом о поручень, а затем наткнулась на сидение, прежде чем занять свое место, потому что неотрывно смотрела в свой блокнот, что-то быстро записывая. На вид писательница была младше примерно на семь-восемь лет, наверняка студентка, вполне вероятно, что очень талантливая, подумалось тогда Микаэлю. Талантливых людей он видел сразу. Сидела девушка почти в противоположном углу, и их разделял практически весь вагон. Но Микаэль смотрел на нее по диагонали, не сводя глаз, видел, как она поджимала под себя ноги, устроив блокнот на коленях, и хаотично строчила длинной белой ручкой. За три часа она не подняла голову на Микаэля ни разу. Не сказать, что это его сильно огорчало, но угнетало – точно.
Но если кого-то в этом вагоне что-то и угнетало, так это миссис Сайфрид. На вид это была пожилая, ухоженная женщина, которая, казалось, собрала в себе лучшие качества, которыми только могли наделить небеса бабулю – приятная наружность, не потерявшаяся с годами искорка в глазах и замечательная улыбка. В Новом Орлеане ее ждали внуки и любимая дочка со своим мужем, поэтому сумка миссис Сайфрид была наполнена различными подарками, а также наивкуснейшими пирожками с капустой и джемом, пусть и давно остывшими. Ненависть к поездам у миссис Сайфрид появилась еще в глубоком детстве – отец часто уезжал на них в город и однажды не вернулся. Два с половиной часа до Орлеана казались ей вечностью, но ради дочки и внуков миссис Сайфрид согласилась бы на любую пытку, на все круги ада, какими она, собственно, и окрестила поезда.
Мистер Паркинсон самозабвенно углубился в чтение, что было весьма нелегко – поезд не слишком тихо громыхал, а книга, что сжимал в своих коротких, толстых пальцах, подпрыгивала, норовя выскользнуть из потных лап при каждом удобном случае. Мистер Паркинсон остервенело натянул на лоб кепку с эмблемой «Нью гринвич» - оздоровительного лагеря – и раздосадовано покачал головой. Книга повествовала о типах костров и мерах безопасности при обращении с огнем, мистер Паркинсон читал ее каждый год, в конце июня – когда наступала его смена руководителя летнего лагеря. Одинокий мистер Паркинсон любил детей и всю сознательную жизнь посвятил тому, чтобы научить их выживанию. Из года в год он учил подростков плавать, ориентироваться в лесу, делать вечернюю зарядку и был очень даже счастлив, если бы не одна мелочь, способная разрушить его состояние умиротворения и гармонии – волнение. Проработав в одном месте более двадцати лет, мистер Паркинсон мастерски справлялся с морскими узлами и следами животных в лесу, но не мог побороть маленький изъян человеческой натуры. Вот и сейчас, в сотый раз перечитывая книгу про технику безопасности и обращение с огнем, он понимал, что волнение останется с ним навсегда, будет вечным спутником, и это его несколько будоражило.
Тонкий флер приближающегося события не беспокоил Тришу, что молча жевала жвачки, уставившись в окно. Ее светлые кучеряшки подпрыгивали, словно пружины, в такт дерганьям поезда. Голубые глаза, очень яркие и глубокие, напоминали море, если попытаться в них заглянуть. Но любые такие попытки Триша неизменно замечала и тут же поворачивалась к наблюдателю, мило улыбаясь. Микаэль поправлял очки и мигом отворачивался. Взгляд непроизвольно натыкался на черноволосую девушку в другом углу вагона – она снова что-то писала, и шепот ее полных губ, разумеется, хоронил в себе грохот рельсов.
Тонкий флер приближающегося события не беспокоил и Томаса. На его плеере зарядки было почти на два дня, в ушах грохотали «Queen», и мальчик выстукивал каждую их песню костяшками пальцев по перилам. «Уходишь в себя и ничего не замечаешь!» - всплыли в памяти слова матери. «Ты похож на хиппи, Томми!» - кричал отец в его голове. Томас взглянул в окно, где, словно картинки художественного фильма, мелькали пейзажи, и, улыбнувшись, сделал погромче музыку. Вокалист разрывался, проникая даже глубже, чем в подсознание.
Аманду не беспокоили ни ядерное оружие, ни мир во всем мире, ни глобальное потепление, ни уничтожение экваториальных лесов, не говоря уж о тонком флере приближающегося события. Ее волновало лишь то, что ей теперь делать с главным героем, умудрившимся влюбиться в девушку-оборотня пару глав назад. Аманда отложила ручку и потерла глаза. Они болели так, словно в них налили как минимум три склянки щелочи. Ужасно хотелось кофе. Горячего, чтоб пар шел и язык обжигало. Но ближайший кофе находился в Орлеане, к слову, до которого оставалось не так уж и долго. Аманда взъерошила челку и глянула в запотевшее окно. Только отрываясь от своего блокнота, она обращала внимание на погоду, в частности – на жару, что мешала дышать, сковывая и забивая непроходимым зноем легкие. Вместе со всем этим осознанием приходила боль. Аманда схватилась за ухо. Будучи проколотым этим же утром, оно страшно болело и щипало. Посмотрев еще раз на блокнот, девушка тихо вздохнула. Как обычно. Пишешь-пишешь,  а потом раз! И тупик. И не можешь слова из себя выжать. Вообще. Катарсис после любимой книги Прачетт длился почти полдня, за это время Аманда успела написать довольно-таки много текста, однако любое вдохновение рано или поздно снимается чьей-то невидимой, безжалостной рукой. Аманда почесала лоб и принялась перечитывать, исправляя ошибки.

Что объединяет людей? О чем думают люди в компании незнакомцев? В такую жару – вряд ли о чем-то вечном, скорее о стаканчике ледяной колы. Каждый был занят своими мыслями, то и дело упоминая о том, что очень хорошо, что есть эти самые мысли – они позволяют нам иметь секреты, о которых, в зависимости от нашего желания, не сможет никто узнать.
«Джеймс, ты должен купить эти туфли, слышишь?!»
«Солнышко, я уверена, мы можем позволить себе небольшую покупку!»
«Сладкий мой, не сомневаюсь, что ты любишь меня также сильно, как я – тебя, и пойдешь ради меня на эту уступку!»
«Джеймс, пупсик, подари этого зайчонка! Глянь, к нему косметичка в подарок идет!»
«Золотце, я люблю тебя, ты же знаешь».
«Иди к черту, ублюдок! Ненавижу! Всегда ненавидела, слышишь?!»
Джеймс глухо зарычал, пытаясь справиться с порывом гнева, и больно стукнулся лбом о железный поручень. Его место было почти в самом углу вагона, никто из пассажиров не обращал на него ровно никакого внимания. Он был почему-то отчаянно уверен, что даже взрывом или истошным криком ему не удалось бы завоевать ничьих взглядов. Он был всем безразличен.
Рука зло сжала подлокотник. Черная футболка воняла потом и кровью, которая была совсем незаметна. Джеймс был отчего-то уверен, что ее не увидели бы, даже будь на нем белоснежная рубашка, нещадно изгаженная бурыми пятнами его подружки. Всем плевать.
Пальцы почти оттерлись, но под ногтями все еще оставалась запекшаяся кровь. Джеймсу было слишком лениво отдирать ее, к тому же он слишком ясно понимал, что это ни черта не изменит. Джейн будет также лежать на дешевом ковре, подаренным ее матушкой, в их гостиной. И самое страшное, что всем начихать! Ровно до тех пор, пока кто-нибудь не найдет эту стройную, некогда надоедливую и заносчивую девчонку в их гостиной, и не сообщит в полицию о луже крови, которая растечется и застынет под ее русой головой к тому времени. Тогда уж все точно начнут делать вид, что им не все равно. Что они беспокоятся за порядок в обществе. Что им не безразлична судьба каждого. Джеймс всегда мечтал пойти против системы. Еще в детстве, но это уже совсем другая история.
Он иногда думал, убей он кого-нибудь, ему полегчает. Но, ощутив кровь на своих руках, Джеймс испытал лишь страх и отвращение к самому себе. Джейн была не самой идеальной девушкой, но он любил ее, несмотря на всю ее грубость и опрометчивость. Сейчас хотелось так много сказать ей, обнять ее за плечи и поцеловать в лоб, чтоб увидеть, как она морщится и пытается вырваться. Все это было так горько, так больно и пронзительно, что Джеймсу хотелось зарыдать.

Если говорить начистоту, то тонкий флер приближающегося события заботил только Микаэля. Голоса в его голове настойчиво отбивали Моцарта, успокаивая нервы, натянутые, словно струны.
Триша без капли стеснения выудила изо рта пожеванную жвачку и, высунув руку в окно, выкинула белый комочек. Посмотрела на соседа напротив и с довольной улыбкой поймала его ядовитый взгляд.
Мистер Паркинсон участливо глянул на часы и кивнул сам себе головой – еще пару минут, и они на Орлеанском вокзале. Оставался лишь темный тоннель, после которого они будут на месте.
Аманда разочарованно поморщилась и запихнула блокнот в рюкзачок небольших размеров.
Миссис Сайфрид, мысленно коря себя за несдержанность, дожевывала пирожок с капустой.
Томас сделал музыку потише, с замиранием сердца глядя на тоннель, что темнел в вечернем полумраке.
Джеймс не смотрел никуда, он сидел, опустив голову и вперившись невидящими глазами в пол. В голове, словно кролики, прыгали мысли. И в тот момент, когда поезд с глухим ревом въехал в тоннель, а клокочущие звуки отдались от стен эхом, Джеймс глубоко вздохнул.
Первый звук за всю поездку издала миссис Сайфрид. Она громко охнула, когда вагон тряхнуло, словно бутылку содовой, и все пассажиры очутились на полу. Джеймс тут же понял, что это его кара, возмездие, и ему суждено умереть вот такой глупой смертью – с незнакомыми людьми, не доехав до спасительного Орлеана буквально минуту! Аманда же пожалела, что стояла кромешная тьма, и нельзя было записать ничего в блокнот. Микаэль едва успел сжать зубы, прежде чем с его губ сорвались непристойные выражения на родном ирландском, потому что в тот же миг, судя по всему, Триша плюхнулась прямо в его объятья. Мистер Паркинсон вскрикнул что-то о чертях и идиотах, а Томас приглушенно застонал, приложившись правым ухом с наушником о пол.
-Пожалуйста, не паникуйте, - прозвучал среди неясного грохота и тьмы спокойный, мелодичный голос машиниста. – Через пару минут свет включится, и мы продолжим нашу поездку.
Триша заерзала, пытаясь обрести устойчивое сидячее положение, и больно отдавила ногу в черном лакированном ботинке. На этот раз Микаэль не счел возможным сдержаться, и вагон наполнился весьма чарующим, отборным ирландским матом.
-Через пару минут свет включится, - произнес кто-то в темноте.
Никто не ответил. А свет через пару минут не включился.

Они молчали, кажется, вечность. Глаза привыкли к темноте, но все равно было сложно что-либо разобрать. Поезд застрял в тоннеле, причем, судя по всему, именно та часть с их вагоном оказалась в самом затруднительном положении. Аманда пыталась посветить телефоном, но быстро поняла, что толку от этого не больше, чем от кусочка льда посреди пустыни. Люди не разговаривали. Перешептывались,  и то в основном сами с собой. Миссис Сайфрид сетовала на нерадивого водителя, горюя о судьбе пирожков, в то время как Джеймс бился в истеричной дрожи в углу вагона. Никто из пассажиров точно не знал, сколько людей сейчас вокруг. Они стойко хранили молчание, пока машинист не объявил следующее:
-Просим прощения за принесенные неудобства. – На этом моменте Триша горько усмехнулась. – Поезд двинется сразу после того, как будут устранены неполадки.
Все в вагоне тяжко вздохнули в унисон.

Джеймс думал лишь об одном. Как полицейские осматривают его гостиную, в которой лежит труп его несостоявшейся жены, как обзванивают друзей, опрашивают соседей и посылают отряд здоровых, бойких парней задержать худощавого парня двадцати одного года по его приезду в Новый Орлеан. Подумать только, город, в котором все началось, послужит ему финальной точкой. Джеймс вздохнул и внезапно понял, как сильно он любил невесту. Хотелось повернуть время вспять, все исправить и никогда не оказаться в этом поезде с незнакомыми людьми, в то время как на Орлеанском вокзале его ждут наручники и добрых десять лет тюрьмы.

-Думаю, нам нужно держаться вместе.
Голос, разрезавший относительную тишину, прозвучал так настойчиво, громко и неожиданно, что пассажиры затаили дыхание. Лиц друг друга они толком не знали, поэтому и не могли угадать говорившего. Однако миссис Сайфрид была единственной женщиной в возрасте на этом поезде, тем более в этом вагоне, поэтому голос ее выдал.
-Зачем это? – ответил ей раздраженный голос юноши.
-Так веселей, - вдруг вмешался мальчишеский голос, и все услышали, как рассмеялась Триша.
Она сидела совсем рядом с Микаэлем, намертво вцепившись в его руку, и, похоже, не намеревалась ее отпускать.
-Согласна, - сказала девушка.
Голос ее доносился из угла вагона, после чего все услышали, как дальняя пассажирка, спотыкаясь, пробирается к центру. Все последовали ее примеру. Вскоре Микаэль понял, что люди скапливаются к его месту, и удрученно закатил глаза, хотя никто в темноте его видеть, конечно, не мог бы.
Вообще, в этом темном вагоне можно было с трудом разглядеть лишь очертания движущихся людей, и то при условии, что при тебе будут очки. Свои Микаэль с треском раздавил в тот момент, когда девушка упала на него при падении. Запасных он не носил.
-Меня зовут Триша, - представился голос, полный задорных ноток.
Микаэль почувствовал, как соседка пихает его в бок острым локтем. Он вздохнул и вспомнил первое правило, которому научил его отец – не спорь с женщинами.
-Микаэль, - его голос звучал лениво, устало и раздраженно.
Триша придвинулась к нему еще ближе. Микаэль опять закатил глаза. В голове пестрой вереницей замелькали эпитеты ирландского языка.
-Томас, - представился мальчишка, весело и беззаботно.
-Можете звать меня миссис Сайфрид, - судя по всему, женщина удрученно улыбалась.
-Аманда, - коротко бросила пассажирка из дальнего угла. Все услышали, как звякнул браслетик на ее запястье. Поправляет волосы, значит.
-Ладно, - вдруг вздохнул мужчина, о присутствии которого догадывались до этого момента не все. – Мистер Паркинсон. Руководитель оздоровительного лагеря «Нью гринч».
-Ой, неужто? – изумилась миссис Сайфрид. – Мои внуки собирались к вам на следующей неделе!
Аманда, сидевшая рядом, почувствовала, как мужчина обрадовано встрепенулся.
-Это отличный выбор! Им понравится у нас!
Тишина повисла также быстро и неловко, как и закончилась буквально через минуту.
-Вы все уже бывали в Орлеане? – вопрос принадлежал Трише.
Пассажиры на мгновение замолкли. Ответил первым Томас:
-Ни разу.
-Я еду в третий раз, - произнесла Аманда.
-Зачем? – резко обратилась к ней Триша, и Микаэль чувствовал каждое ее движение, поворот головы.
Аманда немного помолчала, раздумывая, стоит ли делиться своей небольшой тайной, в которую были посвящены исключительно родители и учитель литературы.
-Университет, - наконец, решилась она. – Еду поступать.
Микаэль поймал себя на мысли, что ему очень интересна эта девушка. Он уже было открыл рот, чтобы спросить про ее род деятельности, но вовремя одумался. Еще не хватало начать симпатизировать тому, чьего лица толком и не помнишь. А лица Аманды Микаэль точно не помнил. К тому же, он видел ее не так близко, как следовало бы, тем более стояла ужасная жара, и его очки безжалостно запотевали. Все, что осталось в памяти об этой интересной спутнице, так это ее дергающиеся руки, исписывающие блокнот, и растрепанные угольно-черные волосы. Еще, кажется, очки, но Микаэль не был уверен насчет последнего.
-Я писатель, - тем временем произнесла Аманда в ответ мыслям юноши.
-Вау! – восторженно протянула Триша, сильнее сжав ладонь Микаэля. Тот поморщился. – А что ты пишешь?
После этого в словах Аманды сквозила некая застенчивость:
-В основном научную фантастику. Но в последнее время я пробую себя в разных стилях. Пробую писать романы, балуюсь публицистикой.
-Каких писателей любишь? – продолжала сыпать вопросами Триша, в то время как все остальные заворожено слушали разговор девушек, не смея вмешаться.
-Три самых любимых – это Ремарк, Воннегут и Прачетт, - не задумываясь, ответила Аманда.
Чем вызвала у Триши разочарованный стон.
-Да что же это такое, - она несильно хлопнула Микаэля по коленке, отчего тот вспомнил, как в детстве мать случайно научила его одному нехорошему ирландскому слову.
-Что, Стивен Кинг? – предположила Аманда.
-Нет, нет, конечно. Новый Орлеан, детка! – Триша вновь хлопнула юношу, на этот раз по руке.
-Поппи Брайт? – недоверчиво спросила писательница.
-О мой бог, нет! – Триша глумливо рассмеялась. – Новый Орлеан – это же город, описанный в чудеснейшем романе!
-Энн Райс? – не выдержал Микаэль.
Триша в награду хлопнула его по колену дважды.
-В точку! – радостно воскликнула она. – Величайшая Энн Райс! И Новый Орлеан! Место, где жил Лестат! Прекрасный Лестат!
-Терпеть не могу вампиров, - мрачно заявила Аманда, и вагон окутала гнетущая, напряженная тишина.
Триша глубоко вздохнула.
-Как? Как можно не любить вампиров?

Джеймс, сидевший в самом углу и старавшийся не выдать своего существования, тоже вздохнул. Тяжело, бесшумно. Что ни говори, а идиотов вокруг него всегда было достаточно.
Парень не знал, что ему делать. Вариантов, кончено, было не так много. Можно было подняться с криками «Здравствуйте, я Джеймс Хэммиш, все это время был здесь и прятался, чтобы вы не поняли, что пару часов назад я убил свою невесту». А можно было тихо и мирно переждать, потом спокойно, не привлекая внимания, выбраться из поезда и попытаться уйти от наверняка поджидавшего его отряда полиции.
Джеймсу было плохо. Болела голова, словно разрываясь изнутри, было страшно закрывать глаза даже на секунду, и руки не переставали трястись. Джеймсу нужна была чья-то ладонь, аккуратная и теплая, которая прошлась бы по его голове, пригладила взъерошенные волосы. Но вскоре паника и отчаянье заняли все его мысли, ему оставалось только ждать и молиться за опытность работников, которые отвечали за починку поездов.

Аманда, ехавшая с намерением поступить на отделение писателей в Орлеанский университет, не стала пререкаться с мечтательной Тришей, которой так горело дискутировать на тему крутости вампиров. Разговор до громкого, разгульного спора не дошел, и девушки умолкли. Потом заговорил мистер Паркинсон. Он рассказал, заикаясь и кашляя, о своей работе, о летнем лагере и нескончаемом волнении. На что миссис Сайфрид поделилась с ним пирожком с абрикосовым джемом, отыскав оное с большим трудом в кромешной тьме. Но сердце любящей бабушки не выдержало, и она вручила пирожок и мальчику по имени Томас, который, причмокивая капустой, разогрел аппетит и у Триши. Пришлось пожертвовать еще одним кулинарным изделием.
-А, черт бы с вами! – махнула рукой женщина, и на три пирожка стало меньше.
Выяснилось, что, несмотря на разные предпочтения в литературе, Триша с Амандой сошлись в любви к капустным пирожкам. Микаэль пирожки с капустой любил не так рьяно, но отказаться ему не позволила совесть и годы отцовского обучения дипломатии с женщинами. Минут на десять в вагоне воцарились миролюбие и умиротворение. От машиниста не было никаких вестей, а вот последний пассажир, о существовании которого смутно догадывался лишь наблюдательный Микаэль, вдруг дал о себе знать.
Грохотом Джеймс оповестил о себе всех присутствующих. Пассажиры испуганно замерли. Слышно было только как Триша, сжав перед этим до боли ладонь Микаэля, прошептала: «Вампиры?..» Но это были не кровопийцы, а всего лишь Джеймс, несостоявшийся муж и, похоже, убийца.
-Черт…, - застонал он, потирая ушибленный лоб и пытаясь подняться на ноги.
Триша в ужасе охнула.
Джеймс раздраженно покачал головой, догадавшись наконец, что все о нем узнали. Справедливо решив, что признаваться в убийстве невесты сейчас крайне неразумно – кто знает, на что способны испуганные люди в темноте против него, паникующего и безоружного, - постарался на коленках доползти до места сбора.
«Надо втереться в доверие», - рационально прикинул Джеймс, и эта идея показалась ему хорошей.
-Всем привет, - начал он слегка дрогнувшим голосом. – Джеймс Хэммиш. Двадцать один год. Студент юридического отделения.
Тут же подала голос общительная Триша:
-Триша, мне тоже двадцать один.
Микаэль с ужасом подумал, что он старше этой глупой, на его взгляд, и взбалмошной девчонки всего лишь на четыре года. Вмешался голос мистера Паркинсона:
-Мистер Паркинсон, сорок восемь лет, руководитель лагерного отряда.
-Миссис Сайфрид, и мне много, - кокетливо рассмеялась она.
Джеймс старался смеяться вместе со всеми. Как можно естественнее.
-Томас, тринадцать, - послышался наивный, совсем детский голосок мальчугана.
-Аманда, девятнадцать, - устало буркнула Аманда и, словно желая освободить Микаэля от нужды представить свой возраст, спросила, судя по всему, у Джеймса, - а где ты был эти полчаса?
Джеймс, конечно, знал, что его об этом спросят, и подготовил ответ:
-Я спал.
-Понятно, - недоверчиво произнесла писательница.
На этот раз пассажиры молчали около пяти минут.
Голос машиниста разорвал тишину, словно лезвие ножа:
-Пассажиры, в чьих вагонах еще не зажегся свет, должны оставаться на своих местах и не делать резких движений.
Джеймс напряженно сглотнул, Аманда, рядом с которой он оказался рядом, удрученно вздохнула.
-Хочу кофе, - мрачно произнесла она.
-Пирожки пропадут, - горько шепнула миссис Сайфрид.
-Как романтично, - устало протянула Триша и опустила голову на плечо Микаэлю, который вспомнил второе правило отца о том, что женщине нельзя позволять только садиться за руль машины, а все остальное – пожалуйста, и тоже вздохнул вслед за ней.
-Спать охота, - зевнул Томас.
Миссис Сайфрид, судя по всему, нащупав мальчишку по тощим плечам, заботливо предложила:
-А ты закрывай глазки и спи, я разбужу тебя, когда нас отсюда выпустят.
Томас явно благодарно кивнул и плюхнулся на коленки миссис Сайфрид.
-На удивление спокойный ребенок, - умиленно прошептала та.
-Можешь тоже прилечь ко мне на колени, - усмехнулась Триша, и Микаэль поморщился – та шептала ему прямо в ухо, задев губами мочку.
Раздраженно фыркнув, Микаэль попытался отодвинуться, и тут же разочарованно закатил глаза, осознав всю комичность ситуации и собственную беспомощность. Он в очках и хорошем освещении мог видеть далеко не все, а сейчас он был более беззащитен, чем когда-либо.
Джеймс чувствовал, как крыша его покидает. Медленно, шурша шифером, его крыша машет ручкой на прощенье и тихонечко съезжает.
«Не позволяй себе бить женщин!» - грозно наставляет отец в голове Микаэля, когда наглая девчонка принимается легонько дуть на его шею.
«Адьос!» - радостно восклицает в этот момент крыша Джеймса и почти окончательно скрывается за горизонтом.
Вдруг над головой раздается сразу два звука. Первый предстает в виде голоса пожилой пассажирки:
-Хочешь пирожок, Джеймс?
На что парень кивает, что это абсолютно бесполезный в этой темноте жест. Второй звук – это едва уловимый звон браслета. В тот момент Джеймс понимает, что ему нужно что-то сказать.
-Я убил человека, - неожиданно для самого себя произносит он, не успевая даже подумать.
Миссис Сайфрид охает – таких отказов от пирожков она точно еще не получала.
В вагоне воцаряется кошмарная, пропитанная ужасом тишина. Безмолвие обволакивает разумы, селит в души страх, и даже неугомонная Триша испуганно замирает. Микаэль чувствует ее прерывистое дыхание на своей шее и непроизвольно гладит подрагивающую ладонь. Ему кажется, что девушка дышит лишь потому, что это поддерживает ее жизнь. Иначе она бы задержала дыхание и не смела сделать вдох до тех пор, пока не включат свет.
Все разом понимают, что адски, кошмарно, безумно мечтают о том, чтобы включились эти чертовы лампочки. Хотят увидеть, как будет морщиться лицо убийцы. Как будут сжиматься его кровожадные глаза, как расползутся его губы в жуткой ухмылке, как свет падет на окровавленные руки с запекшимися багряными разводами. Но свет не включается. И от этого внутри все сжимается, становится очень жутко. Жара будто испаряется. Сейчас в вагоне невообразимо холодно.
-Кого ты убил? – отрезвляюще звучит решительный голос Аманды.
Джеймс не понимает, откуда идет этот звук, но понимает, что он сам начал разговор, и ему необходимо ответить.
-Невесту. Джейн.
Миссис Сайфрид думает, что сейчас ее хватит удар. Она в одном вагоне с убийцей!
-Расскажи, - требовательно просит Аманда, озвучивая немую просьбу всех пассажиров.
Безмолвие нарушается нерешительными словами убийцы.
-Новый Орлеан. Мы встретились именно там.
Триша вцепляется тонкими пальцами в ладонь парня почти до боли. Микаэль понимает, что она всего лишь девушка, что ей не так много лет и ей страшно. Нужно отнестись с пониманием. Он хочет сказать ей, чтобы она не волновалась, что он будет рядом в случае чего, но язык не поворачивается сказать такое человеку, лица которого ты даже не помнишь. Он сжимает ее ладонь в ответ и сквозь зубы шипит тихое «infean».
-Джеймс и Джейн, - продолжал тем временем убийца. – Мы сразу поняли, что созданы друг для друга. Я люблю ее, очень люблю, правда…
На плечо легла чья-то рука. Джеймс вздрогнул. Темнота ужасно давила и порой мешала дышать, но ладонь провела по шее, мягко опустилась на другое плечо и притянула к себе. Парень весь сжался. Было больно. Горько. Очень плохо. Джеймс не плакал с пятнадцати лет, когда умерла его собака. И плачет теперь, когда умерла его невеста. Когда он сам убил ее, своими руками.
Плечи Джеймса задрожали. Руки, заботливые и бережные, словно паучьи лапы, тянули на себя. Джеймс громко рыдал, тяжело всхлипывая, навзрыд. Аманда аккуратно гладила его по непослушным волосам, и ей было так лениво что-либо говорить. Честно говоря, в историю с убийством она верила очень смутно. Псих, просто псих, думала она, и оттого становилось очень жалко этого парнишку, что рыдал у нее на коленях.
-Я толкнул ее, - всхлипывал он. – Почти случайно. Я не хотел. Я люблю ее. Я убил ее. Убил!
Аманда настойчиво провела рукой по голове, и Джеймс приглушенно икнул.
Пассажиры боялись говорить после той тайны, что им доверили в этой непроходимой тьме. Аманда вспомнила слова писателя о том, что «когда скрыты лица, люди способны открыть самые сокровенные тайны незнакомцу, а когда их озаряет свет, не могут ничего открыть даже самым близким».
Все ожидали. Все были готовы к чему угодно. К тому, что сейчас разобьются окна, и внутри очутится шайка кровожадных вампиров; к тому, что убийца Джеймс Хэммиш резко вскочит и отрежет всем головы припрятанным где-нибудь ножом; к тому, что вагон взлетит на воздух ко всем чертям; к тому, что заиграет музыка, и в темноте появятся танцовщицы с Бродвея. Но никто не ожидал самого вероятного – того, что включится свет. На этот раз тишина была еще более пугающей.
Все взоры устремились на Джеймса-убийцу. Тот лежал на полу, поджав под себя длинные ноги, и закрывал раскрасневшееся от слез лицо руками. Пассажиры разом поняли, что выглядел он совсем не так, как подобает выглядеть убийце своей невесты. Никакой крови, страшной улыбки и бегающих глаз. Лишь испуганный юноша с доверчивым взглядом и непослушными каштановыми волосами. Аманда улыбнулась.
-Приносим глубочайшие извинения, - послышался голос машиниста, и после этого его уже никто не слушал.
Вагон с грохотом тронулся с места, и уже через пару минут вновь остановился, на этот раз на Орлеанском вокзале. Никто не спешил выходить.
-Телефоны! – вдруг воскликнула Аманда, доставая свой блокнот из рюкзачка и помогая Джеймсу встать на ноги.
Пассажиры напряженно переглянулись.
-Я напишу о вас всех книгу, и мне понадобятся ваши номера! – воскликнула она, понимая, что пассажиры отнюдь не так глупы, чтобы не догадаться, что она врет.
Первой потянулась к блокноту миссис Сайфрид. Она настрочила кривыми буквами свое имя, внизу оставила номер мобильного, и передала блокнот мистеру Паркинсону. Тот подписался, тяжело охая и вздыхая. Затем был Томас, явно хорошо выспавшийся и не разделявший всеобщего нервоза. Микаэль на удивление согласился без криков и вообще каких-либо комментариев, и передал бумагу с ручкой Трише, что все еще держала его за локоть, прячась за спиной от Джеймса.
-Спасибо, - благодарно улыбнулась Аманда, запихивая блокнот обратно и хватая испуганного Джеймса за руку. – На выход!
Пассажиры, словно очнувшись ото сна, мигом устремились к открывшимся дверям.

Никогда еще не был так приятен вид вечернего Орлеана.
Аманда с Джеймсом побежали куда-то в сторону такси, зачем-то держась за руки, словно знают друг друга дольше, чем полчаса. Миссис Сайфрид и миссис Паркинсон тем временем выяснили, что ехать им на одном автобусе, а Томас уже через мгновение махал рукой дяде, который заметил его с водительского сидения черного «Ауди».
-Пока! – радостно прокричал мальчишка и побежал.
Микаэль в ответ лишь устало кивнул, а Триша участливо помахала рукой.
Микаэль развернулся к девушке и прищурил глаза, пытаясь рассмотреть. Без очков это сделать было весьма затруднительно, но общие черты ему увидеть удалось. Он стоял посреди полуночного Орлеанского вокзала с девчонкой, которая все еще не желала выпускать его ладонь, ослепительно, слишком ослепительно улыбалась и вертела светловолосой головой.
Они стояли так неизвестно сколько, пока Триша не сунула ему в руку сжатую бумажку. Микаэль не мог без очков прочесть содержимое, но это было не нужно. Он без этого понимал, что там второпях нацарапан телефонный номер. Он непроизвольно вздохнул. Подумать только, с чего началась его деловая поездка в Новый Орлеан.
Пока он прокручивал в голове первое правило своего отца, Триша приподнялась на цыпочки и, приблизившись к его лицу, шепнула:
- Fe`ach leat.
Затем вновь ослепительно улыбнулась и, помахав рукой, отправилась в сторону автобусной остановки. Пару мгновений Микаэль стоял в полнейшей растерянности, после чего крикнул ей вслед:
-Ты что, говоришь по-ирландски?!
Ответом ему послужило громкое «Я родилась в Лейкслипе!» и звонкий смех.
Микаэль почувствовал, что становится краснее чая каркадэ.

Аманда написала книгу. Но это случилось гораздо позже. А вот позвонила она всем через три недели. С просьбой встретиться.
Все восприняли это, как зловещее послание, жуткое предупреждение, и все же не посмели не явится.
На встречу пришли все, даже больше. Отличие было лишь в том, что Джеймс привел с собой девушку. Громкую, красивую, русоволосую девушку.
Они собрались в небольшом Орлеанском кафе. Где Аманда всё рассказала.
После того случая с неблагополучным вагоном они с Джеймсом отправились обратно, к нему домой, и обнаружили, что никого он не убивал. Его девушка, пусть злая до чертиков, но живая, ждала его дома, перед телевизором, и ни о каком отряде полиции речи не было. Просто толкнул и убежал, испугавшись. Глупо, как глупо. Прощение у Джейн ему пришлось вымаливать недолго, и Аманда справедливо решила, что бывшие спутники должны это знать.
-Я знала, мальчик мой, - облегченно кудахтала миссис Сайфрид. – Так и знала.
Триша благосклонно улыбалась, и мистер Паркинсон одобрительно кивал.
Стоял не очень жаркий августовский вечер, они пили банановые коктейли и говорили о работе. Но никак не о себе. Темноты больше не было, так же, как и не было нужды кому-то открываться.
После этого они разошлись и никогда не виделись. По крайней мере, все вместе, в полном составе.

- Liom scan`ain gr`a, - улыбнулась Триша, не отпуская руки Микаэля, как и в тот вечер, когда незнакомых людей связала темнота.
- Diamn`a invented, agus sruth`an said satine! - Помотал головой Микаэль, залезая в такси. – До ближайшего кинотеатра, пожалуйста.
С недавних пор ему нравилась темнота.