Пинкельбаум и Пинкельбойм

Похоже, что вечный спор о том, что первично - курица или яйцо, на земле поэтов и мыслителей упрямо принимает расовый характер на тему, какое яйцо первично, белое или цветное, или какая курица первична, белая или рябая, а  уж потом общий гносеологический характер.
Пинкельбаум и Пинкельбойм спорили об этом с того момента, как их
посадили за одну парту ликвидировать их общий недостаток, а именно:
незнание языка всё тех же поэтов и мыслителей. Точнее сказать, спорить они стали не сразу, а несколько погодя. Но спор, естественно, принял совершенно российско-большевистский характер с перспективой на взаимное и полное истребление.
Началось всё с того, что Коля Пинкельбаум из российских немцев примерно с неделю подозрительно присматривался к своему соседу Боре Пинкельбойму, заподозрив в нём что-то неладное и, наконец, в конце первой недели занятий не выдержал и спросил:
- Ты кто по нации будешь?
Пинкельбойм то ли не ожидал этого болезненного для себя вопроса, то ли наоборот, ждал, но и всячески оттягивал его разрешение, замешкался, готовясь достойно на него ответить, в результате чего произнёс нечто невнятное типа:
- Я здесь по еврейской линии.
Ну, я так и знал, - подвёл Пинкельбаум черту под своими сомнениями и отсел на край стола, изредка вызывающе и ненавистно поглядывая на своего не званного соседа.
К слову сказать, Пинкельбаум был родом из Кустанайской области, евреев там сроду не водилось, как кенгуру. Может где в городе, да и то пара штук, а в его совхозе, где он служил старшим зоотехником, так ни в жисть. То есть еврея он видел впервые, опыта, как с ними себя вести, не имел, о потому не знал, как с ними правильно обходиться. Но на всякий случай сразу втянул голову в плечи и как черепаха занял круговую оборону.
Через неделю такой вялой позиционной разведки Коля Пинкельбаум перешёл в решительное наступление, которое заключалось всего-то в простецком вопросе. Он пристально и со значением посмотрел на Пинкельбойма и прямо спросил:
Что вы, евреи, на нашей исторической родине потеряли?
Пинкельбойм не сразу нашёл, что ответить, и тоже втянул голову в
плечи. Потом вдруг надулся, встал и громко сказал:
- У меня такое же право, как у тебя.
Это наглое заявление настолько обескуражило Колю, что он вскочил посреди урока и, громко матерясь, покинул из класс. С этого дня у него с занятиями больше не клеилось и родной язык не шел на ум. Его тревожила одна мысль. Он дёргал товарищей за рукав и говорил:
- Ну надо же!- и махал рукой.
Надо сказать, что группа не поддержала Колю, вернее сказать, не во всём, то есть не все, а остальная часть выразила Коле порицание в известной в народе форме "да ладно тебе".
Но Коля не унимался.
- Мало того, что я не согласен, мне ещё с ним сидеть.
Борис жe Пинкельбойм даром времени не терял. Он занялся этимологическим исследованием своей фамилии, и через некоторое время раздобыл полуофициальный документ, в котором было написано, что его фамилия будто бы происходит из северогерманских мест, что предки его еще восемьсот лет тому назад жили в городе Ольденбурге под Бременом, - читал заключение Пинкельбойм, - и что известен случай, как один житель Ольденбурга занимался тем, что продавал рассаду комнатных деревьев, на которых, если за ними правильно ухаживать, вовремя поливать и каждые десять лет пересаживать, непременно вырастут одноимённые колбаски, по всем параметрам похожие на указательный палец. При этом предок демонстрировал собственное дерево, на котором действительно висели колбаски «пинкель», по всей вероятности, искусно приделанные.
Когда Пинкельбаум это услышал, он даже как-то обрадовался и будто воспрял духом:
- Вот именно, - сказал он, будто нашёл подтверждение собственным словам, - а мои предки это дерево купили, и моя фамилия, хоть мы, выходит, и земляки, произошла как бы в нacмeшкy.
И потребовал, чтобы его от Пинкельбойма отсадили в дальний угол или вообще перевели в другую группу.
На это училка сказала, что существует и другая версия фамилии, а именно «одинокое  дерево на пустыре», - но эта версия так и не была услышана.
Прошло несколько дней, а требование Коли тоже осталось без внимания. То ли дел было много, то ли Колино путанное заявление никто толком не разобрал, короче — плохо сработал бюрократический аппарат, более того, группу забросали контрольными, отчего одна часть группы сникла, а другая - запила, в том числе и ранее непьющий Пинкельбойм. Причём, как водится, прямо в подворотне.
Выпив, Коля настроился на лирический лад.
- Понимаешь, друг, - сказал он, обращаясь сразу ко всем, - когда местный выпьет, он тяжелеет и к земле прижимается, и его в сон тянет, а наш от выпивки только легче становится и будто воспаряет.
- Нашего сразу по походке видно, - добавил кто-то.
- И на подвиги тянет, - добавил Пинкельбойм.
- Это точно, - согласился Коля, даже не заметив, что реплика поступила из вражеского лагеря. - И вообще, жизнь наша никудышная, скучная. Эх, брат!
- Не говори, - подтвердил Боря.
Далее события разворачивались следующим образом: уже ночью Коля Пинкальбаум и Боря Пинкельбойм взломали дверь класса, взяли свой стол, вытащили во двор, тщательно разобрали, затолкали в мусорный контейнер, облили бензином, подожгли и, обнявшись, простояли до тех пор, пока не услышали сирену пожарной машины.
- Не был бы ты евреем, честно, пошёл бы с той в разведку, - сказал Коля Пинкельбаум Боре Пинкельбойму, и они разбежались в разные стороны.
Похоже, что навсегда.