Я помню

   Тогда мне было совсем не столько много лет. Точно уж и не помню, когда это было. Вероятней всего я учился тогда во втором или третьем классе. Однако почему-то память услужливо сохранила то солнечное утро.
   Как сейчас живо вижу себя – неуклюжего, слегка лопоухого, с неизменной челочкой волос. Сегодня выходной, и мы прямо с утра отправились с моей давнейшей знакомой, соседкой по улице, Наташей в парк культуры и отдыха, чтобы покататься на карусели.
   С Наташей я был знаком всю жизнь. Сначала наши мамы родили нас в одном роддоме с очень небольшой разницей во времени. Потом мы с ней в сопровождении своих мам гуляли в одном сквере, играли в одной песочнице. Пришло время и, конечно же, мы, взявшись за руки, с огромными ранцами и с такими же огромными букетами цветов отправились в школу. Для меня она была всегда и совсем ни девчонка и ни мальчишка, а просто мой друг по имени Наташка. Но, по-видимому, как раз в то весеннее утро и было мне суждено разглядеть в ней нечто. И, вероятно, именно тогда суждено было понять, вернее не понять, а слегка прикоснуться к таинству душевных отношений между мужчиной и женщиной.
   Помнится, стоим, друг против друга, о чем-то весело болтаем. И вдруг я замолкаю на полуслове и с удивлением сознаю, что передо мной стоит представительница противоположного пола. Да, передо мной, весело щебеча, с огромными белыми бантами в волосах стоит, пусть еще и очень маленькая, но очень симпатичная женщина.
   Похоже, что это открытие так поразило меня, что Наташа без труда поняла мое состояние души в этот момент и поэтому, потупившись, замолчала. И я увидел, что она смущена, смущена сверх всякой меры, смущена и растеряна. И больше всего об этом мне сказали ее щеки, которые предательски алели. Так стояли и молчали мы несколько бесконечно длинных секунд, которые тогда мне показались бесконечно долгими часами. И вдруг она, решительно топнув ножкой и смешно тряхнув огромными бантами, прямо смотря мне в глаза, произнесла:
   - Ты для меня все. Это на всю жизнь. Я для тебя, что хочешь, сделаю. Хочешь, проверь. Говори, что делать. Ну, говори. Все, все сделаю.
   Стоя перед ней, я немного растерялся. «Что делать? Что сказать?». А потом, после недолгого колебания, спросил:
   - А что, слабо вон на тот пенек стать и громко, очень громко, на весь парк это повторить?
   - Нет, не слабо, - и опять смешно качнулись бантики на ее голове. И уже через секунду она стояла на пенечке и громко, громко кричала:
   - Ты для меня все! Это на всю жизнь! Я для тебя, что хочешь, сделаю!
   В наступившей тишине довольно обидно заржали старшие парни, сидящие на ближайшей скамейке. И я всем нутром понял, что сморозил глупость, глупость несусветную. Ведь это только наше дело и нет до него дела никому в целом мире. Дурак я, дурак, осел безмозглый.
   С этими мыслями, втянув голову в плечи и стесняясь того, что я делаю, но, отлично понимая, что это правильный, единственно правильный шаг в этой ситуации, подошел к пенечку на котором, израсходовав всю свою решимость, стояла маленькая женщина.
Я вложил в ее безвольную, слегка подрагивающую, ладонь, свою руку и обронил:
   - Ну, что ты сразу так. Да и я дурака сгонял. Слазь, будет уж, почудили.
   Она сразу же спрыгнула со своего импровизированного пьедестала, но почему - то избегала поворачивать ко мне лицо. Я бережно взял ее за подбородок и, повернув лицо, посмотрел в ее глаза. И увидел в них испуг, страх возможной насмешки, ожидание боли и обиды.
    - Не обижайся, Наташ, а прости меня дурака, - эти слова сами, помимо моей воли, прозвучали. И я сразу же увидел, как знакомым озорным блеском отозвались ее глаза. - Ты, Наташа, для меня очень, очень нужна. Я для тебя много, много чего могу сделать. Вот только еще не знаю все, все могу или нет.
   - Не волнуйся, нам, девочкам, всегда все быстрей понятно становится. Ты не спеши, я подожду, честное слово подожду, сколько надо, - с непоколебимой уверенностью произнесла она.
   У меня что-то даже в носу защипало, так сильно, что я чуть не заревел, как плаксивая девчонка, и, чтобы скрыть это, я взял ее доверчивую руку в свою мужскую. И, стараясь произносить слова без дрожи в голосе, сказал:
   - Ладно, разболтались мы тут с тобой. У меня деньги на мороженое есть. Пошли лучше полакомимся.
   Много, очень много лет прошло с той поры, но я хорошо помню себя, того неуклюжего, лопоухого, с неизменной челочкой волос.



   P./S. Рисунок моей сестры Елизаветы Сыроватской.