Сердце этого Мира. 1. Зов Родины

Часть первая. Перерождение

Глава первая. Зов родины

За первые дни после войны Мир успел понемногу отойти от ее ужаса, постепенно уходили в прошлое воспоминания о голоде и лишениях, страданиях и криках умирающих, грохоте взрывов. Пострадавшие дороги и города были восстановлены. Деревья и поля вновь покрывались зеленью, воды рек и морей по-прежнему омывали берега…

Но сознание всех жителей Мира лежало в руинах и восстанавливалось несоизмеримо медленнее. Какая-то непонятная напряженность сохранялась, даже между близкими людьми, между супругами, между родителями и детьми, между братьями и сестрами. Это была словно болезнь, неизлечимая зараза, поразившая всех и сразу. Люди изменились до неузнаваемости. Мир стал другим. Мир перевернулся…

10 апреля, через два дня после окончания войны и заключения перемирия молодой боец армии Гринландии Зигфрид Эдерхарт вернулся домой, в свой родной город Гарден. За две недели до этого он получил от матери весть о том, что вражеские войска отступают, а доблестные союзники гринландцев из соседней Вармии освободили Гарден. Зигфрид искренне обрадовался этой новости, и отвечал, что на острове Скилл, где он воевал, войска Гринландии тоже одерживают уверенные победы, и Каледония вот-вот капитулирует. Через несколько дней он узнал, что каледонцы вышли из войны, но, отступая из Гардена, они успели нанести по городу артиллерийские удары и обрушиться авианалетом. Эдерхарт забеспокоился. Каким-то шестым чувством он уловил непонятные самому себе опасения за своих близких. При первой же возможности офицер поспешил домой.

Утром в четверг 10 апреля тяжелый гравилет военно-транспортной авиации Гринландии мягко приземлился на посадочной полосе в Гарденском космопорте, доставив на родину больше двухсот юных солдат. Первым по трапу спустился сержант по фамилии Ирвин. На его почти детском, поросшем белым пухом лице сверкнула томительно-усталая улыбка. Он медленно снял с головы каску и опустился на колени на бетон посадочной полосы.
- Я вернулся… - прошептал он с закрытыми глазами.
Вслед за ним борт воздушного судна покинул 17-летний рядовой Элмер. Он спускался по трапу как-то смущенно, словно шел в первый класс, то и дело глядя по сторонам и оборачиваясь. Слегка помятое и повзрослевшее за месяцы войны лицо солдата говорило за него… на лице был непонятный ему самому страх перед будущим, что ждало впереди. Но рядовой сразу же успокоился, заметив на смотровой площадке своих родителей. Сквозь гул кипящего жизнью космопорта до него долетел радостный крик его матери:
- Мэлин!..
- Мама… Отец!.. – сперва полушепотом, а потом уже раскатистым радостным криком Элмер приветствовал своих родных и моментально бросился к ним.
Один за другим бойцы, офицеры и солдаты покидали борт гравилета, все по-разному встречались со своим родным городом. Но все были почти одинаково молодыми – и их город встречал своих верных защитников одинаково, как героев, как победителей, как своих родных сыновей…

Последним по трапу спустился командир возвратившегося домой отряда. Это и был майор Эдерхарт. В свои 22 года он казался лет на пятнадцать старше. Высокий, жилистый, слегка худощавый, немного сутулый, с очень серьезным взглядом молодой человек… В свои годы он, казалось, слишком много испытал, слишком много перенес и слишком многое потерял, чтобы не сломаться, не стать бледной тенью, каких с войны вернулись тысячи… Но он не сломался, хоть за год войны его густые черные длинные и прямые волосы и покрылись тонкой сетью белесоватой седины, а глубокие, спокойные черные, отливающие ярким фиолетом, глаза стали настоящим воплощением серьезности, он сохранил в душе многие юношеские черты, которые часто присущи тем молодым людям, что не знали своего отца. И нашего героя растила одна мать, воспитавшая на редкость порядочного, честного и разумного сына.

Майор медленно спустился по трапу. Никто его не ждал, никто не встречал… Он бросил беглый взгляд налево, направо, покрутился на месте – но не заметил ни одного знакомого лица. Разочарованно покачав головой, он повернулся в сторону кабины гравилета и помахал рукой, прощаясь с пилотом. Тот знаками сообщил, что идет на взлет, и спустя мгновение титановая мощь крылатой машины оторвала шасси от бетона полосы; взревев двигателями,  гравилет набрал ход и скрылся, оставив на посадочной полосе лишь одиноко стоящего майора Эдерхарта.

Зигфрид устало стянул каску с головы и от души выдохнул, как будто целый год не мог полной грудью вдохнуть свежего воздуха. Постояв пару секунд, он подобрал с бетона дорожную сумку, лихо вогнал в заплечные ножны свой огромный двуручный меч, снова небрежно нахлобучил каску на голову и побрел, изображая усталость, в сторону здания космопорта.

В здании космопорта, огромном сооружении, блестевшем яркими бликами прозрачных серо-синих стекол и грузных металлоконструкций, олицетворявшем мощь воздушного флота Гринландии, было как и всегда многолюдно. Каждый со своей жизнью, со своими проблемами и своей целью. Почти никто из людей не обращал друг на друга внимание, как это часто бывает среди жителей больших городов… Однако стоило появиться около таможни внушительной и жилистой фигуре Эдерхарта, облаченного в гринландский гвардейский камуфляж черно-синего цвета, все поневоле обратили  свои взоры на него. Зигфрид действительно производил впечатление настоящего героя; любой, даже видевший его впервые, поневоле проникался к нему глубочайшим уважением, стоило лишь раз взглянуть на его серьезное и усталое лицо, пересеченное огромным косым шрамом от вражеского клинка. Офицер таможни снисходительно кивнул, приветствуя майора, и не стал утруждать его досмотром вещей и оружия. Зигфрида пропустили без очереди. Эдерхарт дотащил сумку до ближайшей свободной скамьи и упал на нее с искаженным от усталости и невероятной смертельной тоски лицом. Повалявшись на скамье пару минут и поворочавшись, Зигфрид вдруг дернулся, заметив, что в другом конце зала прибытия маячит некая знакомая фигура. Он встал, подошел ближе, щурясь, пытаясь понять, кто это, потом еще чуть ближе, еще несколько шагов… и остановился. Симпатичная девушка примерно его возраста, кудрявая и также облаченная в униформу, только форма ее была зелено-желтой, с красной трехконечной звездой на рукаве. Зигфрид узнал в ней свою знакомую Дэнжер, они вместе учились в университете. Девушка как раз миновала таможню и уже собиралась забрать с досмотра свою сумку. Эдерхарт приблизился и присел перед ней:
- Может, тебе помочь? – офицер скромно улыбнулся.
Дэнжер оторвала взгляд от пола и подняла голову, нетерпеливо сдув прочь свалившуюся на глаза светло-русую прядь кудрявых волос. Зигфрид смог увидеть ее удивленные, но, как и в прошлом, очаровательные изумрудно-зеленые глаза.
- Зигфрид… - недоуменно прошептала она. Оба моментально выпрямились и несколько секунд в полном молчании смотрели друг на друга. Дэнжер не сразу опомнилась, с трудом собрала воедино мысли и несколько раз нервно моргнула, прежде чем догадалась вытянуться по стойке «смирно» и отдать честь. Все-таки перед ней стоял не просто старый друг, перед ней стоял офицер гвардии…
- Вольно!.. – засмеялся Зигфрид.
Звания – в сторону… Ни к чему сдерживать радость… Они по-дружески тепло обнялись, и долго не отпускали рук друг друга. Столько воспоминаний, столько всего с ними за этот год произошло… многое не хотелось вспоминать и тем более рассказывать, но не было сил сдерживать эмоции. Дэнжер долго рассказывала о своих подвигах в боях за столицу Гардара Хойлгард, вспомнила про свое тяжелое ранение реактивной стрелой во время осады Мэиля в последний месяц войны, вспомнила про недели в госпитале, выздоровление и свой восторг по прибытии домой…
- Как я рада тебя видеть!.. Ты так изменился, стал таким серьезным, так похорошел!.. – наперебой зачастила девушка, - А твое лицо… этот шрам… где это тебя? – Дэнжер осторожно провела пальцем вдоль жуткого кровавого следа на лице майора, тянувшегося полосой от левого уголка его лба через переносицу – и почти до правой щеки.
- Да… ерунда. Помнишь наш клуб фехтования в университете? На войне это умение очень пригодилось… Я ушел в первый день, сразу же произвели в лейтенанты, некоторое время летал на грузовом транспорте, ну а потом… Долгая история, короче говоря!.. Потом перевели в гвардию и предложили обучить своему мастерству отборную спецгруппу. Слышала про элитный отряд «Орден Небесного Меча»?
- Еще бы! – воодушевленно отозвалась Дэнжер, - Нам рассказывали, что эти ребята настоящие сорвиголовы, боги войны, где они – там победа и ничто кроме нее… они в одиночку освободили Золотой архипелаг, да они… Это… это был ты???
- Ага… - Эдерхарт гордо улыбнулся, - За славой мы не гонялись, просто делали свою работу.
- А ведь истории о вашем героизме каждый день передавали по всем каналам, все наши ребята так гордились сражаться с вами бок о бок, призывали равняться на таких, как «Орден»! – девушка не жалела восхищения заслугами своего друга.
- Так, про ранение… пару недель назад, когда наша победа уже была делом техники, каледонцы устроили на нас авианалет, и – в атаку, ночью, подло и дерзко… - майор говорил с явной неохотой, - на окраине Скилла, там и обработали меня – штыком по физиономии… Ужас, правда? – он с необъяснимой самому себе обидой в голосе выдавил последний вопрос.
- Если честно, то страшно… - не стала скрывать Дэнжер, - тебе не идет. Но так ты больше похож на настоящего героя!..
- Знаю, знаю, можно этим гордиться…- с вычурным высокомерием произнес Эдерхарт, заставив девушку усмехнуться.
- А знаешь… - улыбка исчезла с лица Дэнжер так же быстро, как и появилась, - Я вспомнила… Где-то рядом с вашими служили ребята с нашего курса. Вэйн, Джек, Велмар, Тиффани… ничего о них не слышал?
Зигфрид так же точно в один момент помрачнел и хмуро отозвался:
- Вэйн пропал без вести еще прошлым летом… Джек и Вэлмар попали в плен, больше я о них не слышал ничего. Тиффани и Энна служили на моем корабле… - казалось, эти слова могут подарить надежду, но напрасно, Зигфрид сухо добавил, - в июне нас сбили, они обе погибли. Что с остальными – не знаю.
Дэнжер опустила глаза… ее взгляд медленно наполнялся влагой. Эдерхарт это заметил и кивнул со словами:
- Многих уже не вернуть… не вини себя.
- Я знаю. Но от этого не легче… - Дэнжер лишь пожала плечами.
Вновь последовала пауза. Друзья не хотели расставаться, но их обоих ждали дома…
- Ты домой? Передавай маме привет! – с трудом улыбнулась девушка.
- Конечно!.. Меня уже заждались… наверное, – сомнение в его голосе настораживало…

Они попрощались и разошлись… Мирная и спокойная жизнь, ожидавшая впереди, вселяла непонятное сомнение. Зигфрид шагал по улицам Гардена по направлению к Парковому району, где жила его семья… Он шел, и как будто сомневался, хочет он домой или же хочет вернуться туда, где шла война, шел и как будто не понимал, радуется он возвращению на родину или боится этого. Спокойствие на его лице скрывало все то, что творилось в глубине души и разума… где сходило с ума непонятное волнение, где отстраненные мысли рассыпались множеством вопросов, о том, что он будет делать, когда придет домой, что скажет матери и сестрам, когда они его встретят… и разные глупости (или не только глупости?), вроде: «Чего бы съесть, выпить?.. Поддать чего покрепче? Для души, что ли?.. Нет, ладно, как-нибудь потом!.. Где же все знакомые? Странно, не видно никого… Все как-то изменилось…»

Последняя мысль ударила в голову некстати и неожиданно, когда Зигфрид прошел мимо руин здания музея на набережной. Он хорошо помнил, как незадолго до войны был здесь с друзьями на фестивале… Тогда великолепный мраморный монумент искусству мог восхитить своим убранством кого угодно… Теперь здание с белыми колоннами стояло в плачевном виде с провалившейся крышей, зияющими пустотой разбитыми окнами и расползшейся по всему фасаду паутиной трещин и пробоин… Работы по восстановлению уже велись, но видимо, были только начаты, еще даже не до конца были собраны строительные леса вокруг музея. «Месяца три работы… не меньше», - рассеянно подумал Зигфрид, с горечью глядя на почти разрушенное здание. Чем дальше он шел по знакомым до боли улицам, где прошло его детство и юность, тем быстрее росло его волнение. В Тихом саду, у ворот которого и открывалась широким бульваром его родная Лесная улица, еще свежи были воронки от попаданий артиллерийских снарядов и огромные кратеры, разрытые авиабомбами, местами залитые водой и уже кое-где поросшие невысокой травой. И в опустошенном сердце нашего героя сейчас словно тоже разрывались снаряды…

Лесная была одной из самых главных улиц Гардена – столицы Республики Гринландия; здесь располагался Верховный Суд, здесь же разместился и Государственный Университет имени Сида, где раньше учился Зигфрид. Университет – величественное пятнадцатиэтажное здание бело-зеленого цвета, остекленное небесно-голубыми окнами – серьезно пострадал от бомбежек и артобстрелов. Стены южного крыла здания были проломлены в нескольких местах; бреши зияли черной пустотой, было видно, что «ранения» еще свежие. Портик крыльца наполовину обвалился, каменная лестница при входе в здание разрушена, повсюду вокруг университета разбросаны сотни обломков и миллионы частиц битого стекла. Зигфрид в полном смятении смотрел, как рабочие-реконструкторы осторожно извлекают из основания фундамента неразорвавшиеся снаряды… Что сейчас творилось внутри его сознания – не описать; он просто стоял с ошеломленным видом и боялся свернуть налево, чтобы пройти несколько десятков шагов, что сейчас отделяли его от дома. Даже просто посмотреть в том направлении было страшно…

Семья Зигфрида – мать и две сестры – до войны жила в двухэтажном особняке на Лесной улице в паре минут ходьбы от университета. Мать Зигфрида Юнна преподавала астрономию, сестры Майя и Анна – были студентками. На Лесной Зигфрид родился и вырос, здесь прошло его детство и отрочество; не было для него улицы роднее. Теперь его университет стоял с проломленными стенами, разбитыми окнами и разрушенным крыльцом…

Зигфрид собрался с духом и шагнул налево… И его сердце словно оборвалось и упало в ад…
Не помня себя, он сделал несколько шагов по тротуару, уронив из онемевших рук сумку и каску. Его лицо стало бледнее, чем снег… Там, где раньше стоял дом Эдерхартов, зияла, как огромный кровавый нарыв на лике Мира, огромная бесформенная воронка от тяжелого крупнокалиберного снаряда… Идя через Тихий сад, Зигфрид чувствовал, как в его груди царит полное смятение, но теперь вместо всех чувств осталась одна пустота…

Подобно бесплотной тени, единственный уцелевший из Эдерхартов поднялся на гору обломков… Он закрыл глаза и снова открыл их, отказываясь верить в то, что видел перед собой. Зигфрид медленно опустил голову и упал на колени; его руки погрузились в мягкий серый пепел, подняв мелкие облачка пыли. Он тихо поднял ладони, испачканные золой, держа маленькую горстку пепла… казалось, что он все еще хранит в себе тепло материнских рук. Зигфрид до хруста пальцев сжал пепел в кулаке и прислонил его к груди, поднимая взгляд к небу, как будто ища ответ на вопрос: «За что?..» Но бездушное и бессердечное небо молчало и отвечало лишь прозрачно-синим стеклом глубины зенита и ослепительным светом двойного солнца. Эдерхарт с ненавистью, со звериным блеском злобы в глазах, стиснув зубы, смотрел на безразличный ко всему небосклон… Сколько времени он так стоял – он и сам не помнил. Лишь что-то внутри вывело его из полного оцепенения. Зигфрид отвел руку от груди и бережно отпустил прах родного дома на ветер. Легкий порыв сразу же  сорвал пепел с его ладони и унес вдаль за собой. Дома больше не было… Майор опустил обессилевшие руки и закричал яростно-обреченным криком, перемешанным с безудержным стоном, переполненным всей скорбью этого Мира. Он кричал, закрыв глаза и заломив голову, как будто хотел докричаться до других миров, чтобы и там знали о его неизмеримой боли и невосполнимой потере.

Прохожие на улице шли мимо и смотрели на него. Останавливались на мгновение… и шли дальше. Они понимали все. Но чем можно было помочь Зигфриду, как его поддержать, что сказать? Гвардейская форма на нем вселяла уважение, олицетворенная в его крике скорбь порождала сочувствие и одновременно – страх… Многие среди людей на улице тоже потеряли родных на войне. Но у Зигфрида было свое горе, которое нельзя было сопоставить с чьим-то другим.

Внезапно майор вскочил и замер. Мелькнувшая в голове мысль подарила призрачную надежду: «Они живы!.. Они спаслись…». Он дернулся в сторону, в другую, бегом спустился с руин, схватил на ходу каску и сумку и кинулся к дому напротив.

Зигфрид пулей подлетел к двери и громко постучался. Дверь открылась… на пороге стоял его школьный друг Дэй. Эдерхарт, запыхавшись, произнес:
- Дэй…
- Ты вернулся… - тоскливая улыбка мелькнула на лице его друга.
Они пожали друг другу руки и как по команде помрачнели.
- Мне жаль… - пробормотал Дэй, - Это ужасно, твой дом…
- А мама, сестры, что с ними? – стал нервно спрашивать Зигфрид – Где они?
Дэй заикнулся, пытаясь что-то сказать, но, видимо, у него не хватало сил.
- Они… - начал он, и с трудом продолжил, - Был авианалет. Потом начала бить артиллерия. Это… это было пять дней назад. Никто даже не успел понять, что произошло. Снаряд упал прямо на улице…
Зигфрид не выдержал и почти закричал:
- Где они, черт возьми??!
- Два дня назад… были похороны, - мрачно и почти шепотом отозвался Дэй, - Мемориал Национальной гордости…
Зигфрид закрыл глаза и схватился ладонями за лицо, перекосившееся в порыве боли, нахлынувшей сразу и внезапно. Он тихо опустился на колени и обмяк, как будто его покинули все жизненные силы. «Лучше бы я тоже погиб...» - как-то случайно подумал он, ловя ускользающее сознание.

Мимолетно проносились короткие сны. Зигфрид словно летел через время, видя в бледноватых тонах свое детство, своих родных, годы учебы в школе, затем эпизоды студенческой жизни. И вдруг сюжет сна резко сменился… Он увидел войну. Войну не ту, которой ему хватило с головой, не ту, через ад которой он прошел. Он видел черное небо над родным Гарденом, слышал крики людей, звуки стрельбы и грохот взрывов. Гарден был объят пламенем, черные, как тьма самой преисподней, клубы дыма от горящих парков и зданий застилали небо. Над облаками дыма барражировали, как злобные стервятники,  орды вражеских истребителей и бомбардировщиков. Бомбы и снаряды рушились на здания, и те превращались в гигантские факелы. Враги терзали и жгли родину Зигфрида, его любимую и родную землю… Среди бежавших в панике жителей майор вдруг узнал свою мать и сестер, напуганных и искавших укрытия. Зигфрид хотел броситься к ним, чтобы помочь, защитить их… но не мог. Он чувствовал, что в бессильной ярости бьется на месте, как лев в клетке, но ничего не мог сделать. Внезапно на мгновение вспыхнула стена огня, огромная, во всю ширину его взора; за ней пришла черная пустая темнота… Зигфрид больше ничего не мог разглядеть.

- Мама… - воскликнул он и вскочил; нервно огляделся и понял, что находится в больнице. Майор опустил глаза и зажмурился, потом снова откинулся на кушетку, положив руку на лоб.
- Ну вот, ты и очнулся… - к Зигфриду подошла высокая длинноволосая блондинка в очках и белом медицинском халате с трехконечной звездой на рукаве. Зигфрид сразу же ее узнал.
- Кэрри!.. Это ты… Я в нашей клинике?..
Девушка кивнула.
- Черт, голова болит… Сколько я проспал? – спросил Зигфрид, поднимаясь в положение сидя на кушетке и потирая затылок рукой.
- Сутки. У тебя случился обморок от истощения, пришлось тебя немного… подзаправить! Мы подключили искусственное питание. Теперь с тобой все будет хорошо.
- Да, вернулся… вот только куда? – он опустил мрачный взгляд, - Дома больше нет, родных тоже… Некуда больше идти.
- Прости… мне жаль. – Кэрри опустила руку к нему на плечо, - Что тут скажешь… моего сочувствия мало, но мне правда нечего добавить.
Кэрри Линкмар училась с Зигфридом в одном классе. Они жили по соседству, дружили с детских лет, и после школы, когда Кэрри спешила в университет, Зигфрид всегда ее провожал… Любили ли они друг друга? Если да, то исключительно по-дружески, их взаимная привязанность не доходила до чего-то большего, чем преданная дружба юноши и девушки. Да и он сам тогда еще смутно себе представлял, что такое вообще настоящая любовь… Теперь и это стало частичкой тяжелого прошлого, мертвым грузом лежащего на сердце.
- Не надо ничего говорить… Хватает того, что тебе не все равно. – мрачно произнес Зигфрид в ответ на ее слова.
- Прости… Я скучала… - призналась Кэрри, - Я так переживала за тебя, слушала каждую сводку с фронта… и твой «Орден» всегда был в центре внимания. Ты так изменился… - добавила она, глядя на его изуродованное шрамом лицо.
- Не напоминай об этом, пожалуйста, - голос Эдерхарта пугал своей бесцветностью, - Не могу об этом говорить… вообще не знаю, чего хочу.
- Понимаю тебя…
- Выпиши меня, - попросил Зигфрид, - Я в порядке, правда! Мне нужно идти…
- Куда ты пойдешь? – удивилась медсестра.
- Да без разницы… Может, легче станет. Тогда и подумаю…
Зигфрид встал и спокойно направился к выходу; Кэрри секунду промедлила, и все же уверенно последовала за ним, небрежно бросив на спинку стула медицинский халат:
- Подожди… Я с тобой!.. Твои вещи в приемной.
- Ладно, пойдем… – снова этот бесцветный голос в ответ.

Была весна. Природа, измученная за год войны, понемногу восстанавливала свое былое великолепие. На уцелевших деревьях вновь начала распускаться листва, еще совсем редкая трава зеленела как и прежде, радуя глаз; местами появлялись первые скромные цветы. С высоты голубого небосвода ослепительным светом блистало двойное солнце Мира. Все было как прежде. Весь Мир, с нетерпением ожидавший возрождения мирной жизни, наконец, мог вздохнуть полной грудью и ощутить себя свободным от войны и боли. Но Зигфрид этому не радовался… он просто не мог. Ему не было грустно – вообще сейчас все эмоции превратились в одну огромную пустоту.

Зигфрид и Кэрри шли в полном молчании вдоль по набережной; Эдерхарт был хмурым и мрачным, и лишь смотрел себе под ноги, девушка спешила за его быстрым шагом и то и дело поглядывала на него. Вдали, в стороне, виднелось здание университета. Зигфрид еще раз бросил беглый взгляд на свою «альма матер»… и отвел взгляд. Кэрри подошла поближе и взяла его за руку; Зигфрид улыбнулся в ответ.
- Ты улыбаешься…это замечательно! – радостным голосом произнесла девушка.
Эдерхарт немного помялся:
- Не знаю, куда бы себя девать…
- Пойдем… - настойчиво потянула его за руку Кэрри, - Я отведу тебя к родным...

Дорога на мемориал Национальной Гордости вилась серпантином через густой сад. Красные кирпичные стены и высокие узорчатые ворота, покрытые серебристой краской, скрывали за собой обширное кладбище, где покоился прах тех, кто своими достойными деяниями способствовал процветанию родной Гринландии. По крайней мере, примерно так рассказывали в школе, рассеянно припоминал Зигфрид. Он все время оглядывался по сторонам, словно запоминал дорогу… Кэрри вела его за собой, не отпуская руки, и по-прежнему не произносила ни слова. Несколько минут спустя она свернула с центральной аллеи, прошла десяток шагов, ведя Эдерхарта за собой, и, наконец, остановилась. Зигфрид поднял взгляд и, глядя на три гранитных надгробия перед собой, окруженные живой изгородью, с нежной грустью произнес:
- Ну здравствуйте, родные мои…
Он опустился на колени перед центральным надгробием и, прикоснувшись к нему ладонью, прошептал:
- Я вернулся, мама…
Кэрри подошла к нему поближе и тоже опустилась на колени рядом с ним. Ей не хотелось ничего говорить, ничем утешать – она понимала, что сейчас все это бессмысленно. Ей не хотелось мешать Зигфриду… ведь она все понимала. А если бы смогла найти слова – то, наверняка, сказала бы ему: «Побудь с ними, ты им нужен… Они скучали без тебя. И вот, ты вернулся. Побудь с ними…».

Эдерхарт тоже молчал, словно онемел. Ему столько всего хотелось рассказать, стольким поделиться, так хотелось обнять своих родных, прижать к груди, не отпускать и тихо прошептать, как он их любит и дорожит ими… Но теперь его семья здесь, в долине вечного покоя и тишины, а их души уже где-то на пути в мир великих и мудрых предков… Зигфрид сердито вытер с глаз скупую влагу. И вряд ли его можно было ы чем-то упрекать и не оправдывать за эти скупые, но искренние слезы боли. Боли сына и брата, боли человека, который остался совсем один, боли воина, винившего себя в смерти тех, кого он защищал, но не смог защитить.

Зигфрид тихо поднялся на ноги и со странной твердостью в голосе сказал:
- Прощайте… Пусть вас хранят наши предки. Идем, Кэрри!.. – добавил он, положив девушке руку на плечо.

О чем же он думал теперь? О многом… Были мысли и о мести. Ему хотелось мстить, мстить за невиновных, погибших ни за что, мстить за своих родных, мстить потому, что у него больше ничего не осталось и нечего было больше терять. Просто мстить… потому что он думал, что так надо. Ему было виднее; ведь он оставался солдатом своей страны, он должен был защищать свою родину. Не города, села, поля, реки и горы, но людей – своих людей, свой родной народ. И он защищал, как мог, но не смог спасти всех. А должен был, ведь они верили, что он и такие, как он, солдаты – защитят их. Но он подвел свой народ. И теперь он должен был себя реабилитировать. Иначе, как он считал, ему не миновать позорного клейма трусости. Трусости, той, которая настоящему воину должна казаться страшнее любого врага, и даже страшнее самой лютой смерти. Так учил своих бойцов Зигфрид, так они сражались за родину, так жил он сам… Вина, смятение, ненависть, преданность, жажда расплаты и мести, прощение, прощание, покаяние – все в нем перемешалось и спуталось. Трудно было в таком состоянии думать о том, что война уже закончилась.

Кэрри и Зигфрид вновь дошли до ворот Тихого сада, где как и раньше, было многолюдно. Военные и гражданские, мужчины и женщины, молодежь и пожилые – но все, как один, впервые за долгие месяцы, спокойные и умиротворенные… Такая атмосфера была по нраву для израненного душевно майора. Весь его народ наконец-то мог ощутить покой, которого не хватало ему целый год, обрели покой и живые, и те, кто навеки покинул мир людей… рано или поздно, время для обретения покоя было уготовано и Зигфриду.

Около часа Зигфрид и Кэрри сидели на набережной, глядя на спокойный плеск величественных волн Зеленой Реки, самой большой и полноводной реки этого Мира. Майор без лишних подробностей рассказал девушке о своем нелегком пути солдата, о героизме бойцов его отряда в боях на островах Золотого архипелага, обо всем, что он пережил за эту войну… Потом заговорила Кэрри: она повествовала, не скупясь на подробности и не скрывая жестоких красок, о тяжелой жизни медсестры, о том, как она плакала над каждым раненым, будь то солдат или мирный житель. В Гарденском Республиканском госпитале во время войны оказывали помощь всем тяжелораненным, в том числе и каледонцам. Зигфрид слегка нахмурился, слушая рассказ о том, как молодой умирающий пилот сбитого каледонского истребителя бился в предсмертной агонии на руках у Кэрри и повторял: «Спасибо… Спасибо… И простите…». После финала душещипательной истории своей подруги Эдерхарт серьезно произнес:
- В Каледонии наверняка наслышаны о нашем благородстве…
- Мне все равно!.. – воскликнула Кэрри с жаром, - Все равно, что будут думать все остальные!.. Я не могу иначе. Вспомни, что гласит мудрость Предков: «Храните мир и любите друг друга, будьте благочестивы, потомки, ведь все мы – люди этого Мира, все мы – братья…». И я всегда в это верила и буду верить!..
- Может быть… Мне, видимо, этого не понять. – Зигфрид пожал плечами и откинулся на скамье назад, - Я же солдат, я создан, чтобы хранить мир, и я обязан всегда выполнять приказы. И если приказ гласит, что я должен убивать, значит, так надо.
- Не пытайся оправдываться, не стоит… - с участием произнесла Кэрри, - Это твой долг, за твоей спиной вся наша родина. Ты защищал ее и всех нас… И ты победил. Мы победили…
- Победили… Хотел бы я в это верить… - он снова опустил лицо. – Для меня день окончания войны – это и есть победа. Потому что я вернулся домой, живой, может, и не совсем невредимый, зато целый. И каждый из нас может сказать то же самое. Каждый воевавший – герой, каждый вернувшийся – победитель!..
- Хорошие слова… - восхитилась девушка, заставив Эдерхарта скромно улыбнуться.
И снова молчание, приглушенный гул улиц и речных судов, плеск волн у кромки вод, шум весеннего бриза, летевшего с морской дельты… Тихий, мирный и спокойный весенний вечер. Так не хотелось сейчас отпускать его, и так хотелось сейчас окунуться еще глубже в спокойствие мирной жизни, которая многим уже казалась мифом…
- Куда теперь отправишься?.. – поинтересовалась Кэрри, глядя на часы, - Уже довольно поздно…
- Загляну в расположение части, отмечусь, доложусь, что вернулся. Больше, кажется, и некуда. – вздохнул Зигфрид.
- Может, пойдем ко мне?.. – тихо и очень многозначительно предложила девушка.
Услышав это, Эдерхарт почувствовал, как какая-то тонкая, странная струнка души дернулась и напряженно зазвенела, подталкивая его на явно запретную дорожку. От этого стало слегка не по себе… Конечно же, он прекрасно понял, к чему клонит Кэрри, и какая-то часть его готова была рвануться на волю и согласиться без сомнения… Но здравый смысл все же взял верх. Зигфрид поймал себя на мысли о том, что не о таком первом дне мирной жизни он мечтал.
- Ээээ… пожалуй, не сейчас. – с прохладцей ответил он и добавил железную отговорку, сообразив на ходу, - Мне надо выпить… - он встал со скамьи и рассеяно заключил, - А еще лучше – напиться как следует… Забыться…
Многозначительный ответ Зигфрида не мог не порадовать Кэрри; девушка проводила его мимолетным: «Буду ждать…». Зигфрид лишь отстраненно кивнул и направился прочь.

Кэрри, будучи на полгода старше Зигфрида, просто не чаяла в нем души, а говоря проще, была влюблена в него по уши еще со школы, и поэтому немного нервничала от того, что он ее раньше не замечал, а когда они подружились – не понимал ее чувств. Зигфрид казался ей настоящим идеалом, героем ее мечтаний. Теперь, когда они выросли, Кэрри сильно изменилась, став очень серьезной молодой женщиной, а Зигфрид где-то внутри остался тем мальчишкой, что она помнила по школьным годам. Но она ни на что не обращала внимания… она оставалась верной своему идеалу, отказывалась от многого, и верила в своего героя. И вот она дождалась… и надеялась, что это было не напрасно.

Впрочем, Зигфрид не разделял ее оптимизма. Хотя и сам толком не понимал, почему. Потому что она была старше? Потому что слишком многое изменила война? Потому что мешал его собственный характер? Трудно сказать… Может быть, просто не было интереса. А может, мешали его планы. Впрочем, план был один – не строить никаких замыслов; пусть все идет, как идет… и «топливом» для этого «самотека» сейчас ему виделся алкоголь… И это можно было понять. Тяжелое время часто заставляет топить свою печаль в вине или еще чем-нибудь покрепче, ища истину на дне стакана. Что касается Зигфрида – нельзя сказать, что он был большим охотником до спиртного, но выпить – не отказывался. Небольшого остатка от офицерского жалования вполне хватило бы, чтобы немного развеять душу и залить проклятую пустоту внутри…

Однако майор ошибся… В баре, где они иногда бывали с друзьями в свои студенческие годы, по случаю победы «ветеранам» войны была положена ощутимая скидка. Зигфрид застрял там надолго… Нашлись здесь и старые друзья, и сослуживцы, и просто – бойцы гринландской (и не только гринландской) армии. Здесь явно была его атмосфера – кругом свои, война окончена, пусть многое потеряно, и многого не вернуть – но есть надежда… надежда, что будет еще новая жизнь. И она уже ждет впереди… Эдерхарта угощали налево и направо, не один тост был поднят в его честь. Поневоле не хотелось вспоминать про свои злоключения, не хотелось портить ощущение этого обретения спокойствия. Ведь завтра ждал новый день. День, который не начинался с сигнала воздушной тревоги или грохота артобстрела… День, в котором никто уже не рисковал каждую секунду, день, который все так давно ждали. День мира, глоток спокойной жизни. День, за который боролись целый год. День, за который сегодня все дружно подымали бокалы…

Лишь через несколько часов Зигфрид вспомнил о существовании слова «хватит» и с трудом объяснил окружающим, что намеревается уйти… Практически все жалование он оставил на кассе – его широкой душе искренне хотелось порадовать завсегдатаев бара и угостить всех. Сам же он туманно помахал посетителям рукой, после чего, пошатываясь и источая ядовитые пары спиртного, добрался до двери, пинком ее раскрыл и исчез в тумане незаметно подкравшейся ночи.

Майор плелся по темным улицам Гардена, как побитая собака; со стороны могло показаться, что его обокрали. Пока Зигфрид шел, не разбирая куда, помутневшее от выпивки сознание понемногу прояснилось, а спустя примерно час ночной прогулки он почти что протрезвел. Укоризненно отчитав самого себя, что сегодня он повел себя не так, как подобает гвардейскому офицеру, он твердо решил, что в столь помятом виде не заявится в расположение части. Поэтому, на ходу придумывая объяснения, он направился прямиком к дому Кэрри. А может, не только это было веским оправданием для такого решения, может быть, дело было в повышенном содержании алкоголя в крови, который часто подталкивает на безрассудные и дерзкие поступки? Может быть…

Вспомнив адрес дома девушки, Эдерхарт без труда его нашел. Несколько минут в нерешительности он топтался у подъезда, продолжая на ходу придумывать глупые объяснения. Наконец, вошел, собравшись с духом, от переполнения волнением сел на скамью в парадном, переводя дух… и уснул. Поздние одинокие гравикары, сновавшие над дорогой, немногочисленные прохожие где-то за дверями, голоса которых Зигфрид слышал сквозь наплывающую дремоту, как и другие спокойные и привычные звуки мирного времени… казалось, что нет более приятных звуков на свете. Эдерхарт так от них отвык… ведь весь прошлый год, каждой ночью война похищала его сон своей жестокой «колыбельной» из артиллерийских залпов и выстрелов, стонов раненых в госпитале и безумных криков противника, поздней ночью нападающего на лагерь. Зигфрид спокойно засыпал, как он засыпал и раньше, когда был маленьким, когда мама убаюкивала его тихой песней, и потом – когда он взрослел… Все оставалось в прошлом – воспоминания, сны, песни и мечты. С этим тяжело было смириться, но впереди была еще целая жизнь… И хотя воспоминания о беззаботном довоенном времени по-прежнему лежали тяжким грузом на душе, Зигфрид понимал, что еще будут новые дороги, новые мечты и цели, новые надежды, новый мир… Пусть все изменилось, пусть все уже никогда бы не могло вернуться на своим места. Зигфрид смотрел в будущее с волнением, ведь он вступал в новую эпоху своей жизни. Как и весь этот Мир.

Июль 2009 г., Новгород.


Рецензии
очень неплохое начало.правда грустное. мне понравилось. позже еще почитаю))

Станислав Пронин   16.04.2012 05:01     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.