Офисные девочки

Помниться,   я долго ездил в одну фирму, которая не оплатила сразу мои услуги, а выплачивала малыми частями, на протяжении достаточно длительного времени, причем в рублях и тогда, когда начался пресловутый кризис.  Однако, несмотря на очевидную коммерческую невыгодность, я был доволен длительностью выплат.  А все от того, что деньги мне выдавала не просто помощник бухгалтера, а приятная симпатичная девушка, да и не просто выдавала - это были трогательные лирические пантомимы несказанных слов, когда при закрытых устах говорят глаза, мимика и жесты.
       “Что это, - думал я, - разыгравшееся больное  воображение одинокого мудака? Не может быть, чтобы так, ни с того, ни с сего, глаза, переводя взор с облупленных канцелярских предметов на мою персону, вдруг переполнялись нежностью, читавшаяся в них пустота моментально исчезала и они, приобретая объем, становясь бездонными, выплескивали из лазурных берегов ласку, тепло, почти любовь. В сравнении с канцелярскими предметами я действительно выигрывал, хотя бы новизной, как новый предмет в офисе, но только ли это? Ведь не только глаза, в такт им,  губы, разомкнув сдержанную строгость, изгибаясь, словно в страстном пленительном танце, играли рельефом щек, образуя живую, неуловимо меняющуюся, прелестную улыбку.   Перемены отражались не только на лице, но они действительно могли быть только лишь результатом воображения. Этим плодом могло быть и учащенное дыхание и нежный голос.  Улыбка тоже могла быть не более чем офисная этика. Но глаза! Здесь невозможно ошибиться.”
         Вскоре я стал замечать, что езжу туда и тогда, когда мне не платят, а, например, просто проконсультировать по какому-либо юридическому вопросу. Хотя это можно было сделать по телефону, я ехал на окраину Москвы, да и как могло быть иначе...
         Кому не охота, хоть на миг, вырваться из суровой будничной действительности и очутиться в сказке.  Когда куклообразное офисное существо, одна из тысяч подобных “Барби”, вдруг начинает оживать, приобретать индивидуальность, выражать чувства, и вы, словно находясь в магазине игрушек, начинаете ощущать ирреальность происходящего.  Вы видите, например, что кукла начинает моргать не только тогда когда ее наклоняют, а тогда, когда вы ей что-то сказали или нежно посмотрели, затем вы видите, что  ее стеклянные глаза приобретают осмысленность и, наполняясь необъяснимым, притягательным вакуумом, поглощают вас, вводят в неведомый до селе иллюзорный мир, растворяют вас в этой иллюзорности до такой степени, что вы забываете все мелкое, будничное, ничтожное, все то, чем вы жили минуту назад. Представьте себе, я вижу подобное...
            Кукла, переполненная нежностью, отдает изнутри все свое существо, с его хрупким  офисным миром.   И все кому? Трудно поверить -  мне!
          Естественно я стал ездить.
      Я давно понял в чем причина моих несчастий.   Купив как-то бутылку портвейна,  и выпив ее - не поверите - в одиночестве, я, поразмыслив, пришел к  одному простому выводу:  “Да бабы мне не хватает!”  “Пошло и примитивно,” - можно возразить, но я останусь при своем мнении, может это кому и пошло, но уж никак не примитивно. Эта портвейнная  мысль, между прочим, совершенно не так проста, как может показаться.  Напротив, она емко заключает в себе результат глобальных философских рассуждений. Я, вдруг, отчетливо понял, что времена моей внутренней (внешней особо не было) хиповости давно прошли. Потрепанная у костров и на квартирных тусовках молодость, даже не взмахнув прощальным крылом, растворилась, оставив после себя лишь пустоту и привычку употреблять алкоголь.  Почувствовав, наконец, пустоту  я, к своему ужасу, обнаружил, что ничего полного то и не было, что эта пустота была всегда, прикрытая лишь ширмой несуразного и глупого веселья. Тупо и бездарно летая она, молодость,  ничего не приобрела и не создала, а только трепалась, словно стаксель на бушприте, превращаясь в разъеденное солью полотнище, а полетав, естественно не взмахнув прощальным крылом, сгинула. Что же она искала, тупо и бездарно летая...  может любовь? Но ведь не нашла. Соответственно и смысла в ней не было.  И где же теперь искать этот смысл и какой он? А он то, как раз и скрывается в мудром портвейном ответе - тихий семейный уют, добродушное мещанство, в хорошем смысле этого слова.    Купили, например, добротный шкаф - хорошо, справили дочке пальто - хорошо, и радость и счастье. Это нормальное, доброе мещанство,  всем от него будет хорошо,   особенно мне. Тогда вперед, на окраину Москвы.
        Да, да... Сказать “вперед” и поехать не сложно, найти повод еще проще. Другое дело, как перейти от пантомим к действиям, хотя бы к сколько  ни будь значащим словам.
        Просто слова они не замедлили появиться - она курила.  В этом смысле, просто замечательно, когда девушка курит - можно составить ей компанию, соответственно завести разговор.


        - Простите, где у вас можно покурить.
        -  Курите у меня, я вообще-то сейчас бросаю курить, но если вы меня угостите я с вами покурю, - услышал я смущенный нежный голос, а затем увидел из под встрепенувшихся ресниц бездонные голубые глаза.
        Поговорив о погоде и о музыке и закурив по второй сигарете мы перешли на более близкие темы.
        -  Это, наверное, очень интересно быть адвокатом, - произнесли, вдруг, пленительные губы, вбирая в себя  сизый дым “Честерфилда”.
        -  Как и, наверное, в каждой профессии, в моей есть некоторый романтический ореол,  - я старался говорить изыскано и замысловато, тщательно подбирая и многозначительно мусоля слова, -  он складывается из многих факторов, в первую очередь из многогранности и объемности правовых норм, которые отражают и рассматривают действительность в ракурсе наиболее ее неприглядных, как бы подноготных сторон, - девушка захлопала ресницами, а я продолжал, - что, конечно же, вызывает интерес, кроме того, захватывает и состязательность самого процесса. Со стороны, конечно. На самом же деле это тяжелый кропотливый труд и в нем очень много отрицательных сторон.
         - А чем вы сейчас занимаетесь.
        “Да так, ищем”, - любил я, в таких случаях, отшучиваться известной фразой из фильма “Джентльмены удачи”.  Шутка заключалась в том, что я  имел ввиду, что ищу клиентов, соответственно  - денег.
           - Да так, -  автоматически сказал я и осекся.
           - Боже, как это интересно, а вы и уголовными делами занимаетесь?.
             - Да, и уголовными, - я начинал нервничать, - хотя и не очень люблю, в моем положении не приходиться выбирать, я, вообще то начинающий адвокат и берусь за любую работу, которую предложат.  Сейчас у меня больше уголовных дел.
        -  А вам приходилось защищать преступных авторитетов.
        - Ну...  В общем, - я напустил на себя многозначительный вид, -  мне многим приходилось заниматься... гм, - небольшая пауза, - конечно, морально-этическая сторона для меня лично очень важна, я как любой нормальный человек не люблю негодяев и подонков и... стараюсь отказываться, когда попадаются такие клиенты.
         Я сознавал, что несу полную чушь, более того, мне совершенно не хотелось об этом говорить, а еще более того, я интуитивно понимал, что это далеко не то, о чем нужно разговаривать с молодыми девушками  и в итоге ловко переправил разговор в иное русло:
       - Ну а как у вас, здесь.   
        У них здесь оказалось не особо интересно, точнее не интересно совсем.  Обычный рабочий день от звонка до звонка, балансы, цифры, скукатище, сплетни, бабы, “burda modern” и через каждые полчаса чаепитие.  Я так же  узнал, что их директор - порядочная сука, что после кризиса совсем стало плохо с наличными деньгами и выдачей и без того небольших зарплат, что напарница-бухгалтер в конец растолстела, вследствие чего, теперь соблюдает диету и пьет чай и кофе исключительно без сахара.   
        Она достаточно долго об этом рассказывала -  еще по сигарете  и чашке кофе - и не в таких, а в более простых и невинных  выражениях, со стеснением в голосе и поведении. Могло бы создаться впечатление, что это обычная исповедь юной и безгрешной воспитанницы в строгом католическом пансионе, если бы не приглашающие в них окунуться глаза, то и дело стыдливо прикрываемые неимоверно длинными ресницами, если бы не очень часто возникающие ямочки на щеках, которые словно стебались над тем, что говорили губы, подчеркивая всю не ненужность произносимой речи и призывали понимать нечто иное. Я, при этом, сидел как совершеннейший мудак, изредка вставляя нелепые фразы, типа: “ Неужели от сахара можно располнеть?” Кроме того, глупо и сконфужено улыбался, любуясь ее лицом и колыхавшейся под блузкой высокой грудью. 
        Этим, собственно, все и закончилось, ибо пришли ее офисные коллеги, указав на то, что ей необходимо срочно выписать какие-то квитанции, а меня попросили заняться ведением телефонных переговоров, составлением документов и прочей глупостью.
            Дорога домой была омрачена невеселыми мыслями: “ Опять больное воображение, но что может быть проще, чем проверить это? Сказать, например, что ее болтовня мне безумно понравилась, дескать, разговаривать с вами, мадемуазель, очень интересно, вот, разве что, только работать сейчас надо, да и ваши коллеги откровенно мешают, поэтому, мол, не продолжить ли нам нашу интересную и захватывающую беседу после работы, за чашкой кофе, в уютном месте. А то еще смелее: вы очень красивая девушка, изящная и интересная, вы очень притягательны и безумно мне нравитесь, с вами так легко, весело и интересно общаться, поэтому, не продолжить ли нам общение после работы, за бутылочкой сухого вина, в уютном месте.  А то еще смелее: я давно люблю вас,  сие у меня возникло с той первой минуты как я вас увидел и щемящее чувство неразделенной любви смертельно гложет меня, поэтому не откажите составить мне компанию, после работы, за бутылкой коньяку, в уютном месте.  Ну не смешно ли? Интересное общение -  преступные авторитеты и растолстевшие тетки, сразу понятно, что здесь подвох и не искренность. Да и откуда такой примитив: “ в уютном месте за чашечкой кофе”,  должен быть полет мысли. Примерно так:  Я догадываюсь, любезнейшая, что вы не равнодушны к опере Верди ”Аида”, настолько неравнодушны, что успели просмотреть ее, наверное, раз пятнадцать, во всех столичных театрах, и вам, конечно же, безумно хочется посмотреть ее в шестнадцатый раз. А у меня, как бы случайно, завалялось два билета, так что готовьте на завтра вечернее платье. Или:  предполагаю, сударыня, по вашей спортивной фигуре, что в вас имеется склонность поплясать на какой-нибудь молодежной дискотечке, поэтому, именно сегодня мы с вами непременно должны отправиться на встречу танцам и веселью. Или:  Я давно понял, что вы просто обожаете горнолыжный спорт, а я как раз знаю одно местечко под Москвой, там хорошие трассы, сносный глинтвейн  и уютные домики на ночь. 
       Какой кошмар, неужели я забыл, как нужно знакомиться с девушками? В место того, чтоб заинтересовать беседой, выявить общие интересы, я веду себя как последний придурок - лишь глуповато улыбаюсь и еще более глуповато говорю. Но как же?  Сейчас то я понимаю, все это, стало быть, и тогда понимал, а от чего же выглядел идиотом?  Какая необъяснимая сила парализовала  мозг?  Ничего, в следующий раз все будет совершенно иначе”.


        В следующий раз было несколько лучше.  Я поведал несколько старых и затасканных юмористических историй, над которыми она весело и звонко смеялась, а потом начала  рассказывать о том, как ей скучно, что жизнь ее становиться серой и однообразной, а особенно скучны выходные.
        Это же не иначе как намек! Я должен что-либо предложить, я могу,  во мне осталось нечто романтическое, и, сделав большой глоток чаю,  начал лихорадочно думать. Но не тут-то было, неожиданно появился какой-то необъяснимый беспричинный страх, который сковал все мысли. Я опять превратился в беспомощного идиота - нервно курил и что-то невпопад отвечал.  А последнее, что мне пришло в голову, парализовало совсем: ведь меня-то здесь поят чаем и даже растворимым кофе, который, между прочим, нынче не дешев, а я даже не догадался купить шоколадку.   После этого, омраченный и совершенно сбитый с толку, сидел, уже не любуясь, а насупясь.
        “Ничего, - успокаивал я себя по дороге домой, - до выходных еще есть время, в следующий раз все будет совершенно иначе”.


          Заветная шоколадка лежала у сердца, в левом кармане нового пиджака. Влетев на крылиях амура в заветные двери, я сразу облачился в деятельный вид, желая быстрее покончить с деловой ерундой, ради которой  якобы приехал.  Но деятельным оказался только вид, сосредоточиться на работе плохо удавалось, а под конец мне, выдававшему себя за опытного и всезнающего юриста,  и вовсе пришлось сознаться директору, что я совершенно забыл какие арбитражные пошлины в кассационной инстанции.  Я уже начал сердиться, но тут... О боже! Меня отправили к НЕЙ искать эти самые пошлины, в ЕЕ компьютере, оказывается, есть какая-то правовая база.
        И снова улыбка, и снова приглашающие глаза, и снова неровно трепещущая грудь, между прочим, достаточно большая для такой тонкой фигуры. Уж не “едет ли у меня крыша?”
         - Я плохо знаю эту программу, - она.
         - Я помогу, - я.
         - Давайте вместе, - мило улыбнувшись, она поставила соседний стул прямо вплотную со своим.
          “Точно, едет крыша, - подумал я, - может это зрительные галлюцинации?”
            Но оказалось не только зрительные, усевшись, я ощутил запах ее духов, затем запах ее волос, затем запах ее кожи. Мы склонились над блеклым монитором и наши лица отделяли считанные сантиметры.  “Еще и обонятельные”, - почему-то я мысленно выразился именно так.
Оказалось и это не все - неровное и трепетное дыхание заглушило все ничтожные звуки.
         Этот глюк также не был последним. Мы сидели настолько близко, что наши бедра практически соприкасались. “Осязательные”, - подумал я.  Левую руку пришлось вытянуть вдоль спинки ее стула, так, что заветная шоколадка, передавая ритм моего сердца,  касалась божественного плеча. Какие-то нелепые миллиметры. Нужно обнять ее, да и не обнять, а заключить в объятия, зарыться в ее волосах, прикоснуться  губами... Вместо этого, я сидел как невинный и пугливый школяр, боясь пошевелиться.
         - Наверное, надо искать в разделе “пошлины”.
         - “Можно я обниму тебя, прижму к себе. Я не буду вести себя по-хамски, я  сделаю это нежно и целомудренно.  Я хочу прикоснуться губами к твоим волосам, а если разрешишь, то и к шее, к лицу”.  - Я думаю, что лучше в разделе “арбитражный суд”.
        - А дальше куда?
         - “Все мое существо поглощено лишь тобой, ты в каждой клетке моего мозга, моего тела, моего сознания, и где-то возле края мироздания, я  нахожусь в беспомощном подвешенном бреду: твоя очаровательная улыбка в которой я купаюсь, твои пленительные губы, в которые  бросаюсь, твои лазурные бездонные глаза, в которых я тону.  Я... Мне кажется...  Я не могу без тебя... Я влюблен, даже не влюблен, а люблю!”  - Наверное, здесь должен быть раздел “пошлины”, или “порядок подачи исковых заявлений, апелляционных и кассационных жалоб”.
          - Кажется нашла, вот “порядок подачи исковых заявлений”.
          - “Ты нужна мне! Я пропаду без тебя. Пускай я мудак, пускай я, бывает, много пью, пускай неаккуратен, забывчив и неуклюж. Я часто смешон, малоудачлив, порою глуп... Но, ведь, любовь...  Я понимаю что это значит, я умею жарить картошку и яичницу, даже готовить мясо в молочно-чесночном соусе, я люблю по утрам варить кофе,   я люблю дарить цветы. Я никогда не буду однообразным, скучным, серым и ворчливым, не буду по вечерам валяться в трико у телевизора, не буду приходить домой пьяным. Вместо этого, я открою перед тобой мир дивных и лирических фантазий, полных всеобъемлейшего счастья, безмятежности и восторга, мир воображаемых водопадов, оранжевых рассветов и бьющих ключей, извергающих летящие ощущения, розовых джунглей и провалы мерцающего космоса. Я как стойкий оловянный  солдатик буду сражаться за нашу любовь, каждый день, каждый час, каждую минуту. Утром, днем, вечером, естественно ночью...”    -  Пошлины должны быть в конце ... нашел...
          Даже чаю попить на этот раз не удалось.  Я должен был срочно уезжать, чтобы успеть в арбитражный суд.  Никчемное и ничтожное  в очередной раз убило значимое и важное.
          По дороге домой,  я увидел грязную бездомную собаку, с перебитой лапой, кажется правой,  она лежала возле фонарного столба и безучастно глядела на проходящую толпу. Я подошел к ней, она не испугалась, а наоборот, привстала, завиляла хвостом и посмотрела на меня грустными просящими глазами.  Я развернул бесполезную шоколадку и подал ей.  Дворняжка наклонилась, понюхала и, посмотрев на меня укоризненно, заковыляла в сторону метро.
         - “Говно стали делать вместо шоколада,” -  беззлобно подумал я.
          Пришли очередные выходные.  Изрядно утомившись от покорения женского сердца я, в конец устав  и обессилев, нажрался. После чего, мутный и пьяный,  делился с друзьями своими переживаниями и даже  испрашивал совета, чего раньше со мной никогда не бывало, потому как смысла в этом никакого нет. Ну что тут могут посоветовать, кроме чашки кофе в уютном месте, театра, дискотеки и горных лыж.  Все это старо как мир.
      “А что же ты хочешь,  - думал я с похмелья, - изобрести велосипед? Да... и горных лыж, все фундаментально и незыблемо, еще со времен Шекспира.  Ничего,  в следующий раз все будет совершенно иначе.”
            

         В следующий раз случилось непредвиденное - я заболел. Однако, несмотря на слабость и озноб, все равно поехал: мне почему-то  захотелось предстать в роли великомученика. Вот, дескать, я какой: стойко и самоотверженно переношу болезнь;  вроде бы как герой, должен вызывать уважение, а вместе с тем сострадание, проявление материнской заботы.
         Так оно и получилось. Я дешево переигрывал и выглядел величественно и жалко.
          - Боже мой, ты ужасно выглядишь! - ОНА с порога чуть не бросилась мне на шею. Казалось, что  только какая-то неведомо-невозможная сила смогла остановить этот порыв, в нескольких сантиметрах от  моей персоны.
         - Ничего,  скоро поеду домой.
         - Я дам тебе аспирин, попей чай, у меня есть варение.
        - А у меня есть шоколадка, - произнес я с оттенком некой гордости.
         Следующие двадцать минут пронеслись как в тумане. Я был усажен за стол, мне был поднесен аспирин, чай, варение, теплый и нежный взгляд.
        - Ничего, приеду домой буду лечиться. Ты не подскажешь как лучше, - я явно намекал на то, что я живу один и лечить меня не кому.
         Из всего ей сказанного - несколько подробных рецептов и практических советов -  я уцепился за ингаляцию.
          - А как делать ингаляцию?
          В ответ на это, была прочтена целая лекция с подробным техническим описанием.
           - Мне очень надо  за вечер вылечиться, - произнес я уже жалобно, - у меня завтра много работы.
          - Какая работа, тебе надо отлежаться несколько дней и не в коем случае не выходить из дома.
          - Не могу. Клиенты, обязательства, непрерывные процессы.
           - Бедненький! Забудь про это, поезжай скорей домой и лечись, не ходи никуда завтра, пообещай.
            Пообещал. Как я мог отказать ей в такой пустяковой просьбе.
            Ничего, в следующий раз все будет совершенно иначе.


             В следующий раз я как бы случайно засиделся до окончания рабочего дня и в конце всех концов набрался смелости:
           - Можно я провожу тебя домой.
            Она долго не отвечала и выглядела растерянной и грустной. Казалось, что в ее существе происходила какая-то борьба, то ли в душе, то ли в мыслях. 
            - Нннет, не надо, - наконец послышался тихий голос.
             - Ну... тогда... я пойду, - так же тихо произнес я, спустя, наверное, десять секунд - именно столько мне понадобилось, чтобы осмыслить сказанное.
             При выходе из офиса был  длинный коридор, сейчас он казался в тысячу раз длиннее. Наверное, я шел целую вечность и при этом не о чем не думал, внутри была пустота, концентрированный вакуум -  меня больше не было, осталось только тело, которое механически шло само, как восставший из гробницы зомби.
               Она догнала меня в дверях...
               - Я  сейчас... Я не могу, я замужем, - ее глаза странно блестели, но я уже не был способен что-либо прочесть в них, - может... в другой... Ты придешь еще?
              - Да. Приду,  - ответило тело. 



             Вот Вам и все иллюзии тихого семейного уюта, добродушного мещанства. Нажраться - первое, что пришло в голову после выхода из “комы” (часа, наверное, через полтора). Но как ни странно - не хотелось, воспоминание об алкоголе вызывало лишь омерзение.  Я даже за себя порадовался.  Но ведь то, что со мной, все-таки стресс, что же будет с моей нервной системой, я уже чувствовал приближение великой депрессии. 
       Вдруг мне вспомнилось, что пару лет назад я пробовал курить марихуану. Эксперименты были не очень удачными.  Хотя и временами были хорошие ощущения, особенно, в частности, то, что менялось осмысление многих вещей,  причем понимание их, достигало невиданной глубины и проникновенности; в большинстве же своем, как мне запомнилось,  преобладали так называемые измены и негативные ощущения: преследовали навязчивые, беспричинные страхи, я начинал всего бояться, мне хотелось убежать от всех, прошибал озноб. Раз так вообще, в лесу, я представил себя летчиком самолета,  лежащее у костра бревно взлетно-посадочной полосой, а горящие угли - огни большого города. Мне непременно нужно было посадить самолет и до того это было правдоподобно, что я не на шутку перепугался. 
         “Хуже не будет, - все же решил я, - зато будет возможность поразмыслить над тем, что случилось и как жить дальше”. 
         Найти сейчас в Москве марихуану, как оказалось, дело не из легких. Что ж вы хотите - рынок.   Спрос сейчас, в  основном на героин, его пожалуйста, сколько угодно на каждом углу.  То ли анашовая клиентура перевелась, то ли наркомафия решила больше не заниматься пустяками. Это, дескать, не серьезно,  бизнес должен иметь размах и постоянную зависимую клиентуру, что ж, мол,  мы будем растрачивать себя на неблагодарных лохов, желающих повеселиться на студенческих вечеринках.  Но мне, адвокату, спустя несколько дней по большому “блату” достали.  Я, конечно же, не замедлил этим воспользоваться.

          
           Местом для курения я выбрал туалет, как выяснилось, совершенно напрасно - в маленьком помещении, пропитанным этим дымом, срубает сильнее.
           И вот я, закрыв дверь, прикурил неумело забитый косяк, на приготовление которого у меня ушло уйма времени и несколько гильз,  и начал затягиваться. 
        Красно-пепельная дымящаяся лава еще не достигла середины камуфляжной части “патрона”, как начало действовать.  Плитки на стенах начали изгибаться и вибрировать в такт музыке, доносившейся с верху,  они улыбались растворными швами и ими же плясали, причем комично и уродливо, словно напившиеся “в задницу” герои мультфильмов. Унитаз тоже не желал оставаться унитазом, а превратился в добрую и веселую рожу, с открытой пастью, в которой самой пастью служила крышка и обруч, а внутри было чрево.  Рожа глупо подмигивала невидимыми, располагавшимися на бачке, глазами и даже разок щелкнула пастью, как бы приглашая расцеловаться. Это было очень смешно.  Весь мир превратился в добрую и веселую мультипликацию. Однако эйфория продолжалась очень не долго.  Все вдруг исчезло и  я призадумался:
     Воскреснувшая было, духовная жизнь закончилась тупо и болезненно.   Только я приспособился быть адвокатом, почти научился выполнять гадкую часть этой работы. Собственно, работа состоит из двух частей: юриста и менеджера. Последний должен продать услуги первой, причем как можно дороже, если точнее сказать столько, сколько клиент в состоянии заплатить, а если учесть, что на этом рынке услуг предложения значительно превышают спрос, то нужно вести себя буржуйски расчетливо и цинично, в месте с тем подхалимски доверительно.  Мне надлежит опять превратиться в  подобное чудовище, а свою жизнь превратить в крысиную гонку, смыслом и целью которой служит зарабатывание денег ради зарабатывания денег.
      Вдруг стало страшно, “наверное перебор”, - мелькнуло в голове. Тем не менее, продолжал и докурил до основания пяточки.
          Можно, наверное, спорить.  Дескать, деньги зарабатываются для того, чтобы купить ту или иную вещь, устроить тот или иной праздник жизни, вкусить пляжную  эйфорию мировых курортов.  Но купив, вкусив и устроив, снова возвращаешься к  нескончаемому марафону, в результате чего, смысл первого теряется и остается только банальная крысиная гонка.  Бросить все! Послать все к чертовой матери!  Выпустить на волю свою душу, спрятать за семи замками все остальное.  И что я буду делать со своей душой?  Ходить и пинать ее?  Как хорошо быть бродячим музыкантом. С каким бы я удовольствием путешествовал по улицам различных городов, до самоотвержения играя на базарных площадях и у пыльных переходов, зарабатывая на кров, хлеб и пиво. Только я не музыкант.
        Пошатываясь, я вышел из сортира и с ужасом водрузился в кресле.
         Значит опять, в крысиную упряжку. Но тошно! Я же не понимаю для чего  впрягаться. На что я убил последние пять лет?  На анекдоты и бухалово? Неужели следующие пять также придется вычеркнуть.
          Я, вдруг, отчетливо ощутил как стареет мой организм. С каждым годом, каждым днем он приближается к одряхлению.  Появляются все новые дырки в зубах, мне уже давно пора к стоматологу.  Необратимо стареют все органы, особенно, наверное, печень - надо бросать пить.  А как давно я проверялся на предмет венерических заболеваний? После этого, у меня было... раз, два, три... боже мой!  Я же пользовался презервативами! Но  это полностью не исключает возможность  заражения, вероятность остается. Мне стало страшно и жутко. Передо мной снова пронеслась моя жизнь, бессмысленная и никчемная.  Затем охватил дикий ужас, с которым неимоверными усилиями удалось справиться.
           Какого хрена я здесь сижу, так точно крыша съедет. Пойду-ка я лучше в бар, выпью пару кружек пива, может с кем-то получиться поговорить,  да и  не с кем-то, а с девушками. Уже ли я такой придурок, что со мной и поговорить нельзя.
           Это меня развеселило, измены исчезли, стало  спокойно, я бы даже сказал, радостно.  Я оглядел себя в зеркало - ну что это такое, рубашка плохо глаженная, джинсы не первой свежести, а  постиранных вроде бы нет. Может костюм одеть? Ну вот еще глупости - костюм это моя рабочая одежда, т.е. спецовка. Буду я еще, в спецовке разгуливать. Вот, что надо -  почистить ботинки.


Ботинки

       Серега Волгин любил чистить ботинки. У кого бы он не был, всегда щетку с кремом попросит и предается  любимому занятию. Чистит часами, они уже блестят настолько, что в их отражении можно распознать не только очертания близлежащих предметов, но и мелкие детали, даже цвет. А он все чистит. Пол на кухне весь кремом и полосами от ботинок вымазан, на радость хозяевам. А он все чистит, радостно ему и хорошо, счастливо и  добро улыбается, по настоящему кайф испытывает.
        И правильно делает. Рубашка, подумаешь рубашка. Вы попробуйте вельветовую рубашку идеально разгладить. В конце концов, не мятая же она, не как из жопы, просто в некоторых местах не совсем разгладилась. Да и джинсы, грязи же не видно, да и кто на них смотреть будет, когда сверкают ботинки.  Вот на что будут устремлены восхищенные взоры. Сразу будет впечатление - аккуратный молодой человек.
          Я несколько раз, с перерывами, долго и скрупулезно чистил ботинки, пока они не засверкали. Конечно не так как у Сереги, но похоже. На душе стало еще радостнее, еще прекраснее, она запела и готова была выпрыгнуть наружу.  Чем дольше чистил, тем было все более и более радостнее, с каждым движением, как будто я очищал свою душу. Действительно - кайф.
          Настроение было приотличнейшее. Вот что, оказывается, нужно, чтобы появилось хорошее настроение - почистить ботинки!    
           “Ни фига себе, - подумал я на следующий день, - а с Серегой трезвым такое случается”.


                ... Американцы  тоже люди. Просто их психология повернута в сторону жизни как таковой. Они не напрягаются  и не задаются глупыми вопросами. Они просто живут.  Приезжая в различное время на новый континент, переселенцы,  вычеркивали из своих мозгов ненужную им европейскую культуру, все то, что мешало бы выжить.  Они строили новый мир, новое общество, не размениваясь на мелочи.  Борясь с бесчисленными бандами подонков, наводнивших Дикий Запад в расчете на кольт и “джентльменскую удачу”, они возводили города,  создавали государственность, провозгласив своим девизом свободу, равенство и безопасность.  Они выработали и оставили в себе только нужную им  практичность, которую передавали своим детям и внукам из поколения в поколение.   И они добились своего, создав могучую страну. Что же касается американцев, то это получилась новая нация - практичная и целеустремленная.  Они знают, что им нужно для жизни, у них, с детства, есть определенный стереотип - как жить правильно. Колледж, хорошая работа, служебный рост, собственный дом,  погашение кредитов, обеспечение старости. И не задумываются почему это правильно, а все усилия концентрируют на достижение поставленных целей...   
              Я чуть было  не прошел один бар, но вовремя спохватившись, свернул и вошел в “импортные”  двери.  Оказалось, что я не был готов к перемене обстановки, беспомощно озираясь подошел к стойке, нелепо и бессмысленно шаря по всем карманам.  Мне казалось, что все, осуждающе на меня смотрят: «что ж ты, мол, негодный, так обкурился, надо бы тебе ментов вызвать».  Денег не нашлось - я забыл их дома. Какое-то время, в беспомощности, постояв, все же принял решение сходить домой.
           ...   Интересно, грозит ли миру перенаселение?  Всякие там социологи или кто еще, утверждают,   что население увеличивается в какой-то там прогрессии. Что в наше, дескать, время, при отсутствии эпидемий и глобальных войн, и при наличии таковой медицины это обязательно случиться,  и произойдет...   Да, но за счет кого оно увеличивается?  Статистика утверждает, что население нашей страны имеет отрицательную  рождаемость. Бедная моя Родина, тяжко  ей,  наверное,  придется. Но бедняжке сейчас не до этого - она в полной заднице, и, что самое  парадоксальное,  не хочет от туда выбираться.  Вернее хочет, но как-то вяло, также как Коваль хочет перейти к нормальной жизни - только в разговорах за пивом.  На деле получается совершенно обратный эффект - все погружается и погружается, беззаботно возлежа на куче говна, с презрением глядя на спасительные соломинки. Может она интуитивно понимает, что это начало глобального конца. Начало  падения в большую клоаку,  где действует  закон всемирного тяготения, и ничего нельзя с этим поделать, разве что улететь, к хренам собачим,  в космос.  Она все понимает, поэтому желает утонуть гордо, приисполненная презрением, глядя на агрессивный, голодный  и жадный восток, и на процветающий запад, который, видя,  горящие  ненавистью,  восточные глаза, тоже становится воинственным, пользуясь своим процветанием желает установить свой мировой порядок.  На пользу себе.  Впрочем, это не самое  худшее.   Они  сытые и добрые. Но за державу обидно...
             -  Мне, пожалуйста, кружку “Staropramen”, - протянул я купюру достаточно миловидной девушке за барной стойкой.  Она показалась мне очень уставшей; моя жалость и нежность выплеснулись наружу.
            -  Да не ждите, пока осядет пена, я и так выпью. Я даже пену люблю.
           Она устало улыбнулась, но, подождав пока осядет пена, долила еще и подала мне кружку.
        - Хорошо у вас, уютно.  Музыка хорошая (гремел “Rolling Stones”, кажется “Mather litlе helper”)
            Она устало покачала головой, давая понять, что все это ее уже достало.
           - Что, сутки работаете.
           - Нет, с десяти утра до трех ночи.
           - Каждый день!?
           - Нет, два дня через два.
           - Сейчас второй?
            Она ласково улыбнулась и кивнула.
           - Ничего,  пятьдесят два часа в неделю, почти как по КЗОТУ, - после нескольких глотков пива, пришло успокоение и расслабленность,   - я помню  случай про  одного  мужика. Он работал на  какой-то вахте и тоже помногу часов, больше чем предусматривает этот самый КЗОТ. Раз пришел в дрезину пьяный, так, что лыка не вязал, хотя вахта у них была какая-то серьезная.  Кого-то нашли - срочно из дома вызвали, а его отправили домой. На следующий день уволили. Мужик не успокоился, стал ходить по судебным инстанциям. Медицинского освидетельствования никакого не было. То, что был пьян - только со слов свидетелей.  Он же утверждает, что просто выглядел уставшим. Это, мол, от усталости его так мутило. Работали, дескать, помногу, больше чем предусматривает закон, стало быть, администрация виновата в его внешнем виде в тот день. А что до того, что запах был - зуб у него болел, поэтому рот одеколоном полоскал. “Да ты же, - ему говорят, - по стенам сползал, на карачках полз и языком не ворочал”.  А он и отвечает: “что до того, что на карачках полз, так это потому, что перерабатываем  на десять часов в неделю больше, а  языком  не ворочал, потому, как рот одеколоном свело”.
           Она рассмеялась.
          - Откуда ты это знаешь?
          - Я ему жалобу в Верховный Суд писал.
          - Так и писал? - она продолжала смеяться.
          - Писал, конечно же, не так,  но я видел судебные материалы.
          - Налить тебе еще кружку?
          - С удовольствием.
          - С пеной?
          - С пеной.  Тебе около двух часов осталось,  будешь отдыхать.
          - Да, два дня отлеживаться, потом опять.
          - Может разумно, например, работать трое через трое?
          - Тяжело.
          -  Но так же нельзя. Должно быть время для какого-то досуга, я бы даже сказал, личной жизни, я имею ввиду приличный смысл, а не только на то, чтобы отлеживаться. 
            - Я уже привыкла, - она сильно погрустнела, - уже не думаю об этом, - попыталась улыбнуться.
            Мне во чтобы-то ни стало, захотелось ее утешить.
             -  В перерывах между отлежками можно запускать бумажного змея  или учиться танцевать “rock-n-roll”, а когда растает, так вообще пускать кораблики, ходить в лес, собирать подснежники. А пока зима, лепить снежную бабу, кататься на санках.  За этой дурацкой стойкой можно тоже придумать какой-либо прикол.  Например, варить глинтвейн и подавать его в стаканчиках из под мороженного.
           Появилось настроение разглагольствовать.  Мы познакомились, оказалось, что ее зовут Ира. Я  рассказал несколько баек и курьезных случаев,  перемежая это рассуждениями о том, что в жизни должно быть и будет все хорошо, что ее, жизнь, запросто можно превратить из постылой в прикольную. Стоит только находить забавное и романтическое в каждой мелочи, что, в сущности, прав Эммануил Кант, на мир нужно смотреть как на свой мир, мир своих ощущений.
             Когда подходили к стойке посетители, Ира отходила, но обслужив, тут же подходила. Ей, видимо,  было интересно.  Пиво напрочь убрало скованность, дало  эффект расслабленности. Появилось вдохновение. Меня несло.  Продолжал гнать. Нечто среднее между бредом и житейской  философией.
          - Уже скоро три, здорово с тобой было поговорить.
          - С тобой тоже.
           - Даже жалко, что все уже закончилось.
          Она кивнула.
          - Ты сейчас пойдешь спать?
          - Не много бы пива попила.
          - Так может по дороге, я провожу.
          - Холодно.
          -  Так заходи ко мне, я один живу и здесь рядом.
           Ира строго и оценивающее на меня посмотрела, затем отошла, вытерла где-то пыль, повозилась, но подошла и, заглянув мне в глаза, сказала:
          - Только я с подругой приду.
          - Приходи с подругой.
          - Мне нужно полчаса, чтобы убраться, сдать кассу.
          - Хорошо, через полчаса я жду на углу.
          - Ладно, - напряжение исчезло, она улыбнулась.
           Я подумал, что нужно подкрепить вдохновение, поэтому по приходу домой сразу сел забивать косяк, но руки не слушались, меня мутило и сказывалась неопытность.  Забить получилось только через полчаса, пора было бежать.
       Ириной подруге, полукрасивой надменной особе, с хищным пронзительным взглядом, я сразу не понравился.  Она постоянно недружелюбно на меня посматривала.  Часто, ее верхняя губа презрительно поддергивалась, так, что из пасти сверкал золотой зуб.
             Они разговаривали, в основном, между собой. Я же, снова стал скован и больше молчал.
              - Я вчера себе классную кофточку купила,  за девяносто долларов, - многозначительно вещала хищная особа, - прошлись мы с Веркой по магазинам в центре, ты же знаешь Верку,  парень ее три  косаря в месяц гринов подымает...
              - Да ну?
              - В натуре, это по минимуму три, иногда больше, а  до кризиса так вообще... Верка с жиру и бесится, покупает разную импортную ***ню и не иначе как в фирменных магазинах.  Накупила она тогда дохренище, и костюм и блузки и туфли на классическом каблуке, такие... ну просто шикарные.  Примеряет везде, вертится.  Я тогда, с досады,  эту кофточку и купила. Сначала она мне очень понравилась, потом одела, Артема спрашиваю: “ну как”? “Говно”, - говорит. Ну,  не сволочь?
          -  Артем, это который магазин на проспекте держит? – благоговеянно спросила барменша.
           - Да фуфло он, этот Артем. Держит! Да что он держит? Только должен всем.  Это все не мужики - срань господня, - она покосилась на меня.
            -  “Я никому не должен”, - хотелось  возразить, но раздумал - этот “базар” и без того угнетал.    
             - У Марины тоже, говорят,  классный парень объявился, - в задумчивой тоске вопрошала Ира.
     - Да,  представляешь, два дня назад, возил ее ночной клуб “Метелица”!
          - Неужели?!
           - Серьезно.  Этот Эрик крутой парень! Представляешь,  приехал за ней на каком-то спортивном “Альфа-Ромео”, такого ярко красного цвета, ну точно, парень что надо, в солнцезащитных очках, этакий ковбой.
             - И как там? Она рассказывала!
           - Рассказывала, вся в слезах.  Вышагивала там, говорит,  точно первая леди,  и чувствовала себя на вершине блаженства. Он, говорит, по моей прихоти, готов был преподнести мне бокал  “Дом Периньон”, или что еще. Он, говорит, есть мое настоящее и будущее.  Есть альфа, говорит, омега, начало и конец.
             - От чего же в слезах была? От счастья что ли?
           - Да нет, - хищная перешла на злорадный тон, особенно, это было видно по ее, скорченному, в презрительную улыбку, лицу, -  просто закончилось все, как всегда, трагично.  Он, увидя  выплясывающую под фанеру поп-звезду, неожиданно начал за ней волочиться. И даже Маринку домой  отвезти, поручил кому-то из пехоты.            
            Я слушал и ужасался: “И на хрен я здесь возник, со своими корабликами и бумажными змеями.    Чтобы покорить эти “чувственные сердца” достаточно спортивного “Альфа-Ромэо” и солнцезащитных очков. Лучше бы, конечно, только очков, ибо такой машины у меня нет”.
            - “А если бы была”?
            - “Если бы была! Стал бы я тут сидеть и слушать этих мегер”.
            -  “А чтобы ты делал”?
             - “Чтобы  я делал!?  А действительно, чтобы я делал? Поехал бы в провонявшую попсой “Метелицу”, с подобной  телкой, которая кончает от глотка “Дом Периньон”, и бил бы в ладошки в такт трехаккордной фанере?
            - “Зачем же с такой телкой?  Ты же был влюблен”?
             - “Она, наверное, тоже бы кончила при виде... ну пусть даже не “Альфа-Ромео”, а, например, “Ферарри”.    
               -  “Кончила бы”?
               - “Да, безусловно.  Психика на этом повернута. В советское время крысиная гонка  имела определенный потолок. Обычные ее составляющие: хорошо обставленная, свободная квартира,  последней модели “ВАЗ” или  “Волга”, аккуратная уютная дача.  Поэтому оставалось место в душе для другого. Даже для  корабликов. Но, сорвавшие крышу, аппетиты уничтожили  культурное начало москвичей (других я не знаю).  Во время передышек от изнуряющей гонки, необходим более тупорылый и расслабляющий отдых. Собственно, и отдых гонка требует престижный, поэтому и он становится частью дистанции.  Новое поколение, с детства становиться на забег и, наплюя на фальстарт, устремляется к, неведомой конца, дистанции, к несуществующему финишу. Успело нацепить спортивную форму и наше, с советским детством, поколение”.
        - “Может в этом есть рациональное зерно”?
        - “Наверное. Они создают какие-то блага, которые передают своим детям, в сущности, следующим поколениям. Это трудовые пчелки,  таскающие  пыльцу за пыльцой в свой улей.  А я получаюсь эгоист, трутень. Мне, видите ли, подавай культурное начало, любви к прекрасному захотелось.  Но передать-то они передадут, но и их научат таскать пыльцу, превратят их в подобных роботов. И остается только крысиная гонка. Может это не я обкуренный, может это они обкуренные и их прибило быть трудовыми пчелками?”
          - “А может не пчелками”?
          - “Действительно, не пчелками, вырвать в нашем говне определенный кусок  можно только друг у друга, следовательно”...
             - “Волками, что ли”?
             -  “Они точно, обкуренные. Что это дерьмо, что офисные девочки, страдающие якобы от скуки. Кстати, избитая сказка о принце предусматривает обеспеченное материальное положение. Собственно, в ней даже это главное и основное, а счастливая любовь, как бы в придачу, для тех, кто с изысками. Мол, тоже нехуёво, остается испытывать вечный кайф – сладчайший женский хеппи-энд.  Скука их, собственно, заключается в тех же неполученных костюмах, туфлях, кофточках, “Альфа-Ромэо” и “Метелиц”, пляжных Анталий, кто по проще, Канарских островов и неонового Лас-Вегаса, кто с изысками.  Всем им грезятся  виллы, “ролс-ройсы”, тысячедолларовые отели, собственные острова и дворцы. Эти выражаются открыто, те в тайне скучают”.
              - “А тебе не грезится”?
               - “И мне грезится. Я такой же участник этого примитивного марафона. Все мы, адвокаты, маклеры, бандиты, банкиры, торговцы, якобы предприниматели, чиновники, депутаты, правительство”...
               - “Что”?
                - “Свора, рвущая на куски,  не успевшее еще сгнить, мясо. Кто рвет непосредственно бывшую имперскую тушу, отхватывая вырезку, кто сидит рядом на задних лапках, перехватывая летящее с зубов сало, кто довольствуется костями и объедками, кто рвет ближнего, выхватывая у него полученный кусок, кто уподобляется лисе, из сказки Крылова  про сыр”.
               - “А сам то ты, кто”?
               - “Наверное, лиса. А, может, я себе льщу. Боже!!! Посмотри на это дерьмо”!    
            Вдруг, стало невообразимо тошно. Дьявольская подруга продолжала рассказывать мерзкие истории, превращающие “homo zapiens”  в  обезумевшую свору.  Я покосился на лежащий на столе косяк,  их взгляды устремились туда же.  Люциферовская особа посмотрела на меня с омерзеньем.   
            - Не хотите, - робко предложил я.
            Девушки выразили знаки неодобрения, даже, наверное, отвращения.
           - Так, может, я выйду на балкон?
           Ира не нашлась что ответить, подруга милостиво распорядилась:
            - Сходи, - недобро сверкнула  она золотым зубом.
            С каждой затяжкой я ощущал, что мне все хуже и хуже. Недружелюбное лицо подруги, презрительно улыбаясь, увеличивалось в  геометрической прогрессии и, с чудовищной быстротой,  вытесняло из моего сознания все то, что там было, пока, наконец, я не почувствовал внутри себя это гнусную и презрительную рожу.  Она, рожа, казалось,  извергала то зло, которое неизменно должно было обрушиться на нашу Великую Родину.  Она заключала в себе весь ****ец. Не тот, который рисовали художники времен Великой Отечественной, не Родину Мать, а то, застывшее ****о, которое, магически сверкая золотым зубом, вовлекало всех нас в виртуальную жопу несметных бед. Это была маска лицедея, на минуту дававшая нам возможность воспользоваться автостопом чудовищного карнавала. Все в мире это понимали, каждый ребенок. И я понимал.  Не докурив, я выкинул косяк и долгое время стоял в оцепенении.
            Дальше?! Дальше я сидел между двух этих демонов, пытаясь сконцентрировался над тем, что делал вид, что внимательно слушаю, внутри царил хаос и смятение. Все мое существо хотело развязки этой драмы.
            Всему есть конец. Пиво было выпито, они стали прощаться. Когда Ирина демоническая подруга потянулась за дубленкой, у нее приподнялся край свитера и я явственно увидел оперативную кобуру, а в ней - боже праведный -  штатный милицейский пистолет “Макарова”.      
            Ангелы господни! Как мне стало плохо - марихуану при опере курил, да еще при таком.
            Я долго лежал под одеялом и, борясь с навязчивыми кошмарами,  молил бога о том, чтобы он ниспослал мне сон, чтобы завершил этот дурацкий день. Всевышний внял моим молитвам не скоро, только спустя несколько часов, за которые я, чуть было, не отдал ему душу.


             С тех пор, я больше не курю марихуану и не влюбляюсь в офисных девочек. А в том баре,  по сей день,  варят глинтвейн и подают его, исключительно, в чашечках из-под мороженного.


1999г.