Даниил Хармс. Помеха

Герои и не ожидали, что их любовная интрижка закончится, едва начавшись, и именно так....

Существовали, существовали - и в Советском Союзе, - и секс, и кратковременные секс-интрижки, этакие миленькие адюльтерчики, усугубленные совокуплением жизненных пространств коммунального быта, превращавших жизнь в солянку межличностных отношений и сношений, адаптированных к социальным реалиям шекспировских драм, комедий положения и беспросветных трагедий (вспомним и у Михаила Булгакова пикантную и сугубо реалистичную сценку в ванне, куда ворвался, одержимый погоней, поэт Бездомный: да уж, надо предполагать, что не один страстный, - и далеко не театральный, - акт подсмотрело эту ржавое чугунное чудовище, угодившее на старости лет в причудливые лабиринты джунглей нового быта) и приличествующие им, похотливо-романтические игривые прелюдии или пошловатые быстротечные скетчи (да не с кислой отрыжкой выдохшегося шампанского, а с прогорклым послевкусием сивушных масел..., как это у Хармса в сценке "Обезоруженный, или неудавшаяся любовь" - ...Пистон! Один пистон!..").
Но, помеха, - и вроде бы межличностные препоны заранее уж сметены - разжигающие Пронина откровенное признание Ирины Мазер: "...я без панталон...", но есть ещё и главная помеха: Власть социальноподчинющего государства,  и глаз ея недремлющий, социально близкий рефрен:
"...А дворник с чёрными усами
стоит всю ночь под воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок
и окна слышен крик веселый
и топот ног и звон бутылок..."
это из стихотворенья Хармса "Постоянство веселья и грязи", и, признаться надо, само название, как лемма (то есть сферы уже философско-геометрические, как у Спинозы) - принимается на веру без всяких доказательств. А, дворник - верный слуга государев, ведь, как  и опричник, он вооружен метлой.
Текст, озаглавленный "Помеха" - своим "сухим остатком", в котором сконцентрировался весь "вынужденный брак" Государства и как бы граждан, - пострашнее и посильнее таких антиутопий, как многословные "Мы" Замятина и "1984" Оруэлла. Да, текст страшнее и пронзительней - своей якобы недосказанностью, - но он текст, поймавший, как в сачок, самое "сейчас", точку невозврата в момент неустойчивого равновесия времени между "до" и "после". И что Ирине Мазер и Пронину уже прошлое и будущее - они отныне проходят, в расходном ордере государства, под категорией "из дома вышел человек": исчезли, растворились в обыкновенном государственном быте. А бытие? - лишь где-то эхо: "...у вас красивые чулки..."
Не петербургская повесть, но петербургская сага, и Хармс - последний скальд, перемежающий правдивую, а потому и абсурдную, как быт и бытиё, прозу стихотворными рифмами вис и драп, сшивая из щедро разбрасываемых им фрагментов свой "Круг земной".
Так и "сшили" и ему дело: так же как пристально всматривался Хармс в мир, так же пристально присматривался к нему и "дворник".