Переправа, переправа

Ко Дню защитника Отечества

Пожилой лейтенант-минер скептически осмотрел группку девушек в валенках и фуфайках и недовольно буркнул военкому:
— Ну и публику вы мне подобрали, майор! С таким личным составом только картошку чистить.
Но тут же подтянулся, разгладил усы и скомандовал:
— За ворота — шагом марш!
«Личный состав» вразнобой затопал по грязному снегу. Ведомые офицером, девушки направились пешком в сторону Воронежа.
Это были первые шаги по фронтовым дорогам вчерашних школьниц из Буденновского района Анастасии Литовкиной, Татьяны Рычкиной, Меланьи Яценко, Анастасии Дубенцовой, Клавдии Винниковой... Девушки эти были призваны в действующую армию и вместе с нею испили чашу солдатской доли до самого донышка.
...В тенистом садике у Татьяны Ивановны Крамаревой, в девичестве Рычкиной, я перебираю ее фронтовые документы. О каждом из них у хозяйки дома — свое повествование.
- Это благодарность Верховного Главнокомандующего за проявленное мужество при форсировании Вислы. — Татьяна Ивановна бережно переворачивает вытертый на сгибах документ и показывает надпись на обратной стороне:
- Видите, написано моей рукой еще в те годы. Ведь все Грамоты я отправляла домой, маме.
Вижу надпись: «Мамочка, прошу беречь мою награду до моего прихода домой, чтобы было за стеклом. В годы Отечественной войны при освобождении города Варшавы». Привычным жестом Татьяна Ивановна сворачивает эту грамоту, и она вдруг обретает форму треугольника. Того самого, знаменитого фронтового письма, которое для всех нас стало символом военного времени.
— Дорогие мои девчонки, — скорбно продолжает словоохотливая хозяйка, — сколько же вас осталось в январских водах Вислы?
Она немного помолчала, словно в память о былых подругах, и рассказала, что в составе 670-го ордена Красной Звезды саперкого батальона прошла пешком от Воронежа до самого Берлина,
что приходилось вчерашним сельским школьницам из этого отряда и мосты возводить, и бревна валить, и проходы в минных полях делать.
— И ведь все под огнем. На Березине, помнится, мы буквально на плечах держали понтоны, по которым шли машины и танки. А купание в зимней Висле отражается на мне и сейчас: как распухли тогда колени, так, почитай, и не залечила до сих пор.
И опять Татьяна Ивановна горестно умолкает. И наверняка испомнился ей в этот момент майский Берлин, сорок пятого года, ликующие войска на разбитых улицах, все еще не осевшая пурга из перинного пуха. Все, считали тогда девчонки, кончилась война и для них. И Таня Рычкина разворачивала трофенный аккордеон, и били девчонки на брусчатке перед кирхой свою, русскую...
А потом был вызов в высокий штаб. И там саперы получили боевую задачу, да такую, каких никогда до этого не выполняли: предстояло им обеспечить личную безопасность самого товарища Сталина,
Близилась Потсдамская конференции глав стран победительниц. И теперь девушки должны были очистить от мин и прочей взрынчатки всю дорогу, ведущую от берлинского вокзала к дворцу заседаний.
Работа была адова, — Татьяна Ивановна находит еще одну грамоту. «За образцовое выполнение специального задания командования по разминированию города Берлина от имени Верховного Главнокомандующего выражаю Вам, Татьяна Иванова Рычкина, благодарность. Командир роты Махонин».
Нам с Настей Литовкииой достался особенно сложный участок. — Татьяна Ивановна и эту грамоту привычно складывает треугольником и прячет в семейный альбом: — Угол улицы с громадным разбомбленным зданием. Серая его громадина была напичкана взрывчаткой, неразорвавшимися крупнокалиберными патронами. «Сняли» еще несколько мин. Надо ли говорить, как мы старались? Не только каждый камешек — сам воздух прощупывали пальцами. Это потом мы в школах рассказывали, что двигало нами чувство ответственности за судьбу вождя, понимание своего долга. Конечно, и это тоже. Но главное - мы очень боялись пропустить мину. Именно страх двигал саперами, которые и без того имеют право лишь на одну ошибку. А тут — и одной допустить было нельзя. Иначе полетели бы головы и совсем невинных людей.
...А потом была демобилизация. 20 августа сорок пятого года прибыла Таня Рычкина домой, в Засосну. Еще через некоторое время сменила фамилию и вместе с фронтовиком, колхозным механизатором Григорием Игнатьевичем Крамаревым трудилась до самой пенсии.
— А с подругами из батальона связь поддерживаете? — интересуюсь я.
— А как же! — Татьяна Ивановна ставит на стол вазу с крупной росистой клубникой. — Девчонки, которым повезло уцелеть, и до сих пор часто бывают у меня, да и я их навещаю. Нам-то Бога гневить не за что: выжили на войне, детей подняли, — и махнула рукой, — но кое-кому из нас и сегодня приходится туго.
Уловив мою заинтересованность, она продолжила: — Вот, например, Анастасия Лукинична Шелякина, или Настя Литовкипа. Ведь всю войну прошли мы вместе, и, поверьте, наград у неё было ничуть не меньше, чем у меня. Но вот я получаю пенсию, а она - ничего. И случилось это потому, что не сберегла злосчастные бумаги.
Она в сердцах оттолкнула от себя альбом и продолжила: — Да и как могла она их сберечь при семи-то детях?
И помедала мне Татьяна Ивановна удивительную историю о женщине, которая после войны девчонкой вошла в семью фронтовика, у которого к тому времени на руках после смерти жены ocтались ни пятеро детей.
-Это же надо понимать! - Татьяна Ивановно возмущенна вскидывает руки, - Тут свое чадо тронешь ненароком, так сколько слез! А попробуйте шлепнуть чужого. Да если еще пятерых? И злой мачехой окрестят соседи, и муж косится станет. Вот и забавляла детей, чем могла. Тому свистульку, тому калач, тому медаль... Через минуту глянет — ни свистульки, ни калача, ни медали. А тут еще двое своих народились, стал в дому настоящий детский сад. И за все эти хлопоты не получает сегодня Анастасия Лукинична никакой пенсии. Дескать, кто тебя знает, Лукинична, то ли ты на фронте была, то ли еще где, дело ведь давнее, Так прямо и заявляли ей при мне Стрелецком сельсовете. И в военкомате не сыскала она правды, и в собесе. Попробовали мы, фронтовые подруги, стать на ее защиту. Куда там! Нас за свидетелей чиновники принимать не желают. Им бумажку давай. А по мне, — горячится Татьяни Ивановна, — так ей только за детей надо памятник при жизни поставить, ведь всех семерых воспитала, людьми сделала.
Мы помолчали. Татьяна Ивановна успокоилась и вдруг улыбнулась:
— Или вот Клава Винникова. Опытная была минерша, ни разу за всю войну промашки не допустила. А последний свой бой она приняла знаете когда? Уже в пятидесятые годы, у нас, здесь, недалеко от райцентра.
И я услышал еще одну удивительную историю. О том, как вчерашний сапер в одиночку разминировала открывшийся в овраге склад боеприпасов. И это при том, что над самым оврагом паслись в этот момент коровы. И пока прибыли из военкомата специалисты, женщина уже сложила стопкой безопасные запалы. А пастухи над кручей так и не поняли, отчего плачет эта женщина в окружении военных...
О каждой из фронтовых подруг у Татьяны Ивановны свой рассказ, с изюминкой. И уже на прощанье она сказала:
— Хвалиться о том, что было, я не хочу. И хотя почти за полвека о нас ни разу не писали в газетах, и если уж где-либо напечатают, то пусть это будет рассказ не о фронте. Я хочу, чтобы публикация эта пошла на пользу Анастасии Лукиничне и всем обездоленным ветеранам. А уж если кому-то позарез Нужны бумажки для подтверждения — то пусть таким документом и станет эта публикация. И я подпишусь под каждым ее словом, и подруги мои тоже.
...Скромный домик за палисадником, грядка клубники во дворе, колодец-качалка. Привычный мир Татьяны Ивановны Крамаровой, или Тани Рычкиной, одной из тех девчонок, которой повезло.
Только во всем ли?

г. Бирюч,1985 г.

P. S. Доброе военное имя Анастасии Лукиничны Литовкиной удалось восстановить её дочери только в 2011 году, уж после смерти героини..