Легионер

Повесть


ГЛАВА  1

Подслеповатые лампы равномерным жёлтым светом заливали зелёное поле зала. Закончилась тренировка, и за дверью стихли голоса учеников. Капитан ВВС Андрей Малов, совмещавший воинскую службу с тренерской работой в клубе восточных единоборств, стоял у окна, выходившего на заводской двор, где давно стыл субботний вечер. Окно было большим зеркалом, в чёрном омуте которого отражалось немного уставшее лицо с родинкой на правой щеке. Двойник вглядывался в него, словно пытался что-то понять. «Так, ничего особенного», - машинально подумал капитан, разглядывая свое отражение.
У него было типичное лицо, только усы придавали ему некую азиатскую утонченность и привлекательность. Большой прямой нос и серые, глубоко посаженные глаза, достались ему от матери, а подбородок с ямочкой, придававший его лицу мужественность и одновременно некую романтичность, - от деда по отцу.
Сейчас он чувствовал себя  выжатым лимоном - вымотался и выговорился. Сырое от пота, остывающее кимоно неприятно давило на плечи. Каратэ было его давним увлечением, которому он посвятил более двадцати лет.
«Пора собираться», - отходя от окна, подумал Малов, но что-то еще удерживало и не отпускало. Присев на одну из стоявших вдоль стен лавочек, Андрей устало уронил руки на колени и задумался...
В молодости все было просто и понятно. В памяти Малова всплыли лица друзей из учебного подразделения «00-10». «Молодость, молодость», - вздохнул он…
В начале обучения их было восемьдесят три человека. В основном - спортсмены-разрядники, молодые здоровые ребята.
Полгода в этом подразделении было дистанцией, c которой по различным причинам  сошла часть сослуживцев. День начинался с того, что курсант должен был вогнать в доску, расположенную в метрах десяти от койки, нож и саперную лопатку, лежащие рядом. А проход уже загораживал своим «квадратом» старшина Варавин, от зоркого глаза которого не ускользало любое не точное движение или промах. Если что-то было не так, то о свободной минуте можно было забыть.
Учебный день был долгим, насыщенным занятиями, доводившими их до изнеможения. Полоса препятствий, кросс по пересеченной местности, плавание в холодном озере и работа с разными видами оружия стало их повседневной деятельностью. Парни  задыхались и истекали солёным потом, ели за десятерых, ругались, на чём свет стоит, и, едва приложив голову к подушке, проваливались в глубокий сон.
И вот их тела стали привыкать к нагрузкам. В изменившихся походках появилась насторожённая проворность диких зверей. К их графику добавились ежедневные занятия боевым самбо и каратэ, курс владения холодным оружием и тактика ведения рукопашного боя.  «Ваш бросок, - не раз повторял старшина, - ваша жизнь». Он растягивал «а», что выдавало в нем жителя южных районов России. Инструктор по рукопашному бою Варавин был виртуозом в своём деле. «Нож вас никогда не подведёт, - говорил он, демонстрируя блоки и выпады лезвием, - если  вы умеете им работать. Это - интеллигент среди оружия, от которого нет защиты».   
На занятиях старшина всегда работал с двумя ножами. Однажды, находясь с ним в паре, в минуту передышки Малов поинтересовался: «Товарищ прапорщик, вам разве одного ножа мало?» Вытирая широкое багровое лицо рукавом камуфляжки, Варавин, сузив глаза, посмотрел на него так, будто Андрей сморозил несусветную чушь, но в знак расположения усмехнулся: «Ты, Малов, еще мал и глуп и кое-чего в этой жизни не видел, - когда заварилось на Даманском и нас перебросили туда, с этими ножами я бы прошел весь Китай». Старшина на некоторое время задумался, потом сделал короткое неуловимое движение в сторону манекена, стоящего метрах в двадцати. Малов увидел, как один из ножей старшины вошел в древесную плоть, а уже через мгновение Андрей, пойманный на прием Варавиным, как говорили в подразделении, «переобувался в воздухе». Соблюдая неписаные законы рукопашки, после падения  Малов сразу же ушёл в сторону. А на то место, где он только что находился после броска, приземлился старшина. Но это уже был не усталый сорокапятилетний мужчина, а зверь со стальными мышцами, наделенный человеческим интеллектом и реакцией змеи. «Предупреждал - не отвлекаться на занятиях! - рычал он, нанося серию ударов руками и ногами, - чему вас, балбесов, учу?! Работай!..»      
И Малов работал… Он усвоил азы радиодела, английский язык в объеме разговорного, умение выживать при действии в глубоком тылу противника. За шесть месяцев сделал более шестидесяти прыжков с парашютом в неизвестность: на землю, воду и лес. Коля Комаров, мастер спорта по боксу из Караганды, сломал ногу на двенадцатом. У земли был сильный ветер, и его понесло. Ян Липеньш из Риги повис на елке, разорвав низ живота. И так - за шесть месяцев сошли с дистанции кто-где. Из восьмидесяти трех осталось тридцать шесть везунчиков.
После срочной службы он решил  поступать в военное училище. Быть офицером было престижно, да и служить ему нравилось. Возможно, это было у Малова  в крови, в генах. По рассказам отца, род их был старым, казацким. Но со временем, о таких, как Андрей, не зло посмеиваясь, стали говорить, что «дед был казаком, отец - сыном казачьим, а внук - хвостом собачьим». История, конечно, премиленько пошутила с казачеством. Дед Малова был крепким казаком и добрым рубакой. Служа верой и правдой царю и Отечеству, за первую мировую был награждён двумя "Георгиями". После революции служил у белых. Потом, со своей сотней перешел к красным. После Гражданской некоторое время оставался военным. Когда началось плановое расказачивание, вместе с конем, приписанным к сахарному заводу, ушел работать туда. В начале тридцать восьмого деда арестовали. Приговор ОСО - десять лет без права переписки. Другими словами - пуля в затылок.
У отца судьба была иной: шестнадцатилетним пареньком в сорок третьем его призвали в армию, где пришлось ему служить в войсках НКВД. О своей службе он никогда не рассказывал. Знал Андрей только одно: в сорок девятом отца списали подчистую. Когда Малов был уже офицером, отец заболел, и его вызвали домой телеграммой. По приезду он застал отца на вид бодрым и здоровым, чему немало удивился. Сходил с ним в баньку, тут он и сказал ему: «Болен я, сынок». Отец  никогда раньше так не называл Андрея. Верно, чувствовал старик, что больше не увидятся. Может, думал, что сын ему дельный совет даст - как-никак человек ученый. Малов до сих пор казнил себя, что посоветовал отцу оперироваться. Возможно, еще годик-другой пожил бы старый, а так после операции за две недели сгорел. Умер, едва перевалив за пятьдесят. Малов, отпущенный по этому случаю в краткосрочный отпуск, отца уже не застал. В просветлённом лице покойного стыла лёгкая улыбка, а открытые глаза словно наблюдали из неведомого далека за происходящим. «Умер, словно отмучился», - закрывая отцу глаза, подумал тогда Андрей.
Прошлое Малов вспоминал с какой-то лёгкой грустью, и без этого прошлого не мог представить себя в настоящем. Было в тех  воспоминаниях  для него отдохновение...
Переодевшись, Андрей не спеша двинулся к выходу. За спиной лениво поскрипывали половицы… У двери он остановился. Умиротворение от воспоминаний не отпускало...  Мгновение помедлив, он погасил свет и вышел в ночь.





ГЛАВА 2

Небо было звёздным. Держался легкий мороз, настолько слабый, что даже снег под ногами не скрипел. Простившись со старой вахтёршей, Малов вышел в переулок, где оставил свой "Москвичок". Худощавый парень лет двадцати стоял на углу трёхэтажного дома в метрах десяти от его машины. Андрей, поравнявшись с ним, понял, что он тут делает. Парень стоял на "атасе", а двое других парней пытались фомкой вскрыть замок грузового отсека "Москвича". С непринуждённостью фокусника, он уложил парня в снег и рванулся к машине.  Взломщики обернулись. Увидев приближающегося Малова, один из них выругался.
- Поберегись, чмо!  - предупредил его здоровенный парень с фомкой.
- Будет бо-бо, - добавил, ухмыльнувшись другой и помахал рукой, в которой блеснуло лезвие ножа.
- Брось железку, - спокойно сказал Андрей, подставляя под удар фомки, которой ему намеревались раскроить череп,  спортивную сумку. Слова Малова только разозлили громилу, и стальная фомка взметнулась во второй раз. Малов сделал обманное движение и ушёл вниз. Потом произошли действия, которые развивались стремительно, в строго логической последовательности. Они было выполнены им без усилий, классически правильно, словно по учебнику. Парень с фомкой лежал на тротуаре. Запястье руки, которое только что сжимало инструмент взломщика, было сломано, а удар ногой в солнечное сплетение заставил его беспомощно скорчиться.  Его напарник всё  это время пытался выбрать удачную позицию для атаки. Но, увидев своего приятеля поверженным, выставил руку с ножом  вперед и бросился на Малова. Андрей развернулся на каблуках и, изящно переломившись пополам, ударил нападавшего ногой. Нож отлетел в сторону. Ещё удар, - парень вскрикнул, его рука онемела от сильной боли.
В ходе схватки Малов не заметил, как невдалеке от них остановилась машина.
- Не убивайте его! - услышал Малов снисходительный мужской возглас. Он оглянулся и в свете уличного фонаря разглядел ухмыляющегося мужчину, сидящего в серебристой иномарке. 
- Да я и не собирался его убивать, - в тон ему хмыкнул Андрей, поднимая оброненную во время схватки сумку, - просто немного поучил вежливости.
Обойдя стонущих ночных неудачников, Малов направился к своей машине. Проходя мимо подъехавшей машины, Андрей определил марку – БМВ.
«Шикарно по нашим временам», - подумал он, машинально отметив, что в салоне находится три человека: на заднем сиденье - женщина, и двое мужчин – впереди.  Вспыхивали огоньки сигарет. Сидевшие в иномарке курили, выпуская дымок через приоткрытые окна. Из комфортной глубины доносилась легкая музыка.         
Подойдя к своей машине, Малов достал ключи. Из подъехавшей машины неспеша вышли мужчины. Один из них, лет тридцать пяти, был выше Андрея и шире в плечах. Другой - невысокий, юркий, помоложе. В ночном сумраке черты лица скрадывались.   
-  Андрей Семенович, - то ли утверждая, то ли спрашивая, окликнул высокий.   
Открыв дверцу, Малов бросил на заднее сиденье спортивную сумку и, обернувшись, с усталостью в голосе, неприветливо спросил: «Что Вам нужно?»
- Андрей Семенович, мы с Вами хотели переговорить, - подходя ближе, улыбнулся старший. Малов выжидающе промолчал. Молчали и мужчины, разглядывая его. У Малова зрительная память была: увидел - сфотографировал. Через пять лет встретит - вспомнит, где, когда, и при каких обстоятельствах познакомился с человеком. Этих раньше не видел. Малов отметил, что по нынешним временам  незнакомцы были  одеты круто, но без вкуса. Высокий потёр подбородок. «В привычках скрыта сущность», - усмехнувшись, подумал Андрей, - ухо надо держать востро. Будет говорить, недоговаривая, или   обманывая. Ну… «Пой, ласточка, пой!» - мысленно предложил он ему.
Незнакомец начал издалека.
- Андрей Семенович, мы знаем, что Вы руководитель клуба, военнослужащий и живете… - он назвал адрес Малова.    
«Чем это я им приглянулся? - вертелось у Андрея в голове, - и кто это  - мы?»      
Из своей практики Малов помнил: на этот вопрос точнее всех ответил старшина Варавин.
Как-то раз, месяца через два после призыва, Андрей обратился к нему: «Товарищ старшина, мы тут хотели… Не дав ему договорить, старшина остановил его: «Рядовой Малов, зарубите себе на носу: старайтесь всегда говорить только от себя. В моем понимании, - прошу извинения за грубость, - мы - это я и триппер».         
Прав был старшина - в корень глядел. Этим «мы» размыли все и вся. Мы - это когда никто и ни за что не отвечает. Мы – это когда не найти крайнего. Мы - это серая безликая тень…   
- Определенной информацией обладаете, - глухо произнес Малов, - только к чему она вам?      
Высокий замялся и машинально потер подбородок. 
- Андрей Семенович, давайте сразу возьмем быка за рога. У нас к Вам есть деловое предложение. Сколько Вы получаете на службе?               
-  Триста пятьдесят с надбавкой за выслугу лет, - помолчав, улыбнулся Андрей.    
-  А здесь? - продолжал допытываться высокий.
-  Примерно столько же.
-  В сумме около семисот, - подытожил незнакомец. 
- В принципе, нехорошо считать деньги в чужом кошельке, - попытался урезонить  высокого Малов, -  при том - мы даже не знакомы…
- В данной ситуации это не имеет никакого значения, - вставил  до этого молчавший маленький.
- И так, у Вас получается около семисот в месяц, - высокий на минуту задумался, - сейчас мы Вам даем пять штук. И после небольшой услуги - еще столько же.    
«Мягко стелет, - пронеслось в голове Малова, - и подумал: коготок увяз - всей птичке пропасть. Я не вчера родился», - и его понесло.
-  В чем заключается услуга? - беззаботно поинтересовался он.
Высокий задумался.
- Древние мужи были людьми умными, говоря о том, что деньги не пахнут, - многозначительно начал он, - понимаете, у нас есть клиент, который иногда нам наступает на мозоли. Его надо поучить вежливости, как тех, - кивком головы он указал в сторону удаляющихся парней.      
-  И как вы предлагаете это сделать? - сдержанно улыбаясь, спросил Малов.
Его так и подмывало врезать этим двоим. «Но подлецов слишком много - всех не перебьешь. А жалко…» - подумал он.
- А мы Вам покажем, где он живет. Дождетесь в подъезде. Ну и … - высокий замялся, - впрочем, Вас этому учить не надо. Но так, чтобы недельки две полежал в больнице…    
Малов улыбнулся.
- Хорошо, обронил Андрей, и хотя у него уже давно был готов ответ, продолжал играть, - а если он упадет неудачно?   
- Как неудачно? - насторожился высокий.   
- Ну, скажем, головой о ребро ступеньки или о дверной косяк?
- Это уже будут Ваши проблемы. Мы же Вам платим, - серьезным тоном заявил незнакомец, - Вы согласны?
- Нет, мужики. Я в такие игры не играю, - отрицательно покачав головой, произнес Андрей таким тоном, за которым у них не должно было остаться никаких сомнений на этот счет. 
Его нисколько не прельщала легкость такого заработка, нарушавшая нравственные нормы.
- Если Вам мало, мы можем договориться о цене, - не отставал высокий.
- Нет, ребята, вы не ослышались, я в такие игры не играю.
- Жа-а-лко, - протянул незнакомец и посмотрел на напарника.          
Тот промолчал. Некоторое время они стояли в какой-то нерешительности, потом развернулись и пошли к своей машине. У машины высокий обернулся и сказал:
- Но, если надумаете… А впрочем, ладно, незаменимых людей нет, - махнул он рукой.       
Машина тихо двинулась с места. Малов смотрел вслед удаляющимся огням до тех пор, пока  она  не скрылась за поворотом.


ГЛАВА 3


Сев в "Москвич", Малов завёл двигатель. Пока он прогревался, Андрей, откинувшись на спинку кресла, сидел неподвижно.
«Жизнь - поганка, - думал он, - она ломает привычные стереотипы, размывает грани так, что не видно ориентиров. В ней сейчас легко быть разведчиком, положившимся на судьбу,  не ходящим дважды по одной тропе. Возможно, - мысленно ругнул он себя за скоропалительный вывод, - для разведчика это и является  формулой выживания на чужой территории, но он то ведь на своей, где его прямую не заменит никакая кривая. Да и потворствуя судьбе - себя не обретешь» - мысленно усмехнулся он над собой.
Со стороны его отказ выглядел глупо, но его  путь - путь воина, а не ублюдка с большой дороги.  Если ты воин, - считал Малов, - то честь и пагоны должны быть пришиты намертво. Если лишаться того и другого – то только с кровью.
Двигатель прогрелся, и Андрей плавно включил передачу. Резина на колёсах была летней и на прикатанной, разбитой дороге, машина юлила. "Москвич" был приобретён  им  в Польше, куда в один из авиационных гарнизонов Малов был направлен после двух лет службы в Афганистане. Да и неоткуда было взять денег в то время строевому младшему офицеру на новую машину, являющуюся роскошью.
Первые месяцы в Польше, тихая, размеренная жизнь с семьей в небольшом лесном гарнизончике, казалась Андрею какой-то нереальной. Время "перестройки" только началось. Где-то незаметно кровоточил Афганистан, но ещё не прогремел гром событий в Карабахе, Тбилиси и Вильнюсе; ещё не было в магазинах пустых полок, финансовых пирамид, легальных миллиардеров, беспризорников и бомжей, дерущихся у мусорных баков. По инерции страна, словно большой корабль, ещё двигалась в широтах и меридианах  благословенного для народа времени, названного позднее демократами "застоем", и поносящими его, подобно большевикам, ругающим  царизм. Малов не отрицал, что в стране накопилось немало проблем, но считал, что  в такие времена и процветают страны, если во главе их стоят умные политики. По его мнению, чем умнее политик, тем требовательней и суровей он должен быть к окружающим. Потому, как от доброй глупости народу хуже, чем от умной жестокости. Свои надежды Андрей связывал с приходом к власти новой команды. Но его надеждам не суждено было сбыться. Вместо того, чтобы дать народу в своей стране честно зарабатывать деньги, ему навязали перестройку, как собаке профессора Павлова -  резекцию желудка.
Приглядываясь к природе происходящих в обществе явлений, Андрей пришёл к неутешительному выводу, что государство перерастает в орган господства замкнутой в самой себе корпорации, где правящая верхушка выдавала свой частный интерес за всеобщий, а бюрократия - корпоративные интересы за государственные. Мистификация в обществе приняла самые изощрённые формы. Для массы населения реальная власть с её разветвлённой бюрократией стала незримой. Общество стало походить на разворошенный муравейник. Принцип «разделяй и властвуй» был стар, как мир. Применив его, заставили «муравьёв» спасаться и  думать только о себе.
И всё же здесь, в гарнизоне на юге Польши,  даже катастрофа на четвёртом энергоблоке чернобыльской АЭС было событием нереально далёким. На этом берегу жизни иногда докатывающиеся волны происходящих процессов, оставляли среди пены отвлекающие от происходящего  "цветные бумажки" приказов и директив. Западная группа войск была одной из самых боеспособных. Эту силу, видимо, побаивались и до времени не трогали, опасаясь, что западные "легионы" могли выдвинуть своего «цезаря». Не смотря на то, что  мелкими и ручными были современные "Юлии» и «Клавдии", военных отвлекли от мыслей и дел   "сладкой пилюлей". Положение на приобретение машин было спущено в войска в самый разгар продажной деятельности последнего Генсека по объединению Германии. Правда, «Положение» до строевых частей дошло через полгода после его поступления, пока  «верхние слои» командования не сделали своих приобретений», не доводя дело до всеобщего ажиотажа.
Поляки уже чувствовали грядущие перемены, «держа нос по ветру». К тому времени они уже во всю гребли к «западному берегу». Понимая, что «свято место пусто не бывает», они с завидной легкостью избавлялись от наших прожорливых бензиновых монстров.  Нестройные стада «мамонтов», - как наши машины с иронией называли польские таможенники, - ползли по европейским автострадам доживать свой век на родину.
В основной массе, - считал Андрей, -  поляки - народ неплохой. Но то, что их все время «топтали» то в одну, то в другую сторону, сказалось на генофонде и менталитете. Союзниками они были неважными, "паньство" всегда смотрело, «куда ветер подует».
У одного из таких «союзников» и поменял Малов ещё приличный цветной телевизор на подержанный "Москвич". Подобным бартером грешили в то время многие. Наши телевизоры пользовались определённой популярностью у "братьев славян". В полтора раза дешевле  японских того же класса, они не уступали в надёжности последним. Малова до сегодняшнего дня мучила загадка: «Почему Союз не сделал рынком сбыта своего "ширпотреба", пользующегося спросом, государства друзей? Было ли то политикой или неумением торговать - дело прошлое, - не раз размышлял он и, подводя черту, сокрушался, что торговать до сих пор так и не научились. Торгуем "по-нашему" -  себе в убыток.
…В двенадцатом часу ночи Малов вернулся домой. Помывшись, выпил чаю и упал в постель. Он долго не мог найти удобного положения и ворочался с боку на бок и с мысли на мысль.
Жил Андрей один в однокомнатной квартире, доставшейся ему в результате обмена после развода с женой. Развелись они после приезда из Польши, но всё началось гораздо раньше…
В Афганистане Андрей был около двух лет, в отдельном вертолетном отряде огневой поддержки, располагавшемся под Кандагаром. За время его пребывания там, их расположение «духи» несколько раз обкладывали из минометов, а из «бура» с граненым стволом, - старого английского ружья, - глиняной пулей был убит один из механиков. У «духов» еще не было стингеров, но «гордиев узел» мусульманского Востока  завязался.  «Не смотря на то, что уже два года, как последние наши части ушли за реку Пяндж, - невольно думал Малов, - заварилась там каша!..»
Ему вспомнилась байка. Варит царь кашу, а царица и спрашивает: «Никак, батюшка-царь, кашу варишь?» «Варю, матушка», - отвечает царь. «Крута будет каша, царь-батюшка?» - интересуется царица. «Крута, матушка», - отвечает царь. «А кто ее будет расхлебывать?» - допытывается царица. «Детушки, матушка, детушки!..»               
Вот и расхлебывают детушки заваренную кашу по самые «не балуй». Наестся этой каши Россия, аж до слез! И долго будут сохнуть эти слезы у матерей и вдов… Будут бегать по русской земле не обласканные сироты… Так уж не раз бывало…
Малов инстинктивно чувствовал грядущие перемены. В обществе они уже наступили, теперь - черед армии. Когда человеческую жизнь начинают оценивать в рублях, это - уже серьёзно. В воздухе незримо витает запах большой крови. По его соображениям – полыхнет Кавказ. Там много нерешенных проблем…
…В какое-то мгновенье Андрею показалось, что он задремал. Легкокрылый сон начал смежать ресницы и ему привиделось, что стоит он под ивой у реки, а из воды, искупавшись, выходит Ольга. Он берет ее на руки и кружит… Вздрогнув, Андрей, вернулся из сна с затухающим ощущением счастья…    
Из Афганистана Малов приехал неожиданно. На подмосковный аэродром спецборт пришёл ранним утром. Андрей знал, что Ольга находится в столице на защите диссертации, и к восьми часам он был в общежитии, где жили приезжие аспиранты. В комнате он застал заспанную крашенную блондинку лет тридцати, которая, при виде входящего офицера, сделав удивлённые глаза, не спеша прикрыла цветным шёлковым халатиком свои пышные формы. На его вопрос о жене, блондинка на мгновенье задумалась:
- Так она же к тёте уехала, - ответила она, с любопытством взглянув на него, и без перехода предложила:  может, чайку попьёте?
Малов, сославшись, что давно не был в Москве, вежливо отказался и заспешил к выходу. Но перед тем, как уйти, на всякий случай оставил записку, в которой сообщал Ольге, что будет её ждать в два часа дня у памятника Пушкину на Горького.
Выйдя из общежития, он позвонил из ближайшего автомата тете Зине, в надежде застать там Ольгу. Оказалось, что жены у неё не было, а старушка, узнав его, заблажила и стала приглашать в гости. Андрей отказался, сказав, что в столице проездом и сегодня вечером улетает.
К памятнику Пушкину Ольга пришла первой, и он ещё издали увидел её, нетерпеливо поглядывающую по сторонам. Пока Андрей шёл к ней, любуясь ладной фигуркой жены, он  старался всю её запомнить, вобрать в себя взглядом, чтобы потом со сладостным  замиранием в сердце вспоминать этот миг. Наконец, увидев мужа, глаза Ольги радостно распахнулись, и она порывисто кинулась Андрею навстречу.
- Неужели ты?! - прижимаясь к нему, счастливо всхлипнула она, и он почувствовал её слезу на своей щеке.
- Вроде бы я… - понимая, что они привлекают внимание прохожих, внезапно  севшим голосом произнёс он и неловко коснулся её волос.
Сколько раз там Андрей представлял себе эту встречу, а сейчас все происходящее с ними казалось ему не реальным, как во сне.   
- Ты где пропадала? – улыбнувшись, спросил он, чтобы не молчать.
- Я у тёти ночевала, - как-то слишком быстро ответила она.
- У тёти?.. - отчуждённо замерев, переспросил Андрей.
Вопрос вырвался непроизвольно, но жена, возбужденно глядя на него, не заметила в нем этой внезапной перемены и подтвердила:
- Да, у тёти Зины…
Аналогия с дурным анекдотом была полная:  его не ждали, а он явился!
- Не понял шутки азиат, - растерянно пробормотал он и, достав монету, протянул жене, - иди, звони тёте!
Она всё поняла и, бледнея, молча покачала головой.
- Ну что ж, - подождав, пока перегорит и запечётся внутри, - спокойно произнёс он, - не хочешь и не надо, - и, взглянув поверх её головы, спросил: "Ты обедала?"
Она отрицательно покачала головой…
Пообедали они в небольшом грузинском ресторанчике на Арбате, сухо делясь новостями.  Выпили за встречу бутылку коньяка, правда, пил больше он. Коньяк его не взял, только в голове зазвучал дребезжащий баритон барда, "…А мы рукой на прошлое - враньё! А мы с надеждой в будущее -  свет!..»
Вечером того же дня он улетел…
Позднее Андрей все обдумал, и, как ему казалось – понял и простил. «Ждать - дело трудное, убеждал он себя, - и не каждый это выдержит».
Жизнь пошла своим чередом. В Польшу поехали вместе. Ссор не было, жили спокойно и ровно, подрастала дочка.
Всё, казалось, идёт нормально. И всё же после Афганистана Андрей стал другим… Иногда, лаская жену, он, вдруг, представлял ее в чужих объятьях и, еле сдерживая себя, скрипел зубами. Внутреннее напряжение выматывало, и семейные отношения стали давать сбой. Ольга, любя его и чувствуя себя виноватой, понимала состояние мужа. Она замыкалась, и это ещё больше давило на него и заставляло злиться. Жена одновременно и притягивала Андрея, и отталкивала. Чувствовать это было невыносимо и с каждым годом тяжелее. Чтобы не доводить всё до окончательного абсурда, так как неизвестно, чем все это могло бы кончится, они расстались.



ГЛАВА 4

   
Утром, проснувшись, Малов какое-то время лежал без движений, прислушиваясь к себе. Его внутренние часы отсчитывали свое время четко и точно. Андрей мог подняться в любое задуманное время. «Все-таки годы - коварная штука», -  подумал он, потянувшись и чувствуя, что мышцы не совсем отдохнули. Немного размявшись, Малов прошёл  в ванную комнату. Намылив лицо, взял опасную бритву и стал не спеша бриться.  Чтобы выглядеть свежевыбритым, такого бритья ему хватало на два дня. Глядя в зеркало, вспомнил плоскую шутку: если мужчина бреется утром - любит службу; если вечером - любит жену; если просто бреется, то на что-то надеется.  «А кого люблю я и на что надеюсь?..» - поймал себя на неожиданной мысли Малов и бритва, замедлив своё движение, осторожно обошла родинку.
Через полчаса он уже спешил на полковое построение. Розовый восток был затянут лёгкой дымкой. К утру мороз усилился и снежок поскрипывал под ногами. Зима была на исходе, но еще куражилась.
«Скоро от бабушки приедет Лена», - взглянув на часы, машинально подумал Андрей, - каникулы у нее заканчиваются».
Лена Нефёдова, студентка пединститута, занимавшаяся карате в женской группе,  была его поздним увлечением. Как-то однажды после занятий к Малову подошла смуглолицая девушка с тонкими чертами лица и попросила с ней индивидуально позаниматься. Его позабавило, когда, поймав умоляющий взгляд ее карих глаз, он услышал, что она - ярая фанатка  карате. Времени у него было в "обрез", и он вежливо ей отказал. 
Позднее на занятиях он ловил на себе её лукаво-любопытный взгляд. А так как родился не вчера,  понял, что интерес Лены к нему  не только спортивный. Она начинала нравиться ему своей непосредственностью и усердием.
На одном из занятий девушка, неудачно приземлившись после прыжка,  подвернула ногу. Малову пришлось везти ее домой на машине. Идти она не могла  и до дверей квартиры, он нёс её на руках. На площадке царил сумрак и, прежде чем позвонить, Лена, прикрыв глаза, приблизила к нему лицо и  ожидающе замерла. Губы их соприкоснулись… Как это произошло, он и сам не понял.
В дальнейшем их отношения стали развиваться стремительно. Лена ему нравилась, но чувства его были от рассудка. И всё бы ничего, да только ее часы отставали от его на двадцать лет. Думая о разнице в годах, Малов вспоминал народную мудрость: «Нечего старому заводить молодую жену, а слепому покупать книги - все равно читать будут другие». Успокаивая себя, усмехался: "Риск - дело благородное!"
На полковом построении объявили распорядок на неделю. Затем начальник штаба майор Лопухов, фигурой и лицом напоминающий бульдога, только что не вываливающий язык и не истекающий слюной, раскрыл папку.
По внешнему облику и своей сути, все люди Малову напоминали тех или иных представителей животного мира. Подмечать эти черты было его своеобразным развлечением, и он ничего не мог с собой поделать. «Возможно, - считал он, - если верить индусам - в той, другой своей жизни мы и были животными. А в этой никак не можем избавиться от характерных черт. Уж больно к ним привыкли!»
Начальник штаба зачитал список офицеров, среди которых значилась и фамилия Малова. Положив список в папку и оглядев строй, Лопухов добавил:
-  Всем названным офицерам в десять ноль-ноль быть в кабинете командира полка. - Сказав это, скомандовал, - вольно!            
К десяти часам Малов подошёл к двухэтажному зданию штаба. По лестнице между этажами сновали лётчики, среди которых было много молодых, незнакомых  Андрею. Поднявшись на второй этаж, он направился по коридору в сторону кабинета  командира полка. У кабинета уже стояло несколько офицеров, по пасмурным и задумчивым лицам  которых можно было прочитать, что причина вызова волновала всех. В воздухе витал и муссировался слух о грядущих сокращениях.
- Что нового? - подойдя к ним, поинтересовался Малов.
- Поговаривают, что сократят всех сорокалетних, - повернувшись к нему, ответил инженер звена капитан Федорин, которого Малов знал еще с Польши.
-  Почему сорокалетних-то? - удивился он.
- Да ни почему, - усмехнувшись, махнул рукой Федорин, - просто демократам авиация не нужна. Из Царь-пушки палить будут.
Все рассмеялись. Из кабинета командира выглянул начальник строевого отделения майор Насонов и пригласил всех войти.
В кабинете, кроме командира, полковника Минакова, находился подполковник  Горчишников, бывший полковой замполит, который после знаменитого указа об упрощении политорганов армии числился заместителем командира по воспитательной части. Этому  воспитателю Малов не доверил бы воспитывать и коров. Как он ни пытался,  не мог представить его на месте политрука с памятного кинокадра, поднимающего бойцов в атаку. После развала и распада Союза Горчишников выглядел растерянным, в нем не чувствовалось былой уверенности, за которой стояла незримая сила партии.  В принципе, - встретившись с ним взглядом, подумал Андрей, -  такие, как он, всегда плыли по течению, а течение исчезло, вот они и крутятся на одном месте без всякого смысла, не зная, куда плыть. Сейчас Горчишников напоминал ему дворнягу, готовую лизать каждую руку, которая ее погладит. Дворнягу, забывшую, когда надо вовремя гавкнуть, но еще имеющую право поскулить.
Хозяин кабинета, стоявший у окна, предложил всем вошедшим присаживаться. Рассевшись за длинный стол, офицеры выжидающе затихли. Командир, подойдя к столу,  взял из папки какую-то бумагу, взглянул на собравшихся и сухо произнес:
- Товарищи офицеры, пришел приказ командующего, гласящий о том, что всех, кому исполнилось сорок лет, уволить в запас.         
Воцарившееся молчание означало, что всем все предельно ясно. Но на отрешённых лицах некоторых офицеров Малов уловил тень вопроса: "Куда же теперь?.." Малова это известие озадачило не сильно. «Голова есть,  руки тоже, - подумал он, - прокормлюсь». 
- Мы тут собрали всех, кто подпадает под данную категорию, - продолжил командир, - может, у кого будут какие-то вопросы, просьбы?         
Двое подняли руки, и по очереди представившись, встали. У офицеров был не решён квартирный вопрос. Выслушав их, командир, стоя, что-то пометил в блокноте и задумчиво протянул:   
-  Будем думать.
Отложив в сторону  блокнот и ручку, он на какое-то мгновение застыл и улыбнулся…
По своим соображениям в разведку с Минаковым Малов не пошел бы. «Да к тому же,- ухмыльнулся про себя Андрей, -  такие сами в разведку не ходят, а чаще посылают других».
За свои двадцать четыре года, отданных армии, он повидал многое и людей  встречал разных. В его памяти остались лица первого командира - старшины Варавина, полковника-фронтовика Долгушева, майора Довгаля. По этим людям Малов выверял свои жизненные ориентиры. Но кто-то из классиков заметил, что «Вся жизнь - театр, а люди в нем – актеры». «Если это так, - снисходительно считал Андрей, - то кто-то в нём должен играть и отрицательных героев». 
Сейчас Минаков напоминал ему хитрого и изворотливого хомяка, довольного жизнью, замершего у своей норки.
- Ну, если вопросов нет, - помолчав, продолжил полковник, - то у нас к вам есть просьба, - он присел за стол и снизошёл до окружающих: "Так, мужики,  из отдела кадров соединения поступило встречное предложение. Одним словом, - пояснил он, - есть возможность на полгода поехать в Польшу. Части оттуда в этом году будут выводиться. Все же полгода - срок. А увольняться вам все равно откуда. Там, глядишь, что-то может и изменится.            
Командир хотел ещё что-то сказать, но, видимо, передумал. Малова не удивила эта недосказанность. Анализируя информацию, он понял, что отделу кадров надо перетянуть своих людишек в эту часть, а штаты все заполнены.  Сейчас такие дела просто так не делаются, - шёл Андрей в своих размышлениях дальше, - те, кого хотели или наметили на их места, возможно, дали на «лапу», ведь не хочется ехать в «тартарары», к новым местам дислокации, почитай  - в лес, да голое поле. Западная группа войск не была готова к выводу в Россию, а после заграничных удобств, ох, как тяжело от них отвыкать! При опасности люди, - подумал он, - ведут себя по разному, и то, что заложила в них природа, всегда берет верх: сильный - бьется, хитрый - хитрит, а слабого обычно съедают. Какая выгода от этого была командиру, Малов гадать не стал, но чувствовал, что была, иначе Минаков не стал бы так расшаркиваться. 
- Кто согласен на перевод, надо срочно подать данные Николаю Николаевичу, - кивнул командир в сторону начстроя.   -  Подумайте.   
«Что думать? - хмыкнул про себя Малов, - «трясти надо».
В «кадрах» ходы просчитали верно: человек, которому осталось служить до минимальной пенсии считанные месяцы, готов цепляться и за соломинку. А тут подставили целую веточку. Лично Малову терять было нечего. «Повезёт, - думал он, - в Польше к старому месту службы возвращусь, с друзьями встречусь. Да и время пролетит быстро. Конечно, - резонно отметил он, -  все зависит от случая: в какую часть попадешь, и когда ее соберутся выводить». Сейчас строить планы Андрею было трудно. «На месте разберёмся, - поддёрнул он себя, - так что, Малов, едем!»
Андрей вышел из штаба. Февральское холодное солнце стояло уже высоко. Какое-то время он задумчиво глядел вдаль, где на горизонте появилась гряда перистых облаков.  Мысли о предстоящей поездке не отпускали от себя.
«И так, - анализировал Андрей ещё раз своё решение, - квартира приватизирована, жить при увольнении в запас есть где. Одна загвоздка – Лена. У нее в июне «госы». Если захочет, после экзаменов сделаю ей вызов через знакомых поляков. Пусть посмотрит девочка, как люди живут. Когда ей еще представится такая возможность?»
С таким раскладом мыслей он направился в сторону стоянки...   


ГЛАВА  5
          
Первым, кого капитан Малов встретил в отрядном домике, был командир отряда подполковник Чайка.
-  Малов, ты  что не переодет? - завидев его, удивился он, - где пропадаешь? - хмурясь, зачастил подполковник, - тут меня уже задёргали:  где да где Малов? Инженер полка тебя ищет.   
- Не шуми, Михалыч, в твои годы это вредно, - улыбнулся Андрей, - я был у командира.       
Командир отряда не обижался и не делал стойку, когда к нему обращались по неуставному. Ему было сорок восемь лет, но выглядел он старше. Выражение его лица сейчас смахивало на морду охотничьей таксы, вечно что-то нюхающей и ищущей. Да и по натуре он был  весь в делах или вечной погоне за кем-нибудь или чем-нибудь. Из-за плохого планирования у него всегда появлялись к вечеру какие-то дела. 
Если в это время возле домика, где проходило построение личного состава, не стоял отрядный "Урал", то с уверенностью на девяносто процентов можно было сказать, что на нем куда-то уехал командир отряда. «Понятное дело, - рассуждал Малов, - Чайка - старый служака, а такой  лучше перестрахуется, чем что-то упустит».
Жизненный путь у командира отряда действительно был большой и звучал на плоском военном юморе примерно так: «От сперматозоида до подполковника ВВС». Но была в этом и своя сермяжная правда: свои звёзды Чайка заработал честно, что без «толкача»  было делом трудным. 
-  Да, Малов, - спохватившись,  озадачил Чайка, - заступишь с четверга на пятницу дежурным по караулам, - и поторопил, -  давай переодевайся и дуй на сорок девятый, - там инженеры полка производят осмотр самолёта.    
Когда Андрей подошёл к самолету, на нем уже во всю кипела работа. От двигателей машин и агрегатов стоял рабочий гул, напоминающий шум растревоженного улья. Техники и механики «шли» по своим маршрутам. Каждый сейчас выполнял то, что ему предписывал регламент. За своего подчинённого, прапорщика Валентина Кузнецова, механика этого расчета, Малов был спокоен. Тот хорошо знал свое дело. Действительно, расторопный Кузнецов уже подсоединил "ГАЗ-66" к бортовым агрегатам. Подойдя к машине, Малов заметил, что в кунге машины прапорщик вместе с инженером полка возится с аппаратурой. Поднявшись по лесенке к ним, Андрей поздоровался. Механик, словно в чём-то заранее оправдываясь, хмуро взглянул на него и молча уступил место возле пульта.
 -  Так, товарищ капитан, - официально начал майор Скольчинский, которого совсем недавно утвердили на должность инженера полка по радио.
Малов, не скрывая своего удивления, насмешливо посмотрел на него. В воловьих глазах инженера мелькнуло раздражение.  «Вот оно что! - понял Андрей, - он давал ему понять:  кто здесь начальник».
- Почему Вы не обучили работать с проверочной аппаратурой свой личный состав? - отведя глаза, сгустил голос Скольчинский.
- Почему - не обучил? - удивленно воззрился на него Малов, подумав, что прапорщик  при работе с КПА даст фору инженеру. - Да он, - миролюбиво, добавил Андрей, - знает КПА  как священник "Отче наш".
- Но если Вы считаете, что Ваш подчиненный все знает и правильно соблюдает пункты технологии, проверим Вас, - загрустил инженер, - покажите, как Вы работаете с контрольным прибором.
"Большая бандура"  КП,  покрашенная муаровой серой краской, которую, по мнению Малова, можно было бы сделать раза в три меньше, воспринималась им неоднозначно.  С одной стороны, не смотря на свои габариты, прибор позволял с дотошностью доктора определить отказ системы до узла или детали.  «Но в боевой обстановке вряд ли на это будет время, - не раз думал капитан, - при скоротечности боевых действий, при прохождении ПВО противника, если один из десяти самолетов уцелеет - будет хорошо».
Андрей включил прибор и, дав ему прогреться, не дожидаясь показания мощности излучения, стал проверять исправность системы. Его пальцы, уверенно бегая по клавиатуре, набирали коды и посылали команды. Подмигнув последний раз трафаретами, прибор   выдал искомое.
- Система в норме, - развернувшись к инженеру, доложил он.
- Вот и Вы, товарищ капитан, не умеете пользоваться прибором, - будто чему-то радуясь, заявил тот.
-   Почему не умею? - опешил Малов.
- Да потому, что работать надо по технологии. Вы пропускаете один из пунктов проверки, не измеряя мощность.
-   Да мне она и не нужна, - усмехнулся Андрей, - главное, чтобы система работала. Мощность - это дело  регламента.
- Все равно Вы должны обращать внимание на этот пункт, - не согласился Скольчинский, - да и с подчиненными Вы, капитан, Малов, развели панибратство.
«Э-э-э, братан, как тебя заносит! - с иронией подумал Андрей, - ну-ка, Валентин, оставь нас одних, - обратился он к прапорщику Кузнецову.
- Вот и опять у Вас, Малов – «Валентин!» Не подразделение, а колхоз какой-то, -  победно ухмыльнулся инженер.
Скольчинский был давним приятелем Малова. Среди друзей по училищу некоторые уже дослужились до полковников. Малов же зачислил себя в категорию вечных капитанов, каких в армии было тысячи, на которых она и держалась. В начале службы на карьере сказалось то, что он не был членом партии. По складу его характера ему не хотелось вступать в её ряды наравне с проходимцами. «Партия, партия - где твои миллионы?!» - перефразируя изречение древних, иногда размышлял он. В академию Малов не попал - слишком много было желающих, а на полк приходило всего одна-две разнарядки. В гражданский вуз по специальности поступать не захотел, а изучать гуманитарные науки его не отпустили. И всё же, Андрей не чувствовал себя обойденным, понимая, что его  знакомые по училищу шли своими путями: ученого, купца, политика. Их путь не стал путем воина…   
 После того как за прапорщиком закрылась дверь кунга, Малов обратился к инженеру:
-  Саш, ты чего?
- А ничего! - стараясь не глядеть на Андрея, раздражённо оборвал инженер. - Вы, товарищ капитан, распускаете личный состав, все у Вас тут Васи да Вани, а между прочим, у военнослужащих должна быть субординация.
Скольчинского Андрей знал с училища. Служили они в одной роте и даже боролись  вместе, правда, тот был в команде "вольников". «Жизнь - штука интересная,  особенно в армии, - взглянув на приятеля, подумал он, - тогда я был у него начальником». Сейчас в инженере ему угадывались черты разъярённого быка. «Придётся быть тореадором по неволе», - мысленно усмехнулся он.
-  Если ты такой грамотный, а я в чем-то не прав, - остановил Андрей приятеля, - надо ли меня распекать при моем подчиненном?
Тот молча поглядел на Малова, и только сейчас Андрей вспомнил, что инженгер не был у командира, а ведь они с ним с одного года. «Видимо, - решил он, - спас Сашку от сокращения "поплавок" - значок высших военных учебных заведений, символ «верхнего заушного» образования Рижского ШМАСа,  как  в шутку называли училище в Риге.
- Ладно, Саш, может быть, я и не прав, - помолчав, согласился Андрей, - и даже виноват, что не заставляю подчиненных работать в полном объеме по технологии. Но ты сам был и начальником группы, и инженером в отряде - должен понимать, что  людей в расчетах не хватает - это раз. Во-вторых, те пункты, которые мы пропустили, на безопасность полетов  нисколько не влияют. В-третьих, Кузнецов по квалификации "мастер", - это тоже о чем-то говорит. Я в этом лично убедился, когда с ним этот прибор неделю назад перетряхивал. И последнее: не такая уж большая разница между нами и им. Если что - умирать-то нам придется вместе. Земле - ей  все едино: «аппатиты, иль навоз», - попробывал перевести всё в шутку Малов,  - а панибратство, - как ты сказал, - можно по-разному понимать.
Взглянув на приятеля, он только сейчас заметил, что Сашка побледнел.
-  Капитан Малов, Вам никто не давал права так трактовать технологию.
Слушая изменившийся голос Скольчинского, Андрей понял, что задел того намёком, что он «из тех же ворот, откуда и весь народ». «Ну далась ему эта технология! - в сердцах подумал Малов, - некоторые пункты давно пора отменить. Но для этого надо разворошить весь муравейник снизу доверху. И кто там, из сидящих наверху, захочет показать себя глупее других? Да им легче какую-нибудь "указивку" вниз спихнуть - показать, что они работают».
До сегодняшнего дня он не мог подумать, что Сашка  из той сволочной породы  людей, для которых: «я - начальник, ты – дурак» и наоборот. Что этот принцип  - его жизненное кредо.   
- В общем, так, капитан Малов, - подытожил Сашка  разговор, - объявляю Вам строгий выговор, - он запнулся, ища формулировку.
«Ну-ну, давай!» - усмехнувшись, подумал Малов. Он не любил вольную борьбу, которой занимался Скольчинский: уж больно часто в ней роняли  на голову. Видно, только сейчас на приятеле сказались те падения. Устав Сашка не знает: о наказании он может только ходатайствовать перед  командиром полка».
Наконец  инженера прорвало:
- Объявляю Вам выговор за плохое обучение личного состава и плохое знание техники.
Всё это уже начинало Малова заводить.
- Слушай, майор, - тихо ярясь, произнёс он, - во-первых, почитай дисциплинарный устав и свои права. Во-вторых, если ты ставишь вопрос так, то я напишу рапорт на имя командира полка, где укажу, что не могу качественно готовить технику в связи с тем, что у меня нет людей, а тебе я об этом уже говорил, но мер ты никаких не принял. Командиру главное - боевая готовность. Бумерангом ударит и в тебя упрется. До утра вместе будем сидеть на стоянке. Вот и посмотрим, кто из нас лучше знает технику. Я уж молчу про осциллограф, который ты взял у меня в другой отряд для проверки техники с представителем завода. Тебе в Рижском ШМАСе забыли сказать, что в таких приборах есть переключатель напряжения. Ты тогда мне его привез и сказал, что он не исправен, мол «из него дым пошел». А я потом полдня мудохался из-за твоей забывчивости с блоком питания. Все для того, чтобы покрыть твою дурь и не показывать тому же прапорщику Кузнецову, что наш инженер дал маху. А твой выговор, - отключая аппаратуру и не глядя на инженера, обронил Андрей, - положи на плоскость. Буду уходить, обязательно возьму.
Остывая от разговора со Скольчинским, Малов какое-то время в задумчивости просидел в кунге. Ему было грустно и тошно. Он потерял друга.


ГЛАВА  6

На обеде в столовой Малова разыскал начальник строевого отдела - майор Насонов собственной персоной. Похож майор был на сову из мультфильма, сову умную и благопристойную, с постоянно удивленным выражением лица. В его повадках было что-то хищное, но больше всего в нем Малова раздражала наглость с претензией жать там, где не посеял ни одного зерна.
Отношения с начстроем у Малова были  довольно прохладные. Когда он прибыл в этот полк для дальнейшего прохождения службы, между ними произошёл небольшой инцидент. Насонов при знакомстве намекнул, что Малов должен ему «проставиться». Но Андрей, как говорилось на армейском жаргоне, «обрубил хвост». Он не чувствовал себя перед ним должником, о чем тогда и сказал. Интуиция подводила Малова редко, если он подчинялся ее первому зову, а не перебирал варианты. Вот и тогда он сразу понял: Насонов - талантливый алкоголик. А к алкашам у Малова было свое отношение. Как-то раз, разоткровенничавшись с Андреем, отец сказал: «Сынок, никогда не верь алкашам. Всегда и подведут и предадут».
 В свою бытность Малов встречал людей, которых выпитое делало людьми более умными и красноречивыми, чем они были до этого. Но такие просветления являлись редкостью - обычно все усугублялось в худшую сторону. Человека ограниченного и туповатого выпитое возводило в степень «дерева», напористого по жизни - делало агрессивным, умного отупляло и тянуло в сон.   
В отношениях с людьми у Малова было, как в радиотехнике: то ли есть контакт, то ли его нет. Если ему не нравился человек с первого взгляда, он с ним и не пытался сблизиться.
Насонов заговорчески отвёл его в сторону и подмигнул:
- Малов, что ты там со Скальчинским не поделил? Прибегает, как ужаленный! «Дай, - говорит, - карточку Малова, я ему взыскание вкатаю». А я ему так мол и так, документы отправлены, готовим его на замену. Он, когда услышал это, чуть не упал. Спрашивает: «Как ему замену отбить? Я говорю: "Иди к командиру". К командиру он пойти побоялся. Так что - с тебя "пузырь".
Андрей взглянул на начстроя и устало произнёс:
-  Подъезжай, Николаич…
Как бы Малов не уставал и не промерзал на стоянке, он старался не допускать «добровольного сумасшествия», поняв истину, что каким бы ты здоровым  и сильным не был, «зеленый змий» все равно собьёт с ног.
«Почему пьют? - не раз задавал себе вопрос Андрей. - Поди, разберись! Может, с тоски, что жизнь стала непонятной?»
Офицерский состав не был уверен в завтрашнем дне: исчезли идеалы, к которым стремились, и вера, с которой было надежно жить. Армия перестала заниматься своим делом из-за отсутствия ресурсов и денежных средств. Военнослужащие месяцами не получали зарплату. Из-за неустроенности распадались семьи, были отмечены случаи самоубийства.
Никогда бездействие армии не доводило ее до добра. Картина пьющих офицеров уже никого не удивляла. Блестящее офицерство потускнело. За годы перестройки  над армией не глумился и не изгалялся только ленивый. Доходило до того, что защитникам Отечества небезопасно было появляться на улице в форме. При таком  положении вещей разрушали все, что прежде считалось святым – даже старались вычеркнуть из памяти народа великий праздник Победы!
Малов понимал, что пришедшие к власти "демократы" ни перед чем не остановятся в своей разрушительной тенденции из-за боязни перед армией, которая еще жила традициями «непобедимой и легендарной». «Доморощенные стратеги, - думал он, - разрушив эту, будут стараться создать армию по варианту наемной. Платить такой армии будут хорошо, а в случае чего за ней и от "внутреннего врага" можно будет укрыться».
За последнее время в армии происходило расслоение: высший командный состав занимался обустройством своих дел, а основной состав военнослужащих был предоставлен сам себе.
Технического спирта, используемого для промывки разъёмов и охлаждения блоков, в полку пока хватало. Все об этом прекрасно знали. В этом случае, как нельзя лучше, подходил лозунг: «Экономика должна быть экономной". Так и экономили: с самолета по капле - пьющему пол-литра. Пили многие, особенно зимой, после полетов.  Промерзшие техники и механики, выпив для согрева грамм по пятьдесят, оттаивали и делались другими людьми. Для некоторых это становилось привычкой и человек незаметно опускался. С этим пытались бороться судами чести, но помогало это редко, и человека по дискредитации увольняли из армии.
Судьбы у таких людей были разными. Одного из них, бывшего старшего лейтенанта Манина, Малов случайно встретил  в милиции, куда приехал ставить на учет свою машину.      
Ожидая, пока оформят документы, он сидел в приемной, когда в комнату вошла  женщина в форме майора милиции. Она попросила Малова и еще двух мужчин, находившихся в приемной, помочь следствию. Это было простое опознание. К ним троим, подсадили Манина. Неисповедимы пути Господни! Нелегко было узнать в лысоватом, обрюзгшем, небритом мужчине офицера, которого он знал когда-то. Женщина, которую он обворовал, указала на него.
В прошлом с Маниным был еще один случая из той серии, когда «везет дуракам и пьяницам». Стоял июль - жаркий и дождливый одновременно. После ночного дождя парившая бетонка отливала сединой. Полеты были с утра. Часа в три дня техники уже закончили послеполетную подготовку. Перед построением Манин, не учитывая температурного коэффициента, принял дозу спирта. После построения надо было спускаться со ступенек  с высоты около двух метров. И тут Шура, как его еще звали, споткнулся о чью-то ногу и, минуя ступеньки, полетел вниз, прямо в лужу от ночного дождя. Все остолбенели - кругом бетон! Для нормального человека – смерть. Но у Шуры от удара головой о бетон даже шишка не вскочила. То ли полсантиметра воды смягчили удар, то ли действительно произошло чудо. Манин, ударившись, только крякнул, а окружающих обдало "волной" из лужи. Когда его выгружали у дома из тягача, развозившего техников, выгружали у дома, где он жил, у какой-то женщины, видевшей эту картину, непроизвольно вырвалось: "Ой, господи, как ему плохо!" В ответ не ее слова кто-то из сидящих в кузове мудро заметил: "Ошибаетесь, мадам, ему сейчас очень хорошо".
Вообще в авиации с юмором было всё в порядке. На этот счет кто-то из старых авиаторов метко заметил: "Ушел бы из авиации, но люблю цирк".
…Начальника строевого отдела Малову ждать пришлось недолго. После обеда он подкатил к отрядному домику на командирском газике. В сейфе у Андрея стояла десятилитровая канистра, откуда он налил ему солдатскую фляжку. Фляжка была раздутой для большей вместимости – это был результат деятельности местных умельцев.
- Ты, Николаевич, мёртвого уговоришь, - отдавая потяжелевшую фляжку, улыбнулся Малов.  -  Если что - я тебе ничего не давал.
- Ну, что ты, дети мы что ли? - покосившись на канистру,  как-то угрюмо произнёс Насонов.
Перехватив его взгляд, Малов усмехнулся: понять начстроя было можно: он не мог простить себе то, что взял одну фляжку. Ставя канистру в сейф, Андрей многозначительно произнес:
 - Наша беда, Николаевич, в том, что всю её не выпьешь...
Мысленно прокрутив  сложившуюся ситуацию, Малов, глядя вслед шедшему к машине Насонову,  подумал: «Да, цирка здесь, действительно, хватает, и клоунов  - тоже»
…Для него этот цирк начался с военного училища, где Андрей был старшиной одной из учебных рот. Первое представление случилось на вечерней прогулке. Его рота, чеканя шаг под песню, двигалась вдоль центрального корпуса. Вечер выдался тихим, и только,  вплетая в его тишину ритм, пели курсанты. Он и сейчас помнил припев той песни: "Ордена Ленина, Краснознаменное, имени Дзержинского училище мое..." На углу у штаба Малов заметил начальника политотдела полковника Мишина. Это был старый седой полковник, начавший свой путь с кремлевских курсантов. За "дедушкой Мишиным", как его, любя, меж собой называли курсанты, водилась одна привычка: он  любил здороваться со всеми ротами, когда прогуливался вечером. Малов, как полагалось, подал команду: "Рота, смирно! Равнение - направо!" И рота поплыла в едином порыве и ожидании момента,  когда полковник начнет здороваться. Приветствовал Мишин не по-уставному, как положено: "Здравствуйте, товарищи курсанты!", а по-домашнему: "Здравствуйте, сынки!"
Голос у него был командирский - звучный, но честь он уже отдавал, как в свое время салютовали пионеры. Обычно рота делала два шага и на третий дружно рычала: "Здрав-жел-тов-полк!". Все это произносилось громко и молодцевато. Но в этот вечер произошло неожиданное: после подачи команды Маловым, когда полковник уже сказал свое обычное "Здорово, сынки!", из середины строя, в четком ритме строевого шага, кто-то так же звучно, как это сделал старый офицер, отчетливо произнес: "Здорово, отец!". Это было настолько неожиданно, что описать дальнейшее очень трудно. В буквальном смысле слова, рота упала и поползла, содрогаясь от гомерического хохота. Старый полковник отнесся к этому случаю лояльно. Возможно, старик видел в них свою молодость… Долго, но безрезультатно искали шутника.
После этого случая начальник политотдела перестал по вечерам прогуливаться возле штаба.


ГЛАВА  7

В среду, после службы, часов в шесть вечера, быстро переодевшись, Малов  катил по городу в направлении спортзала. Дорога раскисла. На ней местами еще лежал серый жухлый лед. Снег сошел за один день. Близость моря делала погоду непредсказуемой, меняющейся в день по несколько раз.
В зале ещё шли занятия дневной группы. Тренировал эту группу приятель и ученик Андрея  Игорь Лаврин, который при необходимости иногда подменял его. В общении Игорь был притягательно прост. С Маловым, почитая того за сенсея, он вёл себя с подчёркнутым уважением.
Переодевшись в кимоно, Андрей прошёл в зал. Имея черный пояс, означавший мастерскую степень, Малов носил черное кимоно с белым поясом, символизирующим начало пути. Имея многолетний опыт и знания, он сейчас не придавал большого значения символике. По молодости Андрей еще допускал слабость похвастаться своими достижениями, что иногда приводило к курьёзным ситуациям.  Как-то строили они своими силами  учебную базу части. Было много обрезков реек. Перед окончанием рабочего дня, на виду у столпившихся офицеров и прапорщиков, Малов, сложив три планки вместе, переломил их ребром ладони. Был среди них широкоплечий, ладный детина, прапорщик Хомик. Он вслед за Андреем попытался повторить трюк: размахнувшись, ударил по планкам. Лицо его моментально побледнело, а кисть безжизненно повисла. С тех пор Малов не рисковал показывать для непосвящённых фокусы, связанные с человеческими возможностями. Сейчас он отчетливо понимал, что все вершины в каратэ или других видах спорта - вершины мнимые. Завтра всегда можно сделать лучше то, что сегодня ты делаешь на грани возможного. Поэтому белый пояс для него был философской категорией и путём к размышлению. Ведь на чистый лист всегда можно написать что-то новое...
Закончив занятия, Игорь подошёл к Малову. Переговорив о житейских мелочах, стали прощаться.
-  Андрей, до пятницы, - протягивая руку, произнёс Игорь.
- Подожди, я и забыл, - остановил его Малов, - в пятницу я могу задержаться в наряде. Если что - подменишь.
В зал уже начали входить ученики Андрея.
Ребята в его группе подобрались хорошие, работящие. По  мнению Малова, лучше было заниматься с четырьмя фанатами, чем с двадцатью вольными слушателями, которых надо постоянно подгонять. Он считал, что  тренер должен быть искрой, а ученик - факелом.  Каратэ, - убедился Андрей, - это, прежде всего работа, где результаты пропорциональны пролитому на тренировках поту.
«Кто я им - этим мальчишкам и девчонкам, заставляющий блуждать в потемках человеческих возможностей? – подумал Малов, - иногда указывающий правильную дорогу, а иногда, напротив - оставляющий их на распутье, позволяющий найти эту дорогу самим, помочь сделать выбор  или, в крайнем случае, оставить при сомнении, порождая этим мысль».
Андрей Малов не стремился быть поводырем на дороге познания, ибо не рабов ищут на этом пути, а друзей.
Приглядываясь к ребятам, он пытался угадать, что привело их сюда: жажда силы и власти над людьми или вечно волнующий путь познания человеческих возможностей, тянущийся путеводной нитью из прошлого в будущее? Иногда задумывался - не станет ли его слово мертвым? Зажжется ли в душах ребят огонь, при помощи которого они смогут отличить добро от зла? Он не пытался стянуть их сознание рамками предрассудков. Ведь самые сильные побуждения нашей души прорастают из понимания природы вещей.
В одной из священных буддийских книг написано, что перед человеком открыты пять путей познания. «Открыто-то, открыто, - не раз думал Малов, - да только знать путь и идти по нему - разные вещи».
Своим он считал путь воина,  выбираемый людьми, сильными духом.
После летнего развала Союза, которому не была свойственна "хорошая религия, придуманная индусами", а предпочитался один путь для всех - к светлому будущему, на страну опустилась завеса неопределенности. И грезилось Андрею: стоит он, подобно витязю со знаменитой картины, в раздумье у дорожного камня, а душевного просветленья нет.  И, где он - этот его путь в диком поле демократии, поди, угадай!

Среди вошедших он заметил Лену. Стройная, длинноногая, в сиреневом кимоно с узенькой ленточкой, перехватывающей лоб и волнистые волосы, с нежным овалом лица и темно-карими глазами, она испытывающе взглянула на него. Они, незаметно для других, кивнули друг другу и улыбнулись.
Сейчас своим выражением лица Лена была похожа на свою мать в тот памятный для Малова вечер…
Людмила Сергеевна, терапевт районной больницы, была всего на год старше Андрея. Привлекательная женщина выглядела моложе своих лет, и Андрей при первом знакомстве принял ее за старшую сестру Лены. Его отношения с матерью Лены выглядели странно и сложились не сразу. При первой встрече она явно дала понять, что он Лене не пара. Малов понимал, что каждая мать хочет счастья своему ребёнку. «А тут, - ставил он себя на её место, - связалась с сорокалетним мужиком, от которого неизвестно, чего ожидать».  Но, по всей видимости, между женщинами состоялся разговор. И, когда он позже случайно встретился с Людмилой Сергеевной на улице, она первой окликнула его. Андрей был в военной форме и женщина, разглядывая его, словно видела впервые, с некоторой претензией на оригинальность, поинтересовалась: «А Лена Вам не говорила, что Вы похожи на римского легионера?» Перебросившись незначительными фразами, он был удивлен, когда услышал из ее уст: «Что-то Вы, милый Андрей, давно не были у нас?» Это - «милый» резануло слух. Вроде - пустое слово, а было больно слышать его от чужой женщины. Подумал, что совсем забегался он за последнее время, давно не слышал таких слов от женщин, да и сам никому их не говорил. Повеяло курсантскими пагонами, ранней весной и почему-то вспомнилась Ольга… Он отгонял от себя  воспоминания о ней, но они теплились где-то в дальнем уголке его души, и всегда находился повод и причина, чтобы они всплывали, вот – как сейчас…
В тот же вечер Андрей исправил свою «оплошность». Купив бутылку «Белого аиста», - лучшее, что было на витрине, - и коробку конфет, Малов отправился в гости. Молдавский коньяк сделал свое «подлое» дело: к середине вечера он был уже чуть ли не родным для обеих женщин. Андрей даже выехал за колею комплимента, когда сказал за столом, в присутствии обеих дам, что Людмила Сергеевна  такая красивая - влюбиться можно. На что мать, как ему показалось, победно взглянув на дочь, заулыбалась, а он под столом получил от Лены хороший пинок. Сейчас женщины казались Андрею похожими на кошек: каждая старалась по-своему привлечь его внимание к себе, надеясь на взаимность. Позже, прокручивая события этого вечера в голове, Малов понял, что за столом не было ни матери, ни дочери, а были две одинокие женщины. Жили они одни. Старик, как называла отца Лена, нашел свое счастье на стороне. Каждая из них была одинока по-своему, и скрытая конкуренция между ними была естественным явлением.
В тот вечер, наговорившись и насмеявшись, они решили устроить танцы. Странные это были танцы: две дамы и один кавалер. Андрей танцевал с Леной какой-то медленный танец, когда Люда, - к тому времени он уже называл мать по имени, - вышла на кухню. Малов  решил позлить свою подружку, шепнув на ушко с пьяной развязностью:
- А мама у тебя ничего…   
- Что же ты теряешься? - отстранилась от него Лена.
- Да потому, что у меня есть ты, - притягивая ее к себе, рассмеялся Андрей.
- Что, молодая лучше? - съязвила она.
- Да как тебе сказать? - дурачился он, - у такого возраста есть свои прелести и преимущества.
- Это, какие же? - удивилась Лена.
- Ну, хотя бы то… - он сделал паузу, - что учить ничему не надо.   
- Тоже мне, учеба! – ухмыльнулась она.
 Когда с кухни вернулась мать, Лена  безжалостно отомстила ему.   
- Мам, потанцуй с Андреем, я вас ненадолго оставлю, - сказала она, выходя из комнаты, и погасила свет, - а это - чтобы вы не стеснялись.      
Выпили они немного, но выпитое попало на благодатную почву. Танцуя с хозяйкой, Андрей чувствовал, как его медленно заполняет оглушительная лёгкость… Куда-то звала тихая музыка… Интим был полный и женщина, словно тая в его объятиях, становилась  мягкой и податливой. Малов танцевал, а ему казалось, что сейчас эта маленькая негодница, Ленка, наблюдая за ними через щелку, смеется. Время шло, но ее все не было… Танцуя, Людмила еле слышно подпевала звучащей мелодии. У обоих женщин были красивые фигуры, с той лишь разницей, что дочь представляла блистающую юность, а мать - обольстительную зрелость. То ли сказалось выпитое, то ли обстановка располагала, но  чувствуя, как в нём просыпается волна желания, Андрей, забывшись на какое-то мгновение, сильнее прижал к себе партнёршу. Эмоции и страсти - вещи сильные и плохо, когда только они управляют человеком. Его рука, лежащая на талии, опустилась чуть ниже, но и этого было достаточно, чтобы женщина прильнула к нему всем телом. Ее высокие бедра начали ласкать его ногу. Признаться, Малов давно не испытывал такого желания, какое испытал в тот момент. Исходившая от нее волна передалась ему, но… вспыхнул свет, и появилась Лена.
- Танцуете? – ехидно спросила она, как бы не замечая их раскрасневшихся лиц, и победно улыбнулась.   
Ох, уж эти женщины!.. Весь вечер потом Андрей ощущал на себе многообещающие взгляды Людмилы Сергеевны, но это - уже «проехали». Так получилось, что дочь он узнал раньше матери. В газетах Малову иногда встречались объявления о создании так называемых шведских семей, но он это не приветствовал. У него были старые взгляды на проблемы семьи и брака. 
…Сейчас, через пространство зала, ему нравилось глядеть на Лену. Андрею казалось, что ее капризно-изогнутые губы шепчут, как тогда в подъезде: "Я люблю тебя", а карие глаза излучают: "Ты самый-самый!.." В такие минуты у него все замирало, а сердце отстукивало нежный ритм. 
Случилось так, что Малов  стал для нее первым мужчиной. Однажды, когда они лежали, уставшие от ласк, он предложил ей руку и сердце. Привстав на локтях, Лена посмотрела на него и улыбнулась: "Я еще молода и мне хочется побыть свободной".  Андрея царапнула легкость, с которой она это произнесла. Он нахмурился и Лена почувствовала его состояние. Обвив его шею руками, она заглянула ему в глаза: "Разве тебе со мной так плохо?" Выдержав её взгляд, он не ответил, что в ее возрасте еще можно побеситься, а для него их отношения уже требуют какой-то определенности.
…После занятий Лена ждала его у машины, и они поехали к нему. Она весело и непринужденно рассказывала, как там, у бабушки к ней приставали два парня, и с каким трудом она отделалась от них.  Конечно, она больше приукрашивала, но он улыбался и делал вид, что верит ей. 
- Противный, ты меня совсем не ревнуешь! - сказала она, заметив его улыбку, - вот, сейчас приедем, и я тебя заставлю доказать, что ты меня любишь! 
Притормозив, он обнял ее и поцеловал. Она замерла… После занятий Лена вся была какао-то просветленная и счастливая.
…К часу ночи он отвоз ее домой. У подъезда они попрощались, и Андрей предупредил Лену, что завтра заступает в наряд, и они смогут встретиться только в пятницу или в субботу. Прижавшись к нему, она с капризным кокетством попросила:    
- Нет, Андрюш, встретимся в пятницу. Звонила Наташка, приглашала нас в гости.
Наташка - ее замужняя подруга. Они уже несколько раз были у них в гостях. Мужу Натальи было лет двадцать восемь, мужик он был компанейский. Как-то раз, возвращаясь после очередного посещения их семьи, Лена, задумчиво улыбаясь, обронила:
-  Женька у Натальи просто лапушка. Она, наверное, счастливая.
Андрей никогда не думал, что будет ее ревновать. Но, верно, сказывался возраст. Этот ее пассаж кольнул его, и он иронически заметил:
- Так уж и лапушка! Для меня не будет сенсацией, если этот лапушка при первом удобном случае наставит рога своей благоверной.
- Даже так?! – удивленно подняв брови, засмеялось Лена, - просто ты, дурашка, ревнуешь меня к нему.
- Не ревную, а предупреждаю, - Андрей взял ее на руки и шутливо пригрозил, - добьешься, поступлю с тобой, как Стенька Разин с персиянкой!


ГЛАВА  8


В четверг, к четырём часам дня Малов пришёл в автопарк, где перед тем, как заступить в наряд, он должен был получить машину. В дежурке автопарка, небольшом домике, служащим КПП, находилось двое водителей и старый прапорщик с усталым от тягот службы лицом. Повертев в руках предписание, он, не оборачиваясь, буркнул одному из бойцов: "Давай, Митя, подгоняй машину, дежурный пришёл". Вскоре к воротам КПП, громко  "чихая", подкатил, кажущийся неповоротливым, старый "Урал", кузов которого был обтянут брезентовым тентом.
- Извини, капитан, - поймав недоумённый взгляд Малова, развёл руками прапорщик, -других машин нет.
- Поехали, - с интонацией первого космонавта произнес Малов, забравшись в  кабину, панели которой были расписаны, словно стены Рейхстага, рулившими в ней "дембелями", - только здорово не газуй!
Алексею надо было заехать в часть за помощником и тремя бойцами, которые будут дневалить по комендатуре. У дежурного по части его уже ждал помощник - молодой и веселый лейтенант, каким он сам был когда-то.
- Здравия желаю, товарищ капитан! - приветливо улыбнулся он, - Вы вовремя. А то в тот раз дядя Костя сильно сердился, когда опоздали на пять минут из-за машины.
"Дядей Костей" в гарнизоне меж собой звали коменданта гарнизона майора Лепехина. Это был здоровый, краснощекий, с крупными чертами лица майор-артиллерист, по мнению Малова, похожий на носорога. Почему-то все «наземники» недолюбливали авиаторов - это у них уже вошло в некую традицию и передавалось, словно эстафета от коменданта к коменданту. То ли они считали, что в авиации служба легче, то ли были еще какие-то причины, но факт оставался фактом. Иногда, думая над этим, Малов находил, что, верна непреложная истина: "Хорошо там, где нас нет".
С комендантом у Андрея сложились особенные отношения. Познакомились они года полтора назад, когда майора Лепёхина только что назначили комендантом. В тот день Андрей заступил дежурным по караулам. Авиаторов, как и его предшественники, майор-артиллерист считая в армии "недоразумением", и начал делать Малову разнос, как только Андрей появился на территории комендатуры, стараясь всем своим видом показать, какой он грозный начальник. Убедившись, что его «душещипательная» речь на Андрея не произвела должного впечатления, он расстроился и сказал: "Служи, капитан, пока, а завтра посмотрим…"
 Малов знал о пристрастии коменданта сажать на гауптвахту авиаторов, испытывая от этого душевный подъем. "Ну что ж, - подумал Андрей - чему быть, того не миновать". Неприятно было начинать дежурство с такими мыслями, но и не такое самодурство видели… 
В то его дежурство, ближе к ночи, когда он уже собирался поехать проверять караулы, во двор комендатуры въехал комендантский газик. Сначала в дежурку влетел растрепанный и взъерошенный лейтенант Матвеев, который нес службу начальником патруля на железнодорожном вокзале. За ним следом, набычившись, ввалился комендант. Лейтенант Матвеев был техником из соседнего отряда. Он уже чувствовал себя посаженным на гауптвахту. «Ну, начинается», - подумал Андрей, усмехнувшись про себя. Комендант грузно сел за стол, бросив на него кобуру с пистолетом Матвеева.
-  Ты, понимаешь ли, капитан, - начал он, обратившись к Малову, - этот молокосос, - комендант пальцем ткнул в сторону лейтенанта Матвеев, а послал меня… - он выговорил то, что иногда пишут на заборах. - Я, капитан, в кои веки раз, понимаешь ли, решил отужинать с друзьями в ресторане. Подхожу к ресторану, а он, вместо того, чтобы службу править, с какой-то девицей прохлаждается.
Короткие, сильные пальцы коменданта забарабанили по крышке стола. Обратив на них внимание, Малов вспомнил старую книгу по физиогномике, в которой по рукам и лицу описывались характерные черты людей, которым они принадлежали. Там говорилось, что толстые короткие пальцы имели свирепые люди или принадлежали убийцам. Андрей усмехнулся своим мыслям.
- Что улыбаешься, капитан? - с обидой в голосе спросил комендант. - Что бы ты сделал на моем месте? Я, понимаешь ли, подхожу к нему и говорю: давай сюда пистолет. А он даже не удосужился поглядеть, кто это сказал. Через плечо, как плюнул в ответ: "А не пошел бы ты..."
После тирады коменданта Малов с помощником, не удержавшись, прыснули, а майор обижено засопел.
-  В камеру его - завтра разберемся! – устало приказал он.
Когда помощник повел лейтенанта Матвеева в камеру для временно задержанных, Малов остался с комендантом наедине. Лепехин, потирая руки, пробурчал:
-  Вот служба, понимаешь ли, даже выпить некогда.
Относительно людей, подобных Лепехину, самое умное для Малова было думать, что изменить его он не изменит, но облегчить свою участь при дежурстве в комендатуре сможет. Чувствуя состояние майора, в голове Малова мгновенно созрел план.
- Было бы желание, товарищ майор. Выпить всегда найти можно, - с сочувствием произнес Андрей.
- Желание сегодня, капитан, было, а видишь, как получилось… Ресторан уже закрылся, а к цыганам идти не хочу.
Все знали, что у цыган можно купить водку в любое время дня и ночи. Не зря меж собой цыгане говорили: "Никита нас снял с лошади, а Горбачев посадил на машину», имея в виду антиалкогольный указ.
Наконец, до сознания майора дошли слова Андрея. Он резко повернулся к нему и с надеждой в голосе спросил:
-  А что, у тебя есть?
-  Тут нет, - покачал головой Малов, но если надо, через десять минут будет.
Дома у него было несколько бутылок с "жидким долларом", как в авиации называли спирт.
-  Если так, даю десять минут, - улыбнулся комендант.
Через десять минут Малов с бутылкой и закуской был в комендатуре. Майор вынес из своего кабинета пару стаканов и графин с водой.
- Давай, капитан, - толкнул он один из наполненных стаканов в сторону Андрея, - за содружество родов войск.
- Да нет, товарищ майор, - немного смутился Андрей, - на службе не пью.
- Не пьешь? - то ли испытывая, то ли действительно удивляясь, спросил он. - Ну, ты, капитан, молодец! Тогда не обижайся: выпью один, я ведь сейчас не на службе. Он поднял свой стакан и выпил его, как говорят, в «один дых».
Они некоторое время поболтали о том, о сем, и комендант собрался уходить. Но, вспомнив про другой нетронутый стакан, допил и его с таким же смаком.
- Если я бутылку прихвачу с собой - ничего, капитан? - поинтересовался он.
- Что за вопрос, товарищ майор? - взглянул на него Малов, подумав, что все люди - всего лишь люди, каких бы высот они ни достигли. Открывая дверь из дежурки, комендант обернулся и, вопросительно взглянув на него, спросил:
-  Что будем с этим молокососом делать? – спросил он, имея в виду лейтенанта Матвеева.
- Ночь в камере посидит, - усмехнулся Малов - наукой будет. А завтра, с утра, на маршрут.
-  Ну, лады. Пусть служит, - миролюбиво заключил комендант.
Так Малов и познакомился с Лепехиным. Мужик он был неплохой, как Андрей понял потом, и заключил: "Врут физиогномики".
…Приехав в комендатуру, Малова пошел докладывать коменданту о своем прибытии. Увидев его, комендант добродушно улыбнулся:
- Опять авиацию прислали? Вновь пьянки и бардак в гарнизоне будут иметь место, - пошутил комендант и, пригласив Малова в кабинет, поинтересовался: «Как дела, капитае?»
- Хорошо, - уклончиво ответил Малов.
- Ну, раз хорошо, - взглянул на него майор, - то инструктировать тебя долго не буду. Нового ничего нет. Четыре караула, патрули и ВАИ. Проверять - сам знаешь когда. В общем, давай, командуй тут. Да, - поморщился Лепехин, - смотри, чтобы твои бойцы не разморозили мне отопление, проследи.
-  Так тепло же, товарищ майор! – удивился Малов.
-  Ну, смотри сам, весь спрос с тебя. Если что, звони домой, телефон знаешь.
Задав таким образом тон службе, комендант уехал. Проведя развод караулов, Малов вернулся в дежурку. Гарнизонный наряд являлся одним из сложных нарядов: приходилось заступать раньше, а после смены еще и ждать, когда сменятся караулы.
В этот вечер караулы менялись долго, и Малов со своим предшественником, ожидая докладов от них, обо всем успели переговорить…
Свои караулы Малов поехал проверять поздно ночью. Дорога была разбита и "Урал", словно большая улитка полз по ней, переваливаясь, с боку на бок. Свет его фар вырывал из тьмы  то отдельно стоящее дерево, то терялся в просторе раскисшего поля. В глубине ночного неба, казалось, шло безмолвное празднество - светились, мерцая,  далёкие звёзды, а здесь, на земле, пласталась темень и слякоть.
Караулы были разбросаны на порядочном расстоянии друг от друга, так что часа четыре уходило на проверку. Голубоватый свет караульных прожекторов, будто скальпель, резал пласты темноты. Сухие травинки у «колючки» трепало ветром. Слушая окрики часовых, Андрей легко угадывал в их нотках долю показной бдительности. Понимал: уже знают, что приехал проверяющий. Однообразие караулов и снова ночь…



ГЛАВА  9


В комендатуру Андрей вернулся под утро. Последнюю часть дороги водитель сонно клевал носом и ему, порой, казалось, что они без приключений не вернутся.
Всё обошлось, и Малов в приливе благодарности похлопал водителя по плечу:
- Иди, поспи.
Утром, доложив коменданту о состоянии дел в гарнизоне, пошёл отдыхать сам. Но отдохнуть не удалось - разбудил помощник:
- Товарищ капитан, поступило сообщение, что от КЭЧ гарнизона угнана машина «ЗиЛ-130». Звонил комендант, приказал сообщить всем постам ВАИ на выездах из города.
Малов взглянул на часы: первый час дня.
- Ладно, лейтенант, командуй здесь, - застегивая портупею, сухо сказал он, - ВАИ оповещу сам. Заодно и бойцов покормлю. 
Когда Малов вышел на крыльцо комендатуры, во двор въехал незнакомый "газик". Из него выскочил растрепанный мужичок и бросился к нему.
- Товарищ капитан, сообщили постам ВАИ? - подбежав, сбивчиво спросил он.
- Еду сообщать, - взглянул Малов на него, - а вы кто?
- Я - управляющий, а сзади сидит водитель с угнанной машины, - указал он  рукой в сторону «газика» и попытался объяснить: подъехали к КЭЧ, отлучились на пять минут. Вышли – машины нет.
Лицо управляющего было кислым. «Да-а-а, - подумал капитан, - положение у мужика аховое. «Разденут» машину, а весь спрос с него».
- Вот и ловите теперь, - покосившись на управляющего, устало произнёс он. – Но, помолчав, успокоил, - ладно, никуда ваша машина не денется, - хотя и сам в это мало верил - не стал сыпать соль на рану, подумав, что угоняют не для того, чтобы покататься и вернуть, - обронил избитое: езжайте, сообщим…
Считая в душе это дело неблагодарным, и понимая разумом, что машина уже может быть за пределами города, Малов оповестил ближайшие посты и поехал в часть. После беспокойной ночи он никак не мог прийти в себя – в голове стоял туман. Отсутствующим взглядом философа Андрей глядел на дорогу. Перед носом "Урала" маячил борт медленно двигающегося грузовика, который вилял из стороны в сторону.
- Учебная, что ли?"- в сердцах ругнулся он, медленно сходя с ума от этого ерзанья.
- Непохоже, - хмуро протянул водитель, переключаясь на пониженную передачу.
 Какое-то время капитан видел только номер машины, который, словно играя, то приближался, то удалялся, вызывая неясное чувство беспокойства. В цифрах было что-то смутно знакомое. Пригляделся, и сон как рукой сняло! - это был  номер угнанной машины.
«Правду говорят, - подумал Малов, - что «на ловца и зверь бежит». За тоннелем, проложенным под железной дорогой, у стоявшего на обочине «газика» топтался знакомый мужичок. Завидев угнанную машину и "Урал" Малова, он замахал ему, как старому приятелю. Капитан кивнул: мол, понял, веду преследование.
- Ну, что Митя, ударим автопробегом по беспределу? - ободряя водителя, пошутил Малов, - лишь бы твоя "антилопа" выдержала!
- Вы не глядите, товарищ капитан, что у нас вид затрапезный, - возбуждённо встряхнулся водитель, - бензин - дерьмо, а двигатель не подведёт, сам перебирал.
- Ну, тогда слушай и думай, - сказал Алексей, и вкратце изложил водителю свои соображения:
- За городом угонщики могут уйти. В городе улицы узкие, надо будет их обогнать и остановить. Понял?
 Боец кивнул и, помолчав,  с любопытством покосился на Малова
-  А вы, что будете делать, товарищ капитан?
- Поживем – увидим… - продолжая обдумывать сложившуюся ситуацию, ответил Малов.   
На одном из поворотов "Урал" обошёл "ЗиЛ". При обгоне  Малов увидел в кабине грузовика двух молодых парней.
- Молодец, - похвалил он водителя, - а сейчас начинай притормаживать. Только машину держи ближе к центру, чтобы они нас не объехали.
Все дальнейшие действия произошли в одно мгновенье: капитан открыл дверцу и, дождавшись, когда машина сбавит скорость, прыгнул вперед. Посреди дороги машины затормозили и, во всю сигналя, «ЗиЛ» встал вплотную к заднему борту "Урала".
Приземлившись, Малову хватило нескольких секунд, чтобы оценить сложившуюся ситуацию. У него было преимущество, как при игре в шахматы, когда играют белыми фигурами. Угонщики не поняли, что обнаружены и сигналили, чтобы их пропустили. Выхватив на всякий случай из кобуры пистолет, капитан прыгнул на подножку «ЗиЛа». Через стекло на него оторопело смотрел белобрысый малый лет двадцати восьми. В другое время это позабавило бы Малова, ведь он появился перед белобрысым, как чертик из табакерки, но "Урал", освобождая дорогу встречным автомобилям, начал двигаться. Следом тронулся с места и "ЗиЛ".
«Как в заполошном боевике», - промелькнуло в голове Малова.
- Тормози! - стукнул он пистолетом по стеклу.
Водитель, увидев оружие, моментально нажал на тормоза. Белобрысый, то ли опомнившись, то ли с испугу, запоздало выстрелил в Малова через дверцу из обреза охотничьего ружья. Резкое торможение спасло капитана, которого инерция развернула в сторону движения. Краем глаза Андрей успел заметить, как на уровне его груди в дверце появилась рваная дыра, и почти сразу рассыпалось стекло. Видя, что белобрысый пытается перезарядить обрез, он резко ткнул стволом пистолета ему в шею. Парень осел. Водитель «ЗиЛа» побежал и через окно капитан увидел, что тот пытается перелезть через забор ближайшего дома. Угонщик был в изрядном подпитии, и это ему никак не удавалось. Когда подъехал «Газик», из него выпрыгнул знакомый мужичонка, а следом с монтировкой в руках неуклюже вывалился водитель, похожий на медведя. Сбежавший угонщик все ещё продолжал висеть на заборе.
-  Капитан! - закричал управляющий, завидев в руках Андрея пистолет, - стреляй ему по яйцам!
Парень у забора, услышав вопль управляющего, повернулся. В его бессмысленных глазах Малов увидел животный страх. Бледный и трясущийся, он медленно поднял руки.   
- Дай оружие, капитан, - геройствовал подбежавший к ним мужичонка, - я его сам прикончу!
- Стрелять уже не надо, - устало усмехнулся Малов и убрал пистолет в кобуру, -выстрелишь, а потом замучаешься писать объяснительные…

Это было ещё до Афганистана, лет десять назад. Он был начальником большого караула, подменявшего роту охраны с субботы на воскресенье. Сказать честно, Андрей не любил этот наряд потому, что состав караула был сборный. Бойцы были из разных подразделений и если возникали непредвиденные ситуации, то их приходилось осмысливать и принимать решения, знакомясь с личным составом караула во время службы.
Зима в тот год стояла морозной, и часовым на постах приходилось не сладко. Особенно было тяжело под утро, когда мороз наваливался сильнее. Ещё за полчаса до смены, Андрея начали донимать звонками с постов промёрзшие часовые. Спрашивали, сколько еще осталось стоять на посту и когда будет смена?  Потихоньку зверея, но, понимая состояние часовых, он отвечал им сдержано и обнадёживающе: "Сейчас выходим". В назначенное время Малов поднял разводящих:
- Стройте отдыхающую смену.
Через несколько минут они, толкаясь, вошли в комнату начальника караула и, потупившись, доложили:   
- Товарищ капитан, не поднимаются…
Помощником у него был Таций, неуловимо похожий на летучую мышь, старый, дослуживающий свой срок, прапорщик. Пошел поднимать бойцов он, но вскоре вернулся испуганно-бледным. Смущённо доложил:
- Не поднимаются. Говорят, что не пойдут на посты, пока не позавтракают. 
Позже Малов понял, почему испугался прапорщик. Как-никак, невыполнение боевой задачи, а до пенсии полгода. Могут и без пенсии отправить.
- Прямо, как в сказке про репку, - ругнувшись в сердцах, подумал капитан и пошёл сам.       
В комнате отдыхающей смены было темно и прохладно. Малов включил свет. Бойцы, накрывшись шинелями, делали вид, что спят. Но Малов не верил этому, чувствуя, что в спертом воздухе спального помещения, пропахшего всеми запахами казармы, уже витает настороженная тишина. С крайнего лежака на него сонно посмотрел здоровенный «абрек». Для него не существовало разницы между русскими и этими детьми гор, степей и пустынь. Национальный вопрос Андреем давно был решен: демобилизуешься, будь хоть «негром преклонных годов», а здесь они все были бойцами.  Малов изучающе глядел на «абрека», тот на него.
-  Ну что, вставать будем? - спросил он бойца.
Тот изобразил улыбку Сфинкса. Эти ребята улыбались редко. «Нечего показывать зря зубы», - гласит восточная мудрость. Улыбка на Востоке ни о чем не говорит, улыбаясь, в Афганистане "духи" спокойно резали горло «неверным», попавшим в плен.
-  Нэт, - протянул абрек, - на посты не пойдем, пока не покушаем.
Малов понимал, что к их разговору прислушиваются. Из-под шинелей появилось еще несколько любопытных голов.
- Парни, - попытался пристыдить их капитан, - ваши товарищи  сейчас  мерзнут на постах. Вы все прекрасно знаете, что завтрак привезут часа через полтора. Получится так, что они будут стоять ваше время. 
В помещении повисла гнетущая тишина.
«Вот так рушатся империи: от бездействия и не подчинения», - подумал Андрей, ещё не представляя, на какие невидимые пружины ему необходимо надавить, чтобы сбившийся механизм вновь заработал. Понимал только одно - отступать нельзя.
- В общем, так, - помолчав, решительно нарушил он тишину, считаю до трех!.. - его рука медленно потянулась к кобуре. - Я жду! Движение руки гипнотизировало их. Некоторые улыбались, думая, что капитан «играет».
- Парни, шутки закончились, когда вы приняли присягу, - чувствуя в руке тяжесть пистолета, холодно сказал он.  – Раз! - мгновенье, расколовшись льдинкой, упало в тишину. - Два, - передёрнул Андрей  затворную раму. Уже действительно не до шуток, - подумал он, - «закон в стволе», как говорил старшина Варавин. Остается только нажать на спусковой крючок… Его нервы были напряжены, как пружина взведённого пистолета, стреляющего на поражение. "Три!" - слилось с обвалом выстрела.
В закрытом помещении звук выстрела всегда болезненно отдается по перепонкам. Выстрел сорвал бойцов с лежаков, и обезумевшим клубком они прокатились к выходу, вышибая, как пробку из шампанского, дверь. Малова душили ярость и смех. «Абреку», упавшему от неожиданности с лежака, кто-то в суматохе наступил сапогом на лицо. На четвереньках, с разбитым носом и весь растрепанный, он спешил  выползти из комнаты. Убрав пистолет, капитан вышел следом. Бойцы, сбившиеся в настороженную кучку, с  любопытством смотрели на него. Капитан понимал их: такого они еще не  испытывали. Только строгий тон приказа  мог их вернуть в реальность.
- Строиться всем! - приказал он.
Пока бойцы разбирали оружие и выполняли приказ, подошедший к нему помощник, не скрывал своей озабоченности, спросил дрогнувшим голосом:
- Андрей, что же теперь будет?
- Успокойся, - бросил он ему, - ты тут не при чем.
Через минуту Малов вышел к построившимся бойцам.
- Равняйсь! Смирно! - скомандовал один из разводящих. - Товарищ капитан, заступающая смена построена.
-  Отставить, - спокойно обранил он.
Андрей стоял молча, глядя на них. Все они смотрели куда угодно, только не на него.
- Так вот, - начал он, понимая, что сейчас каждый из них пережевывал страх расплаты, - кто из вас, - с иронией в голосе спросил он, - хочет быть лесорубом на Колыме? - Все промолчали. - Ты? - взглянул он на «абрека», подобострастно глядевшего на него, но вопрос капитана  словно ударил его, и он опустил с голову. - Может, ты? - кивнул Андрей  головой его соседу, который исподлобья глядел на него. - В общем, так, - не дождавшись ответа, - продолжил он, пугать я вас не собираюсь, но если дело дойдет до трибунала - я вам не завидую.
До трибунала дело не дошло. Но объяснительные Малов писать замучился! Крайним попытались сделать его. «Как Вы могли, Малов? - словно дорвавшись до любимого кушанья, повизгивал замполит, - почему стреляли, а если б кого убили? Почему не навели порядок другими методами?» «Легко ему говорить в кабинете», - холодно глядя на него, думал Андрей.
В конце концов все «замяли». 



ГЛАВА 10


Угонщики были доставлены в милицию, где с ними разбирались дежурный офицер и два рядовых милиционера. Пока они составляли протокол, Малов писал объяснительную. Только сейчас до него дошёл смысл происшествия: в него стреляли, и все могло закончиться совсем не так… От этого понимания где-то в глубине выросла мелкая противная дрожь. Опустив руки, он некоторое время посидел с закрытыми глазами, делая что-то наподобие медитации. Успокоившись, дописал объяснительную и, отдав ее дежурному милиционеру, заторопился на обед. После обеда, как ни в чем не бывало, вернулся в комендатуру.
Проходя к себе в дежурку, Малов услышал за спиной, как бойцы обсуждали случившееся. Уловив суть разговора, подумал: «Странное создание - человек. Иногда неосознанно бросается в авантюру, а когда схлынет первая слепая волна риска, когда одумается, оглянется на дело рук своих, - станет непонятно и боязно, будто кто-то другой это сделал, а не он».
В послеобеденное время в комендатуре было спокойно, всех разморило. Даже телефоны, казалось, звонили с безраздельной истомой. Сонливое состояние Малова исчезло, когда в комендатуре появилась Лена с одной из своих подруг. Объяснила она своё появление просто: были рядом и заглянули. Они поговорили о разных мелочах; Андрей  каламбурил, подружки смеялись. Он шутливо поведал им о том, как задержал угонщиков.
- Тебя, наверно, медалью наградят, - польстила ему Лена.
- Возможно, - хмыкнув, уклончиво согласился он, отгоняя фронтовую скабрезность,  всплывшую в памяти, что «Ваньке за атаку... - почти что ничего, а Маньке за…- Красную звезду».
К наградам Малов относился, как человек, на долю житейского опыта которого, почему-то чаще  выпадали случаи наказания невиновных и награждения не участвующих.  Ничто ему не внушало такого презрения к наградам, как мысль о том, какой ценой они, порой, достаются. Например, Андрей совсем не завидовал начстрою, вписавшему себя в список награждённых за учения медалью "За боевые заслуги". Дело не в том, что награда нашла "героя", а в том, что приняли это, как должное. И не такое проходило в период обильного "звездопада", когда «кремлёвские старцы»  награждали друг друга за каждый прожитый год, словно за безмерный подвиг.
…Когда у душманов появились "стингеры", их вертолётный отряд за короткое время потерял три «вертушки». Тут же пришел негласный приказ: любой ценой захватить эти ракеты. Все отличившиеся будут приставлены к званию «Героя». Вертолётные экипажи стали охотиться за передвижными группами «духов», так как оставшиеся в живых вертолетчики рассказывали, что пуски были произведены именно такими группами. Охота за технологиями была в самом разгаре. А где, как не на войне, испытать новые виды вооружения?  Это делали всегда, и Афганистан не был исключением.
Одному экипажу повезло. Идя над холмами, в распадке он обнаружил передвижную группу «духов» из четырех человек на двух японских мопедах. По вертолету был произведен ракетный пуск, но ракета прошла мимо. А вертолётчики, отвечая, не промахнулись: четыре трупа, исковерканные мопеды и один неповрежденный комплект ракет с пультом управления. Позже, наши инженеры, разобрав доставшиеся трофеи и, покумекав - что к чему, доработали их, сделав свою «стрелу». Экипаж наградили, правда, орденами Красной Звезды. Золотом «Героя» заблестел кто-то «наверху». Афганистан лишь подтвердил истину: "Кому война - кому мать родна».
А вообще Андрей считал все награждения делом случая. Ему помнился услышанный в детстве рассказ одного из приятелей отца, как его наградил сам маршал Жуков. Дело было глубокой осенью под Москвой. В наступлении немцев наметился переломный момент, и Жуков с небольшой свитой выехал на передовую. Идя с адъютантом вдоль окопа, маршал наткнулся на приятеля отца, прикручивающего куском телефонного кабеля оторвавшуюся подмётку.
-  Ну, что боец, трахает нужда? - остановившись, поинтересовался маршал.
- Да трахали мы эту нужду вместе с фрицами! - увлечённый своим занятием, не взглянув на подошедших, ответил боец.
- Орден ему! - после умудрённого молчания приказал маршал.
…Во двор комендатуры въехал «Урал» - с обеда вернулся помощник. Девчонки, заметив молодого лейтенанта, вышедшего из машины, переглянулись.
- Ты помнишь, что сегодня мы идем к Наталье? У них там с Женькой какое-то торжество, - сказала Лена.
Андрей улыбнулся.   
-  Помнить- то помню, но сегодня может не получиться: устал, да и когда сменюсь, не знаю.
-  Да-а-а, - удрученно протянула она.
Малов впервые заметил, как у нее сердито и недовольно сошлись брови, образуя тоненькую морщинку упрямства.   
- Тогда мы пойдем одни, - кивнула она в сторону подруги, - как освободишься, приезжай.
Тон, которым Лена произнесла "приезжай", был неприятен Андрею, но, через силу улыбнувшись, он пообещал постараться. Его иногда доставал ее максимализм, но он мирился, считая, что время все расставит по своим местам. Девушки пошли, и Андрей, провожая их взглядом, увидел в окно, что на пути им встретился помощник. Заходя в дежурку, лейтенант улыбнулся:
- Хороши девочки. Дочка что ли заходила?   
Малова это покоробило, и он помедлил, подыскивая ответ.   
- Просто хорошие знакомые.
На лице лейтенанта появилось любопытство, но Андрей  не был склонен муссировать эту тему. Чтобы уйти от дальнейших расспросов, он напомнил помощнику, что еще не заполнен список наряда, заступающего сегодня, - надо обзванивать части. Малова задело пустячное любопытство лейтенанта, невзначай напомнившего об их с Леной разнице в годах. Поглядев на помощника, начавшего обзванивать части, Малов, усмехнувшись, подумал: «Смешным я буду в старости. Смешным и, наверное, желчным старикашкой».
Караулы менялись долго, и он задержался допоздна. Возвращались в часть по ночному городу, на пустых улицах которого попались на глаза лишь несколько припозднившихся прохожих, да в ресторанах еще гремела музыка. Сдав оружие дежурному, Андрей взглянул на часы: поздно. Какие могут быть гости в одиннадцатом часу? Да и не хотелось тащиться на другой конец города, чтобы послушать разговоры ни о чем...
В субботу Малов встал поздно - сказалась накопившаяся усталость. Приготовил обед, убрал в комнате. Думал, зайдет Лена, но она не появилась. Обиделась, негодница! «Ну, раз гора не хочет идти к Магомету, то Магомет пойдет к горе», - передернул он в голове восточную мудрость.
По вечернему городу Малов поехал к Лене. Уже зажглись первые фонари. Асфальт отсвечивал глянцем. Сумрак скрывал очертания и силуэты. Задумавшись, на одном из перекрестков он чуть не попал в аварию. В последнюю секунду Андрей заметил движущегося без света мотоциклиста, который сливался с серым фоном асфальта. Он резко тормознул,  машину занесло. Мотоциклист успел выскочить на тротуар перед самым носом машины и скрыться в сумерках. Чертыхаясь, Андрей поехал дальше.    
Дверь открыла  Людмила Сергеевна.
- Проходите Андрей, - увидев его, пригласила она.
- Лена дома? - переступив порог, спросил он.
- Нет. Пошла к подружке. Раздевайтесь, Андрей. За молодежью не угонишься. Давайте, по-стариковски, чайку попьем, - кольнула она его и мило рассмеялась.
Сейчас у нее в глазах бегал такой же озорной бесенок, как и у Лены. Оставаться с нею наедине Малову было тягостно. Надо было искать какие-то слова, какую-то тему разговора.  В то же время становилось не по себе от ее взгляда, натыкаясь на который, он чувствовал  тайную силу искушающего желания.   
- Да нет, Людочка, спасибо, - нашелся он, - надо еще к приятелю заехать.
Выйдя на улицу, решил съездить к Наталье, подумав: «Может, Лена у нее, а заодно извинюсь, что вчера не смог присутствовать»…
Соловьиной трелью долго заливался дверной звонок. Решив, что в квартире никого нет, Андрей уже хотел было уйти, но щелкнул дверной замок. В приоткрывшуюся щель выглянул хозяин.
- Привет, Андрей, - вяло улыбнулся Женька, - а я думаю, кто это может трезвонить? - Он открыл дверь пошире. - Зайдешь? – почесав ногой ногу, поросшую густой шерстью, выжидающе спросил он.
Вид у него был какой-то мятый, а может, Андрею так казалось из-за халата, небрежно наброшенного на голое тело.
- Ну, у тебя и видуха! - ухмыльнулся он, -  и спите, как сурки: еле дозвонился… 
- Ладно, - словно решив что-то про себя, сказал Женька, - что мы в дверях-то стоим? Проходи… Да не разувайся - у меня тут не прибрано. Вчера погуляли.
- Да, извини, - вздохнул Малов, - вчера не смог приехать. Сменился поздно.
- Жаль, а мы тебя ждали, думали, подскочишь. 
Хозяин провёл его на кухню.
- А где Наталья? - осматривая царящий на кухне беспорядок, поинтересовался Андрей.    
- Вчера к матери уехала, прихворнула старая, а мне сегодня убирать лень. Да никуда не денешься - к приезду уберу.      
Минут десять они поговорили о разных пустяках, и Андрей собрался уходить, но Женька, вытащив из холодильника начатую бутылку, предложил:
- Может, на посошок?..
- Нет, Жень, спасибо, я за рулем. Сегодня и так одного мотоциклиста чуть не сбил. Гнал, как камикадзе, без света,  -  пояснил он.
-  Ну, смотри, - убирая бутылку, сказал хозяин, - настаивать не буду.    
Когда Малов уже собирался выйти, на глаза ему попалась приоткрытая дверь спальни, в глубине которой зияла своей взъерошенностью распахнутая постель. Но не ее вид, словно громом оглушил его, а зеркало, стоящее рядом и отражающее невидимую часть комнаты: за дверью, в халатике Натальи, стояла Лена. Андрей сначала подумал, что это какой-то мираж. Его обдало жаром… Он видел всякое и слышал не меньше, и прекрасно знал, что анекдоты придумывает жизнь. Обычно человек думает, что в жизни всё может произойти, но только не с ним, а с другими. Рассмеявшись, Малов  присел на корточки.    
- Ты что, Андрюш? - еще не понимая происходящего с ним, затормошил его Женька.
Отсмеявшись, Андрей затих в каком-то тупом оцепенении. Очнувшись, только скрипнул зубами.
- Тебе что, плохо? - не унимался Женька.
- Лучше отойди, а то сейчас тебе будет очень хорошо. Можешь упасть от смеха, - процедил Малов сквозь зубы, и тот отшатнулся от него, как от прокаженного.       
Андрей заглянул за дверь, и его глаза встретились с глазами Лены. В коричневой керамике округлившихся глаз плавал страх. Наверное, потому, что его улыбка была жуткой. Может, это было непроизвольно - проявилась наработанная тренировками привычка. «Ваш ум - гладь сонного озера, лицо - маска, пугающая противника, - не раз говорил старшина Варавин, - тренируйте их каждую свободную минуту». Улыбка еще блуждала по лицу Андрея, но мысли были уже спокойны.   
- Ку-ку, Гриня! - подражая атаману Бурнашу из «Неуловимых мстителей», произнес он, - тебе «водить».
Лена молча вышла из-за двери. Они стояли перед ним в немом напряжении. Малов задумчиво поглядел на хозяина квартиры.   
Конечно, если подсластить пилюлю народным изречением: «Сука не захочет - кобель не вскочит», - его понять можно, - отрешённо подумал Андрей, - и даже можно простить. Но он, как говорят, «балдел» от людской наглости и умения доигрывать роль до конца.  Лучше бы Женька сейчас молчал, но его будто прорвало:
- Мы что, Андрей, из-за какой-то б…, - он довольно ясно выразился о присутствующей даме, - драться будем?      
- Тоже мне - драчун нашелся, - устало обронил Малов.
 Женька для него больше не существовал.
- Как ты могла?.. - спросил он Лену. 
- Что могла? - изумленно вытаращила она глаза.
Андрей хоть и «балдел» от людской наглости - но не от такой же явной!
- Я что, по-твоему, должен был стоять у вас в ногах? Неужели ты не понимаешь, что это подло по отношению и ко мне и к твоей подруге? – задержал он на ней свой взгляд.         
Она потупилась, как провинившаяся школьница. «Накормить бы вас пельменями!», зло подумал Малов, вспомнив своего покойного друга Сашку Беленького…
…Они пришли с ним в часть в одно и то же время, молодыми лейтенантами. Не дурно сложенный Сашка закрутил роман со смазливой женой прапорщика. Это была годовалая баталия. Беленькому было бы лучше не отбивать ее у мужа, но, верно, это был его крест… Малов с Беленьким были хорошими приятелями, вот он и рассказал Андрею эту историю из своей жизни. 
Жена Сашки работала заведующей городской гостиницы. Однажды Беленький заступил патрулем по городу. Приходит на обед домой, жена открывает дверь и с порога говорит:       
- Саш, у нас гость…
Проводит на кухню, знакомит:
- Петр Петрович, заместитель директора. Зашел по делам. Время обеденное, я его пообедать оставила. Пельмени уже готовы.          
Встал мужик, руку протягивает, знакомиться хочет. «Я смотрю, - рассказывал Сашка, а у него подтяжки по полу тянутся. Тут меня и «трахнуло»: жена-то в халате!» А жена тем временем тарелку с пельменями уже на стол ставит. Он ее - за подол. Под халатом - в чем мать родила! «Я, - смеялся Сашка, за пистолет. Загнал патрон в патронник, говорю: «Перестреляю, сволочи!» Разворачиваюсь к жене: 
- Говоришь по делам? Такие важные у вас дела, что трусы забыла надеть? А твой директор даже подтяжки не застегнул.   
Побледнели они - краше в гроб кладут. А меня злость душит. Задрал я ей полу халата, взял вилку, наколол пельмень, поводил у нее там. Подношу мужику:   
-  Ешь, - говорю, - а то застрелю.    
Пугал, конечно, но правдоподобно. Всю тарелку скормил таким «макаром». Потом проводил гостя до двери и сказал:
- Спасибо за компанию. Если понравилось, приходите еще»…
Отношение к женщине после её измены у каждого складывается разное. Каждый переживает это по-своему.  Андрей глядел на Ленину понурую фигурку в халате с чужого плеча и в какой-то момент даже пожалел, что не вышел сразу, когда увидел ее отражение в зеркале. Сделал бы вид, что ничего не заметил…
Андрей взял ее за подбородок. Зыбкая, щемящая пустота ее глаз оттолкнула его, делая трещину, появившуюся между ними, шире и глубже. Он еще немного постоял так, потом, медленно развернувшись, пошел к двери.      
Малов гнал свою машину по ночному городу, нарушая все правила уличного движения. Он понимал, что делает что-то не то. Но только в тот момент, когда вышел из квартиры и сел за руль, все для него потеряло цену. Старенький, но еще юркий «Москвичок» подпрыгивал на выбоинах дороги, делал немыслимые виражи, взвизгивал на поворотах всеми скатами. Малов выехал на окраину и, не зная, куда ехать дальше, погнал по автостраде. Он бы точно разбился, но, видно, провидению было не угодно использовать этот шанс - в свете фар мелькнула перебегающая дорогу кошка. Откуда она взялась в этот час и в этом месте, никто не знает. Кошки ходят сами по себе. Андрею стало жаль зверька, и он ударил по тормозам. Машину занесло и выбросило с дороги на пашню.
Все произошло так быстро, что Малов ничего не успел понять. Мотор заглох. Он несколько минут просидел в оцепенении, потом попробовал завести двигатель - все было напрасно. Вечер был прохладным, но Андрею было жарко. В открытую форточку втекала свежесть, а ему было душно. Поднималась волна горечи…
Всю ночь он провел в машине, а утром, когда рассвело, отыскав неисправность,  выбрался на дорогу и, уже не спеша, поехал домой.

   

ГЛАВА 11

    
За ночь, проведённую в машине, Малов многое передумал. Он перебирал события своей жизни, как старый мусульманин перебирает  четки...
Говорят, жизнь - тельняшка, имеет светлые и черные полосы, которые в ней чередуются. Но ему казалось, что  в последнее время течение жизни потекло не поперек, а потащило его вдоль черной полосы,  где были одни потери. Что же произошло? Нарушился цикл вращения планеты? Или он что-то в этой жизни делал не так? Андрей не знал, но чувствовал - пора остановиться и подумать. Возможно, эта ночь явилась шансом, подаренным ему  рулеткой судьбы.
Цепочка случайностей приобрела для него определенную закономерность. «Но в жизни случайностей не бывает», - написано в «Книге судеб». Случайности - это указательные знаки, их только надо заметить и вовремя сменить направление. Тогда меч судьбы только лишь чиркнет по волосам вместо того, чтобы снести голову.
Бывают ситуации, когда человеку кажется, что жизнь зашла в тупик, из которого нет выхода. Но, верно, жизнь так устроена, что все должно проходить…
У царя Соломона было старое кольцо, с которым он никогда не расставался. Случится какая-то неприятность, царь покрутит кольцо, прочитает выгравированную надпись, гласящую: "Все проходит" и улыбнется. Мудрый был царь. Но однажды и он узнал такое горе, с которым не справилась сильная воля его, и не помогло кольцо своей надписью. В гневе снял он его с пальца, уже хотел было выбросить, но  на внутренней стороне кольца заметил полустёртую надпись. Приглядевшись, прочитал Соломон: "И это пройдёт".  Посветлел царь лицом и одел кольцо на палец.      
…Малов огорчался, думая, что он, наверное, не очень удобен в этой жизни - иногда об него спотыкаются. Жизнь - постоянная борьба с самим собой, с чем угодно, и самое главное в этой схватке - тыл. А тыла у него не было. Те идеалы, которым он служил, рушились. Нового, взамен им, не появлялось. Руки доброй, любящей женщины спасательным кругом не обнимали его шею. Верно, закон природы заключается в том, что мужчина всегда ищет ту, единственную, на колени которой можно положить голову, чтобы уснуть или умереть.
Ему страшно было оглядываться назад: за спиной - пустота…
Дни летели. Разлад с самим собой - худшее из зол. Иногда Андрею казалось, что жизнь по-прежнему была лишена смысла. Но это было не так.  Постепенно спорт и служба возвращали все "на круги своя". Принимая участие в жизни других людей, он забывал о своих собственных невзгодах и неурядицах.
…В один из вечеров Малов сидел у себя дома. Сиреневые сумерки ползли по стенам комнаты, делая её пространство таинственным и нереальным. Так просидеть он мог очень долго. Говорят, человек не устает делать три вещи: смотреть на огонь, сидя возле камина или костра, на водную гладь и на звезды в ночном небе. 
На слабо освещённой стене его комнаты висело с добрый десяток масок, изображавших африкано-азиатских божков и пифий. Некоторые Малову подарили друзья, что-то приобрёл по случаю, а одну, увиденную в старой книге, и понравившуюся ему маску, изображающую самурая, воссоздал по рисунку местный «левша». Нельзя было сказать, что он коллекционер или чудак-собиратель. Андрей, скорее всего, являлся смотрителем, он лишь хранил маски. Возможно, это была блажь, прихоть или, как говорят философы, неосознанная потребность души; а возможно, не взирая на прерогативы моды, хранил он их ещё потому, что маски иногда баловали его своим откровением. Взирая на происходящее с высоты своего положения, они беззвучно смеялись над людской суетой.   
Сейчас Андрею казалось, что он физически ощущал их присутствие. Вглядываясь в  черты масок и, находя схожесть со знакомыми ему людьми, Малов позволял себе посмеяться или погрустить от мысли: "А вы ведь не такие на самом деле!".  Намекнуть бы людям об этом, - думал он  - но, известное дело - им  это не понравится.
Пока он так размышлял,  маски, казалось, изучали его. По их ликам ползли ухмылки. Уж так маски устроены, что они презирают лица за мягкотелость, за то, что лицам без них - никак. Бытует расхожее мнение, что в жизни каждый носит какую-то маску и не всякий помнит своё истинное лицо. Только маска знает, что скрыто под ней, какой плотности эта тьма. С ней не договоришься  - кто главней.  Поэтому выбирают  маску, не стесняющую движений, чтобы, надев ее на себя, можно было не отличаться от других.  Снаружи человек - как все, а приподнимет чуть маску и нате вам - тушканчик или крокодил, а то и вовсе дерево. 
Думается - по жизни естественных лиц больше, так как создатель творил по своему образу и подобию. Остальные лица, в поисках истины, маскам уступают. Для них любовь и ненависть - вещи из одного ряда. Через маску не достучишься до сердца, души и совести. В ней легче совершить подлость, считая, что от этого никому не станет хуже, а за произнесённую ложь не будет ни кнута, ни пряника. Людям в таких маскам кажется, что они живут, а на самом деле - они лишь участвуют в карнавале...
Длинными трелями настойчиво зазвенел звонок. "Кого-то принесла нелегкая", - подумал Андрей и неторопливо пошел к двери. Сейчас он никого не хотел видеть - не было  настроения для разговоров.
За дверью стояла Лена.
-  Ба-а-а! Знакомые все лица, - юродствуя, протянул он,  - с чем пожаловали, мадам?    
-  Здравствуй, Андрей, - тихо произнесла она. - А ты изменился.   
Малов молчал, разглядывая ее. Как прав был Чехов, сравнивая изменившую женщину с холодной котлетой, которую не хочется есть, потому что ее держал в руках кто-то другой… Вечерние тени делали ее привлекательней, чем она была, но в душе Андрея ничего не дрогнуло. Боль прошла. Костер, как говорят, погас, оставив угли воспоминаний, да угар разочарования. Лена чертила что-то туфелькой по бетону пола.
- Говорят, ты едешь в Польшу? - подняла она на него глаза.
- Говорят, - уклончиво ответил Андрей.
- Мама интересовалась: почему ты не заходишь, - наивно сказала Лена.
- Вот и объясни ей! - ухмыльнулся он.
Помолчав, Лена вопросительно посмотрела на него:
- Андрюш, можно к тебе в гости? - Тон у нее был подавленный.
Может быть, раньше это его и тронуло бы. Но сейчас в ответ Андрей лишь хмуро улыбнулся:
- Сегодня не приемный день. Да и зачем?.. - безразлично ответил он, взглянув на неё всепонимающим  взглядом.       
«Действительно, зачем?» - подумал Андрей. Заниматься с ней сексом, ему уже не хотелось, а «спортом» - он  уже вышел из той возрастной категории...    

По вечерам у Малова появилось свободное время. Чаще он его проводил дома. В один из таких вечеров на глаза Андрею попался альбом с фотографиями. На Руси альбом с фотографиями - свой особенный мир, полный тайн, грусти и надежд.
Взяв его в руки, он полистал плотные страницы. В альбоме было больше его фоток - от младенческого возраста до зрелых лет: забавный ползунок, потом мальчик в штанишках с лямочками, потом юноша с внимательным взглядом. На одной из страниц мелькнули отец с матерью. Фотограф запечатлел сосредоточенно-восторженное выражение глаз. В то время фотографии были редкостью, и для людей это было событием. Одна за другой пошли фотографии друзей: на них - кто выпендривался, кто задумывался. У некоторых было шальное выражение глаз, будто остановились на бегу и хорошо понимают, что не надолго.
Было несколько фотографий жены с дочкой. Он встретился с чистым, невозмутимым, словно пронизанным солнцем, взглядом Ольги. Дочка беспечно смеялась... У Андрея заныло под сердцем и он, закрыв альбом, отложил его в сторону.
Вообще странно тасуется колода нашей жизни. Мы думаем, что все лучшее у нас еще впереди, но, пробежав какой-то отрезок пути, оглянувшись, осознаем то, что в жизни было много важных и интересных событий, но мы их почему-то не заметили. Шагая по улицам, разглядываем лица встречных людей. Мы, как открытую книгу, стараемся прочитать их. Но почему так устроено: читая лица чужих людей, мы не всегда можем прочитать, что написано на лицах родных и близких?..

Конец апреля выдался тёплым. Весна брала своё: природа жили предчувствием скорого пробуждения дремавших сил.
...После тренировки домой идти не хотелось, и Андрей решил зайти к Ольге. Два года развода не сделали их чужими людьми. Вот и сейчас он хотел сказать ей, что снова едет в Польшу, в Легницу.
Ольга, открыв дверь, предложила пройти в комнату. Дочери не было - она готовилась к выпускным экзаменам у подруги этажом ниже. Было уже поздно. В комнате горел торшер. Ольга выглядела по-домашнему уютно: стеганый халатик, произвольно заколотые волосы.
Андрей расположился в кресле. Шли ночные полеты, и стекла в квартире слегка дребезжали. "Люблю, когда гудят самолеты, - присаживаясь на диван, сказала женщина, - на душе делается спокойно, как в молодости. Но полеты сейчас бывают так редко".
В авиационных гарнизонах работающий аэродром вселял в ожидание семей спокойствие и веру в то, что все там, на аэродроме, идет, как надо. А внезапно наступающая тишина всегда несла с собой неясную тревогу и беспокойство…
Они поговорили о предстоящей поездке Андрея в Польшу; он поинтересовался успехами дочери в школе и работой Ольги. Выяснилось, что у нее с сотрудниками намечалась экскурсионная поездка в Краков.
По телевизору шел концерт, и ансамбль исполнял песню их молодости. В какое-то мгновение они оба поняли, о чем думают… Пауза затянулась.
- Чаю хочешь? - предложила Ольга, посмотрев на него долгим взглядом. Чаепитие подразумевало продолжение разговора, а Андрей не хотел, чтобы из души снова поплыли воспоминания…
- Нет, спасибо. Поздно уже, - сказал он, поднимаясь с кресла, – и, сглаживая возникшую неловкость, спросил, - ты что-то говорила о поездке в Краков?
- Да, сейчас идет подготовка документов для открытия визы, - ответила Ольга, - в конце лета должны все оформить. Группа уже сформирована.
- Будешь в Польше, может, встретимся, - улыбнулся он, - по старым местам пройдемся…
Андрей вышел от Ольги с чувством чего-то недосказанного, но постарался быстро отогнать от себя это состояние.
На лестнице он встретился с дочерью, которая возвращалась от подруги с книгами под мышкой.
- Почему не предупредил, что зайдешь? - обрадовалась она, увидев отца.
- Да я стихийно проявился. На днях снова уезжаю в Польшу. Что тебе привести?
- Это дополнительный разговор. Я найду время и возможность еще пообщаться с тобой, - просияла она, чмокнула его в щеку и побежала наверх.
Выйдя на улицу, Андрей пожалел о том, что не курит.
Среди звезд, в темно-синем небе, проплыл гул летящего самолета. Он взглядом проводил светящуюся точку.   
…Полк, куда Малов попал служить молодым лейтенантом, был лидерным. Он первым во фронтовой авиации принимал и обкатывал новые образцы техники. В полку, в основном, служили молодые офицеры. Только комэски и командир были, в некотором смысле, ветеранами, да еще старшины подразделений являлись людьми, видавшими виды.
С началом новых веяний авиационный полк расформировали. Его боевое знамя отправили пылиться в запасники исторического музея, где, может быть, кто-то из любопытства, развернув его алый шелк, прочтет "63 Керченский БАП". Разъехались дослуживать по разным гарнизонам друзья и товарищи Малова.
За многие годы, служа в военной авиации, Андрей повидал всякое. Жизнь полка была насыщена будничной работой, но каждый день нес в себе риск и в какой-то степени - героизм людей, причастных к небу.
Молодые, они не думали о смерти, хотя она, порой, была совсем рядом. В авиации не принято говорить - последний вылет, но для некоторых его товарищей очередной вылет становился последним. Почему-то, это чаще происходило весной, когда особенно хочется жить. Они уходили в небо и не возвращались.  Небо забирало их, оставляя взамен немую  звездную печаль…
По негласно сложившейся традиции на праздники авиаторы приезжали на кладбище  и, выпив горькие сто грамм, молча клялись в верности мужской дружбе. А наутро шли к самолетам, поднимали их в синеву и писали в небе белыми разводами свои имена.
Не всегда все гладко получалось у них в этой, как многие думают, романтической профессии. Судьба не обещала им легких дорог. Познавая цену смерти, они еще больше ценили жизнь.

ГЛАВА 12


Незаметно подкрались майские праздники. Праздники в армии - что для лошади свадьба: голова в цветах, а сама вся в мыле. Одни построения, да всякие благоглупости стоили многого. Идеологический перехлест в праздничные дни утомлял больше, чем  служба. Хорошо все в меру…
Ранним утром Андрей проснулся от соловьиной трели. Соловей пел в небольшой березовой рощице, находившейся сразу за домом. Это был старый соловей, хорошо знавший свое дело.
После двух весенних, довольно прохладных месяцев, природа словно встрепенулась. Дня за три до этого городок, промытый первым грозовым дождем, покрылся пеной цветущих садов, а все поле перед домом было застлано желтым ковром одуванчиков. Стихи пришли  сами по себе:

Ранним утром меня разбудил соловей,
Он запел в глубине охмелевшего сада.
Его пенье и запах цветущих ветвей
В приоткрытые окна вплывали прохладой.
Я, боясь шевельнуться, стоял у окна.
Чуть движенье - и зыбкую тайну разрушу…
Пела птица, и, будто живая вода,
Омывала мне сердце и трогала душу.

Андрею захотелось, чтобы этот миг никогда не кончался… «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» - всплыли в его памяти строчки из гетевского «Фауста». «Но миг, - подумал он, - тем и прекрасен, что он - всего лишь миг. А остановленное мгновение превращается в вечность…»
Песня соловья закончилась, и Малов вернулся в реальный мир.
Вся наша жизнь - избитое сравнение с дорогой. Эта - дорога встреч и расставаний, дорога, имеющая свое начало и завершение. На любом промежутке этой дороги перед человеком всегда маячил философский вопрос: «Что есть счастье?» Ответ на этот вопрос искали во все времена.
Древние философы, бродя со своими учениками по тенистым оливковым рощам, спорили о смысле жизни и о поисках истины.  У мудрецов было много времени оставаться наедине со своими мыслями, сливаясь с природой. Они бродили по песчаным пляжам, вбирая босой подошвой тепло золотого песка. Их глаз лениво ловил как в перламутре воды  скользят многовесельные галеры. Для них время текло тоненькой струйкой песочных часов. Но счастливы ли они были в том прекрасном далеке «золотого» века? Счастлив ли был слепой Гомер, написавший свою бессмертную «Иллиаду»? Или та знатная дама, от которой осталась только стела с гордо брошенной векам надписью: «Что хотела - то могла. Что могла - то и хотела»? Что она хотела, и что могла - мы так никогда и не узнаем, как и о том, была ли она счастлива. Средневековые алхимики тщетно пытались найти философский камень. Но горы золота вряд ли бы сделали их счастливее, чем они были. Правда, очевидцы утверждают, что один монах-доминиканец был очень счастлив, выходя из своего подвальчика «веселыми ногами». Улыбчив и краснонос был этот монах, придумавший перегонку «духа» или спиритуса, являющую реальность в розовом цвете.
Зловеще ярко пылали костры инквизиции, окрашивая эпоху в кровавый цвет, доводя народы до фанатического исступления. И все-таки Земля вертелась по законам вселенной. Счастлив ли был Галилей, пронесший свои убеждения через презрение толпы и угрызения собственной совести? Этого мы никогда не узнаем…
«Живя только для себя, человек найдет тысячу причин чувствовать себя несчастным», - думал Андрей, стоя у открытого окна. Конечно, он  не горьковский Данко. Стремление быть похожим на аллегорический образ героя, отдавшего жизнь за народ, свойственно максимализму юности. А Андрей  просто старался жить по совести… 
Александр Невский, обезопасивший Русь с Запада, - разве он не жил по совести? А что толкнуло седобородого старца Сергия Радонежского в семьдесят лет, когда, кажется, вся жизнь прожита, стать духовным собирателем Руси? Куликово поле, мокрое от утренней росы, скрестило людские дороги и судьбы. Пересвет с Челубеем уже разъехались, чтобы остаться здесь навсегда. Расстояние - полет стрелы, выпущенной из лука. Что испытывал Пересвет, пуская лошадь бешеным галопом?.. Легкая улыбка бессмертия уже озаряла его лицо. А жены декабристов, бросившие все, поменявшие высший свет на метельные дали? Находясь с дорогими их сердцу людьми – нашли ли они там свое счастье?
Вообще, история - женщина шумная. Она любит погреметь в барабаны, постучать коваными сапогами, отчего испуганные музы разбегаются и замолкают. Что думали и какую истину искали недопевшие «Гренаду» мальчишки и солдаты, закрывавшие грудью вражеские амбразуры и направлявшие свои самолеты на головы врагов?
Так было… Но идеалы от времени размылись. Уже сейчас Малов встречал парней, говоривших с улыбкой старикам с медалями на груди, по которым можно было изучать географию Европы, что они не умели и не умеют жить. Как бы не пришлось, когда потребуется защищать свою землю, услышать в ответ: «Сколько это будет стоить в «зеленых»?
Конечно, наша жизнь не может быть абсолютно счастливой. Если это будет так, не будет ли это счастливой скукой? Счастье не во внешних событиях, а в сердцах тех, кого эти события  затрагивают. Сейчас Андрей думал: «Где оно, мое счастье?» А счастье, возможно, уже было, но совсем простым, совсем обычным, как сегодняшнее мгновение - песня соловья.  И это не могло быть ложью, потому что это - состояние души…
Разве не состояние души выражали художники и поэты в своих творениях? Малевич в своем «Черном квадрате» выразил это наиболее философски. Можно об этом спорить сколько угодно. Художник понимал, что не сможет подойти к каждому, подать милостыню, пожать руку, сказать доброе слово. Он, возможно, хотел, чтобы человек видел в его картине то, чего не хватает его душе для состояния гармонии и полного счастья. Для одних она не понятна, а для других - моральная и духовная поддержка. Они ощущают тепло, исходящее от этой картины. А если им говорят: «Вы ошибаетесь и сами себя обманываете», - им все равно… «Я доволен не оттого, что мне стало тепло, - говорил Спиноза, - а мне стало тепло оттого, что я доволен»…

После обеда Андрей выбрался на кладбище. Машину он оставил далеко, ближе подъехать было невозможно. Была Родительская суббота. Малов шел в густой толпе народа. У католиков день поминовения отмечают более целомудренно: они приносят на могилы свечи и трепещущие язычки пламени, будто души усопших, навевают мысли о таинстве смерти и жизни. У православных эти праздники проходят как-то сумбурно. В отечестве нашем все перемешалось: на могильных холмиках крашеные яйца, конфеты и печенье, а кое-где и стопка с горькой, будто мы язычники какие-то. Будто вся память заключена в этом…    
Андрей подходил к могилам друзей и товарищей, вглядывался в их фотографии, на которых они были молодыми и красивыми. Весело шептались с весенним ветерком подросшие березки, но грустью были овеяны его воспоминания. Он подошел к могиле Сашки Беленького… Сейчас у него в клубе занимался его сын. Парнишка был похож на отца, значит, не все уходит к звездным плесам, что-то остается и здесь, с нами. Прав был старик Эпикур, говоря: «Не бойся смерти. Пока ты существуешь - ее нет, а когда она придет - тебя уже не будет».   
…После майских праздников Малову открыли визу. В строевом отделе он получил предписание - до шестнадцатого мая пересечь границу. Он прикинул: времени для сборов почти не оставалось. Правда, ему собраться - только подпоясаться: купить билет да сделать «отвальную» ребятам. Неизвестно откуда берет свои корни «отвальная» - этот своеобразный мальчишник. Может, от тех тризн в Киевской Руси, когда у подножия свежего кургана собирались воины, пускали хмельную ведерную братину по кругу и вспоминали былое?    
      
Вечером встретились на даче у прапорщика Кузнецова.  Приятелей было человек десять-двенадцать. Прапорщик был мужиком деловым, дачу соорудил по всем правилам: с банькой и прудком с карасями. Глядя на собравшуюся компанию, Малов усмехнулся:  как в квартете у Крылова: «Уселись на лужок под липки, дерут, а толку нет…» После первых двух молчаливых и третьей - «за того парня», - четвертая пошла «соколом», и потекли разговоры.  Малов не любил пьяные речи, где каждый старался перекричать другого, навязать свое мнение. В такой ситуации можно было услышать и такое, чего в нормальной обстановке никогда бы не услышал. Недаром говорят: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». 
На другом конце полянки уже кому-то стало жарко, и он, по быстрому раздевшись, плюхнулся в прудик животом, распугивая карасей. Под общее ржание, - это сейчас  уже нельзя было назвать нормальным смехом, - вынырнул, перепачканный тиной и во всю прыть погрёб к берегу. Вода еще была холодной. С налитой рюмкой поднялся хозяин дачи.
-  Мужики, - ломающимся языком предложил он, - давайте выпьем за Андрюшу, чтоб у него дорога хорошей была.    
Неловко повернувшись к Малову, и не удержавшись на ногах, Кузнецов упал в куст смородины, растущей за его спиной. Под общий хохот умудрился подняться с непролитой рюмкой. «Ладно, подумал Андрей, - последняя». Конечно, он понимал ребят: когда еще придётся свидится? Но он знал свою меру.
Расходились поздно, когда в темно-сиреневом небе затеплились первые звезды. Их голоса далеко разносились по притихшей округе, но мысленно Андрей был уже далеко…
Самое странное, утром у него нисколько не болела голова. Чувствовалась только некая вялость в теле. "Не за то отец сына бил, что пил, а за то, что опохмелялся". Похмелялся Малов кефиром - для него это было в самый раз. После него чувствовал он себя более уверенным. Знал людей, которые выгоняли похмелье только шампанским. Для них это, как привычка. Не зря говорят, что похмелье - дело тонкое…   
В день отъезда за полчаса до прихода поезда Малов уже был на вокзале. Вещей у него было немного - сумка и чемодан. По подземному переходу Андрей вышел на перрон. Ласковый теплый ветерок густо пах смолой и разогретым железом. Вокзальная суматоха всегда немного волновала Андрея романтикой предстоящей дороги, а рельсы, уходящие в даль, манили в неведомое.
На перроне было  людно. Кто-то кого-то встречал, провожал, а он стоял один среди этой людской массы. На мгновение к его сердцу прихлынула стылая грусть одиночества…
Поезда ждать Андрею пришлось недолго. Он желто-зеленой змейкой появился из-за поворота дороги и стал быстро приближаться к станции, с темно-вишневым, будто  раскрасневшимся от бега, тепловозом в голове.
Вагон, в котором должен был ехать Малов, находился в центре состава. Подходя к нему, Андрей  услышал за спиной звонкий голос дочери: "Ты, что, папуль, хотел уехать не попрощавшись?!» От неожиданности он обернулся. Увидев его изумлённое лицо, она рассмеялась. Подойдя к нему, протянула руку, на ладони которой лежала маленькая японская фигурка – нэцкэ, в виде человеческого лица, проступающего из плода грецкого ореха.
- Это тебе «Дарума» от нас с мамой, - пусть будет твоим талисманом,  приносящим удачу в добрых делах.
Андрей взял протянутую фигурку и почувствовал, как с ее теплом к нему пришло   ощущение легкости.
Стоянка поезда была пять минут.
- Слушайся маму. - Прощаясь, он ласково провёл ладонью по волосам дочери, и улыбнулся, - да смотри тут, без меня замуж не выйди.
Поезд плавно тронулся. Несмотря на открытое окно, в купе было душно. Попутчиками Малова были молодая женщина с ребенком и пожилой седовласый мужчина -  ее отец. За вечерним чаем они познакомились. Сергей Петрович, так звали соседа, в недавнем прошлом был профессором Алма-Атинского университета. Обстановка, сложившаяся в республике после развала Союза вынудила его стать переселенцем. В России он нашел тихий угол и работу. Но чувствовался внутренний дискомфорт, происходящий в его душе и ностальгия по прошлому и покинутым местам.   
Помешивая ложечкой принесённый проводницей чай, как бы спрашивая самого себя, Сергей Петрович произнес:
-  Почему всё это с нами сделали?
- Потому, что давно не вешали за подобные вещи, - не зло усмехнувшись, как бы между прочим, обронил Малов.
Сосед недоуменно взглянул на него, помолчал, а через некоторое время произнес:
- Не надо никого вешать… - В его глубоких глазах была всепрощающая скорбь.- Аристотель, - продолжил профессор, - когда-то сказал, что Бог и природа ничего не создают напрасно. Мы должны были пройти через все это. Представьте, что наша жизнь - простой муравейник. И вдруг кто-то его разворошил. Что делают муравьи?
-  Митингуют! – шутливо предположил Андрей.
- Муравьи не митингуют, - совершенно серьёзно возразил Сергей Петрович, - они спасаются. Кто-то, спасая, тащит корм, кто-то личинку, а через какое-то время муравейник восстанавливается и становится даже больше и красивее.
- Злая сила, совершающая добро? - хмыкнул Малов, - уже где-то встречали… А не проще набить морду? -  предложил он.
- Кому? - удивился профессор.
- Тому, кто разворошил муравейник, - пояснил Малов. 
- Муравей не может набить морду, - с лекционной интонацией заметил Сергей Петрович, - он может только попытаться спасти себя и своих близких. Что поделаешь, если история выбирает для созидания путь разрушений?
-  Понятно, - кивнул Малов, подумав: «Нас гребут, а мы крепчаем».
- Примером может служить Япония, - снисходительно продолжил профессор, - современное благополучие которой - результат поражения во Второй  мировой войне.
- Всё, что хорошо для истории, - остановил Малов профессора-непротивленца, ставшего его раздражать, - то простому человеку - смерть. Всё бы ломать да строить, а жить-то когда?..
   
Ночь промелькнула неспокойным сном, с врывающимся и вплывающим в него мутно-желтым светом станций и хрипловато-вялыми голосами диспетчеров. Утром поезд прибыл на станцию Брест.
Сумки, чемоданы, баулы «челноков» и туристов, пенным потоком хлынувших под приподнятый «железный занавес», заполнили перрон.  Крики носильщиков, расталкивающих толпу, живо поставили все на свои места, будто Малов был здесь вчера, а не прошло два долгих года.
Малов хорошо помнил то время, когда приехал сюда впервые. Было раннее утро. Зелень тихих узких улочек приглушала звуки городской жизни. Андрею город показался сонливо-спокойным. Необычная тишина витала в его воздухе: то ли оттого, что когда-то через него прокатились Мировые войны, то ли, действительно, было слишком рано, и город еще не проснулся. Брест ему таким и запомнился…
- Посторонись! - услышал Андрей за спиной натуженный сиплый голос носильщика. Малов сдвинулся с места, пропуская груженую баулами и чемоданами тележку, за которой толпой спешили обладатели клади.
Брестские носильщики, в отличие от носильщиков других городов, были особой кастой. Этакий своеобразный сплав холуйства, который породила легкость расставания с рублями отъезжающих за границу. Здесь у них было все схвачено, за все заплачено. Через носильщика можно достать билеты, когда их нет в кассе и, минуя таможенный контроль, провести все, что угодно. Это своеобразная болезнь пограничных переходов.
Таможенный контроль Малов прошёл спокойно и быстро. Миловидная девушка, представительница таможни, только и спросила: «Сколько везете спиртного?» «В принципе, какое дело этой «белой мышке» до моей  водки? - подумал он, - ведь я заплатил  государству и могу распоряжаться ею по своему усмотрению: закопать, вылить или выпить. Пусть, в конце концов, придираются поляки: ведь я подрываю их экономику, и то, в том случае, если провезу вагон. Но спрашивают наши,  будто вывожу золотой запас страны».
Через границу теперь можно было провезти все, купив почти любого пограничного чиновника. Будучи несколько философом по натуре, Малов долго размышлял, как могла произойти такая подмена ценностей: ведь ещё недавно ни один пограничный офицер, ни один таможенник даже не подумал бы о взятке. Любое подобное предложение закончилось бы адекватно - тюрьмой. Дело было не в том, что раньше люди были честнее, а в их сознании, в их отношении к своей Родине, обществу, в котором они жили, к собственной службе. У них были идеалы, в которые они верили. А вот теперь идеалов не осталось, в общество никто не верил, а государство, образовавшееся на развалинах империи, многие просто презирали. В этих условиях для людей стало главным собственное обогащение. Хорошо жить хочется всем. И у каждого это «хорошо жить» стало оцениваться по-разному: в зависимости от совести. Из всего происходящего Малову было только одно не ясно - как люди, безмерно хапая, не понимали, что в двух пиджаках еще никого не хоронили. «История ничему не учит, - думал он, - в этом мире и блеск и нищета будут повторяться снова и снова». 
               

ГЛАВА  13

Легница, которую шутливо называли «столицей русских в Польше», встретила Малова утренней прохладой. До войны город принадлежал немцам. Но последний передел мира был не в их пользу и Легница, с рядом прилегающих районов, отошла к Польше. Городок был интересный и по-своему красивый. Штаб армии, куда Малову необходимо было попасть, находился на окраине города, как здесь говорили, в русском районе.
Оставив вещи в камере хранения, Андрей вышел на  привокзальную площадь. Пройдя пешком по знакомым улицам, он за полчаса добрался до штаба. За последние два года здесь ничего не изменилось, даже окраска зданий осталась прежней - пепельно-серой. Говорят, у каждого портного свой взгляд на искусство, так и у многих командующих был свой «бзик» на покраску зданий. Случались курьёзы, когда красили траву в зеленый цвет - слишком та выгорела, и белили снег - чтоб казался свежим… Предпоследний командующий блеснул оригинальностью: ему захотелось, чтобы все административные здания в группе были покрашены именно в пепельно-серый цвет. Самое интересное - за цвет покраски спрашивали так, будто от этого зависела боеготовность войск. Но если начальник, не отличавшийся большим умом, вдобавок еще был и инициативным, то это было еще большим злом для армии.  Не зря про такую инициативу в армии ходил анекдот: «Собрались натовские генералы и думают, как выиграть войну у русских? Им советуют объявить войну и начать ее через три месяца. Вопрос: «Почему через три месяца, а не сразу?» «Да потому что через три месяца воевать будет не с кем: за три месяца они сами себя инициативой уничтожат».
Но сняли того командующего не за «инициативу», а за то, что упал самолет. Командующий, если разобраться, был не виноват - в это время он находился в отпуске. Шли плановые полеты. На одном из бортов, выполнявших полетное задание, сработала сигнализация - «пожар хвоста», что означало в обиходе - горит двигатель. Летчик доложил ситуацию и, получив команду, катапультировался. Самолет без пилота полетел дальше. Как потом выяснилось, сигнал был ложным. На «верх» доложили, что самолет упал в море. А самолет возьми, да и упади в Бельгии. За международный скандальчик командующего и сняли. Вряд ли от этого ему стало хуже. Его наверняка пристроили в «райскую группу» генералов-советников. 
…Дежурный по КПП, заспанный прапорщик, долго и придирчиво рассматривал предписание Малова. Возвращая, взглянул на него, как на идиота. В его недоверчивом взгляде сквозил вопрос: «Чего ради принесло капитана в Польшу в то время, когда из нее все части выводятся?» Но у Андрея отсутствовало желание помогать ему разгадывать эти ребусы. Оставив прапорщика в недоумении, он поднялся к направленцам в отдел кадров. Завидев его, Тихомиров, маленький краснощекий подполковник, знакомый Малову еще по тем временам, улыбнулся и протянул руку.
- Наконец-то, Малов! Здравствуй. Сейчас, одну минутку…
В железном шкафу он нашёл личное дело Андрея и, взяв папку, повёл его к начальнику отдела кадров. У дверей кабинета Тихомиров остановил Андрея:
-  Подожди здесь, я доложу. – Постучав, подполковник открыл дверь и вошёл. - Петр Николаевич, - донёсся до Малова его голос из-за неплотно прикрытой двери, - прибыл капитан Малов. 
- Пригласи его, - послышался бас полковника Торопова.
Андрей уже успел прочитать табличку на двери кабинета. Войдя, Малов представился. Перед ним, за большим столом сидел мужчина лет пятидесяти, не богатырского сложения, с большими залысинами у висков и угрюмым взглядом. Он  оценивающе взглянул на капитана. 
- Спасибо, капитан, что Вы пошли нам навстречу, - наконец произнёс он и обратился к Тихомирову, - направь его, Борис Евгеньевич, в транспортную эскадрилью.
С полученным предписанием до нужной части Малов добрался на попутном автобусе.
Транспортная эскадрилья располагалась на территории аэродрома в другом конце города. Служившие в ней, меж собой, называли её «придворной», как бы состоявшей при «дворе».  Двор здесь делала штабная свита.
«Поживем – увидим, что тут меня ждет?- направляясь к штабу, подумал Малов, - но то, что эскадрилью будут выводить последней, это - как пить дать».
Малов понимал: здесь, таких случайных и залетных, как он, немного. Как повелось с недавних пор, «теплые» места, в основном, занимали "свои". Его мысли подтвердил командир эскадрильи, подполковник Ножкин, когда Малов доложил ему о своём прибытии. Иронический взгляд карих, чуть навыкате, глаз подполковника, как бы спрашивал: «Каким ветром тебя занесло? И что ты за человек?»  Черты лица командира эскадрильи были  крупными, и Малов подумал про себя, что если подполковника отгуталинить и навести блеск, то он будет - вылитый негр. От этой мелькнувшей мысли Андрей не смог сдержать своей улыбки. Улыбнулся и командир.
- Ладно, капитан, иди, оформляйся. Пока замполит квартиру подыщет, поживешь в гостинице, - он кивнул головой в сторону окна. - Все вопросы будем решать по ходу дела. И сразу предупреждаю: покровителей не вмешивать…       
Гостиница, размещавшаяся в трёхэтажном особняке, находилась рядом, через небольшую лужайку от штаба. Разбитная моложавая дежурная прописала Андрея в двухместном номере на первом этаже. Протянув ключ от комнаты, она мило улыбнулась:
-  Душ в конце коридора.         
Его соседом оказался прапорщик-армянин, появившийся ближе к вечеру. Когда знакомились, Малов удивился, что его зовут Славой.   
-  Ничего удивительного, - неторопливо объяснил прапорщик. Говорил он без акцента. - У отца был фронтовой друг, который спас его в бою. Вот в честь друга меня и назвали.       
Прапорщику Саакяну было примерно столько же лет, сколько и Андрею. Среднего роста, темнокожий, с сединой еще в густых черных волосах, карими глазами и длинным носом, был он типичным армянином. Его немногословность и угрюмость капитан не преминул отнести к психологии народов Востока. Там не любят без дела скалить зубы. Рекламный улыбчивый американец в их среде показался бы полным идиотом.
Служил Славка механиком в одной из групп эскадрильи. Как Малов выяснил, он перевелся сюда из гарнизона, расположенного возле Кшивы, небольшого местечка в Польше, находящегося километрах в тридцати от Легницы, и служил здесь уже месяца три. Его часть вывели в Союз, а он перевёлся сюда дослуживать. До выхода в запас ему осталось полгода.
Простая, избитая житейская истина: рыба ищет - где глубже, человек -  где лучше. Но перебрался он сюда, как понял капитан, не без помощи «барашка в бумажке». Немного рассказав о себе, прапорщик взглянул на часы.      
- Андрей, были на ужине?
- Да нет, я ведь только сегодня прибыл и еще не встал на довольствие.
- Собирайтесь, пойдем. Вечером все равно никто не ходит, Вас покормят.
- Пойдем, - согласился Малов, - только давай на «ты». Как-то непривычно в такой обстановке «выкать».      
  В столовой обслуживала миловидная блондинка, которую нисколько не портили учительские строгие очки. Стройная, подтянутая, она бабочкой порхала меж столов. Малов усмехнулся, заметив, каким взглядом проводил ее прапорщик, и произнёс, как будто между прочим:
-  А ничего дама…      
Славка задумчиво взглянул на него и, как бы оправдываясь, проинформировал:   
- Да она третий день здесь работает. Раньше в школе, в начальных классах преподавала. Школу закрыли, она сюда устроилась.  Тут, Андрей, много таких.         
Поужинав, они вернулись в гостиницу. Возле нее, недалеко от входа, росло большое каштановое дерево.  Под деревом они присели на скамейку.            
Догорал тихий майский вечер. Незаметно подкрадывались сиреневые сумерки. В траве на полянке звенели цикады. Последние лучи солнца еще золотили верхушки деревьев, растущих напротив, но и они постепенно потускнели. Когда ошалевшие комары начали настраивать возле них свои скрипки, они поднялись и пошли в номер.
Андрей долго не мог уснуть. Не спал и сосед.
- Слав, ты женат? - спросил он его.
- Вроде женат - и вроде нет, - отозвался Саакян.
- Как это понять? - недоумевая, поинтересовался Малов. У него были знакомые армяне - для них семья была священным понятием. 
Лежа на спине, прапорщик некоторое время о чём-то думал, потом лёг на живот и, подперев голову руками, поглядел на него.   
- Знаешь, Андрей, у меня натура широкая, можно сказать, дурная. Друзья, то да се, стал пить. Вот жена с детьми и уехала в Москву.       
-  У тебя что, в Москве квартира? - поинтересовался Малов.   
- Да, одна комната. Я раньше в вертолетном отряде в Спитаке служил. После землетрясения перебросили. Жена, как беженка, в Москве дворником устроилась.
-   И что так все Москву любят? - усмехнулся Андрей.          
Славка задумался и, помедлив, ответил:
- Конечно, можно и в других местах осесть, но где гарантия, что достучишься до справедливости? А там все рядом, - он вздохнул.   
Немного помолчав,  Малов поинтересовался:   
- А как теперь?
-  Сейчас не пью, - обронил прапорщик, - да и друзей тех нет. Что ни говори, а погоду иногда делают друзья. Сейчас с женой переписываюсь. Дослужу - поеду к ним…      
 Первые дни на новом месте Малову всегда спалось плохо. Здание гостиницы было по-немецки основательно, но, то ли от времени и усадки, то ли от внутренних перестроек, звукоизоляция была плохой. Малов будто присутствовал в соседней комнате: бульканье наливаемой жидкости, пьяные разговоры и женский смех явственно были ему слышны. Через некоторое время у соседей воцарилась тишина. Но она была недолгой. Тишину по нарастающей начали заполнять томные женские вздохи и стоны.
- Что там за шалман, Слав? - удивлённо  спросил он.
Прапорщик иронически хмыкнул: 
- Да не обращай внимания, Андрей. Начальник ГСМ развлекается. У него тут - через день такое. Поживешь - привыкнешь… А что ему не развлекаться? - помолчав, продолжил он. - Бочку бензина полякам продаст - вот и праздник. Тут каждый делает свой маленький бизнес. Сам увидишь…      
Женщина уже стонала вызывающе громко. Андрей стукнул в стенку. Там затихли. Потом послышалось кряхтение, и чей-то пьяный голос вызывающе спросил:
- Что надо?
- Уменьши звук у аппарата, - устало попросил капитан.    
За стенкой хихикнули.
-  А куда комбат смотрит? - обратился он к Славке.
- А-а-а, - с сарказмом протянул прапорщик, - тут у них бардак. И комбат и начпрод - все повязаны. А бабы в отделах – вольнонаемные; думаешь, чем они тут держатся? Тут, как пир во время чумы. Все живут одним днём.
          
На построении Малов познакомился со своим новым начальником, капитаном Валерием Митрохиным. Это был высоким, сухощавый мужчина лет сорока. Удивленный взгляд, курносый нос, складки губ и уши - такими лопушками, делали его похожим на легендарного диснеевского мышонка. Начальников Андрей видел всяких. «Посмотрим, каков будет этот», - идя по дороге к ангарам, думал он. Пока шли к двухэтажному строению, где в одном из помещений располагалась группа, капитан Митрохин поинтересовался, какими ветрами забросило Малова к ним. Рассказывая, Андрей поглядывал на него и почему-то складывалось  впечатление, что Митрохин  не верил в игру случая, как и в то, что если бросить монетку, она могла упасть не только на орла или решку, но и встать на ребро.      
Группа авиационного оборудования, куда Малова прикрепили штатным расписанием, насчитывала четыре офицера и три прапорщика. Начальник вкратце объяснил Андрею его  обязанности. В принципе, он был  знаком с агрегатами, но «Ан-12» и «Ан-26» никогда не обслуживал. В «летающих амбарах», как в шутку называли в авиации транспортные самолеты, было где разместить агрегаты. Это не фронтовая и не истребительная авиация, где  техники при устранении отказов или проверки оборудования торчали вверх ногами из технологических люков.
Начальник поставил задачу: один из бортов становился на регламент, и техникам предстояло  снять несколько агрегатов и проверить их на стендах. В помещении группы размещалось три лаборатории, но стендов, на взгляд Малова, было маловато. И он сказал об этом технику группы старшему лейтенанту Утееву. Пухленький, невысокого роста техник Сашка – так звали Утеева - смахивал на слоника. У него даже походка была своеобразной. Он терпеливо и доходчиво объяснил Малову, что некоторые пункты регламента летают выполнять в Германию. Когда Утеев сообщал об этом, в глазах его мелькнула хитринка, а лицо наполнилось важностью, будто он раскрывал  очень большую тайну, приобщая Андрея к избранным. Малов пошёл помогать ему, заодно решив посмотреть, где на самолёте были расположены блоки и агрегаты. До обеда они сняли все блоки, подлежащие  проверке. После обеда начальник группы подозвал Малова к себе. Когда Малов подошёл к нему, Митрохин улыбнулся. Улыбка еще больше сделала его похожим на Микки Мауса.
- Андрей, проверь пока несколько блоков, а мы с Утеевым займемся металлом.
- Какой ещё металл? - удивленно воззрился на него Андрей.
- Да посмотришь потом, - как-то неопределенно протянул Валерка. И с иронией в голосе добавил:  мы тут, понимаешь, добычей занимаемся.         
Добыча металла, как потом узнал Малов, заключалась в том, чтобы на свалке или в каптерке отыскать куски медного или алюминиевого провода. В ход шло все - от обмоток силовых трансформаторов, коллекторных щеток, трубок и деталей до списанных агрегатов. Все это скручивалось, разбиралось и в виде медного и алюминиевого лома выносилось и сдавалось сборщикам-полякам. Малов вспомнил слова соседа по номеру, что у каждого здесь свой маленький бизнес.
До вечернего построения он успел проверить несколько снятых блоков. После построения начальник отвёл его в сторону и, подмигивая, тоном заговорщика спросил:
- Ты как насчет пива?      
К пиву Андрей был равнодушен. Может до него как-то не доходили прелести этого напитка, но он действительно не понимал, как говорят, того кайфа, который получали от литров выпитого пива. Но вливаться в коллектив ему как-то было надо, и он согласился, заметив при этом, что местной наличности у него еще нет.   
- Да это пустяки, - отмахнулся начальник, - мы что, зря с Саньком металл добывали? А ты когда свое вводное получишь, тогда и поставишь. 
Они дошли до ближайшего польского магазинчика, в котором купили с десяток маленьких пузатых бутылочек. Тут же, возле магазинчика, за ажурной оградкой, стояло пять или шесть столиков, за один из которых они и присели. К краю Малова Митрохин подвинул три бутылки.
- Нет, мужики, - улыбнулся Малов, для меня это много, я чисто за компанию. Если одну выпью, то хорошо будет.      
Валерка с Сашкой прыснули со смеха.
- Ну, Андрей, ты даешь! – протянул Утеев.
- Вообще, люблю таких людей в компании, - сказал начальник группы, - другим больше достается...       




ГЛАВА  14

Время летело очень быстро. Малов уже знал всех обитателей гостиницы. Вечерами несколько человек собиралось в комнате у дежурной, где был установлен телевизор. Спускались из своих комнат и две женщины, проживающие в гостинице. Две Валентины. Обе, как узнал Малов, были холостячками. Женщинам было лет под сорок, брюнетки. Одна из них была прехорошенькой малышкой, работающей в каком-то отделе батальона обеспечения. Природа брала свое, и Малов ловил себя на том, что ему нравилось глядеть на неё. «А почему бы и не посмотреть на красивую женщину?» - ловил он себя на мысли, - так уж устроено в этой жизни».   
Его знакомство с ней состоялось неожиданно. В один из вечеров, когда они со Славкой сидели у телевизора, она появилась в дежурке. Немного поболтав с дежурной, обратилась к ним:
- Ребята, кто-нибудь разбирается в телевизорах? А то так надоело спускаться сюда.
Жила она на втором этаже прямо над ними. На экране ее телевизора после пяти минут работы пропадало изображение. 
- Пойдемте, посмотрим, - предложил Андрей.
- Да сейчас неудобно, вечер, - жеманясь произнесла  она, - как-нибудь днем…         
- Хорошо, - согласился он, - будет нужно, найдёте, - безразличным тоном ответил Малов.
Он не пытался навязаться к ней в телохранители, зная со слов Саакяна, что у нее часто бывал какой-то армейский полковник. Но сейчас, глядя на нее, поймал себя на мысли, что Валентина женщина для своих лет довольно интересная и по-домашнему уютная. А может ее халат, сшитый из какой-то бархатистой материи и перетянутый по талии пояском, подчеркивающий стройность фигуры, возбуждал его воображение? Он любовался ею, и ему не хотелось идти в свой номер, потому что долгие вечера вызывали меланхолию и всякие мужские мысли.
Дня через три Валентина действительно нашла его и повела к себе. Дефект был пустяковый, и Малов за несколько минут пропаял ламповую панельку.
-  Как насчет просмотров передач? - закончив работу, спросил он.   
Несколько секунд она внимательно смотрела на него. Наконец, улыбнулась. И  мягким, грудным, под стать ей, голосом произнесла:   
- Андрей, нет проблем. В субботу у меня небольшое торжество, будет одна подруга. Берешь «мужика в шляпе», шоколадку и приходишь.      
-  Какого еще мужика? - не понял он.      
В ее глазах заискрился неподдельный смех.   
- Так вино зовут. Там на этикетке мужик в шляпе нарисован. Это - мое любимое.
- За этим не станет, - улыбнулся Малов, - но как-то несерьезно - вас двое, а я один.
- Мужики какие-то недогадливые пошли, - вновь рассмеялась она, - захвати своего соседа.      
«Ну, это уже другое дело» - думал Андрей, спускаясь от неё на свой этаж. Их разговор с Валентиной, Андрей вечером передал Славке. Выслушав Малова, он чему-то ухмыльнулся и, потерев ладони, произнёс:
-  Андрей, процесс пошел!..       
В субботу утром они пошли на гелду, как здесь называли рынок. Он был  расположен на окраине города и до него обычно добирались пешком. Когда через полчаса они оказались на площадке, огороженной забором, там уже вовсю кипела жизнь. Три длиннющих ряда на рынке занимали «челноки» из бывшего Союза. Кого здесь только не было! Представители почти всех республик делали свой маленький чемоданный бизнес. Купить у них можно было практически все. У «своих» приятели купили бутылку водки и конфеты, что было натуральнее и вкуснее. Иностранное только сверху красиво блестело, а попробуешь - трава травой, да еще и наполнители всякие - сплошная химия. У поляка, торгующего с машины, купили две бутылки с «мужиками в шляпе». Потолкавшись меж рядами и поглазев на заморские диковины, они  к обеду вернулись в гостиницу.
Дождавшись вечера, приятели поднялись на второй этаж. Дверь открыла улыбающаяся хозяйка номера и кокетливо произнесла:
-  Проходите, мальчики. Стол уже накрыт.
Они прошли в комнату, где на небольшом диванчике смотрела телевизор подруга Валентины.
-  Знакомьтесь, это Света, - представила она подругу.
- А мы знакомы, через день видимся, - сказал Малов, узнавая в подруге Валентины официантку, которая обслуживала их со Славкой вечером, в день его приезда в Легницу.
По выражению Славкиного лица он понял, что сосед доволен складывающейся ситуацией.   
- Ну, не будем терять времени, - сказала хозяйка, - проходите, рассаживайтесь.
- Дамы, что будем пить? - обратился к подружкам Андрей.
- Конечно, вино, - мило улыбнулась Валентина.      
Слава открыв литровую бутылку вина и начал разливать по фужерам.
- Так за что будем пить? - поднимая бокал, спросил Малов.   
Женщины переглянулись, молчание затягивалось, и Славка пустил в ход дежурную остроту:
- Сегодня исполнилось триста лет граненому стакану, выпьем за это!
- Да нет, мальчики, у меня сегодня день рождения, -  немного смущаясь, призналась Валентина.
-  И сколько стукнуло, если не секрет? - взглянул на неё  Славка.
- Да женщинам всегда чуть больше восемнадцати, - помог Андрей Валентине и предложил: тогда за хозяйку! – и процитировал почти что пушкинское: «Поднимем бокалы и сдвинем их разом. Да здравствуют дамы! Да здравствует разум!» 
Так, шутя, они выпили первый и второй бокалы. Вино, которое они пили, было мягкое, приятное, с небольшой изюминкой горечи. Третий бокал компания  выпила молча. Дамы, видимо, были знакомы с этим молчаливым тостом военных. И все же Малов недооценил вино. Оно легко кружило голову, а ноги стали вялыми и непослушными.
- Мальчики, что-то мы засиделись? - включила магнитофон хозяйка, - давайте потанцуем.
- Подвигаться можно, - улыбнулся Славка, - только интима маловато.
- Нет проблем, - рассмеялась  Валентина и выключила свет.         
В темноте Андрей  нашёл ее и медленно, узнавая друг друга, они начали свой непонятный путь. Славка со Светой кружили рядом. Они иногда соприкасались с ними и сразу же отходили. Легкая и нескончаемая музыка, накатываясь легкой волной, уносила их куда-то… Андрей притянул Валентину к себе и коснулся ее губ. Ее губы были теплыми и податливыми. Она словно ожидала этого момента, потому что он почти сразу почувствовал кончик ее языка у себя во рту…
Еще немного посидев и потанцевав, подруга Валентины собралась уходить  домой.       
- Ну, мне пора, - лукаво посмотрела она на Славку и, обращаясь к ним, произнесла, - спасибо за компанию.
- Я тебя провожу, - встав мгновенно джентльменом, предложил Славка, и они исчезли.          
Оставшись одни, Андрей и Валентина некоторое время сидели молча. Потом Андрей притянул Валентину к себе. Целовалась она хорошо, но дальше этого не шло.   
- Чего ты боишься? Мы же не дети, - улыбнулся он.
-  Вот именно, что не дети, - нравоучительно произнесла женщина. И вдруг, ошарашила его, - завтра идем на гелду, покупаем мне итальянские сапоги - и я твоя.         
Глаза ее смотрели спокойно и ожидающе. Малова убила эта нагая прямота. Это, верно, было из той серии, когда «простота - хуже воровства»…
В Афганнистане он знал нескольких женщин из обслуживающего персонала, которые торговали собой за чеки. Там денежное содержание начислялось чеками, как у моряков загранплавания - бонами. Этих женщин так и звали - «чекистками». Конечно, осуждать легче всего, но в этом мире каждый живет, как умеет, а вернее - как позволяет совесть… 
-  Сапоги, так сапоги, - обескуражено усмехнулся он, и они простились.      
Славка появился под утро уставший, но веселый.   
- Ну и как? - взглянув на приятеля, ухмыльнулся Андрей, но и так все было ясно по внешнему виду.
- А! Сто тысяч - не деньги, - весело отмахнулся прапорщик и рассмеялся, - а как у тебя?
- У меня пока никак, облом… - задумчиво ответил Малов, - для начала надо итальянские сапоги купить.
- О-о-о, - сочувственно протянул Славка, - это уже серьезней. Зато, - довольно  цокнул он языком, - девочек ничему учить не надо!   
…Вечером Андрей поднялся к Валентине. Открыв на его стук дверь, она настороженно  выглянула в коридор. Там никого не было.
- Заходи, - улыбнулась она.
Андрей посмотрел на нее. Была она после душа простоволосой, густые черные волосы падали на плечи. Проводив его в комнату, остановившись у холодильника, спросила:   
-  Будешь что-нибудь пить? Чай, кофе? Потанцуем… - пошутила она.   
Малов улыбнулся и ничего не ответил, окинув её долгим взглядом. Валентина подошла к нему вплотную и положила руки на плечи. Сейчас она была особенно обольстительна. Ее лицо оживилось лукавой улыбкой.   
-  А может, молодой человек хочет «меню»? - дурачась, спросила  она.      
-  Можно и «тебю», - подыграл он в выбранной ею тональности.       
Обняв её, Андрей почувствовал, что под халатиком ничего нет и ему стало жарко… С какой-то непонятной жадностью он долго целовал ее. Прикрыв веки, она с не меньшим желанием отвечала. «Какие у нее длинные ресницы», - отметил Андрей. Близость ее тела томила его и она, угадывая его состояние, то прижималась, то легонько отстранялась.    
- Зачем нам какие-то ограничения, - прошептал он, снимая с нее халат.
Сегодня она не сопротивлялась. Он целовал ее лицо, шею, губы, грудь. В какое-то мгновение ее начало знобить. Руки перешли с ним на «ты», она вся дрожала от нетерпения. Ее волосы были разбросаны по подушке, побелевшее лицо с закрытыми глазами и приоткрытым ртом стало маской страсти. Вначале она только тихонько стонала, но с каждым новым его движением этот зов страсти в ней рос и ширился. Эти звуки еще больше возбуждали его. В какой-то момент это уже был  не стон, а рык страсти…
«На что только не идет человек ради нескольких минут блаженства!», - пронеслось  в голове Андрея. И в тот же момент поймал себя на мысле, что именно этот зов, этот голос страсти  он слышал совсем недавно за стеной.  Малову стало холодно и противно, и даже желание, с которым он пришел к Валентине, думая, что останется здесь на всю ночь, погасло. «Ну, а чего я хотел? - подумал он. - Не стоит, Андрей, делать обиженного выражения лица, - успокоил он себя, - ведь мы чаще имеем то, чего сами стоим»…
- Давай попьём кофейку, - предложила она, чувствуя его состояние.
За кофе сидели молча, каждый думал о своём. Андрей, которого точил червячок нездорового любопытства, наконец, не выдержал.
- А тот, снизу, - как будто, между прочим, поинтересовался он, - с тобой тоже сапогами рассчитывался?
-  Какими сапогами? - переспросила она, думая о чем-то своем.
- Наверное, тоже итальянскими, - криво усмехнулся он, предполагая, что она смутится.               
Он ошибся. Она не смутилась. Метнув на Андрея взгляд, с вызовом бросила:
- Вы, мужчины, не понимаете женщин. Если мы любим одного, то на других не смотрим. Вы же – наоборот: гоняетесь за каждой юбкой. Для вас не существует постоянства. Почему бы не попользоваться этой вашей слабостью? – И, немного помолчав, добавила: в принципе, ты угадал. У нас с дочкой одинаковый размер обуви. В Москве она себе такие купить не позволит - слишком дорого.      
Малов знал, что у неё есть дочка, которая живет в Москве. «Но что это? - думал он, - тонкая издёвка, рассчитанная на обиду, или проза жизни?»  Он взглянул на Валентину, отметив, что смотрела она на него без всякой иронии и злости. «Скорее - это второе», - решив про себя, вздохнул он.
Муж у Валентины был пилотом, но спился, и они разошлись. Используя свои старые связи, она перевелась в Польшу. «Ох уж эти связи, - подумал Андрей, выслушав её рассказ, - для многих они и нужны, и важны, с ними можно и в князи и в княжны». Они вновь сидели молча, каждый думал о своем. Тишина была тягостной, и он взял ее руку в свою.
- Андрей, не думай обо мне плохо, - тихо произнесла она. В ее голосе звучали слезы. - Жизнь такая штука… - и  замолчала, подбирая слова.         
- А я и не думаю, - грустно улыбнулся он. Сейчас Андрею было ее по-человечески жаль. - Я теперь сам живу без корней, как перекати-поле, - просто сказал он, - мне ли тебя судить?   
- Возьми меня замуж, - вдруг неожиданно горячо сказала  она, - я буду хорошей женой. Ты, я чувствую, мужик неплохой, - погладила она его руку и вдруг громко рассмеялась, лукаво взглянув на него, - только я тебе не нужна. Была б нужна, сапоги бы не купил. 
«Вот и пойми женскую логику», - сокрушённо подумал Малов, и, смущаясь, сказал: 
- Ну, зачем сразу в крайности?
- Не лукавь, Андрей, - вздохнула Валентина, - я давно не девочка. Жизнь видела,  и людей знаю. Ты мужик хороший, - повторила она, - но какой-то взъерошенный. Если тебе для жизни подруга нужна, давай попробуем пожить вместе. Может, что получится.   
«Чем черт не шутит?» - взглянув на неё, подумал Андрей, - женщина она интересная, самостоятельная. А то, что было … Так у кого не было? Говорят, из таких, как она, порой выходят порядочные жены».
В его памяти всплыл случай, произошедший в части, где Малов служил раньше. В офицерской столовой работала официанткой одна смазливая деваха. Про нее говорили: пробу некуда ставить. Но приехал молодой лейтенант, и получилась у них любовь. Месяцев через пять после того, как они расписались, муж уехал в командировку. Она осталась одна. По старой памяти и в «трезвом уме» ее решили навестить двое из бывших клиентов. Пришли, начали стучать в дверь: «Принимай, Натаха, гостей!». Она дверь открыла и, не снимая цепочку, говорит: «Забудьте сюда дорогу!». Те не поняли: «Как это так?» Начали дверь ломать. А у лейтенанта ружье висело. Вот она из него и пальнула. Один убежал, а другому зад попортила. Смеху было на весь гарнизон. Короче, жена молодец - и муж герой.
- Надо подумать, - кивнул он, - может, что и выйдет…
Но ничего у них не вышло. Верна истина: «Если на масле не получилось, на воде тем более не получится».  Где-то недели через две из Союза прилетел почтовик. С этим бортом прилетел полковник, о котором говорил Славка. Он недели на три отлучался в Союз. Полковник был женат, но жена сейчас с ним не вернулась. Андрей издали видел, как к нему в машину садилась Валентина. Дня на два после этого она исчезла из гостиницы. И когда он с ней встретился вновь, наивным, слепым упреком Андрей бросил ей:
- Что ты у него делала?
Спрашивать об  этом с его стороны, конечно, было глупо. Односложно и вызывающе Валентина ответила:
-  Жила!   
Возможно, она в этот момент злилась больше на себя, чем на него. Но так уж вышло: он попался под руку с глупым вопросом. Однако Малов не понял её состояния, его словно заклинило, и он упрямо гнул свою линию:
- Что ты у него забыла? 
Он сейчас не понимал ее. Ведь они с ней все обговорили! Глядя в сторону, она глухо проговорила:
- Понимаешь, Андрей, я ему должна.    
Это ее «должна» передернуло его.   
- Что ты ему должна и сколько?! – паясничая, спросил он. 
Женщины в таких случаях большие психологи. Она почувствовала этот его надрыв.    
- Какой ты дурачок, - с теплом в голосе произнесла она, - только от него зависит, буду я тут до следующего года или нет. Пришел приказ: эскадрилью с октября сократят в два раза. 
Малов не обратил внимания на ее слова о сокращении, и, зло ухмыльнувшись, бросил:   
-  Ну и чем ты за это рассчитывалась?         
Эта его прямота подстегнула ее и она выпалила:   
-  А у меня другой монеты нет! Если тебе это не нравится, я тебя не держу. У каждого из нас есть своя дорога.          
- Может - это и к лучшему, - тихо обронил он. 
Сейчас Малов не испытывал к этой женщине ни злости, ни сострадания. Просто они с ней были людьми, которых на короткое время течением жизни прибило друг к другу, а потом развело без всякого сожаления…
Вечером, лежа в постели, Андрей анализировал происшедшее. Ему было грустно сознавать, что в личной жизни у него ничего не получается. В поисках тихой заводи или твердой почвы он обманывался, принимая за них бурный поток страстей или обманчивую болотную топь. «Может, просто я никудышный мужик? - размышлял он, - и нечего обвинять другую половину». Но он был давно не юноша и знал, что женские руки иногда могут спасти, помочь выплыть, а иногда - утопить в омуте жизни. Малов не переставал удивляться женщинам - этой  адской смеси коварства и простоты, нежности и черствости, добродетели и порока. Если «раскрутить» русскую женщину, как сказал один из современных циников, она даст фору женщине любой другой национальности. В Афганистане были случаи, когда «Маши» и «Кати» ходили туда, куда не совался и спецназ. Было известно, что в той стороне - «духи», а оттуда «Матрена» из столовой топает. Ей война - нипочем, еще и две авоськи тащит. То, что живой осталась - для кого-то покажется везением, для кого-то случайностью, но у судьбы случайностей не бывает. Ореол обреченности пишется на челе. В Афганистане опытные командиры рот не брали на операции солдат, у которых это было написано на лице.
От иронии судьбы тоже никуда не денешься. Малов вспомнил, как в один из афганских вечеров, когда сумерки начали быстро насыщаться темнотой, как это бывает в Азии, в одном из соседних модулей, где жили прапорщики, прогремел взрыв. Позже  выяснилось, что к трем прапорщикам из отряда пришли гости-десантники: прапорщик и сержант срочной службы из роты охраны. Был сезон затишья. Именно безделье расслабляло более всего. Решили выпить за содружество родов войск. Но что за праздник без женщин? У одного из прапорщиков была знакомая официантка из столовой, очень любвиобильная женщина. Пригласили ее. Выпили мужики крепко, без учета температурного коэффициента. Один из прапорщиков оказался слабеньким – вырубился после выпитой дозы. Сердобольные товарищи уложили "боевого бача" спать. Начали делить подругу: кто будет первым. На сержанта-срочника очередь не распространялась, ему сказали: «Молодой, рано еще!». Тот «лимонку» достал и говорит, примерно, как в анекдоте: «Пить не молодой, а как с женщиной - так молодой?» Кто-то из присутствующих ударил сержанта по руке, граната выскользнула. У наступательной гранаты двести метров - радиус мертвого пространства. А за четыре секунды это расстояние еще никто не пробегал. Когда граната упала, все моментально отрезвели и ломанулись к выходу. Дверь, конечно, снесли. Выскочили из помещения все, кроме спящего прапорщика и женщины. Через секунду – взрыв! Когда прибежали сослуживцы, картина была страшной. Спящий был изрешечен осколками и умер, не проснувшись. Женщина, сидевшая в одних трусиках на столе, на который, верно, взобралась перед взрывом, была жива и, самое странное - ни одной царапины, что было на грани фантастики. Смешно и грустно вспоминать все это. Но это было, а «из песни слов не выбросишь».
Первые годы после Афганистана Малов не вспоминал о пережитом, - оно, застыв, замерло в нем, а сейчас, оттаивая, начинало потихоньку просачиваться. Можно многое вспомнить, но кому это надо?..  Может, нам, нашей совести?..


ГЛАВА  15

На службе у Малова был полный порядок. С сослуживцами он быстро нашел общий язык и даже поставил вступительное пиво. Последние дни работы у Андрея было немного. Проверки, которые позволило выполнить находившееся в лабораториях оборудование, были им проведены. Начальник с Утеевым должны были лететь в Германию, чтобы там закончить регламент. Малов в командировку не рвался, он знал, что у парней в Германии имелся свой интерес. Там они довольно дёшево приобретали немецкий «Наполеон» и привозили сюда. У поляков коньяк шел раза в три дороже. Малов заказал им несколько бутылок.   
- Куда тебе столько?-  взяв у него деньги, удивился Утеев, - ты ведь не пьёшь?
- Хочу съездить к друзьям в часть, где служил раньше, - пояснил Малов, - с пустыми руками ведь не поедешь…
В их отсутствие Андрей забрел на склад технического имущества. Начальника склада, маленького седого прапорщика, он застал за разборкой осциллографа. По мнению Малова, то, как он  обращался с прибором, было кощунством. Прапорщик клещами откусывал и обрывал платы и отбрасывал их в большой ящик, стоящий рядом.
- Что Вы делаете? - изумился Малов. 
- Золото добываю, - отмахнулся он и пояснил:  разогнали ДАРМ, а приборы все сдали сюда. Мне же приказали разобрать их и все золото- и серебросодержащие детали отправить в Союз на заводы, где их перерабатывают.          
«Господи, куда мы идем?» - мелькнуло  в голове Малова. Вчера, возвращаясь с ужина, на пустыре возле батальона он видел огромный костер из мебели, высотой, примерно, этажа в два. Шкафы и столы летели в костер. Вчера - мебель, сегодня - приборы, которые по своей цене в десятки раз дороже того золота, которое из них еще надо добыть. 
«Хороша Советская власть, да дуракам досталась», - вспомнил Андрей слова покойного отца. Был он хоть и несильно грамотный, но иногда в самую суть смотрел...   
- Давайте помогу, - подсел Малов к прапорщику, - только некоторые детали, с Вашего разрешения, возьму. На золото и серебро я не покушаюсь, тут и без этого есть над чем голову поломать.      
- Ой, Господи, да хоть все забери, - оживился начальник склада, - мне не жалко. А то ведь сердце кровью обливается, как подумаешь, что люди трудились, а тут курочить приходится. Ну, а куда деваться? - развел он руками, - приказ есть приказ.    
Вернулись ребята из Германии дня через три с несколькими ящиками "Наполеона". 
Андрей сидел у себя в группе, разбирал очередной блок, который взял у Анатолича - так звали старого прапорщика со склада. Вечерело. Начальник с Сашкой и еще человека четыре в соседней комнате дегустировали коньяк. Они приглашали Андрея, но он сослался на занятость. Работая с паяльником, Малов услышал, как в соседней комнате начал разгораться сыр-бор: что-то не поделили. Он почувствовал, будет потасовка. Ему было достаточно беглого взгляда, чтобы оценить происходящее. Прапорщик лет сорока, писарь инженерного отдела, о чем-то спорил с начальником группы. У него с Валеркой были разные весовые категории. Валерка высокий, конструкция для единоборства слабая. Прапорщик, напротив - сбит и напорист, выглядел этаким бычком. Он был московским «блатным». Кто-то протолкнул его сюда и держал уже лет семь, как незаменимого. У Малова на таких была  аллергия.
Валерка, покачиваясь, молча слушал его.
- Да у нас таких в Москве, - корячась, пьяно говорил прапорщик, тыча Валерку в грудь толстым коротким пальцем, - «додиками» зовут.         
Малов не любил пьяных разборок, но делать было нечего. Он молча подошёл к прапорщику, и, взяв его за плечи, повернул к себе лицом. Прапорщик был плотнее его и, возможно, физически сильнее. Верно, он это чувствовал, так как, пренебрежительно взглянув на Андрея, ухмыльнулся. В его голосе  боевой трубой запели вызывающая ирония и сарказм: 
-  Ты что, капитан, тоже «додик»?               
«Ну, это он уже зря», - подумал Малов. Движение его руки было отточено и практически не видно. Если глядеть со стороны, то могло показаться, что Малов просто поправил у прапорщика пуговицу. Большой палец его руки не сильно, но резко, под определенным углом вошёл прапорщику в солнечное сплетение. Согнувшись, прапорщик промычал что-то нечленораздельное. Он был не готов к этому движению Андрея, и стал жертвой. Нагнувшись к нему, Малов, чтобы слышали окружающие, громко спросил: "Тебе что, плохо? - и тихо шепнул ему на ухо: «Это тебе за додика».
Подталкивая его к выходу и, заведя за угол, Малов, как расшалившегося шалопая, взял его за ухо и тоном, не обещавшим ничего хорошего, приказал: "Иди, проспись!"
Все это произошло очень быстро и, когда он вернулся, все ещё сидели в оцепенении. Валерка пришёл в себя первым:
-  Андрей, что ты ему сделал?      
-  Да ничего, - сделав удивлённое лицо, сказал  Малов, - товарищу плохо стало, помог дойти до угла, - и обратился к остальным:  мужики, давайте расходиться - уже поздно.         
До гостиницы он шёл вместе Валеркой. 
 - Андрей, а кто такие додики? - взглянув наполненными тоской глазами, непонимающе спросил начальник группы.   
- Кто, кто? - ухмыльнулся Малов, -  десантники.   
Валерка вновь впал в задумчивость. Он, верно, не знал анекдота и тупо переспросил:
- Причем здесь десантники?
- Анекдот есть такой, ответил Андрей, - бабка спрашивает у деда: «Дед, ты знаешь, кто такие «голубые»? По телевизору все время твердят: голубые да голубые» «Кто, кто? - отвечает дед, - десантники».       
- Это что, он нас так обозвал? - наконец дошло до Валерки. И, немного помолчав, набычась, он убежденно добавил:  за это ему надо было морду набить.            
-  Да успокойся, - беря его под руку, сказал Малов, - чего по пьянке не бывает? Завтра будет извиняться … 
Придя к себе в номер, Андрей переоделся и, взяв полотенце, пошёл в душ. На дворе стоял июль, безоблачный и жаркий. Прохладный душ в такое время являлся спасением. Из душа он вернулся бодрым, в хорошем расположении духа, и застал своего соседа по комнате, пребывающим в меланхолии. За время совместного проживания Андрей его хорошо изучил и сейчас чувствовал, что Саакян пытался что-то решить, но у него это не получалось.
-  Слав, ты что такой хмурый? - обратился он к нему.
-  Тут, Андрюш, одна проблема возникла, - сказал он, вынимая из-под кровати сверток, размером с картонную коробку от обуви и, поставив её на стол, открыл.         
-  Видишь, что здесь? - кивнул он.   
-  Да какие-то лекарства, - ответил Малов, подойдя к столу и разглядывая ряды цветных упаковок.   
- Это анаболики, - подтвердил прапорщик, - их тут два вида, - и, предупреждая его вопрос, начал рассказывать: их используют для повышения мышечной массы культуристы и дистрофики. Лекарство дорогое и дефицитное. У меня в Союзе лежало на книжке десять тысяч еще до обесценки. Я чувствовал, что они могут «накрыться» и решил перевести рубли в более надежную валюту - лекарство. Через знакомых и достал это, - кивнул он головой в сторону коробки, - думал, реализую тут. Когда служил в Кшиве, у приятеля был знакомый поляк, занимавшийся этим делом. Но сегодня приятель приехал и привёз все назад. Сказал, что поляк собирается куда-то уезжать. Вот и гадаю, что с этим делать?
- Ладно, не переживай, - успокоил его Малов. - Есть тут у меня один знакомый, который сейчас занимается продажей полякам оставляемой недвижимости. Попытаюсь о твоем деле поговорить с ним. Может, что получится. У него связей с поляками больше, чем у нас с тобой. А на рынок пойдешь - наколют, да еще и в полицию сдадут.      
У Малова, действительно, среди общевойсковых офицеров тыла был знакомый полковник Корнеев. Познакомился он с ним довольно банально. Полковник приехал к ним в гарнизон с проверкой тыла. В гарнизоне Андрей вел секцию, в которую ходили заниматься и парни, заведовавшие парилкой. Узнав, что Андрей любит попариться, они выделили для него целый день, что было несказанной роскошью. Полковник тоже был страстным парильщиком, а тот день, когда он захотел попариться, оказался днём Андрея. Вот так они и познакомились.
На днях Малов видел его здесь, Корнеев подъезжал к «почтовику», и они даже успели поговорить. 
- Если что будет нужно, обращайся ко мне, - прощаясь, сказал полковник и дал ему свой номер телефона.   
- Сколько это примерно будет стоить? - стуча по коробке, спросил Андрей.   
- Считай, пятьдесят упаковок, - улыбнулся Славка, - я знаю, что у поляков оно шло по шестьдесят баксов. В общем - тысячи три.   
- Хорошо, Слава. Дашь образцы - я  ему покажу.            
На следующий день Малов позвонил Борису Васильевичу, и договорился о встрече. По телефону он сказал, что возникла небольшая проблема. Полковник не расспрашивал о проблеме, понимая, что это не телефонный разговор. Встретились они возле проходной. Борис Васильевич был мужик коренастый и для своих пятидесяти выглядел «настоящим полковником». И рост, и вид и голова аналитика - все было при нем.   
- Что за проблемы, старый? - вместо приветствия обратился он к Малову.   
- Да есть одна неувязка, - протянул Малов, не зная, как лучше начать. Подумав, решил подсластить полковнику. - Борис Васильевич, знаю, что Вы человек умный, дурного не посоветуете. У Вас, как у хорошего шахматиста, мысль бежит на ход вперед.      
Едва заметно улыбнувшись, полковник благосклонно принял лесть Андрея.  «Сейчас можно и о главном», - решился Малов, и до мельчайших подробностей передал разговор со Славкой.      
- Покажи, что за препараты, - выслушав, сказал Корнеев. Малов протянул упаковки. Полковник, внимательно изучив аннотацию, задумчиво взглянул на него.   
- И сколько, ты говоришь, он хочет?
Андрей  назвал Славкину цифру.   
- А сколько нам достанется? - вернув упаковки, поинтересовался Корнеев.      
Это «нам» резануло капитану слух, и он поморщился. Полковник уловил его душевное состояние и снисходительно улыбнулся.      
- Надо уметь торговать, Андрей, - времена бессребреников прошли. Наступает жесткое время.       
-  А сколько берут? – наивно спросил Малов.
- Посреднику - десять процентов, - ответил Корнеев. - И еще, Андрей: то, что он хочет - это мелочь. Из-за этого не стоит рисковать.
В лице Малова мелькнуло недоумение:  «Сколько же для него - не мелочь?» - подумал он.
Почувствовав неудовлетворённость Андрея, Корнеев смягчился.    
- Я, конечно, попытаюсь найти покупателя твоему другу. Но, еще раз говорю, что «игра не стоит свеч».   
Полковник задумался и Малову показалось, что мысли его были сейчас далеко отсюда. Что-то обдумав, он изучающе взглянул на Андрея.
- Андрей, есть вещи, за которые можно получить много и сразу. На чёрном рынке есть спрос на красную ртуть и альфа-бета-протеин.         
Андрей слышал, что красную ртуть использовали в атомной промышленности. Позже читал статью-опровержение, в которой говорилось что все это - фантазия. И такого материала вообще не существует в природе. Про второй препарат слышал, что это - панацея от старости. 
- Знаешь, что-нибудь об этих вещах? – внимательно посмотрел на него полковник.   
- Может быть, не совсем точно, но кое-что слышал, - кивнул Андрей.   
- Вот эти вещи, - продолжил Корнеев, - стоят очень много, так много, что человеческая жизнь по сравнению с ними - копейка. Если что-либо всплывет из этого, можешь обращаться ко мне. Только по телефону не звони. «Береженого - Бог бережет». Где крутятся большие деньги, там есть возможность нырнуть и не вынырнуть. Но это так - на всякий случай...      
Возвращаясь в гостиницу, Малов шёл по пустынным вечерним улицам Легницы. Городская жизнь замирала рано. Это являлось особенностью здешних городков и местечек. Город был наполнен внутренней тайной жизнью; только из небольших ресторанчиков доносились голоса и музыка. До гостиницы  дорога вела через старый парк. Недалеко от входа на мраморном постаменте лежал старый, позеленевший от времени лев.  Проходя мимо, Андрей мысленно улыбнулся: «Привет царю,  хранителю покоя!». Бронзовый зверь был безмятежен, как и вся жизнь парка. Кроны каштанов, растущие по обеим сторонам дороги, нависая над ней, создавали впечатление, что идешь по тоннелю. 
Войдя в парк, он замедлил шаг. Спешить ему было некуда, и Малов попытался сосредоточиться. «Удивил Борис Васильевич»,- подумал он, - а что я, святая наивность, ожидал от него услышать? Ведь я сам напросился с этим лекарством, будь оно неладно! - в сердцах ругнулся он, - за себя никогда не просил, а тут - за другого поперся… А Борис Васильевич - штучка. Насчет покупателя, что поищет, это - пыль в глаза. Не хотел обидеть. Мелочиться он не будет, не тот человек. Да и резона нет «провиснуть» из-за какой-то пары сотен долларов. По крупному он сыграл бы. Видно, есть ходы в запасе…   
Вот примерно с такими мыслями он и добрался до гостиницы. Славку, ожидавшего его, Андрей застал в комнате в компании с миловидной женщиной лет тридцати. Когда он вошел, она сидела у него на коленях и одной рукой обнимала за шею. Малов чуть было не выругался.
- Закрываться надо, - буркнул он. 
- Олечка, подожди на лавочке у выхода. Я один вопрос решу с приятелем, - улыбнулся Славка, когда женщина поднялась.      
- Ты где ее снял? - поинтересовался Андрей, когда она вышла.
- Да старая любовь, - объяснил Славка. В Кшиве вместе с ее мужем служил. Сейчас она с теткой с Украины приехали, торгуют на рынке. Я ей писал, вот она меня и нашла.
На днях Славке дали квартиру на одной из улиц, прилегающих к части. И он перебрался туда.
Вкратце  Андрей  изложил приятелю перспективу, правда, без своих комментариев.
-  Но я долго ждать не могу, забеспокоился он, - сам знаешь, в сентябре вопрос решат: быть нам тут или нет.   
То, что с октября эскадрилья будет работать по новым штатам, давно перестало быть секретом. Все стали дергаться. Славка тоже занервничал.   
-  За месяц, я думаю, он найдет покупателя, - успокоил его Андрей.         
Довольный, что дело сдвинулось, сосед ушёл.


ГЛАВА 16


 В ближайший выходной Малов решил выбраться в гарнизон, где проходил службу раньше. Когда он поднялся на платформу, небольшой тепловозик с четырьмя двухэтажными вагонами, уже стоял у перрона. Андрей выбрал вагон для некурящих. Свободных мест было много, и он присел у окна. Напротив него сидел старый поляк. Через некоторое время поезд тронулся. Старик, до этого внимательно разглядывающий Андрея, верно, чтобы убедиться, спросил: 
-  Проше пана, пан - радецкий?    
Для них мы все - советские или русские, - подумал Малов и утвердительно кивнул. Старик оживился.
-  Пан, зачем ваши оставляют нас? - спросил он на сносном, с небольшим акцентом, русском языке, - сюда же немцы придут.             
Искорка отчаяния мелькнула в глазах старого поляка.   
-  Придут, так придут! - почти весело произнёс Малов.
-  Зачем пан так шутит? - старик с неподдельным изумлением взглянул на него, - пан не знает, что такое немцы? Вместе с русскими старый Дрозд воевал в ту войну. Пепел Майданека стучит в мое сердце. 
Эту фразу он произнес без всякой патетики, и Андрею стало жаль старика.
- Не мы решаем, пан, - развёл он руками и, успокаивая старика, сказал: может все еще утрясется.
«Одни поляки ненавидят немцев, другие - нас, - слушая попутчика, подумал Малов, - мы уйдем, они попросят защиты у НАТО, а может, и сами вольются в эту организацию. Ведь у Наполеона в армии были не только французы. Наше общество, как и польское, слоеный пирог. 
За окном вагона замелькали станционные постройки. Поезд остановился в Лешно-Гурно,  - пора  выходить.
До гарнизона Андрей добрался на попутке.  Пройдя через непривычно пустое КПП, он пошёл по притихшим улочкам военного городка. Сейчас ветер носил по ним обрывки газет и прочий мусор. Недавно здесь размещалась авиабаза, да потом её изничтожили свои же, когда на "верху" решили, что у державы на данном историческом отрезке врагов больше не имеется, а лишь есть «загадочные» друзья. Технику вывезли, но все технические сооружения, влетевшие в дикие миллионы, были подвержены разрухе и брошены на произвол судьбы. Глядя на эту картину Малову стало больно...
«Только надолго ли этому месту уготовано забвение?» - озираясь вокруг, подумал он.  Аэродромная полоса цела. Для эшелонов перебазирования больше ничего и не надо. Все здесь ему было знакомо и в то же время незнакомо: школа, клуб… Заброшенный детский городок - резные деревянные фигурки гномов и домиков, горок и теремков, являл собой причудливую смесь дотлевающих останков жизни и разрушений. Прошёл мимо заброшенного здания бывшего штаба – все постройки имели угрюмый и нежилой вид. Остановился у старого кладбища, сохранившегося еще со времен Первой мировой войны. Здесь у немцев был лагерь военнопленных. От тех времён осталась стела с надписями на разных языках. Была и на русском – со словами, написанными с твердым знаком… Малов искал в душе хотя бы тень мимолётного умиления от того, что снова оказался здесь. Но кроме горестного состояния ничего не мог отыскать.    
На старой квартире Мишка не проживал. Андрей стоял в нерешительности и, лишь случайно выглянувшая из окна третьего этажа женщина, посоветовала посмотреть в новом доме. Двери в трёх подъездах дома были забиты крест на крест досками, а в четвёртом распахнутая настежь дверь держалась на одной петле. В одной из квартир этого подъезда он и нашёл приятеля. Открыв дверь и, увидев Андрея, Михаил удивленно воскликнул: «Каким ветром, братан!» и хлопнул его по плечу. Они обнялись, и Михаил провел друга в квартиру. Андрей огляделся. Одна комната была пустой, а в другой стояла подержанная мебель, и царил относительный порядок. Завидев привезённый коньяк, Михаил, покрутив бутылку в руках, застенчиво улыбнулся: "Богато живёшь". Малов, глядя на него, подумал: «Как только мог  Мишка  с такой  улыбкой в Афгане поднимать бойцов в атаку?».
- Аристократами ещё побыть успеем, - ставя коньяк на стол, произнёс Михаил, - а пока давай нашу, - и он достал из шкафа бутылку "Русской водки".
Выпив за встречу, они молча потянулись к неприхотливой закуске. Отдельные слова, произносимые друзьями, как бы отыскивали то общее, сблизившее их в молодости, когда они были молодыми лейтенантами.
Сумерки медленно заполняли пустые улочки военного городка. В нём еще жило человек двадцать, оставшихся по разным причинам, да на огонек иногда заезжали наши челноки, не имевшие другого места для ночлега.
Малов не видел приятеля два года. Он изменился и, как ему показалось, не только внешне. Андрей помнил его веселым и жизнерадостным, а сейчас перед ним сидел отрешенный,  задумчивый человек.
- Андрей, а ты какими судьбами снова в Польше? - взглянув на Малова, спросил он.      
 Обдумывая, как ему ответить, не вдаваясь в мелкие подробности, Андрей отложил вилку в сторону и вздохнул. Михаил слушал его рассказ, не перебивая, лишь покачивая головой, как бы соглашаясь с ним. Когда Андрей замолчал, он задумчиво протянул:
- Да-а-а, для таких, как мы, закон что дышло, - и немного помолчав, добавил, - Союз для основной массы был страной обязанностей, - и, широко улыбнувшись, хмыкнул, - скажи на милость, как привязалось слово «Союз»! Его уже нет, а на языке вертится. 
Малов, откинувшись поудобней на спинку кресла, попробовал переменить тему разговора:
- Как ты живешь? Как Нина? 
- Я тут, - произнёс Михаил и, прикрыв глаза ладонью, отрешенно произнес: а Нина … «Вот она была, и нету».      
- Вижу, что ее нет, - кивнул Андрей, - она у кого, у твоих, или у своих?    
- Вроде у своих, а вообще, не знаю, - погрустнел Михаил.   
- Вы что, развелись?
Малов запоздало почувствовал, что этот вопрос для приятеля был словно удар ниже пояса.   
- Да что-то в этом роде, - как бы через силу выдохнул тот.      
Андрей понял, что сейчас Михаилу было больно, как когда-то было больно ему. Но он знал – со временем боль утихает.
- Почему, если не секрет?
- Да какой тут секрет, - глянув на него, потянулся приятель  к бутылке, - все банально, как в жизни, - и продолжил, -  сам ведь через это прошел, знаешь - Афган многим семью разрушил. А у меня все было так хорошо, что порой не верилось. Вернувшись оттуда, я понимал, что ей тоже было нелегко. Поэтому никогда не слушал, что бы про нее ни говорили. За границу предложили съездить. Приехали сюда. Как пролетело четыре года - даже не заметили. Тут вывод войск начался - все и поехало. Технику загрузили, погнали к новому месту службы. Самолеты своим ходом пошли. Семьи здесь остались. Потом можно было приехать и забрать. Прибыли к новому месту службы – «степь да степь кругом!» Всего несколько палаток стоит. В общем - бросили на голое место. Да тут еще бойцы демобилизовались, а пополнения нет. Доморощенные стратеги армейской жизни, которые сами эту школу заочно заканчивали, всех дедовщиной запугали. И пресса и телевидение ручки приложили - кому это только выгодно? Но факт: бегут из армии, как в Первую мировую при царе-батюшке не бегали. А на мне четыре машины, все без водителей. Комбат говорит: «Чтобы все было в порядке». Я ему в ответ: «У меня не четыре зада, не разорвусь!». А он мне с издевкой: «Разорвешься! Не нравится, пиши рапорт». Я рапорт ему на стол, а сам сюда за семьей. Приезжаю - на кухне лишь письмо. "Не ищи. Прости». Видно узнала, какие нас хоромы ожидают. Да все ничего, - вздохнул Михаил, - если бы я один такой был. А то ведь второй Афганистан получается.    
-  Сам когда в Союз собираешься? - взглянул задумчиво на приятеля Малов.    
Михаил недоуменно поднял на него глаза.
-  Я в разводе с Союзом, - вызывающе ответил он.
По лицу Андрея проскользнуло недоумение.
- Ты что, здесь решил остаться? А гражданство, работа, да и языковый барьер - тоже проблема. И с армией у тебя не все решено.
- А что решать? - зло усмехнулся Михаил, - только с какой армией и какого государства? Пусть я что-то делаю не так, но ведь это - ерунда по сравнению с тем, что натворили наши политики. Одним росчерком пера столько наломали! Да не дрова, а наши с тобой судьбы. Обстановка сейчас мне позволяет думать свободно, времени много. Только по душам поговорить особо не с кем. Ты уж, братан, извини меня за откровенность. Сам в такой шкуре, понимаешь. В Афгане получил ранение и контузию, да Красную Звезду с желтухой в придачу. Одно радовало - совесть не прострелило.
-  Да что ты все об этом? - попытался Андрей  остановить приятеля.
- Да нет, ты послушай! Ведь все с Афганистана началось! Потом эта долбанная перестройка… Все вкривь и вкось пошло.    
-  Так партия ж была рулевым! - улыбнулся Малов.   
- Да при чем здесь партия? - огрызнулся Михаил, - сейчас все грехи на партию валят. И посмотри, кто валит - первые лица. А я, как и ты, коммунистом был. И вступил с верой. Просто не сложилось у нас в стране. Раньше как было: за Веру, Царя и Отечество. В семнадцатом веру в Бога отменили, царя свергли. А на одном Отечестве далеко не уедешь. Новую религию стали прививать - коммунизм. Христианство две тысячи лет прививали!  Апостолы веру в народ несли. А тут за семьдесят лет вера переросла в празднование обрядов, а потом и вовсе в мышиную возню «апостолов» за сытое место под солнцем. Конечно, не все было правильно у нас, но и не все так плохо, как рисуют. Да и мой тезка не то натворил. Ему бы экономику, да сельское хозяйство поднимать. А он демократию развел, которую мы и на нюх не пробовали. Вот и доигрался грен на скрипке! Пустили его поезд под откос три партизана в Беловежской Пуще. А сейчас на всех парах под Америку прем.
- Я смотрю, у тебя квартира неплохая была, - перевёл  Малов  разговор на другую тему.
- Да, неплохая, - обведя взглядом комнату, произнёс Михаил, - всего полгода в ней прожил. Дом-то новый. Тоже наши, умники! Уже план вывода был, а они дом заложили и сдали его перед самым выводом. Неизвестно - кому и зачем это было надо?! Нет бы, этот дом - в России построить, глядишь, и семьи у кого-то сохранились бы. А то, как в частушке: «Пусть живут родные братья: Куба, Индия, Вьетнам. Отдадим трусы и платья - ничего не надо нам!» Живем мы, Андрюха, в смутное время, а из истории известно - все смутные времена заканчивались большой кровью. Не хотелось, чтобы это повторилось…
- Так армия сейчас вне политики, - возразил Малов.
- Так уж и вне политики! - усмехнулся Михаил, - выходит, кроме армии и стрелять больше некому? Я хоть и далеко от Москвы забрался, а приемник слушаю. Чаще стрелять стали, и поверь мне - это только начало. Видели мы это в Афганистане, когда пули свистели!         
-  Брось ты, Миша, с тобой так и пессимистом станешь, - вздохнул Андрей.      
-  Да нет, - мрачно улыбнулся Михаил, - я как был нормальным человеком, таким и остался. Сам-то ты знаешь, - обратился он к нему, - в чем различие между пессимистом, оптимистом и нормальным человеком?    
- Да вроде бы объяснить могу, - попытался уклониться Малов  от прямого ответа.   
- Ты не лукавь, а отвечай на поставленный вопрос.
-  Ну, не знаю, - сознался Андрей.
-  Так вот: поясняю, - шутливо начал Михаил, - пессимисты изучают китайский язык, оптимисты - английский, а нормальные люди - автомат Калашникова.      
- Плоские армейские шутки, - усмехнулся Малов, - лучше ответь, что собираешься делать?   
 Михаил молча достал из кармана пачку сигарет, вид у него стал задумчивым. Достав сигарету, прикурил и затянулся. 
- Знаешь, Андрей, - криво улыбнулся он. Раньше Малов не видел, чтобы Михаил так улыбался. - Работу я себе нашел, но больно грязная.
- Навоз, что ли возить? - попробовал пошутить Малов.
- Да нет, - протянул Михаил в ответ, - понимаешь, крутился тут один, все про прелести иностранного легиона рассказывал. Вот мы и решили… Короче – едем в Югославию.
- Как? – удивился Андрей, - наемниками, что ли?!
Михаил не глядя на него, кивнул.
- Я бы тебе не сказал, но может так случиться, что видимся мы с тобой, Андрей, последний раз. Все запуталось в моей жизни. Знаешь, как у Мандельштама: «Мы живем, под собою не чуя земли…» Так и я жил последнее время. Что происходит в стране, я не понимаю, а самое главное, Андрей, идеи - для чего жить, не вижу. Изгои мы какие-то для Родины.
Вся усталость последних месяцев разом нахлынула на Малова.
- Дай-ка закурить, - попросил он.
- Ты же не куришь! - удивился Михаил.
- От такой информации закуришь, - отмахнулся Андрей.
Смысл жизни для него тоже был в тумане, хотя прежде смотрел дальше пистолетного ствола. Но, что было - ушло. Теперь он понимал, что встал на гончую тропу, и конца у неё нет, лишь бы дыхалка не подвела. Взяв сигарету, Малов затянулся - серые мошки запрыгали перед глазами, и он закашлялся.
- Миш, а что если и мне с вами?- откашлявшись, взглянул он на приятеля.
- Такие вещи сразу не решают, - помолчав, внимательно взглянул на него Михаил, -  это дело добровольное, не мальчик, соображай сам.
- Соображать нечего, - посерьёзнел Малов и поинтересовался, - сколько вы ещё здесь будете?
- Пару месяцев еще придется покрутиться, - угрюмо сообщил приятель.
- За это время я вполне успею урегулировать свои дела, - облегчённо вздохнул Малов, - так что, по рукам!
В дверь постучали.    
- Наверное, мои подельщики, - поднимаясь, сказал Михаил, - парни тоже через Афганистан прошли.         
Скинув бушлаты, в комнату вошли капитан и прапорщик. Капитан был крепким и широким, с гитарой. Прапорщик был долговяз и неуклюж. В руках он держал по две бутылки пива. Поднимая их, он шутливо произнес: «Ну что, мужики, пивка для рывка?». И, обращаясь к капитану, произнес:
- Смотри Николай, у них тут коньяк и водочка для заводочки.
- Присаживайся, народ! - пригласил Михаил, ставя на стол сковородку с подогретой картошкой, - в нашем  полку прибыло, - кивнул он в сторону Андрея.
Наполнили стаканы.
- Ну, что славяне,  были мы интернационалистами - станем националистами, - глядя в какую-то, одному ему видимую точку, сказал он, подняв стакан, - где только наших костей ворон не клевал? Давайте вздрогнем: за нас с вами и за хрен с ними!
Выпили и захрустели огурцами. Сейчас ребята напоминали Андрею цыганский табор. Казалось, им нравилась такая жизнь: ни кола, ни двора, ни прошлого, а одно настоящее. Было похоже, будто ходят они с завязанными глазами и натыкаются друг на друга в поисках счастья.
- Так ты твердо решил, с нами? - не мигая, глянул на Малова капитан, назвавшийся Николаем. Малов утвердительно кивнул. Пришедшие весело загалдели и хотели было его на радостях подбросить, но Михаил остановил их взглядом и Андрей понял, как он в Афганистане поднимал залёгшую роту…   
- Николай, ты лучше возьми гитару и спой нашу, - попросил Михаил капитана.
Тот без лишних слов взял гитару, попробовал звучание и, подтянув колки, запел надтреснутым голосом, западающим в душу непонятной тоской: «…только вспомнит ли там меня Родина-мать, одного из пропавших своих сыновей?…»       
Наутро Малов собрался уезжать. Утро было серым и туманным. Михаил пошёл его провожать. Шли молча. В голове Андрея крутился вчерашний, длинный разговор. Автобусная остановка была пустой, - в этот час уже некому было ездить к поезду, и они, пока не подошёл автобус, стояли,  как два русича на распутье…
    

ГЛАВА  17

В эскадрилье произошли небольшие изменения: добавили трех человек из расформированного ДАРМа. В одном из них Малов узнал своего старого приятеля, прапорщика Славу Зыкина, знакомого еще по лейтенантским годам.   
- Славка, никак ты? - подойдя к нему, протянул он руку, - а я думал, что мне показалось. Земля круглая!..
До стоянки они шли вместе, шли и удивлялись друг другу. По представлениям Малова о греках, Славка был вылитым греком: немного смугл, умные карие глаза, расширенные, как у индуса, правильный овал лица. Фигура для его лет вполне сносная.      
В те далекие годы их юности Зыкин пришел в эскадрилью механиком самолета. Пробыл он на этой должности недолго. До армии Славка был народным художником России. Даже были выставки его картин. Узнали об этом и забрали в политуправление, где он начал свою службу, как художник. Работы ему в то время было много. Малов не раз заглядывал к нему в мастерскую, которая располагалась в клубе рядом со спортзалом, где он занимался. Андрей частенько заставал Славку за очередным плакатом, к чему-то призывающим.
- Как дела? - интересовался он.   
Зыкин отрывался от работы и лениво кивал. 
- Андрей, не поверишь, заколебала поденщина. Для души бы чего-нибудь…
«Все это суета, отговорки, - думал Малов, - желала бы душа – нашел бы время».
А однажды вышло не для души, а для смеха. Из гипса и коричневой гуаши Славка изготовил макет человеческих фекалий. Гипсовая куча была настолько реальна, что казалось, от неё исходил запах. Действие своего шедевра он проверил на пожилом парикмахере, работающим в том же крыле клуба, подложив изделие под дверь парикмахерской. Эффект превзошёл все ожидания и искусство пошло в массы. И ходило до тех пор, пока не оказалось под дверью командира полка… Эффект был равен взрыву бомбы!
Для души Зыкин так ничего и не сделал. Лучшие помыслы и намерения отошли постепенно на второй план. Рутина обыденной жизни оказалась сильнее…
-  Сколько ты уже здесь? - поинтересовался Малов.            
Он на секунду задумался и улыбнулся мягкой и добродушной улыбкой:    
-  Да лет семь будет. Надоело все до чертиков. Но, с другой стороны, никаких забот, да и материальная сторона - не последнее дело. Дочку замуж выдал. Время бежит…
- Чем будешь заниматься в эскадрильи? - остановился Андрей у здания, где располагалась его группа.
- Заходи ко мне - посмотришь, - лукаво улыбнулся Славка.   
Оказалось, что ему уже выделили большое, просторное помещение в соседнем ангаре. Один угол мастерской занимали дверцы от шкафов различной окраски и конфигурации. Столы, шкафы, серванты, тумбочки и большие напольные часы громоздились, как в антикварном магазине.   
Как-то Малов заглянул к нему и застал Славку с молодым лейтенантом, худеньким казахом из Алма-Аты, за перетяжкой маленького резного диванчика, стоящего на изогнутых ножках, как у тахты. Необычность формы диванчика поразила его. Верх его спинки был весь расписан мифологическими зверями, застывшими в различных позах. Обновлённый верх ещё пах свежим лаком.   
- Ну что, Андрей, видишь, чем мы тут занимаемся? - заметив его, улыбнулся Славка. 
Оказывается, он занимался реставрацией старинной мебели, поставляемой вышестоящим начальством.   
-  Подобной мебели на складах и в кабинетах скопилось много, - объяснил он, - вот и тащат. Мебель разная - есть середина девятнадцатого века, но есть и уникумы. Но начальство в этом - что … в апельсинах. Вот сейчас командующему в приемную диванчик доделаем и за стол примемся, - он показал на стоящий рядом двухтумбовый дубовый стол, опирающийся на четыре пары львиных лап.   
- Генеральский? - спросил Малов, погладив  край стола.
- Да, - подтвердил он, - возможно, какой-нибудь Ганс сидел. Только столешницу обновить надо, да замки поменять в ящиках, а то от старых ключей нет.      
В кажущемся беспорядке мастерской Славка безошибочно находил то, что ему необходимо было  для работы.
- И это все твое хозяйство? - оглядев помещение, спросил Малов    
Зыкин кивнул и сказал:   
- Реставрационная пора в разгаре. У начальства мода на ретро прорезалась, вот и прут. Иногда приходится додумывать недостающие детали, изготовлять и подгонять их по цвету, а порой и старить, чтобы не отличались от настоящих.
Малов подумал, что за тот промежуток времени, который их разделял, Славка сильно изменился. У каждого из них было свое видение мира. Но Малов удивлялся, куда ушли Славкины мечты о выставках и картинах? А ведь он этим, казалось, бредил. Зыкин так и не создал ничего для души…   
Работы в эскадрилье было немного - переносили ограждения, отдавая другую сторону аэродрома полякам. Сашка Утеев с начальником занимались своим маленьким бизнесом, а Малов наведывался в свободное время к Славке в мастерскую.
Как-то раз Андрей застал у него Гену Сироткина, майора из Уфы. Он в эскадрильи, как и Малов, был, новичком. В мастерской он занимался моделированием самолетов. Из древесины сухой липы он резал вручную модели самолетов в масштабе один к сорока восьми. Работа была кропотливой. Порой под лупой, как микрохирург, Гена вытачивал малюсенькие детали. Андрей как-то видел у него копию «Як-28». Надо отдать должное человеческому таланту - открывались лючки, видны были трубопроводы и механизмы, агрегаты, приборы в кабинах летчика и штурмана. Даже налет копоти у двигателей создавал иллюзию реальности. У фанатов-коллекционеров такие модели стоили очень дорого. Генка, выставляя свои модели на международных выставках, занимал призовые места. Сейчас он работал сразу над двумя самолетами. Одну из моделей заказал то ли командующий, то ли его заместитель.
Когда Малов собрался уходить, Славка обратился к нему:
- Андрей, завтра суббота, - мы с Генкой работаем часов до четырех, а потом зайдем к тебе. Ты к этому времени будешь в гостинице? 
- Заходите, я вечером всегда дома, - улыбнулся Малов.
- Вот и хорошо. А мы бутылочку возьмем и посидим.       
Действительно, вечерами Малов никуда не ходил, а лежа на кровати читал книги, которые большими стопами приносил из библиотеки. Пару раз к нему наведывался Славка Саакян с приятелем из Кшивы. Сейчас Славка обитал в своей квартире. Борис Васильевич не звонил, может, выжидал, а возможно, как думал Андрей, не захотел связываться с мелочью. Славке он посоветовал не спешить, но горячая до неуравновешенности натура армянина требовала действий.   
До обеда в субботу он вновь зашел с приятелем Володей, плотным, здоровым мужиком, которого про себя Малов называл слоном. 
-  Андрей, можешь меня поздравить, - улыбнулся Славка, - я продал.         
Но было в этой его улыбке что-то неестественное и натянутое.   
- Ну и как, успешно? - поинтересовался Малов.
- С Володей сегодня на гелду ходили.         
На рынке в Легнице было место, где постоянно крутились кидалы и прочее жулье всяких мастей. Здесь можно было все и купить, и продать, но в то же время  могли и нагреть.   
- Да пролетели мы, Андрей, - вклинился в разговор Вовка, - мы перед этим в пятницу сходили туда, нашли мужика, который хотел взять товар, договорились. В субботу приходим, у меня коробка. Они со Славкой пошли в обменный пункт менять злотые на марки. Сошлись на трех тысячах марок.
- Ну и сколько тебе дали? - поинтересовался Малов.         
Славка из кармана брюк вытащил пачку денег, сверху которой лежало пятьдесят западногерманских марок. Под ними, по цвету напоминающие марки, лежали латиноамериканские песо.
- А тебя отвлекали в момент сделки?
- Да, подходил какой-то назойливый, пока я его не послал.
- Зря ты это сделал, - ухмыльнулся Андрей, -  пока ты его посылал, твои денежки - тю-тю! В этот момент их и подменили. Знаю я этот фокус…
- Я потом вернулся на рынок, нашел того пана, - продолжал рассказывать Славка, - говорю: «Как же так, пан?», а он: «Я тебя в первый раз вижу».          
-  А ты, верно, рассчитывал, что он к тебе целоваться бросится? - хмыкнул Андрей. - Вот теперь на обоях сэкономишь, - разглядывая его состояние, - проворчал он.         
- Ну, а что  надо было делать? - понурясь, спросил Славка 
- Что-что? - передразнил его  Андрей, - шило в бок! Тебе же русским языком говорили, что подождать надо. За такую цену ты всегда бы продал. - «Этого и следовало ожидать, - подумал Андрей, - чем крупнее сделка, тем больше шансов влипнуть в подобную историю». - А ты куда смотрел? - взглянул Андрей на Володьку.      
- А куда мне смотреть? - смутился тот, - все было, как договорились. Я держу коробку, Славка  кивает головой,  сделка сделана. Я и отдал коробку.            
- Ну вот, - усмехнулся Малов, взглянув на Саакяна, - винить некого. Что собираешься делать?
- Доложу к этим маркам сотню баксов и куплю детям видик, - сказал Славка, - а то как-то неудобно без подарков возвращаться.
- Вот и лады, - сказал Андрей ему, а у самого мелькнула мысль, что тоже надо дочке подарок сделать. Ведь видеомагнитофон в Союзе сейчас дорого стоит, а Славка Зыкин на неделе собирался с попутным бортом лететь домой. Вот и передаст.
Проводив горе-продавцов, Малов сходил на гелду и, купив видеомагнитофон, возвратился. Вечером, как и говорили, к нему зашли  Генка со Славкой. Заметив коробку с видеомагнитофоном, Генка, рассмеявшись, обернулся к Славке. 
- А ты говорил, повода нет! Вот сейчас и обмоем. Себе, что ли? - спросил он.
- Да нет, дочке в Союз. Слав, завезешь? - взглянул Андрей  на Славку, - ты вроде бы на следующей неделе в Союз собирался?         
- Нет проблем, Андрюш. Может, что еще передать?
- Скажи, что жив-здоров, - помолчав, ответил Малов.
Компания уселась за стол. Бутылка быстро опустела.               
- Попили польской водочки, давайте теперь немецкого коньячка, - предложил Андрей, доставая из шкафа бутылку из последнего привоза Сашки Утеева.      
-  Ты погляди, какой он щедрый! - подмигнул Славка Генке.      
Тот рассмеялся. 
- Да если он такой, мы к нему каждый день заходить будем. 
Выпив по рюмочке, Андрей  со Славкой вспомнили прошлое, послушали Генку, какие порядки у них были в Уфе. 
-  А знаете, мужики, - обратился к ним  Генка. По его голосу Андрей чувствовал, что он уже «теплый». -  Что скрывать? Каждый пятый из мужиков болеет простатитом. 
- Что это такое? - спросил Славка.
- Есть такая железа – за половую функцию отвечает. Где-то меня на стоянке продуло, заболел, одним словом. У меня доктор знакомый. Прихожу к нему.  Он надевает резиновую перчатку и одним пальцем через анальное отверстие начинает массировать. Ну, мужики! Не поверите, ка-а-йф!.. Пять секунд - и готов.   
Дослушав рассказ Генки до конца, Славка молча толкнул под столом Малова ногой и, лукаво подмигнув, сказал Генке серьезным тоном:   
- Гена, ты нас с Андреем на задницу ни за что не расколешь!
Андрей со Славкой покатились со смеху,  а Генка стал пьяно оправдываться:
-  Да нет, мужики, правда…, - что вызвало еще больший смех.
Отсмеявшись, Малов подумал: «Кондиция. Пора завязывать».   
…Утром кефир кефиром, но только холодный душ смог полностью взбодрить и восстановить Малова. Такие «встряхивания» у него были не часты. Но жизнь есть жизнь. Человек в ней только предполагает, располагает провидение. В этом Андрей не раз убеждался на собственном опыте. Древние философы говорили: «Истина в вине», а точнее, на дне стакана. Но даже с познанием этой истины его жизнь не становилась легче. Иллюзия истины на дне стакана было обманом и всего лишь временным отвлечением от проблем.
 

ГЛАВА  18

Ночью была гроза. Голубые всполохи молний в клочья разрывали черную пугающую бездну неба. Малову не спалось… Он стоял у открытого окна, сливаясь с темнотой комнаты. «Никого и ничего, только я и стихия», - думал он. Сейчас все в этом мире заглушал шум падающей воды. В немом оцепенении восторга Андрей не заметил, сколько времени он  простоял у окна. Вспомнилось детство… Эта врывающаяся стихия всегда притягивала его к себе своей таинственностью и в то же время пугала своей неукротимой силой. В нем все замирало, и страх заставлял искать надежного укрытия рядом с бабушкой. Эта внешняя защищенность успокаивала и позволяла с любопытством наблюдать за происходящим. Он помнил, как бабушка, гладя его по голове, говорила: «Ты не будешь бояться грома, когда вырастишь большим».
Грозы Малов всегда воспринимал, как  знаки, посылаемые ему провидением. Дожди смывали все наносное, мелкое и пошлое. Они подсознательно вносили в его жизнь тайный трепет ожидания чего-то нового, необычного. Андрей чувствовал необъяснимое единение грозы с состоянием своей души. Только теперь в его жизни не было той защищенности, которую он испытывал в детстве. Прятаться сейчас было некуда: он со всех сторон был открыт и незащищен…   
Гроза скатилась куда-то  в сторону, и он прикрыл окно. 

…Утром Андрея разбудил лёгкий стук в дверь. «Кого это принесло в такую рань?» - подумал он, присев на кровати.
Солнце, просвечивающее сквозь штору, светило так, как оно может светить только в августе: ярко  заливая комнату своими лучами, словно намекая на скорое прощание.
Стук повторился, и Андрей полусонным пошлёпал открывать дверь.  Приоткрыв её, он выглянул и оторопел…
- Ты?! - удивлённо воззрился Андрей на бывшую жену, у ног которой стояла небольшая дорожная сумка. Ей бы посмеяться над выражением его лица, но она держалась так, будто ее появление было в порядке вещей.
- Ты один? - осведомилась Ольга с той нежностью, с которой сердобольные медсёстры обращаются к больным.
Целая минута потребовалось Малову, чтобы сообразить, что она имела в виду. Он недоумённо посмотрел на неё:
- А кому же ещё быть? Заходи.
Засиявший взгляд Ольги стал чистым, невозмутимым и вдохновенным. У него кольнуло под сердцем: Андрей отнёс это к недавнему возлиянию.
Она с любопытством взглянула на него:
- Вот, решила заехать к тебе, ты ведь сам приглашал… Да и всё-таки мы не чужие, - Ольга шагнула к нему и поцеловала в щёку.
«Милая сцена, - подумал Андрей, - приветствие в традициях девятнадцатого века». Ему стоило больших усилий, чтобы не прижать её к себе. Только сейчас Малов вспомнил, что он совсем  раздет.
- Погоди немного, - засмущался Андрей, - дай хоть брюки надену.
Ольга осмотрелась. Подошла к окну и, приоткрыв его, выглянула. В комнату ворвался свежий после ночного ливня воздух. 
- Хорошо тут у вас! – выдохнула она.
Глядя на бывшую жену, Малов проанализировал своё состояние. Оно было похоже на первый и единственный нокдаун на далёком училищном ринге, когда худенький, лёгкий второкурсник, оказавшийся левшой, провёл прямой удар в голову, а он - здоровенный бугай, поздно отследил удар. 
- Сосед на своей квартире зависает, - пояснил он, поймав её вопрошающий взгляд, скользнувший по застланной кровати прапорщика.
- А разве так можно, и квартира, и комната? - недоверчиво покосилась она на него.
- Здесь сейчас всё можно, - усмехнулся Андрей, - даже тебя покормить в лётно-технической столовой. Верно, проголодалась с дороги?
- Есть немного, - кивнула она, - но больше спать хочется. Всю ночь ехала.
- Тогда тебе отдохнуть надо, - решительно сказал он, зная, что польские поезда не имеют спальных вагонов, - располагайся на моей кровати, а я кое-какие вопросы решу и вернусь.
- А где можно, - улыбнулась Ольга, - привести себя в порядок?
- Душ в конце коридора, - задумчиво глянул он на неё.
Расстёгнутый ворот блузки обнажал стройную шею Ольги; от лица, от ясных зеленых глаз веяло свежестью и чистотой. От зноя нахлынувшего желания капитан стиснул зубы, как партизан на допросе. «Она это чувствует, - порозовев, подумал Андрей, - держится по-домашнему, словно давно тут поселилась и никуда больше не спешит, доплыв до родного берега». Он разозлился на себя за возникшее желание, решив: может быть позже, но не сейчас… Вечер обещался быть необычным, хлопотным и насыщенным, но до него ещё надо было дожить... 
Вернувшись в гостиницу к обеду, Малов застал Ольгу  спящей.
- Вставай, соня, - дотронулся он до оголившегося женского плеча, - обед проспишь.
Они вышли на улицу. Пройдя по аллее через парк, мимо лежащего льва, оказались в той части города, где располагались кафе и ресторанчики. По узким каменным ступеням Андрей с Ольгой зашли в уютное маленькое кафе.   
Обед удался на славу. К тому моменту, когда принесли мороженое, они уже так непринуждённо откровенничали, что, казалось, забыли, где находятся. Оба чувствовали, как им хорошо вместе, и тут не было никакой фальши. Небольшой зал куда-то отодвинулся, уплыл, о нём  напоминала лишь вазочка с цветами, стоящая на столе. Погружение глаза в глаза, чтение мыслей, робкая догадка о возможном счастье… Обоим казалось, что не было в их жизни лучших минут.
- Когда тебе уезжать?- поинтересовался Андрей.
- Группа будет завтра ночевать в Варшаве, - сообщила Ольга погрустнев, и тут же спохватилась, пытаясь скрыть свое состояние, - я старшему группы обещала быть послезавтра утром.
- Значит, будешь, - подтвердил Андрей, - посажу тебя завтра вечером на московский  поезд, доберешься без проблем.
После обеда они гуляли по городу. Погода соответствовала настроению, и они бродили по улицам, вспоминая прошлое. У Малова еще оставались деньги и, заходя в магазинчики, он с лёгкой непринуждённостью потратил их на неё и дочку.
Вернулись в гостиницу поздно вечером. В комнате царил густой сумрак, и Андрей включил настольную лампу. Ольга ушла в душ, а он сидел, думая о своей жизни. Сейчас, после хорошо проведённого дня, Андрею не хотелось верить, что он сам себя загнал в некий жизненный тупик. Мысленно ругая себя за умственную разболтанность и эмоциональную податливость, которые, в конечном счёте, никого до добра не доводили, он  мучился, не зная, говорить ли Ольге о своём решении ехать воевать в Югославию. Ему сейчас меньше всего хотелось походить на кусок дерьма, болтающегося в прорубе и не ведающего, куда повернуть. Малову доводилось видеть, чем кончаются подобные игры с самим собой: один раз дал слабину, второй раз, а на третий - глядишь, а вокруг пустота… «Всё закономерно, - решил он, - это знак судьбы… Если умереть, то лучше в рывке, в единоборстве, а если выжить… - тогда все у нас будет хорошо. Или вообще не играй в мужские игры!» - зло ругнул он себя. 
Пришла Ольга в запахнутом халатике. Села напротив. Полы халата тут же соскользнули с её округлых колен. Он с трудом отвел взгляд от ее ног  и взглянул ей в глаза, ставшие сейчас беззащитными, как у ребёнка, со своим особенным миром.
«Что эта женщина значит для меня?..» - подумал Малов, чувствуя,  как легкое тепло  начинает заполнять все его существо.
- Выпьем? - не зная, что делать дальше, предложил он, доставая початую бутылку коньяка.
- Давай, - кивнув, спокойно произнесла она.
- За что будем? - налив в стаканы, глухо спросил Андрей.
- За сегодняшний день, - помолчав, мягко улыбнулась Ольга. Выпив, разломила шоколадную плитку и  задумчиво произнесла - гляжу на тебя, Андрей, и думаю: какой ты?
- Да я и сам не знаю, -  вздохнул он.
Сейчас каждый из них думал о прошлом и настоящем. Разойдясь, они так и не поняли до конца друг друга, и эта неразгаданная тайна вновь притягивала их и сближала.
- А как мне дальше жить, не посоветуешь? - задержав на ней свой взгляд, спросил он. Она резко встала и подошла к нему:
- Господи! Неужто тебе до сих пор непонятно?.. – еле слышно выдохнула Ольга.
Она стояла настолько близко от него, что он чувствовал тепло, исходящее от нее. Андрей спокойно и непринуждённо обнял ее, вмиг разделавшись с пояском халата, завязанным вокруг талии. Опрокинутая на постель, Ольга не сопротивлялась. Она покорно раскинулась в косой полосе лунного света, падающего вдоль комнаты.
- Мне от тебя ничего не нужно, только бы ты меня любил, - прошептала она…
Ее торопливые, горячие губы, целуя его в знак благодарности, в редкие перерывы между поцелуями, шептали, казалось, в самое сердце: "Ты самый лучший". А он, притворяясь, будто не расслышал, просил  повторить. Она, загадочно улыбаясь, смотрела на него…
Возвращалось забытое, когда он, отстраняясь и бросая на нее беглый взгляд, видел её лицо со знакомым изгибом полуоткрытого рта и маской наслаждения. И он снова и снова окунался в горячее забытье в попытке обрести прежнюю Ольгу.
Они долго не могли остановиться, потому что это означало бы возвращение в реальность… И всё же настал момент, когда пришлось вернуться из забытья в лунную прохладу.
Умиротворенная, маленькая и притихшая, Ольга лежала на его плече, уставив невидящий взгляд в потолок. В приоткрытую форточку заглядывала поздняя звезда, и  утренняя свежесть прохладной рукой легко скользила по их обнаженным телам. Она тихо сказала:
-  Андрей, мне холодно. Накрой, пожалуйста.
В эту минуту, беззащитная, она доверялась ему полностью. И был он в этой ночи для нее самым дорогим и близким человеком. Заботливо укрывая ее простыней, Андрей любовался ее телом. Ольга, нисколько не смущаясь, спокойно, из-под  полуприкрытых век наблюдала за ним.
Они долго лежали рядом друг с другом без всякого раскаянья. Андрей лежал на спине и философски думал, что тоска, как не крути, лечится самыми житейскими лекарствами и право слово - становится легче.
- Ну и натворили же мы с тобой, - усмехнувшись, прошептала Ольга ему в ухо, - это как же называется?
- По-моему это называется просто: любовью, - помедлив, сказал Андрей.
После некоторого молчания, Ольга облегченно вздохнула.
- Знаешь, со мной в поезде ехал мужчина. Он рассказывал, что никогда не возвращается из командировки к жене без предупреждения. А я ехала к тебе и боялась…
Андрей усмехнулся и сильнее прижал к себе Ольгу.
- Возьми меня снова замуж, а?.. - По движению её губ на щеке он понял, что она улыбается. - Пожила, поняла… Мне, как любой женщине, за каменную стену хочется. Оба мы намучились, может быть, что и получится.
Признаться, Малова такое неожиданное предложение чуточку ошарашило.
- А почему бы и нет? – ответил Андрей и подумал: «Может, удастся устроить то, что осталось от моей личной жизни, с самой нежданной попытки».
Предрассветные сумерки наполняли комнату, и света было достаточно, чтобы видеть её лицо, полное надежд. Он всепонимающе взглянул на неё и подумал: "Как коротка жизнь… Получается, что вся его жизнь не просто развеявшийся дым сигареты, а как поленья в печи, которые горят и согревают. Жизнь наполнилась смыслом. Он брёл наугад, и не было никакой надежды на счастье и вдруг - точечка света, выход, спасение от суеты… Точечка света - это она, Ольга, а у неё – он». И только сейчас Андрей осознал, что она была у него всегда, но только сейчас он ее обрел.
…Вечером следующего дня Андрей проводил Ольгу на поезд. Стоя у вагона, он взял её руку в свою. Стараясь запомнить, посмотрел на нее долгим взглядом.
- У меня ещё тут дела на несколько месяцев, - отводя глаза, сказал он, - жди… Вернусь, тогда меня никуда не отпустишь…
Она, чувствуя его недоговорённость, прижалась к нему:
- Береги себя, - и он почувствовал её слёзы у себя на щеке.         


ГЛАВА  19

В конце августа на построении эскадрильи зачитали списки тех, кто останется до нового года. Малов в них не числился. На сборы и сдачу дел дали пять дней, но собирать и сдавать ему  было нечего. Так что присоединиться к группе Михаила Андрей был готов хоть сейчас.
После построения к нему подошёл начальник группы. Валерка тоже не попал в список счастливчиков и теперь его дорога лежала в Союз. Здесь ему было спокойно, и до последнего дня он надеялся, что его оставят. Сейчас же надо было собираться, сдавать дела в группе, искать в Союзе место, где можно было бы дослужить до пенсии. Свалившиеся проблемы его не радовали.
- Что будем делать, Андрей? - кисло улыбнулся  Митрохин.   
- Что делать?- усмехнулся Малов, - веники вязать. 
Объяснять было нечего и так все предельно ясно.      
- Да, там тебя два парня спрашивали, - вспомнил Валерка, - я им сказал, что после построения подойдешь. Они тебя у гостиницы ждут.         
- Не в курсе, кто такие? - поинтересовался Андрей. Валерка пожал плечами:
- Сказали, что друзья из бывшей части.   
«Может, Михаил?», - направляясь к гостинице, волнуясь, подумал Малов.
Но у гостиницы Андрея ожидали два Виктора. Они сидели на лавочке под каштаном. Завидев его, встали и, улыбаясь пошли навстречу. 
Какими судьбами? - пожимая им руки,  спросил Малов.
- Видели Михаила, сказал, что ты приезжал к нему. А почему к нам не зашел? Обижаешь, начальник, - пошутили один из парней, - вот и решили к тебе наведаться.
- Честное слово, я не знал, что вы в гарнизоне, непременно зашел бы. Ну что мы тут стоим? Пойдемте ко мне, - предложил Малов.       
Викторам было лет под тридцать. В гарнизоне они числились вольнонаемными сантехниками. Малов знал, что один из них из Челябинска, другой - из-под Сочи. Виктор из Челябинска был выше среднего роста, круглолиц, плотен. Разговаривал с мягкой певучестью, иронично, с мелкими подначками. Южанин был примерно такого же роста, только сух и длиннорук. Взгляд узко посаженных глаз был острым и  внимательным, а нос с горбинкой придавал его лицу хищное выражение. 
- Ну а вы что, в Союз не едете? - заведя их в комнату, поинтересовался он у парней.
- А что мы там не видели? - ухмыльнулся Виктор с юга.
- А чем тут занимаетесь? – предложив гостям располагаться, спросил Андрей.
- Да мы у поляков сейчас работаем королями говна и пара, - усмехнувшись, вступил в разговор другой Виктор и объяснил, - они же схему расположения магистралей не знают. Вот и предложили нам подписать с ними контракт по обслуживанию водных и канализационных трубопроводов.   
Парни хорошо знали Малова - они около двух лет занимались у него в секции.
- А в Легнице что делаете? Или вы только ко мне? - будничным голосом поинтересовался Андрей.
- Да в основном к тебе.  Тут такое дело… - протянул южанин.
Приятели переглянулись.
- Хватит темнить, - сказал Виктор из Челябинска южанину, - доставай.         
Из объемистой сумки на свет появилась банка, примерно такая, в которых аптекари держат мази и снадобья. Ее содержимое было темно-вишневого цвета; даже темное стекло не могло этого скрыть. Будто сгусток крови находился под плотно завинчивающейся крышкой, скрепленной большой сургучной печатью.
- Можно взглянуть? - спросил Малов.             
Банка была поменьше литровой, но по весу тяжелая. На сургучной печати можно было прочитать надпись почтового ящика МВД.
- Что это? - взглянул он на парней.
Они переглянулись, и Виктор из Челябинска ошарашил:   
- Красная ртуть.
Оба Виктора молча интригующе смотрели на него. Нарушил молчание южанин.      
- Андрей, если честно, то ты у нас последняя зацепка на этом этапе. Эта баночка тысяч на пятьдесят зеленых потянет. У нас там еще девять таких. Сумма интригующая, а неприятностей не хочется иметь. Нам за эти баночки еще в Союзе рассчитываться. А тут через Мишку узнали, что ты в Легнице. Подумали: «А чем черт не шутит…», может быть, у тебя есть знакомые по своим каналам, и ты поможешь сбыть это дело более безопасно.  Вот мы и тут.
Выслушав его, Малов задумался. Помочь парням можно было только через Бориса Васильевича. В этом случае, он думал, полковник не будет против. Но времени у Андрея было  немного: дни пребывания  в Польше могли внезапно закончиться.
- Попробовать можно, но обещать ничего не буду. Подождите меня пару часов здесь?   
Борис Васильевич оказался у себя в кабинете. Увидев Малова, заулыбался:
- Старый, вновь проблемы?    
«Почему старый?» - подумал Андрей, но вслух тихо произнёс:
- Угадал Васильевич, целых две…
- Это уже крупно, - задумчиво сказал он, выслушав рассказ Малова, - первую проблему решим просто: ты еще числишься в списках части, значит, можешь заболеть. Госпиталь не вывели, оформим тебя туда. А потом, если что, достанем чистое предписание. Когда захочешь, тогда в Союзе и объявишься. Проверять никто не будет, когда ты отсюда выехал. А вот вторая… - он задумался, - сколько они хотят? 
- Тысяч по пятьдесят за банку.
- А бумаги или сертификат есть?
- Может тебе, Васильевич, еще и ключи от квартиры? – пошутил Малов.
- Было бы совсем неплохо, - в тон ему ответил полковник и, набрав номер телефона госпиталя, спросил терапевта. Врача на месте не оказалось.      
- Так, - взглянул он на Малова, - не теряя времени, дуй в госпиталь. Терапевта зовут Валерий Николаевич. Найдешь его и скажешь, что от меня. Он должен решить твою первую проблему. Связь я буду держать только через тебя. Меня не засвечивай, - и поинтересовался:  а парней ты хорошо знаешь?   
Малов утвердительно кивнул и напомнил:
- Один из них парилкой заведовал.
- Ну, хорошо, - взглянул на Малова Корнеев, - парням передай, что результат будет через неделю. Сколько ты говорил, они хотят?    
Андрей повторил цифру.
- Может быть, мы будем иметь чуть больше, но это уже наши проблемы, - улыбнулся полковник.
…Малов пролежал в госпитале две недели с «сотрясением мозга». Такой диагноз был записан у капитана в медкнижке. В палате лежало несколько человек. Скучные госпитальные будни украшало лишь чтение книг. Иногда отвлекал громыханием костылей начальник армейской автослужбы, на своем «жигуленке» потерпевший аварию. Да иногда поляк Вацек, лежавший на растяжке, просил что-нибудь принести из госпитального магазинчика. Еще  лежал с какой-то «хитрой» болезнью начальник пекарни, наведывавшийся в палату через день.
На третьей неделе приехал Борис Васильевич.
- Давай, старый, к пятнице выписывайся, - обратился он к Малову, когда они вышли в госпитальный садик, - после обеда жди у себя. Эту штуку реализовали. Деньги у меня. В пятницу встречаемся.
В пятницу Малов выписался из госпиталя. Бориса Васильевича ждать не пришлось. Только он подошел к гостинице, подъехал и полковник.
- Закрой дверь, - войдя в комнату, сказал он, усаживаясь к столу на один из стульев.      
Заперев дверь, Малов присел напротив. 
- Считай. Здесь сорок тысяч. - Сейчас Корнеев был сосредоточен и сух. - Дело сделано, пора подводить итоги.   
В сумке, в которой Малов принес ему банку, лежало несколько пачек, завернутых в польскую газету.      
- Давай, проверяй, - строго сказал Борис Васильевич, - деньги счет любят. За свое посредничество я уже взял.   
- Там у них еще девять банок, - напомнил Малов.
- Помню, - задумчиво кивнул полковник. - Расклад вот какой… Мужики живут на территории гарнизона? - зачем-то уточнил он.
- Да, на бывшей, - подтвердил Малов.
- Так вот, - продолжил Корнеев, - завтра часам к пяти вечера в гарнизон подъедут покупатели - два поляка и три немца. Старшего среди немцев зовут Клаус. Поляки - мелочь, такие же посредники.
- Интернациональная бригада, - пошутил Малов.
Корнеев тяжело взглянул на него.
- Андрей, мой тебе совет - возьми свой процент и уходи. Пусть они там сами торгуются. Только ребятам передай: пусть просят восемьдесят, а сходятся - на шестидесяти. Короче, начальная цена восемьдесят, а там - как повезет.
Уточнив ориентиры, полковник встал.
- Вот, верно, и все.  Если что - я тебя не знаю. Помни совет…       
После того, как Корнеев ушёл, Малов запер дверь и лёг на кровать. Его насторожили последние слова Корнеева. Было в этих словах что-то неправильное и недосказанное. «Надо будет закрыть окно, - взглянув на сумку, в которой лежали принесённые полковником деньги, подумал он и усмехнулся, - как все-таки судьба играет человеком?! Можно было бы все послать к черту, уехать с этими деньгами куда угодно. Вряд ли они меня нашли бы, если бы  начали искать. Я ведь никаких гарантий и обязательств не давал. Но я - богатый человек, и даже на причитающиеся мне проценты претендую не сильно. Мне в жизни достаточно того, что я имею. К полковнику претензий нет: «Мавр сделал свое дело» - и ушел…»
Немного полежав, Малов встал. Взяв сумку с деньгами, спрятал её под умывальник в туалете. Выйдя из гостиницы, он решил пройти в мастерскую к  Зыкину. По дороге, ведущей от аэродрома, навстречу ему шёл высокий, крепко сложенный мужчина в коричневых брюках и такой же по цвету тенниске. Малов не обратил на него внимания, но когда поравнялись, мужчина неожиданно произнёс:
- Здравствуй, Малов. Какими судьбами здесь?   
Взглянув на него, Андрей узнал начальника особого отдела армии Виноградова, человека, с взглядом фанатика, делающего правое дело. «Вот так встреча!» - мелькнуло у него в голове. Легкий холодок пробежал по его спине, но это был не страх, а скорее неприязнь. Нет, этот человек ничего плохого Малову не сделал. Просто память унесла его в далекие лейтенантские годы.      

Подмосковные Люберцы… Гостиница… Пять человек в номере. За окном дождливый субботний вечер. Говорили о чем угодно. Зашел разговор о революции. Каждый старался проявить свою эрудицию. И дернуло Малова сказать, что Троцкий был хорошим оратором! Пустяк… Но через пару месяцев, когда они вернулись из командировки, его вызвали в «хитрый домик», так называли строение, где размещался особый отдел. Малов, по своей наивности думал, что его пригласили туда для какой-нибудь приятной беседы. Майор Виноградов, со значком чекиста на груди и фанатичным огоньком в глазах, загоравшимся всякий раз, когда он боролся с «врагами» народа, встретил его довольно приветливо. Но, как говорится, мягко стелил, да жестко спать было… Недоумение Малова вызывало то, что майор Виноградов, мило улыбаясь, говорил: «Враги, они дураки. Их надо ругать, а Вы, лейтенант, их хвалите». «Ему бы делом заниматься, шпионов ловить, - зло подумал Малов тогда, - а он из меня «врага» пытается сделать».
 Вызывали Малова еще раз, когда федерацию карате прикрыли. Он занимался с несколькими офицерами. Кому-то их занятия встали поперек горла. Вновь криминал узрели. В этот раз его просто предупредили, чтобы не занимался «антиобщественным видом спорта». Тут Андрею и показали папочку, напомнив на всякий случай о Троцком. Конечно, уже с улыбкой - время было другое, но намекнули ясно, что такие вещи хранятся очень долго…
 - Да вот, из госпиталя выписался, - подойдя к полковнику Виноградову, вяло пожал протянутую руку Малов.      
Немного поговорив, они разошлись.
«Что он тут делает? - подумал Малов, - такие люди всегда нос по ветру держат. Может быть, что-то узнал?  Хотя вряд ли. У него сейчас своих проблем достаточно».
К Славке идти расхотелось, и он повернул обратно.
Когда Андрей подошёл к гостинице, там топтался Виктор с юга. Они зашли в комнату, и Малов отдал ему деньги. Пересчитав их, Виктор довольно улыбнулся.   
- Половину долга можно будет погасить, - и добавил, чуть помолчав, - гонец уже заждался.      
Малов кратко обрисовал Виктору план дальнейших действий.
- Мой знакомый свои проценты отщипнул, а мне от вас ничего не надо. Я помог вам по старой памяти, – будничным голосом, словно речь шла о сущих пустяках, произнес Андрей.      
- Нет, Андрей, мы тебя так просто не отпустим, - решительно заявил Виктор. - Погостишь у нас. Не желаешь деньгами брать, мы тебе машину купим. Десяток тысяч для нас сейчас мелочь.       
Малов дал себя уговорить, что поживёт у них недельку-другую, подумав, что к тому времени и у Михаила всё решится…
         
ГЛАВА  20

В Лешно-Горно Андрей и Виктор приехали к вечеру. До автобуса было часа три, и они решили четырнадцать километров пройти пешком. Пытались доехать автостопопом, но попутки в позднее время обычно не брали. Они проносились мимо, обдавая их выхлопными газами. Загруженные продуктами, так как в гарнизоне магазинов не было, Андрей с Виктором тяжело шагали по обочине дороги.  Километров через шесть их нагнал дождь. Это было совсем некстати. Ночь, дождь и двое путников на пустой дороге. Шли они молча, каждый думал о своем. От нечего делать Малов решил пошутить над Виктором.
- Виктор, у тебя сорок тысяч. Это лет пять безбедного существования. А что, если я тебя сейчас грохну? Лес рядом, никто тебя искать не будет.      
Андрей почувствовал, что шутка не удалась. Он думал, что Виктор как-то отшутится или просто улыбнется. Но тот сжался, и Малов понял, что Виктор испугался. Чтобы успокоить приятеля, Андрей взял его за локоть и почувствовал, как он напрягся. Разряжая обстановку Малов дружелюбно, насколько это было возможно, произнес:
- Да брось ты…, я пошутил. Если бы у меня были такие мысли, стал бы я тебя в гостинице дожидаться, - и нравоучительно добавил: вот видишь, Витек, как сложно иметь большие деньги. Друзей  подозревать станешь в чем угодно, да и про сон забудешь.
Виктор натужно засмеялся, а Андрею стало как-то не по себе от своей же шутки. Вот он, первый писк того, как деньги меняют человека…         
Гарнизон был темный, только кое-где горели желтоватые огоньки окон. В пустых улочках глухо раздавались их шаги. За всю дорогу им встретилось только несколько одичавших брошенных кошек. Жили парни в том же доме, где и Мишка. Их уже ждали. Завидев вошедших, Виктор из Челябинска широко улыбнулся и спросил:
- Как добрались?
- Да дождь, будь он неладен, - проворчал Виктор с юга, - а так - нормально.    
В комнате на диване сидел маленький лысоватый мужчина, который, как понял Малов и был «гонецом» из Союза.
Четырнадцать ночных километров и ужин дали о себе знать. Андрей лежал на диване и смотрел телевизор, а ребята о чем-то разговаривали в соседней комнате. Он не вникал в их дела, но понял, что раскладкой гость доволен. Наутро гость из Союза собирался выехать обратно на машине, которую Малов приметил у дома. 
Утром, позавтракав, Малов решил пройтись по гарнизону и зайти к Михаилу. Запустение и тишина царили в городке. У поляков не было средств для поддержания его в приличном состоянии. Они еще не пришли в себя от столь щедрых подарков «старшего брата».       
Мишки дома не было, дверь открыл Николай.       
- Ушел в город, - сухо сообщил он, - давай проходи, подождешь.
- Что нового? – поинтересовался Андрей.
- Через пару дней собираемся выехать. Все готово. А ты свои дела уладил? –  просил  Николай.
- У меня все в порядке.
Сидеть в квартире Малову не хотелось, и, сославшись на то, что у него нет времени ждать, он ушел. 
К пяти часам вечера Андрей с Виктором-южанином пошли на КПП. В домике сидел поляк, который даже не посмотрел в их сторону. Прождав полчаса, Виктор начал нервничать, боясь, что покупатели не приедут. Но через минут пять на пятачок у КПП подъехал серый БМВ и джип. В БМВ сидели трое, в джипе - двое. Из БМВ вышел высокий пожилой немец. По приметам Бориса Васильевича Малов узнал Клауса. Немец сносно разговаривал по-русски. Если бы Малов не знал, что он немец, то  принял бы его за прибалта. Двое остались ожидать его в машине, а они, сев в джип к полякам, поехали  в городок. Из здания КПП выбежал заспанный охранник, но водитель показал ему удостоверение, и он отошел в сторону, уступая дорогу. Парни сторговались быстро. Немец был расчетлив, но показанные банки сделали свое дело - сошлись на шестидесяти пяти тысячах. Вся сумма составила больше полумиллиона - чуть ли не полный дипломат долларов. У Клауса на лице застыла холодная улыбка, он явно был доволен. Небось, нагрел этих русских тысяч на сто пятьдесят. Но закон «деньги - товар - деньги» он, видимо, знал не понаслышке. Прощаясь, Клаус протянул руку, и сухо процедил, что был очень рад знакомству. Когда за ним закрылась дверь, Виктор-южанин облегченно вздохнул - дело выгорело.
Вернувшись в комнату к ожидавшим полякам, он поинтересовался:
- Панове, сколько?
- Пять процентов стоимости товара, - ответил ему угрюмый здоровенный пан, чем-то смахивающий на кабана.       
Второй поляк, Марек, был поменьше ростом, жилистый, с типичным лицом пьющего тракториста. Из опыта Малов знал, что именно такие люди наиболее опасны.  Было в нем что-то шакалье. С одинаковым успехом эти двое могли оказаться и местными мафиози и работниками государственных служб, подрабатывающих на стороне, или коррумпированного сращения того и другого. «Все же зря я сравниваю людей со зверюшками, - подумал Андрей, - они, по сравнению с человеком, ангелы. Поэтому скоро  останутся только в Красной книге. Нет зверя, злей и опасней человека».   
Виктор молча достал пачку банкнот и, добавив из другой, протянул деньги угрюмому.
- А немного водки? - вопросительно глянул второй поляк на подельника.      
Тот молча согласился. Парни достали бутылку и налили по маленькой. Малов  пить отказался. Начался незатейливый разговор. Уходить поляки не спешили. Кто и когда видел человека, отказывающегося от халявы? Не нравилось Андрею все это. Странно вели себя поляки. «Быстрее бы они сваливали, - подумал он, - но знал, без чая не уйдут.
- Пойду заварю чайку, - сказал он ребятам, когда те выпили по второй рюмке.              Выйдя на кухню, он набрал в чайник воды и поставил его на  электрическую плитку.
 В какой-то момент Андрей почувствовал, что за его спиной что-то происходит. Взглянув через плечо, он увидел, как на кухне появился Марек. Развернувшись в пол-оборота, Андрей, не концентрируя свой взгляд на чем-то определенном, спокойно поглядел на него. Взгляд Марека был холодным и цепким - словно он вовсе не пил. Любое его движение Андрей фиксировал автоматически. «Чего он припёрся?» - неприязненно подумал Малов, но размышлять уже было некогда: нож в руке Марека Андрей увидел за долю секунды до удара. Это был «испанский удар» - лезвием от себя. Обычно исход был не в пользу защищающегося. От лица Малова, - быстрее всего он метил по сонной артерии, - нож прошёл в нескольких миллиметрах. Малов словно услышал голос старшины Варавина: «Раздумывать некогда!» - и рванулся к неожиданному противнику. В сложившейся ситуации  был всего лишь один выход: быть убитым или убить самому.       
В какое-то мгновение Андрей понял, что весь этот расклад сделали большие деньги и человеческая жадность. Охотники за сокровищами порой убивали и за меньшее. Расчет поляков был верным: никто не будет искать нескольких русских, живущих на птичьих правах в оставленном гарнизоне. Да и пока их найдут, пройдет достаточно времени. А мать-Родина - не Америка, посылающая на разборку авианосцы за тридевять земель из-за пары разбитых носов своих граждан. Не будем наивными: Родине не до сыновей… А ход судьбы уже сделан…    
Но тот, кто зашел на кухню решать эту шахматно-шашечную партию, со своим ходом опоздал. На секунду раньше он застал бы Малова врасплох, стоящим к нему спиной. Поляк явно был профессионалом - это чувствовалось по его атаке. Но как говорят: «Человек предполагает, а Бог располагает». С ударом он провалился всего лишь на короткое мгновение. Для простого смертного продление жизни на малую толику не имело бы значения. Но для Малова, более двадцати лет занимающегося решением таких задач, это было преимуществом, да еще каким!
…Андрей никогда не думал, что шейные позвонки у человека скручиваются легче, чем у манекена на тренировке. Всё получилось так обыденно, что от этого стало жутко. На миг перед ним словно распахнулось окно в другой мир. Словами этого было не передать - то ли чувствовал себя ангелом смерти, то ли безумцем. Опуская убитого  на пол, Малов видел его глаза: в них застыла немая боль и непонимание происходящего. Его мозг еще жил, но уже ничего нельзя было изменить. Андрей  разжал ему кисть и поднял нож. Это было классическое орудие убийства: клинок треугольного сечения, закаленный поверху, если гнуть - не сломаешь; рукоятка легкая, деревянная, с мелкой насечкой, служащая при броске стабилизатором; лезвие в шесть пальцев. Примерно такие же ножи были у старшины Варавина. Он отдавал им особое предпочтение. Перед взором Малова на мгновенье всплыло лицо наставника. Если бы он знал!..
Так устроено, если кто-то когда-то что-то значил в нашей жизни, мы относимся к нему, как к живому - просто временно отсутствующему. Мы мысленно продолжаем с ним разговаривать, шутить и даже спорить, но он не может сказать ничего нового. Нехорошо только оставлять в споре последнее слово за собой, потому что ушедший не сможет нам возразить…   
Появление Малова в комнате для приятеля Марека было подобно появлению чертика из табакерки. «Видимо все у них было спланировано заранее, - подумал Андрей, - все  разложено по полочкам». Краем глаза он успел заметить, что в комнате ничего не изменилось. Викторы были навеселе и не подозревали, что «костлявая» бродила совсем рядом. Приятель Марека, пивший только «оранджаду» - один из видов газированной воды, быстро сообразил, что к чему. Его рука наработанным движением выхватила из-под полы небольшой пистолет с глушителем. С таким инструментом, как у него, можно было любому устроить прослушивание Шопена лежа. Чтобы уменьшить удовольствие противнику нашпиговать его свинцом, как колбасу салом, Малов, резко сменив центр тяжести, перекатился с ноги на ногу, и развернул корпус, как говорят профессионалы: «качнул маятник». Но коридор был узок, а пуля дура. За миг до выстрела Андрей упал, успев метнуть в стреляющего нож. Коснувшись пола, перекатился, слыша, как визжит пуля, рикошетируя от бетонных стен. Сейчас бы старшина не похвалил его - уж очень плоха была позиция! Подняв взгляд, Малов увидел, как противник завалился на бок с торчащим из горла ножом. Поднявшись с пола, Андрей медленно подошёл к нему. На полу было несколько капель крови - нож как тампон закрыл рану.
 Парни сидели в немом оцепенении. В небольшом зеркале напротив Малов увидел своё отражение и не узнал себя. Ухмылка у того, в зеркале, была какой-то неестественной, а в глазах застыл лед. Андрею казалось, что за эти несколько секунд в его душе что-то выгорело, а вместо этого разлилась злая боль, такая, что и не передать! Хотелось плакать, но слез не было.    
- Никого не задело? - устало  спросил он парней.       
Те, еще пребывая в шоке, взглянули  друг на друга.    
- Нет…   
- Ну, слава Богу.
Он понимал, сейчас от них толку было мало. Моментальная трезвость - но что возьмешь с сантехников? Малову пришлось самому вывернуть карманы убитых. У обоих были документы сотрудников польской безопасности. Это меняло ход дела. «Надо  торопиться, - подумал он, - в любом случае их будут разыскивать. Пусть даже сейчас они работали по своему сценарию, но через день-два их организация по своим каналам проверит все и вся. Всё мгновенно полетит к чёрту, когда начнётся охота. Опасность может нагрянуть со всех сторон и нельзя быть уверенным ни в чём».
Малов взглянул на часы: было восемнадцать тридцать. Полтора часа со времени знакомства и такие результаты!   
- Поезд Легница-Москва отходит в двадцать два тридцать, - сказал он парням, - вы  должны успеть. 
Малов знал, что в дальнем конце гарнизона, у леса, были в свое время отрыты окопы на случай обороны. Окопы были одиночными, глубиной в рост, грунт песчаный. Туда они и отвезли на джипе трупы.
Вернувшись, сделали в квартире скорую уборку и стали готовиться к отъезду.
У Андрея были полные карманы денег, но радости от этого он не испытывал. Он их вначале и брать-то не хотел, но потом смекнул, что они ему могут пригодиться. «Мужики не покупали меня, - подсчитав деньги, подумал Малов, - а платили за свои жизни». Завернув большую часть денег в  газету, он отдал деньги парням и попросил завести по названному адресу.   
Они спокойно миновали КПП. Охранник даже не вышел. Темный гарнизон остался позади. Фары, будто скальпель, резали темноту надвигающейся ночи. Моросил дождь, который за ночь скроет все следы.
Малов сел за руль. Джип был легким и послушным. Выйдя на автостраду, он начал выжимать из машины все, что можно.
- Шумахер, можно помедленнее, взглянув на спидометр, попросил один из Викторов, мы, вроде, не спешим.
От железнодорожного коменданта Малов позвонил Борису Васильевичу. Сообщил, что уезжает сегодняшним поездом. Корнеев поинтересовался, как прошла встреча.    
- Нормально, -  усмехнулся Малов, - все в полном порядке.
- Ну, тогда счастливого пути! - прощаясь, сказал полковник.
Посадив приятелей на поезд, Малов пошёл к джипу, оставленному недалеко от вокзала. Немного посидев в машине, завёл двигатель и поехал по ночным улицам Легницы. В центре города загнал джип в ряд стоящих машин,  предварительно протерев все, что могло носить их следы. «Здесь машину долго никто не будет искать, - замыкая дверцу, подумал он, - стоит и стоит - будто хозяин только что отошел». Оглядевшись, Малов не спеша направился в гостиницу.
Он долго не мог заснуть. Передо ним стояли глаза Марека и то, как падал приятель Марека. До этого вечера Андрей никогда не думал, что обстоятельства смогут заставить его стать холодным и расчетливым. «Но я убивал не по заказу, - успокаивая себя, думал он, - ведь все могло бы произойти по другому…  Двигаясь по пути воина, я учился ценить жизнь, и, познавая воинское искусство, никогда не думал, что применю его по прямому назначению».         

В нашей жизни бывают моменты, когда в человеке происходит переоценка жизненных ценностей. Вот такой момент, верно, и был сегодня в жизни Малова.
Сейчас он был благодарен судьбе за то, что остался один, и никто не видел, как он страдает. Это было и хорошо, и плохо. Ибо одно дело - провести какое-то время в глубоких раздумьях, предоставив своему сердцу в одиночестве залечивать раны, и совсем другое - показывать свою слабость перед посторонними.
Он знал, что было написано на роду, должно исполниться. Ему случалось брести не своим путем и терзаться из-за сущих пустяков. Но он не утратил надежды на то, чтобы стать лучше, чем был. В нем не было сомнения в правильности сделанного выбора. И сейчас его сила состояла из веры, надежды и любви.
…Андрею казалось, что он не спал всю ночь, а просто лежал с закрытыми глазами. Когда он их открыл, последняя звезда еще заглядывала в окно. Он не спеша собрался к утреннему поезду.  Прощай, старая добрая жизнь!  Здравствуй, неизвестность.
Малов вышел за ворота. В утренней тишине мерно гудел колокол соседнего католического храма, созывая прихожан на молитву. «По ком звучит колокол, никому не дано знать, - с грустью подумал Андрей, - может быть, в этот момент он звонит по мне…»    


               
ЭПИЛОГ


Летним вечером в квартире Ольги Маловой раздался звонок. В мужчине, стоящем за дверью, она с трудом узнала Михаила. В недобром предчувствии зашлось сердце. За время, прошедшее с ее последней встречи с Андреем, она получила от него несколько коротких писем без обратного адреса.  Да ещё зимой двое парней, ничего не объяснив, передали  от него пакет с деньгами.
- Войти можно? – спросил Михаил, глядя на растерявшуюся Ольгу.
Она молча посторонилась, пропуская его в квартиру.
- Я не надолго… - глухо произнес Михаил и протянул Ольге  большой пакет.
- Что это? – чувствуя, как перехватило горло, произнесла она.
- Личные вещи Андрея, - ответил Михаил, - и вот еще…
На ладони Михаила Ольга увидела «Даруму» - лицо человека, проступающего из скорлупы грецкого ореха. Михаил отвернулся, чтобы она не видела его лица, и тихо продолжил:
 - В том бою погибло трое наших парней. Сербы похоронили их в церкви, где покоится прах барона Врангеля. В честь их будет установлена мраморная доска… 
Вечерело. На западе под повязкой тяжелых туч кровенел закат. Природа затихла в ожидании грозы… Из небольшой тучки, плывущей в авангарде, будто слезинки, шлепнулись на оконное стекло несколько капель дождя.