Барселона, Эдик и я

Стыдно признаться, но я очень долгое время никак не могла собраться поехать в Испанию. А ведь хотела! Но как-то не складывался у нас отпуск в этой столь любимой туристами стране, все казалось, еще успею. Но вот наконец-то получилось так, что я отправилась в Барселону. Пусть это не на сто процентов Испания, это Каталония, но тем не менее. Здесь, гуляя по улицам каталонской столицы, сталкиваясь с новыми для меня людьми, обычаями, наслаждаясь южным солнцем и колоритом местной жизни, я вдруг вспомнила, что собиралась приехать именно в Барселону уже давно, на Олимпийские игры. Жила я тогда в стране, которая еще называлась Советским Союзом, но это был уже не тот Советский Союз, что прятался за «железным занавесом». Мои надежды, что я попаду на Олимпиаду (зрителем, естественно) основывалась исключительно на юношеском оптимизме, на присущей всем молодым людям уверенности, что весь мир будет лежать у их ног.
И именно с такой уверенностью я заявила об этом моему тогдашнему другу, Эдику. Он был несколько старше меня, уже успел натерпеться от гуманного строя и отнесся к моему намерению поехать в Барселону скептически.
Дело в том, что Эдик был «отказником». Его, сына испанского коммуниста, бежавшего в конце тридцатых годов в СССР, ни в какую не хотели выпускать в Испанию, на историческую родину. Эдиком звали его мы, друзья, его же полное имя было Эдуардо. Русское сокращение «Эдик» он ненавидел, но деваться было некуда. У Эдика было двойное гражданство – советское, которым было положено гордиться, согласно Маяковскому, и испанское, которое он получил по отцу. Вот в качестве испанца он несколько раз подавал заявления в ОВИР на выезд в Испанию, а ОВИР ему каждый раз отказывал. Естественно, это несколько ожесточило его против советской власти. К тому же, трудно было объяснить, почему некоторым из его друзей, таким же потомкам приехавших в СССР испанцев, разрешали уехать, а ему нет. Так что скептицизм его был вполне оправданным.
Но и мой оптимизм нельзя отнести к глупой наивности. Ведь времена действительно менялись. Коммунистические вожди несколько ослабили вожжи, народ вздохнул свободнее. Наступила эра Горбачева. Можно много спорить о том, хорошо это или плохо, но об одном можно сказать с уверенностью – то, что открылись границы, было просто здорово. Казалось невероятным, нереальным, что появилась возможность, пусть связанная с преодолением массы бюрократических препон, выехать за границу, даже в капиталистическую страну, по частному приглашению, например. 
И вот для моего друга тоже наступил долгожданный момент. Он получил открыточку из ОВИРа, с размытым штампованным текстом, содержащим приглашение явиться туда, в такой-то кабинет, иметь при себе такие-то документы... И это оказалось не очередным отказом, ему наконец-то дали разрешение на выезд!
Начались сборы, оформления документов, и прощания, прощания, прощания…. Сейчас трудно сказать, с какими чувствами он уезжал. Можно предположить, что преобладало чувство эйфории. Прощай, великая страна! Ты долго держала меня, пригнув к земле, но мне удалось вырваться! Теперь тебе придется обойтись без меня…
Великая страна, конечно, не упустила возможности еще раз принизить Эдика, перед самым отъездом. В Шереметьево, куда мы приехали его провожать, Эдика подвергли тщательному досмотру. Мы все наблюдали, как его ощупывали на таможенном контроле, а он стоял с поднятыми руками и наверняка думал – ну, сейчас придерутся к какой-нибудь ерунде, не выпустят в самый последний момент... Потом попросили открыть чемодан, и начали вытаскивать вещи. Наблюдать за этой сценой было неприятно. Ведь ясно было, что ничего у него не найдут, просто, надо же потрепать человеку нервы напоследок.
Но вот таможенный досмотр был преодолен, и Эдик скрылся за барьером неприветливых пограничников. Он улетал в Мадрид, навстречу своей новой жизни…

Конечно, ни на какую Олимпиаду в Барселону я не попала, хотя и для меня границы открылись. Поначалу я еще поддерживала связь с Эдиком, мы перезванивались, писали друг другу письма. Но потом, как-то вдруг, это прекратилось. Я не придавала этому большого значения, у меня была своя жизнь, семья, новые друзья… Правда, несколько позже, в наш век «Фейсбуков» и «Одноклассников» я не раз пыталась напасть на след моего испанского друга, но безрезультатно. Может, он относится к тем людям, которые ни в каких социальных сетях не регистрируются, даже не хотят, чтобы их адрес был указан в телефонной книге? Но особо я этими вопросами не задавалась.

Но вот я в Барселоне, куда я собиралась приехать, оказывается, с таких давних пор. Олимпийская деревня уже успела утратить свою новизну, но она дала жизнь новым кварталам, связала город и пляж и, что и говорить, сделала этого Барселону более современной. Однако мне больше нравилось ходить по узким улицам старого города, гулять по Рамблас, или сидеть в кафе на свежем воздухе, с видом на Саграда Фамилия… Рассматривая проходящих мимо испанцев, я невольно сравнивала их с Эдиком, и мне приходилось признать, что внешне он от них ничем не отличался – живые карие глаза, грациозность фигуры, как у тореадоров, легкая южная смуглость… Раньше-то я иногда посмеивалась над ним – ну какой из него испанец! Испанцы мне представлялись все похожими на Антонио Бандераса, а Эдик ну никак не был на него похож…  Теперь же мне казалось, что любой из них сейчас подойдет поближе, и окажется, что это Эдик.
Но, конечно, это были лишь праздные мысли. Эдик жил не в Барселоне, а в Мадриде. Потом, за столько лет он мог сильно измениться, что я его и не узнаю. Да и вообще, подобного рода встречи происходят, увы, в романах или в фильмах, а не в таких вот коротких рассказиках…