Вторжение. Глава 4

После тех снов в жизни Татьяны стали происходить необычные события. Они были редкими, но какими-то очень сущностными.

Однажды днём она возвращалась домой. Была зима. По краям дороги стояли заснеженные деревья. Тишина. Внезапно у неё исчезли все чувства. Она заметила это событие мгновенно. И даже остановилась, чтобы ещё лучше прислушаться к себе. Но, как ни старалась обнаружить хотя бы тень чувства, ничего у неё не получалось.

Не было ни гнева, ни радости, ни эмоциональных впечатлений от окружающей природы. Ничего. Абсолютно ничего. Мир в ту же минуту стал мёртвым для жизни. Оставшись один, сухой разум не желал жить. Всё для него утратило смысл и его собственное назначение.

Татьяна отчётливо поняла, что разум был не главным на этом поле человеческого бытия, что он был просто слугою чувств. Чувства правят миром, а не разум. Он лишь изыскивает пути и способы для извлечения и осуществления чувств.
- От этого наш мир безумен, - думала Татьяна. - Как мне теперь жить? Оказывается, жизнь – в том смысле, который мы вкладываем в это слово, – без чувств невозможна. Без них она не жизнь, а что-то иное.

По инерции она шла домой, но ни одной толковой мысли по поводу того, как же теперь ей жить, в голову не приходило. Она даже не могла огорчиться или расстроиться по этому поводу. Просто всё вокруг было мёртво. Мёртвое. И всё тут.

Однако примерно через полчаса чувства сами собой в ней очнулись. Но то своё состояние без них Татьяна запомнила надолго.

Но вернёмся к тому месту, где мы оставили главную героиню. Вернёмся на тот самый вокзал, откуда не успела уехать Татьяна во время вторжения «других».

Среди бродящих неприкаянных людей она и сама не знала, что ей теперь делать и куда идти. Нашла уголок среди каких-то чемоданов и вещей, сложенных в дальнем крыле здания вокзала, и устроилась там поразмыслить, привести в порядок впечатления.

Поскольку всё, что произошло за последнее время, было очень необычным, то Татьяна стала вспоминать всё необычное из своей жизни. И тут все самые важные сны Татьяны из разрозненных пазлов стали складываться в стройную картину. «Это, наверное, «мутация» так проявляется», - подумала она.

- Как я могла забыть, что взяла с собой тогда ту, «бесчувственную двойницу». Она и стала мной на те полчаса бесчувствия. Господи, какой же должен быть для неё неживым этот мир! Я думала, что делаю для неё доброе дело, беря сюда с собой. А ей всё равно, где быть, здесь или в той комнате забытья… Ровным счётом ничего для неё не меняется!

- Хотя… Если бы не она, если бы не взяла я её с собой, как могла бы я понять, что такое «быть без чувств»? И как знать, какую ещё роль в моей жизни она может сыграть? Или, может быть, уже играет, а я просто этого не ощущаю?

И тут перед Татьяной с особой ясностью всплыл ещё один её сон. Он касался будущего России.

Ранняя весна. Внутренний дворцовый двор. Дворец двухэтажный, выкрашенный краской с желтоватым оттенком, чем-то напоминал дворец Меньшикова. Посреди этого двора «каре» прямо на снегу - старинная большая чугунная ванна на кованых витых ножках. В ванне лежит человек, мужчина. Ему под пятьдесят. Редкие длинные спутанные волосы примерзли к краю ванны. Вода, в которой он лежит, от мороза начинает покрываться ледком. Мужчина обнажён. Коленные и локтевые суставы соединены прямо с плотью серебряными тонко инкрустированными пластинами.

Она видит, что мужчина жив и очнулся, и она начинает осторожно освобождать его примёрзшие волосы от края ванны, чтобы потом помочь ему подняться. Мужчина очень слаб и при выходе из ванны не может идти самостоятельно. Он опирается на неё, она ведёт его по направлению к ближайшей двери дворца. И пока она его ведёт, он начинает каким-то непостижимым образом облачаться в царские одежды и наливаться силой. К тому моменту, когда он вошёл в дверь, он был полностью облачён и мог идти почти самостоятельно.

В комнате, где они оказались, царил полумрак, на стене висела огромная икона Богородицы, перед которой теплилась лампадка. Мужчина жестом попросил её поставить его перед иконой.

Она понимала, что он сейчас начнёт разговаривать с Богом. И не так, молитвой, как обычные верующие люди. Это был диалог как бы на равных. И одновременно советование, напутствие. У неё было ощущение, что он напоминает царя Иоанна Грозного, но как бы вернувшегося, понявшего ошибки, страсти и безжалостность своих прошлых поступков. Как будто пожелавшего, чтобы Бог дал ему второй шанс всё исправить и изменить.

Но самым удивительным было ощущение этой личности. Такого она не встречала никогда и даже не могла придумать. Он знал всё. Даже не знал, а ощущал. Его умение отличать правильное от неправильного, справедливое от несправедливого было совершенным, идеальным. Он не нуждался в советниках, но нуждался в спокойных, ответственных исполнителях своей воли. Сила, исходившая от него, была такой, что, казалось, если вся планета поднимется против него, ничто не дрогнет в нём, и всё будет одолено. Это был человек и одновременно нечто большее, чем человек. Человек, в котором было очень много от Бога. Мощь этой личности вызывала у неё радостное изумление и какую-то добрую надежду.

Он обернулся и молча, мыслеформой (теперь она понимала так же, как общались те, «другие») спросил её, согласна ли она и дальше помогать ему. Она так же молча ответила, что, разумеется, будет помогать, что это – честь для неё. На этом он попросил оставить его одного, и она вышла из дворцовой комнаты.

От автора:
На этом повествование пока прерывается. Может быть, будет продолжение.