Узник Сен-Лазара. Андре Шенье

       Слышаться беспрерывные глухие стоны немощных: "Откройте, выпустите, помогите..." Щёки их вдавлены внутрь, будто от какого-то тяжёлого пресса. У многих из них опухоли на глазах, размером которые больше чем сами глаза. Там же синяки цвета, который больше веет смертью, нежели болью. У многих из них тела напоминают тело изголодавшейся крысы, нежели человека. На них застывшая кровь. В их глазах страх. В головах тьма. В их сердцах гвоздь. А в душах прах… Он – такой же, как и они все; они – последние узники Сен-Лазара.
       Его звали Андре Мари де Шенье. Жизненный путь его, или уж точно начало, не предполагал такого печального конца, который произошёл…
       – Нас всех казнят, – сказал один из разношёрстных арестантов.
       Он, так же как и все, находящиеся в этой камере, видел из окна как ежедневно на эшафот всходят по несколько человек.
       – Что ты думаешь, Андре? – спросил Жан Руше у своего товарища.
       – Я не знаю, – спокойно и грустно ответил Шенье.
       Но в этот же момент подумал:
       – Я умру здесь. Исчезнут все частички меня. Моя отрубленная кровавая голова упадёт в сырую землю, а дух устремится в небо. Я стану очередной посмешной головой, которая, надеюсь, смешается с почвой, пустит корешки и из неё начнут произрастать стебли. Заря долгожданной свободы казалась такой близкой, когда спокойно наслаждался жизнью. Но в тюрьме у всех один выход. Кажется, что вовсе ничего не имело смысла...
       Андре Шенье печатал политические статьи в журналах «Общество 1789» и «Журнал Парижа». Его статьи появлялись и в этих и в других журналах и газетах в период с 1789 по 1794 год. В своих статьях он сначала косвенно и загадочно осуждал якобинцев, а потом начал делать это абсолютно открыто. Об этом была его первая статья: «Совет французскому народу о его настоящих врагах». Андре Шенье на протяжении нескольких лет держался гордо и независимо, в отличие от своего брата Мари-Жозефа, который перешёл на сторону Якобинской диктатуры. "Хорошо, честно и сладостно, — пишет он в одной из статей, — ради строгих истин подвергаться ненависти бесстыжих деспотов, тиранящих свободу во имя самой свободы". Самыми жёстокими к якобинцам были статьи в «Journal de Paris»: «О причинах распрей, приводящих в смятение Францию и останавливающих введение в ней свободы» (26 февраля 1792 г.) и «Письмо Людовика XVI к французскому народу». Шенье предлагал даже произнести речь в защиту короля.
       Такого рода политическая деятельность сама по себе в те времена горячей борьбы представляла опасность. Якобинцы его откровенно ненавидели. В 1792 г. он на время оставил Париж и в тиши Версаля, созерцающим отшельником, вновь целиком отдался поэзии. Осталось неизвестным, почему в самый разгар террора 1793 г. Шенье вернулся в Париж. Он был арестован 7 марта 1794 г. по подозрению в сношениях с роялистами.
       Шенье протомился в тюрьме Сен-Лазара пять с половиной месяцев. После чего, временная, считающая себя полноправной, власть решила его казнить. Властям Франции всегда, в любое время любой эпохи, казни доставляли большое удовольствие. Людей тоже завлекало подобное зрелище, кое происходило во время самой казни. По правде говоря, народ мало интересовало из-за чего и почему отрубают голову тому или иному человеку, им просто нравилось смотреть. Что же касается так называемого правительства, то в их обязательный рацион нужд входило "избавление от вредоносных паразитов, несущих зловещую разруху в миротворческую жизнь страны". А миротворчество их предполагало многочисленные смерти и установление анти-свободы.
       Шенье, будучи заключённым, писал на узких полосках бумаги свои последние стихи, которые тайно передавал навещающему его отцу. Он искренне сочувствовал осуждённым, искренне возмущался беспощадными судьями, которые посылают их на смерть. Живость чувства, пафос отвлечённой "человечности" наполняют его тюремные стихи неподдельным волнением. Его седьмой гневный Ямб, пропитан горечью и грустью, но в то же время и какой-то светлой надеждой:

     Когда войдёт баран в пещерный сумрак бойни
     И поглотит его проём –
     Отара, пастухи, последний пёс конвойный
     Уже не думают о нём.
     Мальчишки, что за ним, гоняясь, ликовали,
     Красоток разноцветный рой –
     Они его вчера умильно целовали,
     Украсив пёстрой мишурой, –
     Не вспомнят про него, когда мягка котлета.
     Что в бездне помощи искать?
     Мне ясен мой удел. Не надо ждать ответа.
     Пора к забвенью привыкать.
     Как тысячу других, отрезанных от мира,
     Назавтра, стадо поделя,
     Разделают меня и выкинут для пира
     Клыкам народа-короля.
     А что могли друзья? Рукой родной и близкой,
     Мой истомлённый дух леча,
     В решётку передать случайную записку
     Да золотой для палача...
     Живущий должен жить. Не мучайтесь виною.
     Живите счастливы, друзья.
     Вам вовсе ни к чему спешить вослед за мною.
     В другие времена и я
     Отвел бы, верно, взгляд от страждущих в неволе,
     Не замечая скорбных глаз.
     Сегодня мой черёд кричать от этой боли,
     Да будет жизнь светла для вас.

       Было 23 июля. Головы людей летели с лезвия, как яблоки с дерева падают. В камере осталось семь человек…
       Дело Андре Шенье откладывалось уже несколько раз, благодаря его брату. Но 24 июля 1794 года было принято решение о казни поэта.
       Шенье вели к гильотине. Стоял жаркий день 25 июля. Солнце потрясало воображение своим испепеляющим жаром. На улице и возле эшафота собралась огромная толпа. Большинство людей переживали из-за участи поэта, как ни странно это было. Менее чем за час до этого казнили Жана Руше – поэта и друга Шенье, схожим с ним по взглядам.
       Толпа замерла в ожидании горького предсказания Шенье о "благородной презрительной усмешке", с которой надо встречать казнь за свои убеждения. И он её показал.
       Андре Шенье непоколебимо взошёл на эшафот. Неожиданно для всех он ударил себя по лбу и сказал:
       – А всё-таки у меня было здесь кое-что.
       Его голову положили на плаху. Он приподнял глаза, взглянул на толпу и при этом еле улыбнулся. Его голова слетела вниз и упала в ноги людям, стоящим впереди. Голова его теперь лежала на сухой грязной земле…
       Солнце всё так и грело. Некоторые заплакали, а якобинцы удовлетворились, наконец. А ведь нужно было только два дня оттяжки, чтобы он остался в живых. Не прошло сорока восьми часов после казни Шенье, как якобинская диктатура рухнула, и вскоре её вождь Максимилиан Робеспьер проследовал по тому же скорбному пути, в конце которого была гильотина.
       В истории всегда остаются загадки и спорные моменты, например:  "Мог ли якобинский трибунал в тот момент, когда стоял вопрос о жизни и смерти республики и революции, пощадить непримиримого врага революционной власти — Андре Шенье? "…
       Андре Шенье – реакционный политик и малоизвестный поэт принял смерть на гильотине за свои убеждения жарким днём лета 1794 года.