Артист. гл. из а. б. пов. Кружение лет

               

     Занятия  в музыкальной школе, успешно продолжались. В классе Красовского, вместе со мной, занимался замечательный тенор, не побоюсь сказать этого слова, Алеко Лебединский. Необыкновенной красоты голос, округлый, прекрасного итальянского тембра, с полным диапазоном. Мы были уже на третьем курсе. Я довольствовался пеньем романсов русских композиторов, нетрудных арий, итальянских песен, он же мог петь труднейшие   арии из классических опер.   Талантище от природы. 
     Не забуду, с каким блеском он исполнял на итальянском языке арию Рудольфа из Богемы,   или  ,,итальянскую тарантеллу”.  Посторонний человек, услышав его исполнение,   не сомневаясь, сказал бы, что это поёт настоящий, лирический итальянский тенор, а, увидев его облик, только бы утвердился в своём определении.  Хорош был Алеко. На голову выше меня, стройный красавец, плотного телосложения, чернокудрый, с  чудными чертами неаполитанца, он напоминал знаменитого Марио Ланца из фильма ,, Молодой  Карузо”.
     На наши вопросы о его происхождении, отделывался шуточками или отмалчивался. Как я завидовал его голосу и пенью. Но, как говорят, ,, Кесарю –  Кесарево”, каждому своё. Однажды я припёр на занятия магнитофон. ,,Комета”- достаточно тяжёлый бабинник, где-то около 12  кило, (и не лень ведь было везти из Колпино), и сделал записи его и своего пения. Кассета жива до сих пор, как и магнитофон, на котором делалась запись, а прошло более 42 лет. Я спел песню Торопки, он арию Рудольфа на итальянском.
Однажды Михаил Юьевич пришёл несколько возбуждённый на занятья:
   - Лебединского взяли по конкурсу в хор Ленинградского Радио и Телевидения. Почему бы и тебе не  попытаться. Сейчас там проходит конкурс на замещение вакантных мест. Ещё неделю будут отбирать. В конкурсе участвуют все голоса, женские и мужские. Хор увеличивается   до 67 человек. Сейчас около сорока. Сходи, попробуй.
    - Михал Юрьевич, - говорю я, - да разве же место в хоре такому голосу, как у Алеко. Ему надо в Большом театре петь.
    - Вот и беда-то. Нет у него музыкального образования. Я не говорил тебе, а ведь мы ходили в Маринку, прослушиваться. Все в один голос сказали, что голос великолепен, но он даже нот толком не знает. Пока только в хор театра можем взять. Алеко отказался, сказав, что закулисную пыль за девяносто рублей он глотать не намерен. Там начальная ставка артиста хора такая.  Кстати, на Радио, с девяноста, до недавнего времени, увеличили до ста. Иди,  прслушайся, чего тебе терять.
     Я рассказал Красовскому, что по этой же причине отказался от поступления в хор опереты, куда тоже ходил прослушиваться и меня взяли. Казалось бы, велика ли разница в десять рублей, но это, по тем временам, лишние пять кило мяса, а волнений в театре, неудобств, всяких, с переодеваниями, гримом – море.
     Зацепило меня, а почему бы и нет? Страшновато, ну так что же, смелость города берёт.  Прослушивался же в оперету. Решил снова испытать себя, хотя уверенности в том, что я сумею прорваться в святая-святых, (для меня), не было. Юрьевич сказал, что конкурс человек  десять на место. Не слабо, но попытка не пытка. Подал заявление.
И вот я, в толпе жаждущих попасть в хор. Народу, в общем-то, немного, с десяток парней, прогуливающихся по паркетному полу вестибюля второго этажа дома радио. За несколько дней прослушивания, основной поток рассосался.
     Из-за высокой дубовой двери аудитории, где сидит   ужасное  жюри, во главе с художественным руководителем и дирижёром Григорием Сандлером, доносится высокий чистый голос, исполняющий романс Неморино из ,,Любовного напитка” Доницетти. Здорово поёт паразит. Почему паразит? Да ведь конкурент наш, а мы все хотим попасть в хор. Пусть бы хоть пел похуже, оставил и для нас шанс. Так нет же, соловьём заливается, да ещё на итальянском.  Человек пять конкурсантов приникли к двери,  слушают. Я тоже. Вот тишина, какие-то невнятные разговоры. Решают. Распрашивают. Ждём.
Наконец открывается дверь и вываливается навысокого роста парень лет тридцати, но уже с пролысинкой.
     - Фу-у-у! – отдулся, вытирая лоб. – В пот вогнали.
     - Ну, что, приняли? – набросились мы на него.
     - Да не знаю, пока. Обсуждают. Позже скажут. Вроде как понравился.
Приотворилась дверь и высунувшаяся седая голова, сипловатым, прокуренным тенорком, откашливаясь, произнесла:  - Эдуард Кочетков.
Застучало и ухнуло  куда-то  сердце. Скривил рожу, перекрестился и  крепко стиснув свёрнутые в трубку ноты, махнув ими оставшимся, бочком протиснулся в полуоткрытую дверь.
      - Проходите пожалуста прямо к роялю, вот сюда, вот сюда, - показал   обладатель сипловатого голоса, как выяснилось позже инспектор хора Алексеев. Расправив, положил ноты на рояль, за которым сидела, пожилая женщина, концертмейстер, встал около него и только теперь позволил себе немного осмотреться.
      Я находился в большой аудитории, две стороны которой занимали поставленные и расположенные амфитеатром  в три ряда стулья.   На  которых в свободных позах сидели человек двадцать мужчин и женщин, как я понял болельщики, артисты хора, пришедшие  послушать   конкурсантов. На переднем ряду с блокнотами на коленях сидели человек пять членов  коммисии.
     - Лидия Петровна, -  подняв голову от блокнота, басовито и громко произнёс пожилой, широколицый мужчина, - пожалуйста, распойте его, проверьте диапазон, посольфеджируйте.
Видя моё с трудом сдерживаемое волнение, спросил: - Вы учились пению где-нибудь?
     - Да, в музыкальной школе для взрослых, при  ДК Володарского, педагог Красовский Михаил Юрьевич, - чётко, по солдатской привычке, отрапортовал я, соображая, что, вероятно, это и есть сам грозный Сандлер.  - Сейчас начинаю четвёртый курс.
С задних сидений послышались смешки и  чей-то ехидный голос: -    Братская могила загубленных голосов, - на что Сандлер не отреагировал, только седовласый мужчина повернув голову, погрозил пальцем, строго произнеся своим сипловатым тенорком: - Адольф!…
     - Лидия Петровна, пожалуйста.  Гаммы, арпеджио, интервалы, – это Сандлер.
     - Вы готовы? - посмотрела на меня Лидия Петровна.
     - Да, - сдавленным голосом произнёс я облизывая губы, чувствуя, что не смогу  издать и ни звука. Нет у меня никакого голоса. Горло сжало, сдавило, во рту сухота, как в пустыне Гоби, сердце стучит, аж подташнивает.- Да что это я в самом деле, как баба разнюнился. Ну-ка, спокойно, спокойно, как в классе! – пытаюсь успокоить себя.
     - Пожалуйста, на  А.  Начали.
     Зазвучал  рояль. К своему удивлению, я начал петь, поднимаясь по полутонам всё выше и выше. Но вот голос начинает звучать всё напряжённей. Высоко.  Киксанул сорвавшись, остановился, перевёл дух. Всё, приехали.
    - Си-бемоль, -  бесцветным голосом произнесла Лилия Петровна.
      - О-о, - подумал, я, - в классе  выше Ля  у меня никогда и не получалось.  Здесь Си-бемоль, наверное, со страху взял.
     - Пропойте, пожалуйста, такую мелодию, - сказала концертмейстер и проиграла   звуки, весьма отдалённо напоминающие какую-либо мелодию. Успешно справляюсь.
     - Теперь такую. - Слышу какафонический набор звуков. При повторении ошибаюсь несколько раз. Звуки повторяются ещё два раза. На третий раз повторяю безошибочно.
     -  Так,  - произносит концертмейстер.  - Теперь посольфеджируйте называя ноты. - Она раскрывает какой-то нотный сборник.
     - Да, - говорю я, почти освоившись с обстановкой.-  Насольфеджирую я вам сейчас тут. Плоховато у меня с чтением нот.
Но, как-то, с небольшими ошибками, справляюсь и с этим заданием.
     - Что будете петь? – спрашивает Лидия Петровна, перелистывая мои ноты.
     - ,,Разлуку” Гурилёва, пожалуйста.
    Зазвучало вступление романса и я, погрузившись в мир знакомых звуков, с лёгким волнением в голосе, начинаю, петь: - На заре туманной юности, всей душой любил я милую…
Мелодическое действо развивается, растёт, ширится. И вот кульминационный момент: …И рыдая, как безумная, на груди моей повиснула!…  Слово ,,безумная”, я начинаю петь пиано, постепено усиливая звук до форте-фортиссимо, считая, что такие контрасты  правильны, вполне уместны, и беря верхнюю ноту соль в таком окрасе, я демонстрирую свою способность филировать звук, причём на верхней ноте.
     - Стоп, стоп!  - Раздаётся голос Сандлера.  - Так не пойдёт. Возмите соль сразу форте, не филируйте.
Повторяю фразу, так как он сказал, и допеваю романс.
     - Ну, вот другое дело. Хорошо. Что вы ещё можете нам спеть?
     - Если позволите, я спою романс Дунаевского  ,,Скажите ей”.
     - Пожалуйста. Пойте.- кивнул головой Сандлер.
    Я  начинаю петь недавно разученный с Красовским, редко исполняемый романс Дунаевского. Удивительно страстные слова романса меня заводят всегда, и я, волнуясь, искренне сопереживаю с автором этих строчек.  Мне почему-то хочется плакать, чувствуя боль и горечь утраты потерянной любви.   
Спел очень искренне, с большим чувством.
     - Хорошо, - вынес резюме Сандлер. - Вы где и кем работаете?
     - Я электрослесарь на Ижорском заводе в Колпино.
     - Какой у вас заработок?
     - Так как у меня достаточно высокая квалификация, седьмой разряд, то и заработок у меня не плохой, сто сорок рублей без премии.
    -Таких денег мы вам не предложим. Всего сто рублей первая ставка. По мере  увеличения стажа  зарплата подымается до ста пятидесяти рублей,  но это будет очень не скоро. У нас с такими деньгами  уходят на пенсию. Правда, есть небольшие, дополнительные заработки за выступления и участия   в концертах. Вот скоро будут записи на пластинки, тоже оплачиваемые. Так что решайте, где вам работать. Конкурс вы   прошли, поздравляю.
     Вот так я стал артистом хора Ленинградского Телевидения  и   Радио, где и проработал  около восьми лет.
         продолжение...