Как бросить курить

Иван Степанович Головко, (ударение на последний слог), бывший советский инженер, проснулся по старой привычке без будильника ровно в семь утра. Спешить было абсолютно некуда, но многолетний инстинкт посещения скучной и безденежной работы, с годами не отпускал. Вся его теперешняя  жизнь напоминала ему бесконечно затянувшийся отпуск, в котором неожиданно закончились деньги. В принципе деньги были, но хватало их только на покупку продуктов в дешёвых магазинах, да на уплату каких то непонятных страховок. На излишества не хватало. А хотелось как раз излишеств.  Иван Степанович курил, что по нынешнему жизненному уровню и немецким ценам на сигареты, было совершенно недопустимо.
 Дело в том, что лет пять назад, занесло его попутным еврейским ветром в Германию. И хотя сам он был  непростительно русским, его жена Катя, яркая и шумная хохлушка, неожиданно вспомнила, что её бабушка по материнской линии была еврейкой. Тогда, при жизни согласно единству партии и народа, это особенно не афишировалось, а точнее просто скрывалось под всякими обрусевшими фамилиями. По когда сквозняк перестройки задул во все щели недостроенного строительства коммунизма, и жить стало совершенно невыносимо, еврейство бабушки как-то само собой неожиданно вспомнилось. И оказалось весьма кстати.  Добрые люди подсказали, что Германия, в силу своих прошлых грехов,  теперь глубоко раскаявшись, принимает евреев из бывшего Союза, на постоянное место жительства.
  Они с Катериной, от нечего делать, оформили все необходимые документы и забыли. А через три года, когда обновлённая Россия всей страной встала в удобную для употребления позу, неожиданно грянул гром. Он прогремел рано утром звонком почтальона в дверь. В толстом конверте с незнакомыми буковками, неизвестно откуда оказалось любезное приглашение для фрау и хера Головко переехать на новую родину и жить там, поплёвывая в потолок, в своё удовольствие. А для оплаты потолка и удовольствия полагается социальное пособие от добрых немецких бюргеров.
 И началось. Нервная распродажа нажитого непосильным социалистическим трудом имущества, в виде старенькой машины, непонятно каким образом до сих пор ездившей и квартиры, давно и безрезультатно молящей о ремонте.
 Потом были долгие пьяные проводы со слезами и добрыми словами типа «Родину продал, сионист недобитый», отъезд, удивление от чистоты и ухоженности заграницы, общежитие для эмигрантов, бесполезные курсы немецкого и многое-многое другое, в основном непонятное для нормальной русской души.
  И теперь, лёжа на кем-то выброшенном, но вполне приличном по прошлым меркам диване, размышлял херр Головко о превратностях судьбы. Устроиться на работу, по причине незнания немецкого языка и полупреклонного возраста, не было никакой возможности. Даже на престижную работу по уборке сверкающих немецких сортиров, стояла длинная очередь из учителей, врачей, инженеров и даже младших научных сотрудников. Причём преимущество отдавалось гражданам, имеющим медицинское образование.  А так как медицинское образование Ивана Степановича ограничивалось технологией лечения триппера, пойманного по неосторожности в безмятежные студенческие годы, работа ему не светила. Тем более что технология, скорее всего, безнадёжно устарела. Жена Катя, однако, сумела пристроиться по большому блату, но деньги, заработанные на сортирном фронте, уходили на родину для поддержки внуков. Так что на дорогие немецкие сигареты денег никак не хватало. А тут ещё Кате попалось на глаза объявление в русской газете: «Всемирно известный гипнолог-манипулист, проездом из России в Рио-де-Жанейро, за один сеанс излечивает от табакокурения, алкоголизма и прочих онкологических заболеваний, всего за сто евро. Сеанс состоится при любой погоде.»  Как бывший главный бухгалтер, Катерина быстренько подсчитала количество выпускаемых в воздух денег и пришла к выводу, что лучше один раз потратиться, зато потом, всю оставшуюся жизнь, получать прибыль от некурящего мужа. Сам Иван Степаныч был не  против. Бросал курить он много раз, но ровно через два часа почему-то непременно начинал снова. Пришлось соглашаться на «гипнолога-манипулиста». За долгие годы совместной жизни он привык доверять Кате. А Катя по старой привычке, твёрдо верила каждому печатному слову. Особенно её убедили слова, что сеанс состоится при любой погоде. Итак, избавившись от недельной щетины и надев свой лучший спортивный костюм, (другой в его гардеробе   отсутствовал), Иван Степаныч отправился гипнотизироваться.
 Страждущих собралось человек пятьдесят. Видимо Катя была не одна такая расчётливая и дальновидная. Остальные русские жёны тоже были умными и деловитыми. В зале бывшего гарнизонного клуба, а ныне русской дискотеке имени Ангелы Меркель, рядами были расставлены стулья, оставшиеся, похоже, ещё со времён советской оккупации.  Сквозь разрисованные новомодными граффити стены, отчётливо проглядывало светлое коммунистическое прошлое. На небольшой сцене, где раньше заседал президиум, под председательством бюста Ильича, стоял стол, укрытый чёрной материей с нашитыми звёздочками, вырезанными из сигаретных пачек. Курящие и пьющие мученики за идею, сидели на стульях в напряжённых позах, ожидая возможности порадовать своих предусмотрительных подруг. Из небольшой дверцы, обозначенной загадочными буквами WC, выплыл здоровенный рыжий мужик, почему-то с чёрной курчавой бородой и с бровями незабвенного Леонида Ильича. Одет он был в чёрную хламиду, тоже со звёздочками, но уже из кухонной фольги. Рядом с ним семенил профессорского вида еврей, одетый в профессорскую же мантию и с ермолкой, чудом державшейся на лысой голове. Оглядев присутствующих похмельным отеческим взглядом, при этом шевеля губами, как бы подсчитывая число пьющих и курящих растратчиков, рыжий дядька взмахнул рукавами и громко забубнил непонятную молитву, на языке отдалённо напоминавшим старославянский, только с более частым упоминанием слова мать. Народ начал клевать носами впереди сидящих соседей, а так, как Иван Степаныч сидел в первом ряду, и клевать было некого, загипнотизироваться у него не получалось. И когда рыжий дядька громко икнул и прошипел страшным шёпотом: «Всем спааааать.. », Иван Степаныч, как человек интеллигентный, счёл своим долгом негромко сказать: «Извините пожалуйста, у меня не получается заснуть». Дядька оглядел присутствующих, но из-за мутности взгляда не заметил неспящего  Ивана Степаныча.  «Кто сказал!?“ -громоподобно рыкнул он.  «Я“ -пискнул Иван Степаныч.  «Кто Я!?“ -прорычал дядька.  На что Иван Степаныч по старой привычке ответил: «Головко». Однако, то ли от волнения, то ли по другой какой неизвестной до сих пор причине, ударение поставил не на последний слог, как обычно, а на второй….
  Минуту в зале стояла тишина. Первым упал умный евреистый профессор. Он захлёбывался беззвучным смехом, постепенно запутываясь в своей профессорской мантии, пока совсем не затих, слегка дёргаясь и икая. Затем взорвался зал. Растратчики падали со стульев, рвали одежду на себе и на других, и ржали так, что соседи немцы за два квартала, закрывали окна, опасаясь неизвестно откуда взявшейся грозы при ясном небе. Последним захохотал сам гипнотизер и размазывая по щекам слёзы разогнал всю публику. Вот так закончилось это массовое избавление от пороков. Но что самое интересное, что курить бросили все присутствующие на сеансе, в том числе и сам гипнотизёр. Потому, что как только кто- нибудь  из загипнотизированных собирался закурить, его тут же охватывал приступ неудержимого смеха, отчего сигарета сама вылетала из рук.