15-XvIII Весело с Пузиком

                XVIII

  Добравшись до места назначения, она узнала, что Вера только что прошла в домашние термы. Гостья последовала туда же, обнаружив любящую поспать допоздна в лаконике. Живот у неё стал заметно больше. Пройдя тихонько назад, во фригидарий, Присцилла, как и хотела, чуть поплескалась для бодрости прохладной водой, и уже тогда снова заглядывает в лаконик.

  – Пузик!

  – О Киферея! Муция! Иди же скорей сюда!..

  Лучшие подруги традиционно приветствуют друг дружку, не сдерживая восторга. Затем моются, переходят в ункторий; Фабия повествует о своём путешествии. А за прандиумом она хотела послушать Секстию, но этому мешает её муж, пришедший домой поесть.

  – … Что, Юнк, полюбоваться на любимую пришёл?

  – Присцилла, рад тебя видеть! Конечно – в это время её только и застанешь, до обеда. Я без неё долго не могу, обязательно надо увидеть, убедиться, что здорова, всё в порядке и всё такая же красавица!

  – Дорогой мой! – целует Вера супруга. – Зачем ты недоговариваешь? А по утрам мы разве не видимся? Разве в это время, на рассвете, наше ложе не принимает нас обоих?

  – О Веста! Прости, любимая! Я как-то… Видимо, мне с тобой так хорошо, так чудесно, что я и не думаю тогда совсем ни о чём. Наверное, мне кажется, что мы переносимся в иную обитель, обитель блаженных!.. Вот я и забыл, что ты, переночевав в отцовском доме, осчастливливаешь меня по утрам. Прости, моя дорогая!

  Вместо слов прощения Вера снова лобзает мужа.

  – Дорогой мой! Хватит разговоров. Давай ешь. Посмотри на Присциллу – как она накинулась на мясо!

  Фабия с полным ртом пока ничего не может ответить. Сама свинина чудно приготовлена, и соус великолепный.

  – Вера, милая! Кому нужно есть, так это тебе!

  Шрамик, улыбаясь, берёт сразу мясо и рыбу: «так хочу!», и жуёт их, предовольная.

  – Вот и здорово! Ты умница, любимая!

  – Если бы ваши повара, – вставляет слово в миленький диалог и гостья, – не были столь искусными, я бы, глядя на тебя, Юнк, ещё трижды подумала бы, стоит мне насыщаться или нет.

  «Что такое?» – говорят взоры мужа и жены.

  – Ты столь любопытное слово употребил: «осчастливливаешь»! С полным животом подобное не вспомнишь. Сестрёнка, я не о тебе. Хотя, как ты сама наверняка знаешь, он тебя ни капельки не портит. Лишь придаёт твоей безупречной красе своеобразное очарование! Твоему супругу однозначно завидуют очень многие квириты…

  Скоро, однако, так толком и не поев, муж Секстии, лобызнув её щёчки и губки, встаёт из-за стола:

  – Прости, дорогая моя! Обещал быть пораньше на обеде у Секста…

  – О Киферея! Ты покидаешь меня, свою Секстию, ради какого-то Секста!

  – Прости, любимая. Но ты знаешь: это же мой друг, и я дал слово.

  – Хорошо, дорогой. До завтра!

  – До завтра, любимая!

  – Всего доброго, Юнк! – кричит ему вдогонку Фабия. – Повезло тебе, похоже, Пузик, в этом браке. Макру, кстати, разлука на пользу пошла: он теперь не против того, чтобы я по гостям ездила.

  – Отлично, сестрёнка!

  – Ещё бы!.. О Луцина! Пузик, так какой у тебя месяц?

  – Я считаю, конец седьмого – начало восьмого.

  – И ты всё ещё «ночуешь в доме отца»?!

  – А что?! Мой Юнк не так уж далёк от истины. Чаще всего в доме отца. Сегодня одного, завтра другого – почти все они отцы: отцы семейств, отцы-конскрипты!

  – Обожаю тебя, Шрамик!

  – Идентично, Муция!

  Подружки расцеловались на свой излюбленный манер. Покушав весьма плотно, Вера вкратце поведала городские новости, касающиеся назначений, театра и других зрелищ, затем браков, свадеб и разводов, амурных связей. Поведала слух о том, что и Тит Виний, и Лакон могут настолько повлиять на Гальбу, что сместят уже назначенных магистратов вплоть до преторов, чтобы «протащить» своих кандидатов. «Впрочем, это лишь слух» – успокоила рассказчица. Подробнее останавливается на подругах.

  – … Либералия до сих пор с Метеллой из девочек… Но это секрет. А из мальчиков – с её, Метеллы, троюродным братом, квестором Семпронием. Забыла его когномен, смазливенький такой, худенький, лет восемнадцати на вид, и то не дашь.

  – Как это «не дашь»?

  – Муция! Я не о том!

  – А я о чём? Если красивенький, значит, притягательный. Притягательный, следовательно, мужественный. Мужественный, стало быть, никак не менее двадцати. А посему можно дать восемнадцать! Это ты всегда об одном и том же думаешь, девушка! А кроме того, он квестор, регалии соответствующие. Или ты его только без одежды видела? И не от Сальвии узнала об их романе, а от него, в интимной обстановке?.. – молодые жёны смеются.

  – Муция, сестрёнка! С тобой, пожалуй, только Парис и Сальвия и могут поспорить.

  – Это когда я в настроении.

  – Безусловно. Кстати, теперь о Парис. Она большую часть времени у Елены, которой почему-то не до близости, сама удивляется. Или просто боится за ребёночка. Хотя я ей объясняла, что ничего страшного. А Пентесилее иногда удаётся выбраться от неё домой или ещё куда. Не говорит. Но я не видела и не слышала, чтобы с кем-то она… Так, случайно, один раз я узнала, что Ребилия провела ночку у Эриции, и всё. Твой Угрюмый, кстати, Секстилию иногда не обделяет вниманием.

  – Молодцы оба! Он – наконец-то нашёл приличную любовницу. Она – приласкала чужого мужа, временно обделённого жёниной страстью. Я действительно рада! Ещё и за это теперь благодарю Владычицу Кипра, – Присцилла воздевает руки. – Благодарю тебя, Прекрасная, Великая Венера!

  – О Киферея! И я тебе благодарна, Богиня! Как всегда!.. Сестрёнка, ты написала, знаешь, что Мемнон крепко сошёлся со своей Юнией Аруленой. Извини, тебе, должно быть, неприятно это слышать…

  – Ничего. Продолжай, Вера. Из-за чего это?

  – Вот это и есть для тебя настоящее неприятное. А то, что твой Квинт вдруг стал таким образцовым супругом – так то лишь напоказ, не волнуйся, сестрёнка. Потому что я знаю причину…

  – Разумеется, чтобы Пизон не мог упрекнуть. И чтобы его самого, Пизона, не попрекнули.

  – Это да, так и есть, конечно. Всё правильно. Но я имею в виду, знаю то, из-за чего у них маленькая размолвка. Пизон позвал как-то свою двоюродную сестру, это где-то в начале ноября было. А она замужняя, детей двое, симпатичная такая, стройненькая, лет под тридцать. И вот он сам, Пизон, спрашивает у неё: «Правда, было? Изменила?» А она, глупенькая, перепугалась, возьми и признайся: «Было. Но всего только три раза. Он потом не приходил больше». Может, ей обидно стало, что «не приходил больше»? Но зачем самой себя выдавать? Ведь точно об этом – было – не было – никто не мог знать. Любовник неплохой – как говорят, я-то, сестрёнка, не знаю – неплохой, опытный в таких делах, не мог с такой вот замужней, чуть не впервые адюльтер у которой, открыто и напоказ выставлять обоюдное их увлечение. В общем, она ещё и ответила на вопрос двоюродного брата: «Кто это, имя?». Сказала: «Торкват… Фабий Торкват». Представляешь?! Сестрёнка, ты представляешь?! Муж её возмущался. Но это ладно, он успокоился, у самого рыльце в пушку. Я твоему брату сказала о некоторых его бывших любовницах, он сходил переговорил с этим мужем. Они – видимо, как два претора, назначенный и бывший – пришли к кои-… к консенсусу. Чуть не сказала «к коитусу». Потому что этот бывший ещё  с квиритами нередко… Короче, успокоился совсем.

  – Спасибо тебе, Пузик! Ты лучше всех!

  – Пожалуй, – улыбается подружка. – Но Пизон посуровел к Квинту. Видимо, предупредил, чтобы более никаких скандалов, этого уж не знаю. А если вдруг… Дядя иногда так хорошо о нём говорит, видно, что очень отличает. Своих детей у него нет, у дяди. И вот Пизон Фруги… Если вдруг он станет Императором? Представляешь, Муция?

  – Позабытые ужасные законы могут обрести силу, придётся сидеть дома, прясть и ткать?

  – Будем пробовать делать это за прялкой, сестрёнка. Будем учиться иметь любовников – или отдаваться им – за домашней прялкой!

  – О Киприда! Естественно, Пузик! Уже нашла решение!..

  Обедать лучшие подруги не стали, а вскоре попрощались. Вера, «намыливаясь» к одному из «отцов», пошла искупаться в домашние термы. Присцилла отправилась в дом Клементины. Она жила отдельно от родителя: муж снял дом средних размеров вблизи Садов Ацилиев.

  Но и эта подруга почивала. Видимо, пользуясь данным обстоятельством, отлучилась отсюда Парис. Гостье предоставили уютную тёплую комнату, и её тоже сморило в сон. Встав, она узнала, что идёт уже двенадцатый час, а хозяйка тоже только проснулась. Фабия появилась перед ней неожиданно, быстро войдя в спальню.

  – Ой! Клянусь Вестой, ты напугала меня, Присцилла! Не надо так, пожалуйста! – жёны-аристократки по обычаю квартуорфемината целуются и обнимаются. – Ой-ой! Не прижимайся так, сестрёнка! – хотя фламина вообще едва, как ей самой показалось, коснулась животика Клементины. – Прошу, осторожнее, пожалуйста!

  – Хорошо, хорошо! И как мы себя чувствуем?

  – А где Ребилия Фелиция? Ведь она теперь и вправду должна зваться Фелицией – я же счастлива, и она со мной. А ты счастлива, Присцилла?

  – Безусловно! Так как самочувствие, Елена?

  – Где же Фелиция? Я хочу, чтобы она помылась вместе со мной. Присцилла, ты искупаешься за компанию?

  – Да, сестрёнка, спасибо. Пойдём прямо сейчас. Может, Парис чуть позже присоединится. Ты-то как себя чувствуешь, красавица?

  – Благодарю, замечательно…

  Фабия скоро сдалась и мылась почти молча, слушая капризничающую подружку. Сославшись на что-то – Клементина всё равно не поняла – гостья покинула этот дом. Заглянула домой, где никого не застала; не задержалась и у себя, и поэтому приехала в святилище Великой Матери Богов чуточку раньше начала расширенной: шла первая, обычная служба.


Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2012/02/24/1563
--------------------------