Озарение

                О З А Р Е Н И Е
                Посвящается  памяти  дедушки Ибрахима
                ---------------------------------------2011г.24.08               

                Уже ничто не мыслит о запрете, уже ясна связующая нить,
                Но как слепому говорить о свете, о музыке глухому говорить?!            
               
Нагруженный  до предела караван, состоящий  из  пятнадцати человек, десяти крепких верблюдов, девяти лошадей и арбы с огромными колесами, рассчитанной  для переходов по  пустыне, лениво тянулись  среди  сыпучих барханов. Три верблюда несли бурдюки с водой, вьюки с провиантом и войлоки с кошмами, на которых спали. Караван  напоминал маленький ручеек среди  моря  раскаленного песка:  ни деревца, ни кустика, ни травки, а значит ни сантиметра спасительной тени. Тень в пустыне – это несовместимое понятие, так как здесь во всю свою мощь властвует  великое светило, беспощадно разбрасывая  смертоносные  лучи. Они проникают  до самых глубин  песков, пока не утыкаются  в каменную почву,  лежащую, вот уже, миллионы, а может,  и миллиарды лет. Она остается холодной, несмотря на то, что на ней титаническим грузом лежит  огромная масса раскаленной породы.
 Было не понятно, как ориентируются  путники в этом бесконечном  море мертвого песка? Правда, в составе каравана был опытный и умелый проводник, но и его познания  иногда заходили в тупик. В пустыне все условно, не надежно, не стабильно. Вчера еще вроде пролегала видимая дорога, а к вечеру ее заносило  песком,  и  будто ее никогда не существовало. Барханы, барханы и еще раз барханы. Но Иброхим ахун знал, куда вести  кашгарских купцов. С самых детских лет  отец  Маматкарим брал  его с собой в дальние путешествия. Таким образом, он  не раз посещал  великую страну за бесконечными  пределами  каменной стены.  Дорога в Китай была намного  длиннее и опаснее, чем эта.
Ночью Иброхим ориентировался по звездам. Они были точными указателями их пути. Даже, если  и отклонялись от основного «тракта», то ночью вместо привала, приходилось  путникам выпрямлять свой заданный курс.
Купцы безоговорочно доверяли старому вожаку. Он был для них не только авторитетной личностью, отпрыском одного из самого богатого рода Кашгарии, но человеком слова, долга и чести. Разные люди отправлялись с караваном Иброхим ахуна, но позже, он стал  брать с собой только проверенных в испытаниях людей, отвечающих за свои слова и действия, людей смелых и отчаянных.  Что и говорить, бывали случаи, когда он, ох как ошибался в людях. Конечно, купец понимал, человек – это непредсказуемое существо. И потому одни отважные люди в нужный момент могли струсить и потерять самообладание, а самый трусливый, ни чем не примечательный человек, совершить  настоящий подвиг.  Но, в этот раз в составе каравана были   все свои проверенные  люди, кроме Суюнча, сына близкого его друга. Не зря в народе говорят, если хочешь узнать человека, соверши с ним путешествие. Вот,  например, Султонали.  Он караванный повар. На рассвете приглашает путников на завтрак, в обед  подает  наваристый суп, на второе когирдок – это обжаренная баранина в собственном соку. На ужин  тоже что-нибудь необычное и обязательно изысканное. И это все в пути! Как он успевал  подавать в срок, не понятно. Правда,  у него был помощник, его сын Талгат, безусый, худощавый  парень, но тот успевал только носить  воду из бурдюка. Ибрахим ахун  знал поварские секреты Султанали.  Тот, сидя на своей арбе, так ловко приспосабливался,  что уже в пути начинал приготовления к трапезе. Чистил овощи, рис, резал мясо и так далее, а  на привале быстро разжигал огонь, ставил казаны, в одном начинал варить суп, а в  другом  готовил второе блюдо и в течение часа  путешественники  довольствовались отменной  и качественно приготовленной  им едой.
 У Ибрахима в пути было правило, расспрашивая у встречных о предстоящей дороге, он со своими вопросами наводил собеседника  на ложный след, сам направляясь вовсе по иному пути. Таким образом, каравану удавалось избегать нежелательных встреч и преследований, благополучно пересекать труднодоступную  пустыню и спокойно пройти, как широкую, так и безлюдную степь.
В  беспокойное время путешествовать по торговым делам без  особой охраны нельзя. По тем временам путешествие  считалось выдающимся и очень опасным  мероприятием, требовавшим особой подготовки, выносливости  и  мужества. Мало ли что может произойти в пути. В составе каравана были три  здоровых джигита в обязанности, которых  входила безопасность людей.  На их спинах  висели старенькие «мултыки» - это охотничьи  ружья. Несомненно, от них был конкретный толк. Дикие звери – это понятно, их  можно спугнуть выкриком или шумом, ну, в крайнем случае, одним выстрелом и зверя, будто  не было. Другое дело, когда на дорогах бродил всякий  сброд,  вооруженный винтовками. Этой  братвы хватало везде, на всех больших и малых дорогах. Мудрецы говорили:  «Аллах – наше покрывало от града и молний, но не забывайте дома и свой старенький плащ».   Конечно, троих парней против целой банды, состоящей из 15-20 человек, было маловато. Все трое – Турсун, Юсуп, Азамат  были меткими стрелками и не только. У себя в Кашгаре они  славились непревзойденными  борцами по «курашу».  Их вряд ли могли бы застигнуть врасплох и просто повалить на землю. И, все же,  эти молодые ребята придавали остальным путникам уверенность  и  моральное спокойствие.  Да и сами купцы были не из робкого десятка. В случае нападения,  они могли постоять за себя и дать достойный  отпор. Вот, взять Шукурулло ахуна, он был крепким, сухопарым стариком, стрелял он не хуже ребят. Несмотря на преклонный возраст, а  ему уже было семьдесят лет, зрение было, как у коршуна. В молодости  совершал набеги  на каракиргизов и на другие мелкие кочевые племена. Уводил лошадей и крупный рогатый скот, но людей не трогал. И потому он отлично знал караванные дороги и всякие тропы. Дороги были условные. В пустыне не было никаких признаков того, что обычно присуще дороге:  следов копыт верблюдов, подков коней, следов огромных телег и других опознавательных знаков. В этот раз он исполнял обязанности  и караван баши, и в то же время, прекрасного проводника  по пустынной местности.  Хорошо ладил с Ибрахим ахуном и не раз соглашался сопровождать его в длительном путешествии по его просьбе. Одним словом, команда в этот раз  собралась отважная, смелая и, можно сказать, даже воинственная.
Иброхим ахун  возвращался из Кашгара домой в свой маленький  город Узген. В переводе  слово  Узген,-  означал – обогнавший. Существовала легенда, что дома стояли так тесно друг к  другу, что можно было совершить путешествие по плоским крышам до самого Кашгара! Название его  необычное, скорее всего, связано с историей.  Говорят,  что  город тысячу лет тому назад был столицей могучего Кушанского царства. Как все пути вели в Рим, так все пути востока  сходились в Узгене.  Некогда через город прошлись войска Александра Македонского, когда  они совершали поход в сказочную и загадочную Индию.  Город славился не только богатой историей, не только разнообразными шелками, гончарными терракотовыми изделиями, но целыми архитектурными  строениями эпохи Караханидов. Это была величайшая в человеческой истории династия царей- царей  Строителей. Они воздвигали не только монументальные  здания, непревзойденные в своем великолепии, при  них наблюдался  расцвет культуры и искусства. Расцвет  точных наук, медицины, астрономии и, даже,  оккультизма.  Мирная и плодотворная  деятельность разумного средневекового  властителя, смогла привести к экономическому и культурному расцвету обширного края. Узген стоял и жил на пути Великого Шелкового Пути. Город  делился на две части:  нижний и верхний. Нижняя часть города находилась вдоль реки Кара Дарья, что означала Черная река. В былые времена основная часть Узгена  с ремесленными  центрами находилась  именно  здесь. В знойные летние дни река приносила  живительную прохладу и покой. Богатое сословие горожан, естественно, жили  возле реки, в тени высоких чинар и каштанов.  А что касается верхней части города, то  там пребывали в добром здравии люди более бедного положения. Это в основном ремесленники, ткачи, крестьяне, перебравшиеся из окраин. Но весь архитектурный комплекс памятников  расположился  здесь на огромной площади, подальше от реки: вдали  от  разрушительной  силы сырости и влаги.  С раннего утра, с первыми  криками петухов, площадь  оживала стремительно. Уже с первыми лучами солнца лавки красовались самыми необычными и диковинными  товарами, привезенными  купцами  из великого Кашгара. Самая солидная лавка  принадлежала Ибрахим ахуну. Если  во многих лавках товары лежали, где попало, беспорядочно наваленные друг на друга, то у него  каждая вещь или вещичка имела свое конкретное место.  Клиентов было, хоть отбавляй, и разного социального сословия. Для каждого из них  хозяин подбирал товар по его карману и каждый из них уходил довольный  покупкой.
В этот раз Ибрахим вез особые товары: в деревянных ящиках были уложены корни женьшеня, на них был особый спрос. Из него делали не только лекарство, но  готовили женскую и мужскую целебную косметику. Так же, из отходов умудрялись  варить мыло. Оно получалось ароматным, с очень нежным и приятным запахом. Лицо приобретало эластичность, вычищалось от всякого рода угрей и прыщей.
В огромных сундуках была уложена кухонная  и столовая утварь.  Узгенцы  всегда являлись истинными ценителями прекрасного.  Женщины  не могли устоять при виде изящных, фарфоровых кувшинов, ваз, позолоченных шкатулок, расчесок и шпилек из сандалового дерева. А в большущих тюках   лежал знаменитый на весь мир китайский шелк. Но старый купец вез особенный товар, самый дорогой  и почитаемый. В огромных  ящиках лежали книги. Они больше походили на произведение изобразительного искусства. Великолепный, плотный переплет из дорогой парчи, с множеством иллюстраций и  восточными миниатюрами. Каллиграфия была безупречной, арабские буквы походили на фантастические узоры, на которых можно было смотреть часами и не насмотреться. Драгоценные, ни с чем несравнимые книги, несущие свет познания во тьме мракобесия и невежества!  Переплет их, был изготовлен из лайковой кожи и из плотной парчи, поблескивающий узором, столь сложным и при чудным, что никак не удавалось проследить все его хитросплетения. Многие из  них были предназначены в подарок, родным, близким и друзьям. Наступили  тяжелые времена,   и потому   в ход  шел всякий товар: ковры и кошмы, даже кустарный шелк, кожевенный товар, краски, тюрбаны и чалмы, швейные иглы, всякого рода  мануфактура.
Солнце стояло прямо над головой. Путников мучила жажда, чем больше они пили, тем жажда становилась сильнее. Воды в бурдюках было достаточно, но она не утоляла людей. Они могли напиться только ночью, когда вода остывала. В пустыне встречались колодцы с солоноватой, с неприятным привкусом водой. Они отдавали  горечью и затхлостью, а то и падалью, от попадавших в  них змей, ящериц, сусликов и других пустынных зверьков. Раньше колодцы находились друг от друга в сорока  верстах дневного пути. Но в действительности  это было не так. Одни колодцы исчезли под грядами двигающихся песков, другие обрушивались  под воздействием ветров, другие просто пересыхали. Уцелевшие колодцы были накрыты сооружениями купольной формы из сухих  ветвей саксаула.  Водой из этих колодцев  поили животных, для питья людей она не годилась совершенно.
- Иброхим ата – кликнул один из телохранителей – в этот раз дорога длиннее что ли?
-Да нет, сынок. Это тебе так кажется. К вечеру  увидим на горизонте очертания гор. Еще немного терпения и мы подойдем к началу «райского» ущелья. Там и отдохнем  больше обычного.
- Не терпится  ата, слишком жарко, слишком печет солнце. Вон животные и то плетутся еле-еле.
-А ты за них не переживай, Юсупджан. Они выносливее человека, ты лучше посмотри, где можно сделать привал и пообедать.
-Хорошо ата.  Я, на всякий случай, предупрежу Султонали ака. Пусть будет наготове, надо  быстрее поесть, а то, смотри, поджаришься на песке.
Иброхим кивнул головой. Парень был прав, в этот раз дорога осиливалась намного труднее. Летом мало кто из торговцев осмеливался отправляться в путь  через непредсказуемую и «гиблую»  пустыню. Основная часть дороги состояла из знойной  пустыни, не щадящей  никого  и ничего. Но что поделать, не его вина, что задержались товары из Китая. Только в начале июля доставили ему корни женьшеня. Клиенты ждали и надеялись заполучить его, во что бы то ни стало. Он не мог подвести людей,  ведь  обещал  и дал слово доставить золотой корень.  «Ничего, жар костей не ломит и здоровью не вредит, и дух закаляется, и мысли проясняются. Терпение – это основа человеческого духа и залог будущего успеха, можно сказать жизненной удачи. Удачи именно в чем? Да во всем», - думал Ибрахим ахун, тяжело вдыхая перегревший воздух. Справа, между двух  барханов, обнаружилась  небольшая площадка, очень удобная для очередного привала. Началась возня, ребята стали устанавливать тенты из синего сукна. Больше всех засуетился Султанали. Через некоторое время запахло дымом, его только и не хватало в этом перегретом, тяжелом воздухе, но, есть то хотелось.  Пока путники раскладывались на очередной отдых, запахло жареным мясом. Его аппетитный аромат распространился по всей безлюдной и безжизненной пустыне. Утолив голод и выпив не одну пиалушку  зеленого чая, люди вновь собрались в дорогу.
Каждый мысленно молился и просил  Аллаха пощадить и защитить  его несчастную жизнь.  От Кашгара до Узгена  дорога занимала  почти  месяц. Только  безлюдная, безжизненная пустыня тянулась  долгих и мучительных десять  дней. Из них восемь были пройдены. В этот раз караван двигался медленнее обычного, но  зато,  путешествие оказалось спокойным и безопасным. Правда, пройдено всего треть пути и неизвестно, что может  еще случиться в дальнейшем. Длительная дорога всегда не предсказуема  и таит в себе опасность.      
Иброхим ахун, плавно раскачиваясь на жирном горбу своего проверенного и доброго верблюда, предался теплым воспоминаниям. В Узгене терпеливо ждала его  с детками Хайриниссо.  Он всегда тосковал по ней. Старец  считал, что настоящая  любовь кончается вместе с  человеческой жизнью, поэтому необходимо узнать и испытать ее вполне, ибо уроки, которым она учит, составляют часть опыта человеческого странствия. Для Ибрахима  любовь была  удовлетворением, чувством единения, переходящая по ту сторону жизни, невыразимо сладостнее и сильнее, чем какое – либо другое  человеческое  чувство, достигающиеся  через  его переживания.  То, что на обычном человеческом языке называлось  любовью, для него было не только  страстью, пробуждающейся от соприкосновения  двух личностей,  было  не  только средством, благодаря которому поколения приходили на землю. Это было чем –то очень возвышенным, как он всегда трактовал в слух: низменные чувства – отдаляют человека от Аллаха, а Любовь – приближает к Нему. Он представил, как по возвращению  домой, искупавшись в хаммоме, надев белоснежное  белье, растянется на ковре, привезенном  им из далекой и сказочной Персии, будет  с упованием смотреть в глаза своей  Хайри. Это были  приятные грезы уставшего и изнуренного от тяжести пути человека. Потом неожиданно переключился  на долгожданное и спасительное горное ущелье, до которого надо было добираться почти двое суток. Ибрахим  уже с высшим наслаждением  мысленно утолял многодневную жажду ледяной водой из маленькой горной речушки. Он почувствовал ее до ломоты  в зубах. Старик знал, что все прохладительные напитки мира ничто в сравнении с ней.
Солнце медленно, но уверенно катилось к западу. Сегодня  на вечернем закате черные пески сделались сказочно пышными и таинственными. «Какая красота, о  Аллах!», - мысленно подумал Ибрахим. Верхушки барханов величественно громоздились на легком предзакатном ветерке багровыми дымками. Все кругом покрылось глазурью кирпично-золотистого оттенка. Скоро долгожданный привал, но перед глазами старца встали вдруг крепкие, тесно сомкнувшиеся дома Узгена, высокий и одинокий в своем вековом существовании величественный минарет, узкие, тесно сжатые глинобитными стенами улицы, низкорослые, нищенские дома. Да,  Узген сильно отличался своей непохожестью, таинственностью и загадочностью от других городов  Средней Азии. Даже сейчас, на сегодняшний день он вызывал  смутную тревогу в душе старого Ибрахима.
- Скоро привал,- во все горло крикнул он, - Султанали, друг мой, будь наготове, что-то  уж больно есть хочется.
- Таксыр, я не разочарую ваших  кулинарных ожиданий, будьте покойны, у меня в запасе  припасено кое-что для вас, - выкрикнул в ответ  толстопузый  Султанали. Но ехали еще почти  час.  Летом  день в пустыне - бесконечен. Ни источников, не то что бы скрюченных, низкорослых  деревьев, ни кустика так и не увидели они в течение  всего многодневного пути. Больно густой, удушливый воздух стоял весь день в этом забытом  Богом  месте. На пути несколько раз  встретились  заброшенные колодцы, в одном из них неожиданно и к удивлению людей, обнаружили  воду. Все путники поговаривали, что эти колодцы плохие и губительные.  Вода в ней была очень соленой и тухлой. Советовали  не поить ею  даже животных. Но в воде люди не нуждались, ее запасов еще хватило бы на несколько дней. Сидя  на своей арбе, Султанали громкими выкриками давал указания  сыну, ехавшему сзади него на маленькой, но крепкой лошади монгольской породы. Тот покорно кивал головой и каждый раз отвечал: «Хоп, ата, хоп». Талгат был младшим из сыновей, тихий, добродушный, но слишком застенчивый. Пришло время женить  и его, да и невесту подобрали покладистую и бойкую. С такой девушкой сын не пропадет в этой жизни:  и приласкает, и одернет  когда надо, и хозяйство поведет с умом.  А самое главное:  нарожает ему детей. Иброхим ата обещал с калымом помочь и свадьбу отыграть на радость родным  и знакомым.  Родители Султанали были  из очень бедного сословия. Отец рано умер от неизвестной болезни. И мать его Равшангуль поднимала шестерых детей одна. И если бы не Хайриниссо, жена хозяина, возможно, она давно бы шаталась  по миру. Хозяйка приняла бедную, измученную невзгодами нищенской жизни, Равшангуль со всеми ее детишками.  Людям, многие годы ведущих  голодный и нищенский образ жизни,  не знавших тепла  и радости семейного очага, обыкновенного домашнего  уюта, не имевших самого обыкновенного человеческого жилья, - дом Иброхима ата был ошеломительной новью.  Им выделили со стороны урючного сада небольшой домик  с кухней и верандой. Он был обставлен необходимой  примитивной мебелью и постельным бельем. Семья  плакала от неожиданного счастья и благополучия.  Равшангуль  помогала по хозяйству и в  воспитании маленькой хозяйской дочки Гавхар. Для нее в семье Хайриниссо началась самая настоящая сказочная, сытная и беззаботная жизнь. Добрые хозяева помогли женить  трех старших сыновей и обзавестись  своим хозяйством.  Султанали  с невестой остался пока в хозяйском доме. В его обязанности входила  в основном кухня. Еще с малых лет  Иброхим ата  учил его  кулинарии и  различным  ее секретам. Это оказалось для него очень сложной, весьма интересной наукой. Позже он приобрел добрую славу непревзойденного повара Кашгара. Многие считали за честь пригласить его на свои различные торжества и свадьбы. Вскоре  Султанали купил себе небольшой домик, почти на одной улице с  Ибрахим ата. Помог матери выдать сестер замуж, женил двух старших  своих сыновей. Даже умудрился сделать две пристройки  во дворе, куда и привели невесток. Слава Аллаху, да долгих лет жизни  хозяевам, благодаря  которым вся его несчастная жизнь приобрела смысл и радость. Нет- нет, величайшие и благороднейшие представители уйгурской аристократии приглашали его на свои праздники. О…о! Это были такие же великие торжества, куда съезжались гости со всего Туркестана, Китая и даже с Индии. А какие накрывали дастарханы! Господи, чего только не было на них: на изящных фарфоровых блюдцах горсткой лежал индийский кишмиш, иранские фисташки и миндаль, и паштет из голубей, и холодная, нарезанная тонкими кусочками телятина, и оленьи вареные языки, и баранина с каперсами, и великолепно прокопченные, жирные курицы, и  нежнейшие жаренные гуси с утками, нафаршированные индийскими крупами и яблоками, и всевозможные диковинные овощи, не говоря о молоденьких, малосольных огурчиках, которые были  новшеством для аристократических гурманов.  Потом заносили всевозможные блюда из теста, вслед за ними ставились на дастархан  толстые лёля кебабы, с которых аппетитно тек толстый слой жира, запеченные в тандыре оленьи ребрышки. Но апогеем гостеприимства были молоденькие барашки на серебряных блюдах. Одни были обмазаны каким-то ароматным белым соусом, другие облеплены крупным кишмишом, ну а третьи - обсыпаны сахарной пудрой.
Султанали очнулся от своих сладких воспоминаний. С толстых губ текла слюна. Он быстрым движением,  краем бельбака  вытер  обветренные уголки рта. Тяжело вздохнув и обернувшись к Ибрахим ата, выкрикнул, что есть сил:
- Ата, где обещанный привал?! Солнце почти село, скоро и вовсе стемнеет.
Старец кивнул головой в знак согласия и подал соответствующий знак  для привала. Будто каждый только и ждал этого волшебного жеста : раздались оживленные голоса, лошади зафыркали, верблюды странно затоптались на месте, словно танцуя. Через некоторое время, уставшие и изнуренные от жары и песочной пыли, путники с наслаждением отдыхали в наспех разложенных шерстяных покрывалах. Они были удобны и практичны. Очень приятно вести беседу, разлегшись на мягком ложе из попоны и песка. Ночью пустыня оживает мгновенно, будто по велению таинственных и неведомых для человека сил. Пустыня ночью кишит всякими ядовитыми пауками и скорпионами в человеческую ладонь. Но истинные  хозяева  пустынь  - это, конечно, змеи. Сразу их и не заметишь, в процессе миллионов лет природа научила их идеальной маскировке, тут человек  среди дикой  и недоброжелательной среды  был уязвим и бессилен. Ему оставалось только защищаться от ночных тварей  и быть начеку. Шерстяные  покрывала надежно защищали их от всяких ядовитых и не приветливых насекомых.
С севера пустыни поднималась огромная стена тьмы. В этой  вечерней картине Ибрахим почувствовал нечто зловещее, защемившее сердце. Полулежа,  он медленно вскинул голову и посмотрел на небо. Над головой увидел алые и черные краски, хаотично  переплетенные   друг с другом. Ветер мешал струи горячего и холодного воздуха. И те и другие несли песок, коловший лицо и неприятно хрустевший на  зубах. Уставшему и безмерно  измотанному  далекими тропами пустыни человеку,  во всем – и в уродливой  нелепой скале, и в кривом  изогнутом стволе дерева, и в притаившейся ящерице на песчаном холме,  мнится неведомое, угрожающее. Ибрахим  встряхнулся и постарался отогнать неприветливые мысли. «Аллахамду лиллахи…» - начал мысленно читать он  молитву ,  оберегающую людей от темных и злых сил. Когда наваливалась ночь, даже неверующий начинал верить во что-то. Конечно, он вроде бы,  да как бы верил в существование потусторонних  сил, кто его знает, а вдруг они действительно существуют? Так, на всякий случай, молитва не помешает в этих диких местах.
Запахло  мясом  и  у  изнуренных, совершенно выбитых из сил  путников,  приятно засосало в желудке.  Вместе с дымом повсюду распространялись божественные, бесподобные, восхитительные запахи, и путешественники, томившиеся с чайником кокчая на кошме, то и дело вскакивали и подбегали к Султанали, чтобы заглянуть в котел. А там шипело, урчало нечто очень приятное, золотистое, походившее на барана.  Да, путешественники отсутствием аппетита не страдали и, едва опорожнив пиалу, бежали снова к очагу убедиться, что дым очага сделался еще более терпким, а запах из котла еще приятнее.
-Готово! Готово! Еще минуточку терпения – восклицал кулинар, слегка, пританцовывая. – Помойте руки, Талгат даст вам свежие полотенца. Когда мудрецы говорят, невежды молчат. Придерживай язык, не болтай много! Побеждай желудок! Я знаю точно, от самого своего рождения – справедливость в еде! Но в еде досыта и для всех! Обедать! Обедать! Обед на дастархане!
Люди поливали из медного кумгана воду тонкой струйкой на руки. Султанали весь излучал преданность и уважение к своим сотоварищам. Всем своим видом – и добродушной физиономией, и маленькой, сдвинутой  на ухо уйгурской  тюбетекой, и белой чистой рубахой навыпуск из – под синего, шелкового кушака – он как бы говорил: « Я весь тут! Приказание исполнено! Не судите мои скромные поварские способности». Хитрец знал, что обед изготовлен им на славу!
 Не считая лязга посуды, пустыня будто вымерла, ни звука, ни шороха, ни человеческого возгласа. Кругом веяло тайной и страхом. Больно густой, удушливый воздух не давал уставшим, измотанным людям, хоть немного отдышаться и расправить легкие. Султанали усердно колдовал вокруг казанов, что-то бормоча себе под нос. Любо было на него смотреть: все в его руках будто подлетало, будто танцевало под неслышные  звуки. Да и он сам, словно подтанцовывал, выделывая странные движения. Лежа на кошмах, все  путники, наблюдали за поваром, не потому что он зачаровывал непонятными,  грациозными движениями, а потому, что слишком хотелось есть.  Иброхим  уже собрался попросить Юсупджана спеть под  аккомпанемент  рубаба какую-нибудь задушевную песню, но в последний момент раздумал. Кому охота на голодный желудок  что-то делать, тем более, когда касается пения. Но именно в этот момент раздались первые, непринужденные ритмы дойры – это  Турсунбек из охраны. Скрестив ноги под себя, с закрытыми глазами, медленно раскачиваясь, как шаман перед  великим    таинством, мягким щелчком выбивал из дойры негромкие ритмы.  Через мгновение полилась нежная мелодия, гармонично вливаясь с ритмами дойры.  Иброхим удовлетворенно улыбнулся. Это его любимая песня «Гирия». На протяжении многих столетий это песня тесно сплелась с жизнью уйгуров. Вот  начало и самой песни. Юсупджан имел приятный, бархатистый голос, что и говорить, пел он замечательно. Было видно, как он вникает в смысл каждого пропетого слова. Настоящий певец  проживает свою песню, как свою драгоценную жизнь, исполняет так, будто поет в последний раз. И вмиг недоброжелательная пустыня ожила, словно в нее  вдохнули жизнь. Она уже не казалась  такой уж страшной и безлюдной. Мелодия и ритм становились более уверенными и настойчивыми, а голос становился все громче и сильнее. Что-то  опять защемило внутри старца, комок подкатился к горлу и слезы выступили на глазах. Много песен сложил народ о великой Любви человеческой, много спето о разных несчастных судьбах, но это песня была особенной. Она напоминала не только  любимую  жену  Хайриниссо, всегда ждавшую его трепетно и терпеливо, эта песня наводила на другие философские размышления. « В чем смысл человеческой жизни? Наверное, не только честно и достойно ее прожить, не только  не грешить, не делать зло, не убивать, не отнимать последнее у другого,  ради чего он живет и существует? Наверное, человек приходит в этот мир познать величие и тайну всего Сущего, и, конечно, познать самого себя. Кто он есть в этом круговороте бытия? Какая миссия наложена на него Аллахом? Зачем он рождается и зачем умирает?» Найдя в себе настрой под звуки таинственной музыки, Ибрахим невольно стал размышлять о трудном и тернистом пути, по которому шел все эти годы. Судьба к кому-то добра, а к кому-то  слишком сурова. Он много общался с самыми разнообразными людьми, среди которых были и дервиши, о…о… это особенные представители человечества, и с тибетскими монахами, эти братья частенько посещали Урумчи и Кашгар, и со всякого рода скитальцами из разных стран, и с караван баши, которые имели богатую и, почти, достоверную информации обо всем, что происходило в мире. Ибрахим щедро угощал их вкусным обедом, пил с ними зеленый чай, покусывая отменной индийской халвой, ведя при этом с ними непринужденную беседу. Благодаря их рассказам, он  обогащал свой духовный мир, общий кругозор и свой интеллект. Ибрахим ахун  был благодарным слушателем и никогда не стремился перед ними проявить свои знания, которых у него было достаточно, никогда  не перебивал их , вопросы задавал в нужный  и подходящий момент. Тибетские монахи каждый раз удивляли его и заставляли иначе смотреть не только на свою  жизнь, но и на мир  в целом, будто глазами Всевышнего Создателя. И каждая встреча с ними приносила ему радость общения, радость новых знаний, которые удивляли его и страшно пугали одновременно. Например,  он узнал о существовании морально-этического  закона  Вселенной – так называемой  Колесо Сансари:  каждому воздается за все его поступки, мысли и действия. Существует  круг воплощения или, т.е.  неоднократное рождение человеческой сущности: переселение  и бессмертие души. После физической смерти душа переходит в другое промежуточное измерение, временное пристанище, где пребывает определенное время, а затем переселяется в новое, уготованное для нее тело.
Задушевная песня, звучала тихо и таинственно, создав спокойную, уютную атмосферу. Потом вдруг замолкла.
-Баракалла, сынок,- выкрикнул Султанали. Твоя песня, будто бальзам на сердце. Дай Бог тебе счастливую и обеспеченную жизнь, и, конечно, хорошую, добрую жену. Баракалла, сынок», - еще раз повторил удовлетворенный пением повар. Раздались благодарные слова в адрес Юсупджана. Тут подбежал Талгат и стал быстро разворачивать дастархан. Люди от радости захлопали руками и стали помогать парню. Кто-то уже успел поднести хурджуны с хлебом и продуктами, вскоре скатерть была накрыта. Талгат подошел к Ибрахим ахуну с кувшином воды и маленьким тазиком:
-Ата, помойте руки, вот чистое, свежее полотенце.
-Спасибо, Талгатбек, мир твоему дому и долгих лет твоим родителям. – Сразу у него сладко затомился желудок в предвкушении вкусного ужина.
Путники расселись возле старца плотным кольцом  и вознесли руки к небу. «Благодарим Аллаха за его милосердие, за заботу, проявляющую  нам в пути, за хлеб  насущный,  за драгоценные источники воды, которую пьем и едим. За его несметные дары  и щедрость. Аминь». Произнес  Ибрахим и все хором, дружно вторили: «Аминь». Учитывая неудобство  привала и тяжесть пройденного пути, люди  пребывали в прекрасном настроении и ели с огромным аппетитом, ели жадно, и некоторое время чавканье даже заглушало ржание коней и верблюдов. Нет-нет  да  и  подшучивали над Султанали, который добродушно кивал головой и оставался равнодушным ко всем приколам товарищей.
- Пока вы много говорите, я  поглощаю еду за всех вас, кто из нас дурак , а кто умный? Мы – рабы желудка, а желудок – наш господин. Уважаемые, все усилия народов, все мечи и копьи, пушки и ружья – все ради желудка. Повелители мира все умирали  из –за  чревоугодья.
-Говори, говори Султанали, теперь наша очередь есть – подметил сухощавый бородач Ином ахун и все дружно засмеялись.
- Ум не в том, что открывать и закрывать рот, - с досадой проговорил Султанали, - начало благопристойности – обуздание своего языка, друг мой.
-Хороший был барашек, мясо так и тает во рту.
-Это не заслуга барашка, все дело в поваре. Свой курдюк барану не в тягость. У Султанали в казане и камни растают, как мед. Ешьте, ешьте, сейчас после шурпы подадут  прожаренные ребрышки с фисташками и индийским кишмишом.
 Тут раздался многоголосый  шквал довольных голосов,  фантастический запах, исходящий  от мяса,  заполнил все пространство   пустыни.  Подрумяненные на раскаленном казане, сочащиеся жиром, нашпигованные специями, они манили взор, еще сильнее возбуждая  и без  того хороший аппетит. Тут один из путников заметил:
-Слушай, Султанали, не дай Бог,  эти запахи привлекут разного рода пустынных хищников.
-Говори- говори, да не  каркай,  неизвестно, кто или что прибежит к нам в гости.
-Не обижайся ака, единственный хищник в этих глухих местах он сам  – подстегнул друга Азамат  охотник. Тут вновь все хором засмеялись.
-Спасибо, спасибо, мои дорогие друзья, рад всем вам услужить и принести хоть какую-то пользу. –Султанали  принадлежал к редкому разряду шутников, которые и сами любят позлословить и не обижаются на злую или неудачную шутку в свой адрес.
 В подобном путешествии еда всегда  кажется необычайно вкусной, а вода приобретает сладкий привкус, которой невозможно напиться, тем более утолить,  вечно мучающую  жажду. Султанали –искуснейший повар и любитель сам покушать, войдя в раж, начал рассказывать о пирах, устраиваемых  богачами Кашгарии, о таинственных и секретных кулинарных рецептах  и моментами, нет - нет, сглатывал слюну. Это были роскошные кушанья, после которых в течение нескольких дней гости тушили пожар в желудке верблюжьим молоком – чала  и крепко заваренным зеленым чаем.   Неожиданно  Талгат обратился к старцу:
-Ибрахим ата,  Вы ученый человек, умудренный мудростью аксакалов, познавший многочисленные  виды наук, друживший с тибетскими монахами: почему Аллах создал людей, чтобы  он постоянно ел? Ведь это отнимает у него столько времени и средств?
-Слушай парень,  не мешай есть ата, всегда лезешь со странными вопросами»,- сердито буркнул кто-то из едаков
-Ничего, ничего, Мирали, это он такой любознательный, - ласково ответил Ибрахим. - Человек за всю историю своего существования стремился постичь тайны природы и начинал постигать с самого простого и обычного. Еда для человека – это энергия, благодаря которой он имеет возможность существовать в этом мире.
-А что такое энергия, ата? – кто-то недовольно и тяжело вздохнул. Старец мягко улыбнулся и ответил:
- Энергия – это сила, необходимая для каждого живущего. Вот, например: если бы твой отец не разжег казаны дровами, разве приготовилась бы еда сама по себе? Дрова и огонь – это  необходимая энергия для приготовления горячей еды. Представь, что наш желудок тот же казан, где переваривается пища. Переварившись, она становится той необходимой энергией, которая поддерживает нашу жизнь. Надеюсь, теперь ты понял, сынок?
-Да, да,  ата, я понял. А в природе существует только это энергия?
-Молодец, Талгатжон. Ты задал очень интересный вопрос. Я, правда, не ученый человек, но, во всяком случае, знаю точно, что  наш мир окружен многими ее видами. Ты наблюдал за грозой когда-нибудь?  Гроза – явление красивое и завораживающее и в то же время она опасна не только для людей, но и для всего живого, в том числе и для деревьев, растений. Это необузданная, разрушающая, уничтожающая сила. Ты видел свет в обыкновенной лампочке? Это тоже энергия.
-А сколько всего видов существует в природе, ата?
-А на этот  твой вопрос, к сожалению, не отвечу не только я, но и ученые мужи тоже. В далеком будущем, надеюсь, человечество раскроет немало неизвестных нам, доселе   энергий. А если подумать, неведомые и неизвестные силы, природа которых  загадочна и сокрыта за занавесью тайны, когда - нибудь  в содружестве с  человеческим гением, сделают нашу Землю  еще краше и этим облегчит и само существование человека. И, возможно, любители попутешествовать по пустыне, будут отдыхать не на горячем песке, как мы, а под кронами пальмовых деревьев.
Тут уже все закивали головами, довольные прогнозами далекого будущего. Эта  информация, как бальзам на душу, тем более, когда свет в пустыне, сдав свои права, уступил место уже наступившей темноте. После сытного ужина  Ибрахим  дал указание  охранникам зажечь костер  и поставить несколько факелов  рядом с возвышенностью.  Температура в пустыне менялась очень быстро. Днем пекло солнце, а ночью подмораживало.  На рассвете иней серебрил стремена и пряжки седел, на которые  люди, засыпая,  склоняли головы.  Неожиданно, непонятно откуда  взявшаяся тревога, охватила все его нутро. Слишком гладко проходило путешествие   в этот раз, слишком спокойно…Старец всегда доверял своей  интуиции, еще ни разу не подводившей его в дальних скитаниях. «Пустыня почти пройдена, завтра вечером, с благословением Аллаха, мы, наконец, войдем в райское ущелье. Правда, целый день придется пройти по выжженной полупустыне, полустепи. Если в печи солнца  птицы превращаются в шашлык, то в тех местах свои климатические неудобства и  непредвиденные опасности», - размышлял Ибрахим.  Даже сквозь кофейный загар, в темноте, было заметно, как кровь прилила к щекам  Ибрахима. Тоскливые  эти  места, совершенно не пригодные для жизни, но для мелких грызунов и насекомых, являющиеся раем. Кое-где одиночные и жалкие метелки реденького камыша и верблюжьих  колючек, расположившихся на земле кривыми пятнами. Кое-где  неуверенно, проступают плоские такыры, надежное укрытие для мелких тварей. И на десятки километров земля, разъеденная солью и подпочвенными водами. Он посмотрел себе под ноги, почему-то присел на корточки, взяв обеими ладонями еще горячий, неостывший песок, начал высыпать обратно.
«Вот так вся наша жизнь, как горстка песка, утекшая из ладони: раз и  нет тебя на этой Земле, будто бы не проживал жизнь, не дышал воздухом, не любил, не страдал… Будто бы…будто бы…» Встав, Ибрахим  обернулся на север. Черные барханы приобрели зловещий вид. Над ними медленно, но уверенно зажигались огоньки звезд. Вроде недавно еще белое, пронзительное и беспощадно палившее солнце, нестерпимое в море песка, нежилось на багровом горизонте. Сама пустыня, если подумать,  прекрасна в своей безлюдности и  одиночестве. О, как прекрасна она ранней весной, когда тысячи видов различных растений пробиваются сквозь толщу тяжелейшей массы! А когда начинает цвести,  превращается в рай. И подобна она невесте, нестерпимо ждущей  своего единственного и неповторимого возлюбленного. Тюльпаны, кругом бессметное количество тюльпанов: и красных, и желтых, и даже серых…, боже мой!  Да каких только нет цветов и окрасок!  А какие  птицы прилетают сюда, чарующих и радующих  глаз!  Пустыня сильно напоминает  человеческую жизнь, со всеми ее падениями и взлетами. Ибрахим  понял, как он небезразличен к ней. Она всегда манила его своими опасностями и тайнами. Настанет тот долгожданный день, когда придут сюда такие энтузиасты,  одержимые светлыми идеями и мечтами люди, которые проведут  через всю безжизненную пустыню оросительные каналы. И вода побежит по ней, оживляя мертвый песок, вдыхая силу для жизни и процветания.  Другие придут и посадят сады, построят малые и большие города и пустыня останется только в памяти людей. Да, пустыню ждет счастливая перемена. Если придут сюда люди, значит, будет здесь обязательно вода, а значит и  жизнь.  И старый Ибрахим вдруг, как юный мечтатель,  дал волю необузданной своей фантазии. Вернувшись в реальность, он подумал: «Да, сегодня последняя ночь в пустыне, спасибо тебе за благосклонность, за гостеприимство и покой в твоем  царстве. Спасибо за скудные дуновения ветра, бессильные и беспомощные, но все-таки, за то, что они существуют в этом адском пекле». Огонь в костре  неожиданно вспыхнул и озарил близлежащую округу. Языки пламени осветили  молчаливо сидевших людей. Всплески густого багрового огня высвечивали старенькие, изношенные халаты, чалмы и яхтаки, орлиные и просто плоские носы. Огонь трещал и шипел, набирая силу. Путникам не нужна была его обжигающая жара, раскаленный песок почти до рассвета грел их уставшие тела, но свет, исходящий от него, придавал им  уверенность и бесстрашие. Кто-то подкинул хворост и он, подняв кучу дыма, вспыхнул с новой силой. Дров было достаточно, запаслись вдоволь, как и водой еще в Кашгарии. Опытный и закаленный в путешествиях Султанали все учел, все рассчитал, что и говорить, им пройдена отличная школа выживания. На его арбе с огромными колесами чего только не было:  бурдюки с водой, мешки с различными крупами и рисом, и пальмовое масло, и овощи в толстых, бумажных пакетах, и, естественно, молоденькие барашки, чтобы в пути всегда было свежее мясо. Одного барашка хватало на несколько дней. Тут Ибрахим и сам не понимал, как удавалось  его ученику сохранять мясо свежим в течение нескольких  дней. А способ был самым простым: оставшуюся тушу животного, Султанали сильно солил, обрабатывал различными специями, а ночью выветривал его под открытым небом. Мясо немного подсушивалось и становилось еще вкуснее. Старец был доволен им. При первом же зове Султанали бросал все свои дела, какими бы они ни были, и отправлялся в далекий путь, выполняя обязанности повара. Он уже не мог жить без этих дальних странствий, которые, кроме неудобств и нервотрепки, приносили его романтической душе, все же, радость и удовлетворение. Дорога, порой опасная и непредсказуемая, стала его  образом жизни. За свои сорок с лишним, он стал думать, мыслить, совершать такие же поступки, как и его учитель. Он мысленно называл его «устоз», как  тибетские монахи называли бы своего учителя «гуру». Это учитель научил его видеть, сокрытую от людских глаз, всю величественность и красоту пустыни. Он стал восторгаться горячими ветрами, фантастическими, похожими на сказочных драконов, облаками, жадно и с наслаждением ловить засохнувшими и потрескавшимися губами скудные капли дождя. Восторгался даже черепахами и змеями, которых на дух не переносил, только  за один их безобразный вид. В умиление и в истинный восторг приводили его великолепие восходов солнца и огненно раскаленные закаты. И чудилось, будто он находился в другом, в неизвестном ему мире, где все окутано тайной и неразрешимой загадкой. Именно здесь, на бескрайних песчаных просторах, научился по-настоящему ценить свою жизнь, радоваться самому малому, восторгаться окружающему миру, быть благодарным людям, живущим  рядом. Султанали чувствовал себя кувшином, наполненным животворной водой, а ведь еще недавно, вроде бы, он был пустым и бесполезным, готовый вот-вот упасть и сломаться на тысячу мелких черепков. Возможно, он  и казался для своих детей, особенно Талгату, назойливым и чересчур требовательным отцом, но он стремился, чтобы его дети  смотрели на мир его глазами.
Темнота пришла сразу, без сумраков. До сих пор колом стояла духота. Иссине-бархатное небо было усеяно мириадами серебряных звезд  почти до горизонта. Жара давно отступила,  и наступило время спасительной и долгожданной прохлады.  Пахло верблюжьим пометом. Люди подтянулись к  костру  и расселись, как можно удобнее. К отекшим от бесконечной езды ногам и остальным онемевшим частям тела, медленно возвращалась чувствительность. Многие из них погрузились в созерцание и равнодушие, решив, видимо, терпеливо сносить муки путешествия. Песок барханов скрежещет на зубах, глаза  воспалены и немного гноятся. Слишком тяжел и утомителен путь через  пустыню. Целый день скачешь по адскому пеклу. Никакие воспоминания  о родных и близких не лезут в голову, кроме глотка ледяной воды из источника под одинокой чинарой, что в «райском» ущелье. Кони довольно фыркают, получив вечерний фураж. Они предпочитают бежать по холодку, а не по раскаленным пескам.
-Иброхим ата,- обратился к старцу один из телохранителей.
-Лаббай, сынок, - отозвался тот в ответ.
-Как вы думаете, мы не совершаем грех, пропуская наши молитвы во время езды верхом? Мы полноценно молимся только в утренний и в вечерний намаз?
Ибрахимахун  горделиво сидел близ костра. Пламя освещало его уставшее, с глубокими рытвинами складок, лицо. Весь облик старца заставлял не сомневаться в его жизненной мудрости,  нелегкой  судьбе и в  огромной внутренней, духовной силе.
- Мы на данный момент, сынок, путники, пробивающиеся через недоброжелательный и очень опасный  мир, со всеми его неожиданными каверзами. Животворное солнце в его пределах, также  нам не союзник. Сам видишь, нет возможности выполнять пятикратный намаз. Но не это главное и не в этом суть. Если великий и могущественный Аллах в твоем сердце и пребывает в тебе, а ты в нем, можешь не переживать. Много людей аккуратно  читают  молитвы, посещают мечеть, но истинной веры в них нет и, возможно, никогда и не будет. Говорить одно, но, когда дела и поступки расходятся с верой - вот это великий грех.  Даже сидя на горбе верблюда, пересекая сотни верст под палящим солнцем, можно читать молитвы и вести беседу с Аллахом.
-Истинно, истинно говорите, ата, - раздались со всех сторон одобрительные возгласы людей. Старец поднял руку и  спокойно продолжил:
-Вера нужна человеку, а не Господу Богу, он в ней  не нуждается, ибо он и есть Высшее Существо во Вселенной. Он нуждается  не в наших молитвах, а только в нашей с вами Любви. Любовь эта оправдывает Его существование и нужность во всех уголках необъятной  Вселенной. Если твоя тень идет впереди тебя, это не значит, что ты идешь сзади нее. Все дело в самом человеке. Вера…вера необходима, как в малом, так и в большом. Вера – это просветление души и мысли, это надежда до последнего вздоха, это то, что человека делает разумным существом и то, что помогает ему  преодолевать препятствия, где бы он ни был.  Людей, механически твердящих коранические изречения  и   неустанно повторяющих  имена божьи, называют религиозными маньяками, не понимающих смысла  написанного и прочитанного.  Я уверен, что они и умом, и сердцем, и душой, и более того,  помыслом и поступками, слишком далеки от Господа Бога. 
 Неожиданно заржал конь Талгата и все непроизвольно повернулись в его сторону.
«Хорош конь! Такой конь подчиняется и тени кнута»,-  воскликнул кто-то из ребят, а другой парень ехидно подметил: «На хорошего коня  мало ли кто глаза пялит.  Все зарятся на хорошего коня, потому что в пустыне без коня – не жизнь».   Тут все лошади  стали рваться с приколов, захрапели, забили копытами. Некоторые ребята вскочили, чтобы погладить  и успокоить  коней. Над пустыней стояла нерушимая тишина. Только один раз из тьмы донеслись непонятные звуки. Услыхав  их, лошади вздрогнули и присели, прижав уши. Ибрахим прислушался, кругом  стояла полная тишина, но в этой тиши его что-то тревожило.  Уставшему и безмерно измотанному путнику в пустыне, во всем, что его окружает, чудится таинство  и опасность.  Удивительное чутьё в сочетании с острой наблюдательностью и огромным опытом  помогали ему безошибочно ориентироваться в однообразной пустыне. Незаметно осматривая местность, он начал  говорить:
-В «райском» ущелье, возле водопада, есть небольшое селение, оно видно на много версты  впереди. Чудное место, как я его называю «жаннати  тог», горный рай. Узкие крутые ущелья утопают в зелени садов и виноградников. Рослые, статные жители этого селения хвалятся отличной ключевой водой, обилием солнца, опаляющего жаром своих лучей их южную сторону гор. В этих местах на северных склонах гор проживают и другие горцы, но жители «жаннати тог» не общаются с ними, так как считают себя избранным племенем и никогда, никого  не боятся. Я хочу, чтобы мы заехали в это селение и передохнули пару дней, да и животным надо набраться сил. Там улочки поднимаются в горы лесенками,  темными проулками и закоулками. Дома выложены из камней. Но что странно, в них нет окон, лишь черные отверстия для прохода. Крохотные, черные калитки сделаны из горного можжевельника. Все селение больше напоминает наспех построенную крепость, утопающая  в кронах гигантских чинар и платанов. Внутри домов уютно, очень прохладно летом и тепло зимой. Там наберемся сил для дальнейшего пути.
Раздались одобрительные возгласы. «Жаннати тог» разительная противоположность всему тому, что видишь в пустыне, опаляющей своим огненным  дыханием все живое. И путники непроизвольно стали представлять малый рай на земле, внедрившийся между потемневшими скалами. Ручейки, переходящие в горные речки, несущие в себе ледяной поток кристально чистой воды, нескончаемый каскад  водопадов. Если подумать, то изнуренным, выбитым из сил путникам не нужен был настоящий рай. Рай в их понятии было журчание горного ручейка, из которого  можно было вдоволь напиться ледяной воды так,  что зубы начинали стучать  от холода, довольно было подставить обветренное и загоревшее лицо навстречу прохладному ветру и забыть  о существовании адских мест, где человеку губительно было находиться  даже малое время.
- Слава Аллаху, я уже бывал в том селении, истинный рай. Да и люди простые, неназойливые, гостеприимные, мужчины очень крепкого телосложения, настоящие палваны.  Эй, Азамат, сынок, предстает случай показать свою богатырскую силу. Устроим кураш, победителю достанется баранья голова, сердце и печень»,- пообещал Султанали.
- Я не против, ака, как скажете, так и будет, - покорно согласился парень.
-Так вот,-  продолжил Султанали – в этом селении делают катык в  касушках. Кто не пробовал ни раз, тот  зря прожил на этом свете. Ей Богу, Аллах тому свидетель. Такой  катык, боже мой, такой катык!
-Да какой же катык,  скажи же, наконец, чего душу мучаешь – выкрикнули со всех сторон сидящие люди.
-Блестящая  поверхность катыка покрыта  толстым слоем  желтых сливок. Берешь деревянную ложку или любой нож, втыкаешь его посередине массы и что вы думаете? Он стоит, словно вкопанный,  иногда  слегка аппетитно подрагивая.
Все дружно захлопали. Реакция оказалось до такой степени ускоренной, что  у некоторых потекли слюни, у кого-то забурчало в животе, несмотря на то, что ужин был сытным и вкусным. Всем захотелось отведать  горного  кислого  молока.
-А мне бы касушку  ширчая, – промолвил  Шукурулло ахун.  - Да, именно  касушку  великолепного ширчая. Желательно  из жирного молока с маслом, черным перцем, с белейшими искрошенными лепешками, тающими во рту. Когда прибудем в это сказочное селение, я попрошу горцев приготовить именно это.
Звездный купол беспечно висел над горсткой людей, уютно и беззаботно сидевших возле костра. Слабый полумесяц  почти не освещал местность. Мягкий, белый свет, исходивший от него, рассеивался во мраке небесной пустоты. Спать не хотелось, хотя у многих веки отяжелели и побаливали глаза. Мелкие частицы песка, в содействии с ночным ветерком, разъедали глаза даже тогда, когда люди просто отдыхали на кошмах. Чувство неожиданной и непонятной тревоги  вдруг возникли  у Ибрахим ахуна вновь. При мысли о неудобной и жесткой постели,  становилось  не по себе. Небо иссиня – черного бархата с россыпью алмазов нежно касалось лица. Алмазы покалывали щеки, а бархат небосвода холодил кожу. Небо успокаивало его. Но что –то мешало думать о возвышенном, о милом, о родном… Что – то потустороннее висело над ним. Он  собирался уже встать и подготовиться к ночлегу, когда вдруг тишину ночи нарушил ужасающий вой, от которой у людей мгновенно застыла в жилах кровь. Мужчины почувствовали, как волосы встали дыбом и мурашки поползли по коже. Дыхание остановилось. Никто не посмел пошевелиться и только уголком глаз взглянули друг на друга. У всех путников  были искаженные лица от испуга и страха.  Животные затоптались на месте, не издав ни звука. Это был явный сигнал об опасности. Рев с еще большей силой  раздался где-то совсем  близко. Бедные люди застыли, как статуи, не в силах пошевелиться. Повторный рев окончательно напугал так, что они, все-таки найдя в себе силы, зашептали молитвы, защищающие от нечистой силы. Путники ощутили страх, самый настоящий страх, похожий на  отчаяние, движущееся  откуда-то из-за песчаного бугра. Ибрахим ахун,  повернул голову в сторону, где раздавались нечеловеческие звуки. Они могли принадлежать только исчадию ада, который  приближался к людям не с добрыми намерениями. «Пустыня!... пустыня!.. -  мысленно воскликнул про себя  старец, - Зачем существуешь на этой земле, для чего, ответь мне, пожалуйста!.. Мало того, что твои барханы напоминают ночью черепа неизвестных животных, с проваленными глазницами и носами, мало, что мучила все эти дни жаждой и адским пеклом, так ты решила все-таки преподнести  свои сюрпризы! Что тебе сделали эти несчастные люди, такие маленькие,  такие беззащитные и слабые в твоих владениях? Скольким людям, крепким и жаждущим жизни, полных жизненных сил, мечтавших о любви, ты преградила дорогу,  лишив их права на жизнь! Прервав их надежды и мечты?…Смотри, что ты сделала с моими людьми?! Смотри!  А ведь я полюбил тебя, полюбил так, как  способен человек любить собственную жизнь!  Теперь невиданным  чудищем наступаешь на своих путников желанием  растерзать их, уничтожить, во что бы то ни стало!»
Ибрахим на миг почувствовал себя одиноким и покинутым в этой проклятой Аллахом  бесприютной пустыне. Теперь она предстала перед ним грозным, не знающей пощады чудовищем. Вдруг на песчаном холме, куда еще доходили отблески горящего костра, стала нарастать огромная тень. Всех ошеломило видение совершенно невероятное в такой обстановке. А может это всего лишь мираж?  Однажды им доводилось видеть его. Большой караван, беззвучно шагавший на горизонте, все выраставший в размерах, вдруг поднялся на небо и растворился  как облако.  Но миражи бывают только днем, под воздействием солнечных лучей, а ночью… Вот тут-то самообладание окончательно покинуло людей, повергнув их в бегство. В паническом ужасе, каждый бежал кто куда и как можно подальше от ночлега. Лишь Ибрахим продолжал сидеть возле костра и, не теряя самообладания, хладнокровно следил  за  таинственной тенью. Человеческая и мужская гордость не позволяли ему отступиться и бежать, как последнему трусу. Отпрыск  знатного  ханского рода, рода  великих воинов сардаров, покоривших сотни языческих племен, он не двинется ни на шаг перед надвигающейся опасностью. И ему без разницы: кто он – демон пустыни или сказочный дэв с десятками голов, множеством рук и ног. Вот он Ибрахим -  немощный старик, не обладающий физической силой и не в состоянии противостоять неизвестной силе, но могучую силу  его духа не сломить никакому монстру, ни одной адской твари!  Это нечто доползло до самой макушки бархана, его тень темным пятном упало на сидящего человека и привело в бешенство вьючных животных. Они фыркали, издавая не менее странные звуки, неистово прыгая,  проваливались  вглубь песка. Губы его, обветренные, растрескавшиеся, шевелились, произнося молитвы:
« Аллах мой, мой господин и судья, не дай мне опозориться перед памятью моих предков, перед моими родными и близкими, перед этими людьми, доверившими мне свою жизнь. Не посрами меня, сохрани мою честь и человеческое достоинство, дай спокойно  взглянуть в глаза неведомой силе. Дай мне умереть с гордо поднятой головой, без крика и без стона, аминь…» И вот на макушке бархана  Ибрахим, наконец, увидел это Нечто!.. Он встал и спокойно отпустил руки. Закинув голову на небо, глубоко вздохнул, прошептал молитву: « Аллахамду лиллахи роббил аъламийн  Ар- рохманир  рохим..» На все воля Аллаха. Он велик в своем Величии и Милосердии…
Ибрахим мало, а возможно, и совсем не верил во все потустороннее и нечистое. Но столкновение с неведомым и страшным, выводило его из душевного равновесия. Мурашки вновь поползли по спине. И хоть вся пустыня, как и прежде, дышала миром и покоем, все в ней сделалось неуютным до жути.
Нечто было неимоверно огромным, устрашающим, да  и отбрасываемые языки пламени  в непроглядной мгле, искажали, уродуя любую вещь, придавая зловещую, фантастическую форму. Тень, вытянувшись до нереальных пределов, в очередной раз, издав  душераздирающие вопли,  пошла навстречу одиноко стоявшему человеку. Спустившись вниз, это нечто двинулось к костру. Через некоторое время оно стало приобретать, весьма определенные формы. И когда тень вошла в границы освещенного круга, Ибрахим увидел перед собой огромнейшего, полосатого зверя. «Ё пирим, Аллах милостивый», - шепотом произнес старик. Он замер, окаменев от ужаса. Перед ним стоял, высоко закинув голову, невероятных размеров тигр!  Желтые звериные глаза отражали беспорядочную игру пламени, наводя окончательный ужас. Он уверенно и угрожающе смотрел на маленького человека. Еще мгновение и зверь надвинется всей громадой на маленькую человеческую фигурку  и раздавит. Два живых существа, представители разных миров и разного ареала обитания…разными физическими и интеллектуальными способностями. Один – представитель дикого животного мира – царь зверей, другой  - цивилизованного человеческого рода, отпрыск великих Монголов. Тигр почему - то долго не двигался, но не отрывал глаз с маленького человека.  Ибрахим, следуя своему правилу, продолжал неподвижно стоять, словно окаменевшее изваяние. Он еще был в состоянии немного соображать и потому решил мгновенно, что иногда спокойная нерешительность – высшее проявление мужества.  « Умный зверь, дикий зверь, страшный зверь…Что, соображаешь как меня съесть? Что думать-то, рви на части, лучше быть  съеденным тобой, чем адским чудищем. Мяса во мне, кажись, маловато, но моих костей хватит утолить твой голод».  Ибрахим почувствовал, как сильная волна разочарований, общего неудовлетворения и искания новых начал, пронеслась над его жизнью. На мгновение в душе сверкнула надежда, сверкнула и погасла. Душа, сознавшая возможный конец пути, заставила его взять себя в руки и хладнокровно  посмотреть в глаза неизбежности. Не было видно никого, все пространство кажется пустым и, в тоже время, он чувствовал вокруг себя людей, трепещущих от ужаса и страха.   Ему показалось, что он слышит биение многих сердец, наполненных кошмаром. Ибрахима осенила мысль, что кто стоит в одиночестве, стоит лишь для того, чтобы упасть! Но нет!  Если даже и упадет, то только  мертвым! Когда человек остается один на один, лицом к лицу со своей смертью, та его часть, которая составляет его животную душу, поддается  удивительной  и необъяснимой метаморфозе. Она обнажается и остается  без какого бы то ни было покрова. Она предстает перед  своим неопознанным врагом   неприкрытой, беззащитной. И если, этот кинутый, несчастный человек выстоит, и  если он  сможет сделать это, если он и теперь не обратится назад и не бросится бежать, как это сделали его сотоварищи, он станет победителем в любом случае, даже  вопреки собственной смерти!  Если у обреченного и покорного достаточно терпения и желания не сдаться, то он увидит себя неожиданно вновь озаренным надеждой и ощутит божественное присутствие Всевышнего и Его поддержку! Вера делает возможным  это чудо! Вера и надежда – это две сестры, сохраняющие в человеке самообладание и  мужество.
Зверь двинулся вперед, все еще глядя на старика. «Началось»,- только лишь подумал Ибрахим, как  почувствовал странное безразличие, возможно, шоковое состояние притупило природный страх и всевозможные  чувства  исчезли. И все же на душе было отвратительно. Отнюдь не страх чувствовал он, а лишь беспомощность своего положения. Он был один на один  с врагом опасным, непонятным  и беспощадным.  В течение  прожитой жизни, Ибрахима интересовал один вопрос: какие страдания самые большие  и  неизбежные для человека?  Самые тяжелые – это разлука и смерть; разлука созданная пространством, когда  нас  людей отделяют сотни и тысячи  верст, и разлука, созданная переменой условий  и состояния,  когда покрывало смерти  мучительно медленно зависает над твоей судьбой. Ибрахим  вдруг заметил странность в поведении  зверя. Что-то в нем было не так. И когда тигр приблизился  к костру, старик увидел, что он прихрамывает  на переднюю, правую лапу. « Аллах Всемилостивый! Так ведь  он ранен! Ранен!»,- воскликнул про себя человек. «Так раненный зверь более опасный, чем…вот не думал, не гадал, что мою жизнь прервет раненный  зверюга. Что будет с Хайриниссо, с моими малыми детками?  Ведь я обещал людям женьшень – это спасительное лекарство, его ждут больные люди, а я тут перед   лицом  своей смерти…»
Тигр почти вплотную приблизился  к человеку. В зверином взгляде Ибрахим  почувствовал боль… Да, обычную, физическую боль. Глаза были холодные, полные отчаяния  и страдания. Зверь, как и любое живое существо, мучился. И это страдание вырывалось нестерпимым  ревом, от которого  стыла  у людей  кровь. Еще некоторое время  они  молча смотрели  друг на друга.  Неожиданно  тигр растянулся  на всю свою длину, опрокинув  вперед раненную лапу. Рядом с казанами раздался шорох. Ибрахим увидел человеческую тень. Это был Султанали. В руках он держал большой половник, в любой момент, готовый  броситься на помощь. Все это время он сидел между котлами, не издавая ни единого звука. Старик был благодарен ему, ведь он остался рядом с ним, вопреки своему страху. Ибрахим подал ему еле заметный знак и тот замер на месте. Зверь издал, к  удивлению старика, негромкий, жалобный звук, подняв правую лапу. Тут-то  он и увидел страшную картину:  вся звериная лапа насквозь была пробита  большим, сухим  суком, из которой сочилась кровь. Рана не свежая, так как она  уже гноилась, и  от нее исходил неприятный запах. Наконец самообладание вернулось к  человеку, все еще, испытывая страх перед диким зверем, Ибрахим опустился на колени  и нагнулся к тигру. «Слушай, дружище, дела- то плохи, - громко начал говорить он, - очень плохи. Лапа страшно гноится, пустыня и тебя не пощадила, зачем ты сюда пришел? Здесь с такой раной долго не протянешь. Чувствуешь, до сих пор песок не остыл от дневного пекла? Тебе бы в ущелье укрыться, там прохладно и безопасно». Зверь, вскинув голову,  слабо прорычал, словно понимая человеческий язык. Старик окликнул Султанали и он вмиг оказался рядом, все еще держа наготове огромный  медный половник.  Он немного преобразился.  Смоляные усы, висевшие уныло и беспомощно, теперь воинственно топорщились,  испуганные  глаза загорелись внутренним огнем. Щёки его вспыхнули, услышав голос учителя.
-«Сынок, не стоит бояться, зверь  ранен и испытывает адские муки. Возьми себя в руки и принеси из моего хурджуна сверток, завернутый в фольгу – это мумие. Да, принеси еще воду, есть кипяченная? Тот кивнул головой. – Хорошо, сынок. Мне нужна будет чистая ткань, как можно больше. – Султанали, , вновь кивнув головой ,побежал к вьючным животным, которые все еще топтались на месте, обеспокоенные и возбужденные  присутствием зверя.
- Как же тебя угораздило, так поранить лапу, дружище? Не знаю, не знаю… но я помогу тебе, авось моя рука окажется легкой и ты поправишься. Наверно у тебя есть тигрица и малые детки? Где ты их оставил? Думаю, они переживают за тебя и сильно страдают, как и ты.» Подбежал Султанали, в одной руке держа медный хум с водой, а в другой аккуратно сложенную ткань. Протянув блестящую фольгу, все еще трясясь от страха, он шепотом сказал: « Ата, вода немного остыла, что делать?»  «Поставь на горячие угли  хумганы, воды надо много, лапа совсем плохая. Будем промывать рану. Возьми кусок мумие и брось в один из сосудов. Оно должно раствориться. Когда лапу вычистим и промоем, ополоснем раствором  горной смолы. Иди сынок, поторопись, жизнь зверя в опасности, а за меня не беспокойся». Старик нагнулся к хищнику и дрожащими руками прикоснулся к его окровавленной,  огромнейшей лапе. «Дружище, тебе надо бы мне как-то помочь. Приподними лапу и держи, начнем промывать. Это будет неприятная и болезненная процедура, предупреждаю, не пугай меня, если станет больно, я  еще нахожусь в обморочном состоянии, поджилки до сих пор трясутся». Зверь, будто поняв старика, тихо фыркнул и помотал головой. Султанали уже был рядом. Ибрахим попросил его сделать углубление под лапой животного, чтобы вся грязная вода стекала в нее. Когда ямка была готова, Султанали  приготовился выполнять дальнейшие указания своего учителя. Старик попросил его быть предельно внимательным, наливать воду на рану не спеша и  только по его указанию. «Ну что, сынок, начнем, да поможет нам Аллах Всемогущий и Всемилостивый. Да не пропадут наши усердия и старания. Да поможет он дикому зверю, да облегчит его страдания и сохранит ему драгоценную жизнь, аминь». «Аминь»,- все еще дрожа, произнес повар. Вначале промывали рану, не задевая огромнейшую занозу, вроде  и тигр не реагировал на этот процесс и послушно, будто дрессированный, держал лапу на весу.
-«Султанали, сынок, теперь переходим к основной процедуре. Здесь без твоей помощи нам со зверем не обойтись. Будем вытаскивать занозу». Ученик машинально кивнул головой.  «Султанали, ты не понял меня. Сейчас будем вы..тас..ки..вать занозу. Поведение раненного зверя непредсказуемо, понимаешь, мы не знаем, как он поведет себя в этот момент. Лапа слишком  изуродована. Видишь, здесь, вот здесь и здесь висят клочья живой плоти. Возьми себя в руки, я очень горжусь тобой, сынок, и  что бы ни случилось, и какой бы не была реакция животного, не беги, прошу тебя, не беги. Такой ход чреват последствиями.»
 «Понял, ата, чтобы ни случилось, я не сдвинусь с места.» Султанали смело взглянул на зверя, который все еще держал лапу на весу. «Ата, а вдруг я потеряю сознание, что тогда?»
 «Тогда лежи и не приходи в себя, понял?»
 «Понял, ата, понял». – его гладкий лоб сжался в гармошку морщин, раскосые глаза посерьезнели, а рыжеватые, монгольские  усики опустились еще ниже к бодбородку.
Ибрахим  ласково и бережно притянул к себе звериную лапу и быстро  прижал к груди. Подав знак,  Султанали  сильно зажмурился, произнося  « Бисмиллахир  рахманир  рахим..»,  со всей силой и как только мог, упершись  ногами в песок, потянул на себя, довольно таки, твердую древесину. Не понятно, за что Господь Бог посылает на голову маленьких, беззащитных людей множеств  самых различных испытаний!... Для чего? Кто может ответить на этот непростой вопрос. А ведь любой  вопрос нуждается в ответе. И он достоин правдивого ответа. То, что произошло с двумя несчастными людьми, не поддается объяснению.
От адской и нестерпимой боли, зверь вскочил и приподнялся на задние лапы, вот – вот готовый рухнуться  на своих спасителей. Султанали в этот момент, с огромной веткой можжевельника, из которой струилась кровь, лежал на песке рядом с учителем. Он смутно  соображал в происходящем. Помнил лишь то, как  ухватившись за ветку, торчащую из  лапы, всей силой  потянул на себя. Провал памяти наступил, когда  зверь со страшной силой, издав ужасающий рев, поднялся на дыбы. Он, будто пританцовывал, подпрыгивал на задних лапах, безумно мотая головой, при этом продолжая реветь так, что содрогалась вся пустыня со всеми ее обитателями и джинами. Люди, беззащитно сидевшие перед  ним, покорно подчинившись судьбе, скороговоркой произносили молитвы. Через  каждое слово, они тихо выкрикивали «Аллах, Всемогущий, Аллах Милосердный».  Но вот предельно измотанный и уставший зверь рухнул вниз. Толстый слой песка, разлетаясь во все стороны, как перина  подхватил огромнейшее тело зверя. Он еще некоторое время лежал, не издавая признаков жизни. Но вот уши, в  человеческую ладонь, вздрогнули, еще  и еще раз. Потом стали вздрагивать, как пиалушки, веки. Желтые глаза, неожиданно устремились на достаточно испугавшихся, ошеломленных людей. Тигр странно зевнул, осмотрелся по сторонам и вновь посмотрел на  них. Наклонившись к ране, он осторожно стал ее лизать  розовым   языком. Нализавшись, он вновь протянул ее застывшим, как камень, людям. Мгновенно придя в себя, они продолжили  дальнейшую процедуру.  Обильно промывая от крови и накопившейся грязи безобразную рану, без устали произносили аяты из суры и сильнодействующие заклинания. Наконец рана была безупречно вычищена и промыта с раствором горной смолы. Под лапу подложили фанерную крышку  ящика. «Пусть немного отдохнет, - обратился старик  ученику. – Устал зверюга. Измотан и опустошен окончательно. Если подумать, мы совершили с тобой подвиг, Султанали, и главное, пока мы живы и невредимы.
«На все воля Аллаха, учитель», прошептал  тот в ответ.
 «А теперь подай мне мумие. Фольга горячая – это хорошо, значит и мумие размягченная. Начнем его накладывать на рану таким вот способом: вначале  легкими и нежными движениями, предельно осторожно, должны обмазать всю  открытую рану. Потом, разорванные клочья живой плоти, будем накладывать на свои места так, чтобы не проглядывалась  живая плоть. Иначе, вновь попадет инфекция и вряд ли уже выживет этот зверь. А потом вновь наложим мумие  уже на всю лапу, это так на всякий случай, а вслед  сделаем перевязку.
 Тигр покорно и понимающе следил за всеми человеческими действиями. Огромный хищник больше походил на  послушную домашнюю кошку, чем на царя диких зверей.  Наконец  лапа была приведена в порядок и  перевязана  чистой тканью. Когда вся процедура уже завершилась, спасатели вдруг увидели перед собой неожиданную картину. Положив огромную шевелюру на левую лапу, зверь заснул. Ибрахим  с отцовской  нежностью положил морщинистую руку на его голову. Без абсолютного страха стал гладить густую шерсть, потрепал за уши. Султанали, набравшись смелости, провел рукой по всему туловищу  хищника.
-А ведь я чуть в штаны не наложил, ата. Уже попрощался с жизнью, вспомнил всех родных и пустил слезу. Как он напугал нас, чертовый зверь, а теперь лежит перед нами такой кроткий и беспомощный.- Бедный повар в ярости от собственного бессилия сжимал и разжимал огромные кулаки.
- Это сейчас  так кажется. Испуганному,  всякая голова мерещится двойной. Такой зверь будет сопротивляться до  последнего издыхания,  и рвать всех, кто встанет на его пути.  Рана слишком серьезная и, к сожалению, запущена, возможно, процесс заражения  крови  начался  давно. Если подумать, у звериного племени другая природа. Они намного выносливее и устойчивее человека. Будем надеяться, что наш подопечный сможет перебороть все гадости, попавшие ему в кровь, и вновь приобретет былую силу. Чувствует моя душа – он выздоровеет.  Наш  Ёлбарсзод – гроза этих мест. Он еще погоняется за горными козами, за ланями и другими живностями.
-Вы назвали его Ёлбарсом?
-Он воистину  Ёлбарсзод. Посмотри на его габариты!  Одна голова чего стоит, по больше твоего казана. А лапища чуть поменьше твоих  ляганов.
-Верно говорите, учитель, верно. Если бы он не поддерживал  лапу на весу, вы не удержали бы ее ни за что.
Ибрахим ахун ласково похлопал по плечу своего воспитанника: «А ты молодец, Султанали, истинный  пахлаван. О  таких, как ты  складывают песни, увековечивают в дастанах, слагают легенды. Я горжусь тобой, сынок. И отец твой доволен. Оттуда – и старец, указательным пальцем показал на небо, - все видно. Но самое главное в твоем подвиге то, что спас жизнь дикой твари, рискуя своей. Бледность твоего лица проступала  даже в темноте. Прости меня старика, Султанали…
- За что, ата?!
-Я не имел право рисковать твоей жизнью, но я со зверем… ну как объяснить тебе…  мы оба оказались в безвыходном положении. Была необходимость  и помощь третьего лица  и Аллах направил тебя к нам. Теперь все страшные моменты этой ночи, надеюсь, позади.
- Воистину, да будет так – с радостью, окрыленный словами учителя, воскликнул Султанали и воздел руки к небесам. Сзади них раздалась возня, обернувшись, они увидели остальных членов каравана, молча наблюдавших за их действиями. Когда успели подойти так близко к ним, было не понятно, но их присутствие рядом, говорило о том, что они смогли мобилизовать все мужество и храбрость. Ибрахим ахун улыбнулся им и поднял сухую руку в знак одобрения. По испуганным и встревоженным лицам, старик чувствовал в темноте их конфузию и неловкость за позорный побег. Но это была не трусость, а естественная реакция любого живого существа  перед  лицом  надвигающейся смерти.  Был  бы молод Ибрахим,  сам бы  вместе драпанул, куда подальше от надвигающейся опасности. К сожалению, у  немощного старика, не хватило бы физических сил бежать, да и по колено бы, провалился  в песок. Далеко так не убежишь. Драматизм его положения заключался  еще в том, что он являлся безупречным авторитетом и примером не только для этих горстки людей, отправившихся с ним в далекий путь, а для всей любимой Кашгарии. Он являлся эталоном   безупречной порядочности во всех проявлениях человеческих поступков. Примерный семьянин, человек чести и долга, верный  друг, личность с высокими, духовными идеалами, и так можно перечислять самые лучшие качества, которые приобрел  божественный Человек в процессе духовной и интеллектуальной эволюции.  И это  все  о нем.  Статус  Ибрахим а  не мог  позволить, бежать, сломя голову,  перед таинственной,  неизвестной силой.  Это был бы для  остальных не только плохим и унизительным  примером, это было бы  в первую очередь падением в собственных глазах.  Ибрахиму    было важно самоуважение к себе. Когда  оно отсутствовало  в субъекте, он считал, что человек становился  не ценнее, чем его тень. Люди смотрели  теперь на них с восторженными, горящими глазами. Никто не желал тревожить ночную тишину, она успокаивала и  восстанавливала  потраченные силы во время бегства. И все же , Шукурулло ахун, выступив вперед, совсем тихо, почти шепотом произнес:
-Друг смотрит в глаза, а вот кто смотрит  на ноги, сам знаешь, Ибрахим. Не суди нас, прошу перед Аллахом. – Предупредительно, переминаясь с ноги на ногу, извиняющим тоном произнес  караван баши. – Ты великий воин, хоть отсутствуют на твоем теле рубцы от ран. Мы все поражены твоей отвагой и доблестью. Для великого воина достаточно одной предательской стрелы, вылетевшей  из-за куста. Мы оставили тебя перед лицом надвигающей смерти, как жалкие степные крысы. Я клянусь перед Аллахом Всемогущим, клянусь перед  этими молодыми ребятами, что в преть  не оставлю тебя ни перед какой угрозой, даже ценой собственной жизни. Ты господин доблести и чести, и до свершения нашего пути, я буду ходить всюду с тобой. Теперь ты в моем сердце, в моих мыслях, ты перед моими глазами навечно, Аминь.
- Аминь – вдруг неожиданно  произнесли остальные мужчины.
-Правдивая  и кроткая твоя речь, Шукурулло ахун, От правдивой речи  и правдивой мысли неизбежно рождаются надлежащие поступки. Благодарю за  твои слова. Поступки наши по той или иной причине являются лишь внешним проявлением нашего внутреннего мира. Где мысль чиста и речь правдива, там неизбежно благородны и поступки. Не позволяйте  больше своей душе бояться и сомневаться, дорогие мои друзья. Попытайтесь погрузиться в самую глубь бездны, и вы найдете ее заполненной. Бросьтесь во мрак, и вы почувствуете под ногами землю. Опустите руки, удерживающие вас, и другие, более могучие руки схватят и поведут вас.
 Ибрахим, все еще  поглаживая спящего зверя, добродушно улыбнулся. Трусость -слабость натуры человеческой. С первобытных, незапамятных времен в безводной, дикой , безжалостной пустыне отважные и доблестные мужи дрожат от страха листиком на ветру. Даже это сильное и могучее животное безвластно перед ней. Какая гибельная власть  над всеми живущими сущностями, какая власть над душами и сердцами людей!  Сколько горя причинила она, сколько страха наводила на  путников!..
- Хорошо дышать и смотреть на мир после того, как смерть заглянула тебе в лицо и прошла мимо. Не корите себя. Трусами вас не назовешь. Это естественная реакция и самозащита по инерции  включающаяся нашим сознанием. Это инстинкт самосохранения. Мы должны прожить свою единственную и уникальную жизнь с добрым именем, дорогие друзья. Доброе имя необходимо всем нам, как телу смерть, а душе слова.
Воцарилось молчание, перебиваемое лишь негромкими многозначительными вздохами.
Вперед выступил Азамат палван:
- Вы единственный в Кашгарии, кто может беспристрастно оценить обстановку. Цена вашего совета – мешок золота, ата.
-Мои  советы обычны и просты. Я счастлив, если они вам помогают в жизни. Я не поверенный Аллаха. Но я убедился в одном, прожив долгую жизнь, не пускайте  в себя туман и мрак. От гнилых дров много дыму. Безрассудство и отчаяние, нагоняемое страхом, не приводит к правильным поступкам. Сегодня я почувствовал себя песчинкой на дороге, которая переворачивает колесницу судьбы.
Бедные, несчастные путники все еще со страхом в глазах, до боли всматривались на гигантское животное, растянувшееся  перед ними. Все  же у людей до сих пор сердце ныло в тягостной тревоге. Ребята охранники, на всякий случай, держали  наготове допотопные мултыки. 
- Ата, это правда, что вы родились в год лошади, в день лошади и в час лошади? - неожиданно для всех обратился Талгат к Ибрахим  ахуну.
- Не думаю, сынок, вряд ли…Подобные совпадения слишком редки в нашей жизни, а с чем связан твой вопрос?
- Люди, родившиеся со всеми этими совпадениями, избегают любых опасностей.
-Талгатджан,- кто-то выкрикнул в темноте, севший на верблюда, за козой не спрячется. – Тут уж все хором  весело засмеялись.
- Твое красноречие рассыпается и благоухает, а стебли мокнут и гниют, - ответил не растерявшись парень. – И вновь раздался одобрительный смех. Тут вмешался Ибрахим ахун:
-Разрешите мне добавить еще кое-что: две вещи свидетельство незрелого ума – молчание, когда надо говорить, и болтливость, когда надо молчать. – Все в знак одобрения закивали головами. Старик продолжил: - это не так уж и плохо, когда мы, теряя  способность хладнокровия в самых трагических обстоятельствах, сохраняем чувство юмора. Очень прошу всех вас говорить в полголоса. Не следует тревожить спящего зверя, он все еще опасен и не предсказуем. Путники разом отступили на несколько шагов и приняли оборонительное положение. Ибрахим ахун  засмеялся.
-  Сейчас, он безопасен. Он страдал достаточное время, невыносимые муки  не давали ему покоя ни днем, ни ночью. А теперь, когда его жизнь в безопасности и боли ушли вместе с грязью, он приобрел покой. Пусть отлежится, а там будет видно. Посмотрите на него, каким состраданием веет от этого  существа. Он сияет божественным совершенством, какая удивительная нежность исходит от него. В  Ёлбарсе я вижу не только дикое божье творение, но нечто высочайшее. И потому  испытываю к нему  самые нежные чувства, ибо он сейчас слишком беззащитен и слаб. Ведь слабый нуждается  в непреходящей любви. Да, на данный момент наша с вами сила превосходит его физическую силу, но помните, на нашей силе строится  вселенская сила, соединенная  с безграничным состраданием! На всякий случай всем быть на чеку, ни какого сна, вы поняли мои друзья? – Все закивали головой и осторожно вновь приблизились хищнику. Всегда спокойный и уверенный в себе Ибрахим, все еще гладил по шерсти  животного с какой-то особенной лаской и нежностью. Такие люди, как он всегда будут усердствовать в течении всей своей жизни. Усердствовать в постижении философских истин, в чтении книг, в делания добра, покровительстве сиротам и вдовам, воспитании своих детей в добродетелях и…в сострадании к представителям животного мира. « Без длинной дороги, не узнаешь коня», любил повторять старец». Под конем он подразумевал себя. «Не познав себя, невозможно постичь тайну мирозданья, друзья. На земле самая великая тайна из тайн – это человек. Испытывайте себя в трудностях, не бойтесь падать, всегда можно подняться. Слушайте внутренний голос –он спасение вашей души. Не проходите мимо обычных вещей – они окажутся  ценными. Не бойтесь знаний – они приведут вас к великим открытиям. Но будьте осторожны – знания порождают искушения ума и сердца. Одни люди любят ходить по солнцу, другие люди бредут в глубокой тени. Не бойтесь обжечься солнечными лучами. Свет всегда лучше тьмы, ибо он всегда освещает твой путь. » - люди слушали его, раскрыв рты, будто его устами говорил пророк.
- Дорогие мои друзья, дорога у нас еще длинная, путешествие не знаю, когда кончится. Сегодняшний случай отнял у нас все физические и духовные силы. Надо  отдыхать, но не спать, мы еще в опасности.  – Ибрахим ахун, медленно встал, посмотрел еще раз на спящего зверя, и пошел на свою кошму. Вся ночь была еще впереди и что она могла принести несчастным людям, было неизвестно. Остальные так же разбрелись по своим местам, окончательно разбитые и выбитые из сил…
Старец проснулся от радостного голоса Талгата. Первые, еще не видимые лучи скользнули  по гладкой поверхности  барханов. Вот-вот оранжевый горизонт, как лезвием, прорежет диск утреннего светила. Ибрахим обожал восход солнца, в этом было нечто магическое и таинственное. Он завораживался  рождением утреннего солнца, потаенными, мирными облаками, которые чаще напоминали фантастических существ. Штурм нового дня начался. Ничто не сравнится с кипучей энергией солнца, и эта энергия кипела в жилах Ибрахима от самого его рождения. Он всегда вставал на рассвете, чтобы стать свидетелем  рождения нового дня и мысленно обращаясь, приветствовал светило, кланялся ему в глубоком  поклоне и беседовал с ним. Это больше напоминал культовый обряд  жреца  солнцепоклонника. Выбрав удобное место, он ловил самый первый луч жизни, что-то припевая или нашептывая. Жена его Хайриниссо вначале только удивлялась, а потом просто перестала обращать внимание на странности своего мужа.
- Что-что случилось, сынок? –  тревожно откликнулся старик.
-Ата, атажон, зверь исчез, нет его, как будто и не был никогда, какая радость, атажон! Мы все спасены, слава Всевышнему, слава Аллаху. Все целы и невредимы.
-Ну что ты тараторишь, сынок, ты можешь мне нормально объяснить, что случилось со зверем?
- А случилось то, что он просто исчез так же, как и появился, ата. Он исчез из нашей жизни, атажон!
Ибрахим, словно  юноша, подпрыгнув, бросился  все еще тлеющему костру. Возле него, где лежало животное, был подмятый песок   длинной  два метра, а может больше. Огромные вмятины, следы от лап, уходили в сторону высокого, уже освещенного солнцем, бархана. Зверь в действительности ушел, откуда пришел. Один передний след был не глубокий, «…значит, лапа все еще болит. Ничего звериный иммунитет пересилит  и восстановит  его здоровье. Еще будет бегать, тревожа покой этих мест». Старик, сев прямо у тлеющего костра, воздев руки в небо, с закрытыми глазами пронес:
-Да будет милость Аллаха! Да будет милость божия! Благодарю тебя Господь за твое покровительство перед темными силами, за твою отцовскую заботу и любовь к нам. Прошу тебя, Отец мой, мой Создатель, Вера моя и Надежда, если не тебе, кому еще мне обратиться? Кого еще просить? Помилуй несчастного зверя, все, что  создано тобой на этой Земле имеет такое же право  на жизнь, как и человек. Альхамдулилля ,  аллакульхаль! Аминь!..
Утомленные и страшно изнуренные ночным кошмаром, люди поочередно засыпали, хотя помнили наставления Ибрахим ахуна. Не в силах противостоять человеческой природе и его инстинктам, сами не замечая того, они погружались в глубокий сон, которого жаждали все это время. Некоторые из них, как джигиты охранники, так и сам Ибрахим, заснули открытыми глазами. Как потом выяснилось, никто из них не видел снов. Это было полное отключение организма, перенесшего наисильнейший  стресс. И потому, ничто не могло бы разбудить их. Зверь, придя в себя, уже отдохнувший и набравшийся сил, вначале обнюхав людей, оказавшихся на его пути, горделиво пошел  по своим же не заметенным еще песком следам, и вскоре исчез за высокой громадой бархана.
Сказочность предрассветного неба заставила забыть о тревоге. Ибрахим скользнул взглядом по пустыне, распластавшейся прямо от одеял, постеленных на песке, до самого далекого бархана. От него тянуло свежим ветерком. За ним дальше таилась романтическая мечта, неопределенная, таинственная, во всяком случае, ему так казалось. Хотелось не дышать, замереть и любоваться. Хотя сейчас не время  расслабляться и отвлекаться из – за каких –то предрассветных переливов красок. Надо собрать оставшиеся силы и напрячь их, вскочить на близ лежащий бугорок, оглянуться  вокруг, посмотреть. Мало ли что, теперь его не  застать  врасплох. Недаром говорят, на Аллаха надейся, а верблюда привязывай. Оторвать взгляд от востока все- таки не удается. Вот розовые краски растворяются в пепельной серебристости, а золотисто желтые вспыхнули багрянцем! И сейчас же бархат в зените из угольно – синего сделался стальным, а звезды растеряли блеск и поблекли.
Чувство досады неожиданно вспыхнуло внутри старца. Расслабились, какая может быть речь о бдительности, о чувстве самосохранения. Люди будто выйдя от ужасающего гипноза,  измотанные и изнуренные, провалились в обычный, естественный природный сон. Вот они, еще лежат, словно коконы  - завернувшиеся с головой в одеяла. Здоровый запах лошадиного пота наполнил ноздри. Раздались первые сердитые  лошадиные пофыркивания. Они  очень гармонировали с пустынным восходом, с предутренним прохладным ветерком. Путники не хотели поднимать головы, продолжая лежать на остывшем песке, крепко прижавшись к нему всем телом. Наконец, кое – как, удалось стряхнуть с себя сон. Утренний концерт красок закончился. Уже во всю властвовали жаркие лучи солнца.
Довольные и счастливые исчезновением зверя, путники, умывшись и приведя себя в порядок, важно пошли совершать свои божественные раакаты и поклоны.  Быстро позавтракав, наспех собрав поклажу и кухонную утварь, они поспешили, как можно быстрее покинуть зло частное место. Еще не тронувшись с места, ветер мгновенно намел вокруг ног и копыт животных песчаные сугробы. Кто-то из ребят силой ударил жующего верблюда. Рядом, стоящий  Шукурулло ахун,  бросился к нему с проклятиями:
- Что ты вытворяешь, сосунок, тысячу камней  на  твою безмозглую голову! Разве ты не знаешь, что верблюда бить нельзя. Эй, ну перестань, слышишь, перестань мучить несчастное животное! А то сейчас как ляжет – и никакими силами мы его не поднимем.
- Хоп, хоп, таксыр. Я не знал, а теперь запомню на всю оставшуюся жизнь, хоп,  - паренек похлопал по бокам животного, погладил по длинной шее, что-то прошептал ему под ухо, и  верблюд, будто сделав снисхождение, важно двинулся за своими собратьями. Опять пустыня. Желтая, неприветливая пустыня… Желтый цвет – цвет увядания и жестокости, как объясняли тибетские монахи. Вот уже,  сколько лет старый Ибрахим  наблюдал жестокость увядания всего живого пустынного мира. Сколько людей погибало и погибает в этих пустынях. И все же люди рвутся сюда, во что-то они все-таки веря, на что- то надеясь, хоть и знают, что ждут их тяжкие испытания. Сколько паломников и коммерсантов  пытаются преодолеть крестный путь, забывая, что надо быть осторожней с раскаленным солнцем, горячим песком, солеными бурями.
 Один из всадников, отделившись от каравана, помчался на самый большой песочный холм. Его напряженный взгляд, его твердая посадка в седле, его выпрямленный крепкий, атлетический стан  говорили об идеальной закалке и физической силе. Подняв руку со своим неизменным хлыстом, сплетением ремешков буйволиной  кожи, стал обозревать  из -под ладони  песочную гладь лежащую перед ним до самого синего горизонта. Это был Юсупджан. Судя по поджатым губам, он недовольно подсчитывал, сколько  ещё тащиться до границы пустыни.  А ей, как ему показалось, не было ни края, ни конца. Через несколько часов  путники наткнулись на встречный караван из нескольких верблюдов и лошадей. Это было жалкое зрелище. Люди, предельно истощенные, в безумном состоянии лежали в разброс у подножия бархана гиганта. Увидев людей, они бросились к ним с воплями:
-Дайте воды, пожалуйста, дайте воды, спасите нас во имя Аллаха!...Спасите!..
Жажда… жажда… Сколько писали  о смертельной жажде в пустыне, о  жалкой гибели от жажды. Какая ирония судьбы!...Человеку, совершеннейшему  созданию на земле, не хватает глотка воды, всего лишь спасительного глотка воды, чтобы не умереть в  страшных муках. Сколько жалких останков  раскинутых по пустыне, белые кости, торчащие повсюду. Отполированные, белые кости, проветриваемые  расклеенным воздухом, напоминают о трагических  событиях, происходивших здесь  много лет тому назад. Сколько торчащих, несбывшихся надежд, сколько оборванных человеческих судеб…
Когда была оказана первая  и экстренная помощь, Иброхим,  спросил одного  из них:
-Друг мой, что произошло с вами, не волнуйся, мы друзья и нет у нас в голове дурных помыслов и намерений. - Тот ответил, жадно глотая воздух:
-Таксыр, наш путь лежит в далекий  Нарын. Мы обычные купцы из Гульджи.
Так  вы направляетесь на север? А я подумал, что это встречный караван, возвращающийся  домой. Откуда и когда вы вышли в путь?
Выяснилось, что коммерсанты вышли на  пол дня пути вперед их каравана.  Что два дня назад вот на этом же месте напала хорошо вооруженная шайка грабителей. Как обычно налет был стремительным и неожиданным. Но что оставалось странным и совершенно не понятным, грабители взяли только воду и еду, не прикоснувшись к дорогим и ценным товарам.
-За ними будто кто-то гнался, - продолжил человек, - они почти не разговаривали между собой, только частичные жесты и знаки. Прихватили все бурдюки с водой, на просьбу оставить хоть один бурдюк, они ответили выстрелом в воздух.
-Да, это безбожная братва, , нарушающие законы пустыни. В пустыне проводников не бьют. В пустыне  каплю воды режут на двадцать частей, если даже он враг. А потом уже выясняют отношения. Вам, конечно, поможем, но имейте в виду, если вы не двинетесь в путь сейчас же, пеняйте на себя. Здесь вас подстерегают опасности по страшнее  бандитов. И не дай Бог, ваши пути пересекутся. Если хотите, так будет безопаснее для всех вас, можете ехать вслед за нами.
Этого предупреждения было достаточно и так уже не менее перепуганным  коммерсантам. Вода вернула их к жизни, еда восстановила их утраченные силы и надежду на жизнь. Поблагодарив за помощь и сердечное понимание, они тронулись вслед за большим караваном. К вечеру  люди  немного оживились, и не потому, что стало прохладнее, а потому что различили впереди, сквозь пыль и песчаные вихри стену. Значит, горы! Значит, скоро будет источник с пресной водой. И, наконец,  глаза увидят траву, деревья с настоящими зеленными листочками. Как все соскучились по зеленому дереву!
Как и предсказывал  Ибрахим ата, к вечеру  следующего дня, они подошли к порогу «райского» ущелья. Оно  предвещало  живительную прохладу  уставшим и изнуренным от жары людям.  Кто-то из молодых ребят запел медленную и протяжную песню. Голос был красивым и мягким. Подул первый за все это время, прохладный  ветерок. У путешественников сразу поднялось настроение. Еще один парень подхватил мелодию, песня   о любимой, оставшейся в дальних краях, ждущей с надеждой возвращение своего отважного возлюбленного. « Даже если  я упаду в мучениях от боли и умру жалкой смертью, о пусть добрые ангелы позволят в последний раз увидеть ее улыбку сострадания и благодарности на лице повелительницы моего сердца. Бегим, моя госпожа, не ты ли  клялась  в верности, и ждать меня, своего героя от рассвета и до заката солнца.? Я спешу к тебе, моя звездочка в небе, услада моего уставшего сердца…»
До долгожданного райского селения оставалось день пути. Это пустяки с тем, что было пройдено и прожито в пустыне. Человеческий слух вдруг уловил далекий, глуховатый шум, будто он завис на одном месте, не исчезая, не растворяясь в пространстве. Это, несомненно, была горная речка, с извилистыми, крохотными порогами, с прозрачно – ледяной водой, со сладким привкусом. Небольшие лессовые и песчаные бугорки, уступали более твердым породам, которые постепенно создавали  небольшие звенья  начинающей горы. Огромную радость принесла первая, большая скала, переливавшаяся радужными красками. За ней резко началась аллея из столетних кедров великанов, длинная, уходящая в глубокое ущелье, с  чисто выметенной песчаной дорожкой и кристально прозрачными ручьями по сторонам.  И это почти  на границе с пустыней!  Ибрахим подал  долгожданный знак для привала. Место для ночлега было удобным и просторным.  Много ровных и обкатанных площадок. Сияющие от счастья путники,  бросились   к ручейкам. Как малые дети они стали обливаться и брызгаться ледяной водой. Вот она истинная ценность всего живого. Без нее не существовала бы сама Природа. Люди  быстро расслабились, голова закружилась от избытка воды. И они всё пили и пили, не в состоянии утолить жажду. Нет ничего приятнее, чем  растянуться на кошме, после целого дня тяжкого пути по пустыне. И так приятно в ожидании ужина попивать  из крошечной пиалы чай, заваренный мятой и наслаждаться пением ребят. Сквозь усталую дремоту слышится журчание голосов, ведущую неторопливую беседу. Уже не было сил ни на волнения, ни на беспокойства.
Нет ничего приятнее для путника, не завтракавшего, не  обедавшего  и потрясшегося на коне целый день, нежели запах поджариваемого в бараньем сале лука. Султанали  суетливо бегал вокруг казанов, кряхтя и и кудахтая, как курица над яйцом. Парни охранники подбежав к нему, взмолились, скрестив на груди руки:
-Ака, клянемся, мы проголодались, и желудок присох к позвоночнику!.. –
- Сейчас, сейчас, мои дорогие, вот чуточку терпения и что-нибудь подам – уверенным голосом успокоил он. Султанали  чувствовал себя  уже намного лучше и увереннее. Правда, он еще беспомощно шлёпал губами, его речь была похожа на скулёжку щенка, глаза бегали и ловили взгляды проголодавшихся путников. Но вскоре, ужин был готов и все, как обычно, рассевшись вокруг дастархана, ели и пили в своё удовольствие. Время как будто проходит даром, и когда ночь наступает, кажется, что путники очень мало подвинулись вперед. Вечер сменился непроницаемой тьмой. Хоть ночь была прохладной, костер уже не разжигали, мало ли еще какая тварь может забрести на яркие отблески огня. Но кое – где, все же, поставили факелы, это так, на всякий случай. Уставшие люди  лежали кто на кошмах, кто на попонах, подложив под голову, что нашлось под рукой. О комфорте и удобстве не думали и не мечтали. Чистый и прохладный воздух, журчанье ручейков,  дуновение легкого ветерка было лучше всякого комфорта. Засыпая, никто не вспомнил вчерашний случай,  подвергший  безумству людей. Это осталось уже в прошлом. Тигр исчез из их жизни навсегда. Впереди несколько дней пути по сказочному ущелью, потом начнется небольшая степь, плавно переходящая в березовую и хвойную рощу, потом снова горы с богатыми, изумрудными пастбищами, а там  уже долгожданная цель  - Узген.
Ничто не потревожил сон  измотанных путешественников, ночь прошла  тихо и спокойно. Утренний ветерок пробежался по маленькому лагерю, обласкивая обветренные лица людей. Каждому снился сон. Только вот кто-то нет да нет выкрикивал странные, непонятные слова, угрожая кому-то, выкрикивая  « падарингаланат».  Кто-то конвульсивно вздрагивал и тихо стонал. Но этого никто не слышал и не видел. Убаюканные люди мирно пребывали в царстве сна. Даже Ибрахим ахун, впервые в жизни, пропустил рождение нового дня. Впервые не дотронулся до первых солнечных лучей и не шептал им  слова приветствия и любви. Все отлично выспались, как и мечтали.
Когда люди проснулись, завтрак был готов. От казанов распространялся божественный запах жареной баранины с луком. Быстро убрав за собой пастель и вещи, быстро проведя утренние процедуры, они уже поглощали  утреннюю трапезу.
- Почему у человека в момент опасности пробуждается звериный аппетит? –спросил Мирали, молодой купец. Все разом повернулись в его сторону. Возмущение и недовольство было четко выражено на их обгоревших и почерневших лицах.
- Аппетит может проснуться у кого угодно, если еду готовил сам Султанали. А тебе типун на язык, соображаешь, что говоришь? Дурак ты этакий. – сорвался караван баши.
- Может он чувствует, что пригляделся тут каким-нибудь хищникам на завтрак? – сострил Азизбек. Тут все хором, что есть сил, захохотали. Правда, смеялись для приличия, так как еще свежи были  воспоминания о страшной ночи. Вновь переживать подобное никто не желал и не хотел.  Кто-то успел рассказать, что встречаются такие демоны в природе, которые едят мясо живых людей, пьют их кровь и наматывают их кишки на тело. Караван баши зло,  зыркнув глазами, предупредил – Я запрещаю всем возвращаться дерьму той ночи, понятно?! Что вам, больше не о чем думать? Так и притягиваете всякую нечисть, а нам еще  плестись  и плестись, вон скоро начнется степь. Думаете там спокойнее  и слаще? Этих диких тварей на  каждом шагу, чуть что, не дай Бог, и тебя, как ни бывало. Все в знак согласия закивали головами и дали слово говорить только хорошее.
Солнечные лучи  уверенно и торопливо пробивались сквозь густую крону деревьев. Путешественники уже были в пути. Они чувствовали себя в раю, душа пела и вырывалась наружу. Да…Колесо судьбы! Оно вертится и в ту, и в другую сторону. Всем нравилась дорога в ущелье. Она была протоптана вот уже сотни и сотни лет и блестела, будто после дождя. Непринужденный легкий ветерок не отставал от каравана, постоянно теребя одежду путников, то заигрывался гривами коней, то нежно  касался, невидимой рукой,  обожженные лица. Чем глубже внедрялись в ущелье, тем богаче и краше становилась природа. Сильно пахло  хвоей и дикой мятой. По обеим сторонам тянулись пышные, голубые  и серебристые ели. Ибрахим помнит их еще маленькими, беззащитными, любой путник мог их вырвать с корнем. А теперь вряд ли кто рискнет это сделать. Горы пестрели  и переливались всеми красками радуги. Цветы здесь росли особенные. Они были крупные и необыкновенной красоты с твердым  стеблем, покрытые мелким, колючим ворсом. Это своего рода защита от животных и любителей « природы» Но удивляло Ибрахима то, что они совершенно не пахли, не издавали аромат, присущий цветам. Но и это было их защитой, не привлекать постороннего внимания. Из далека раздавался глухой шум, нарушая покой окружающей природы. Это водопад, украшения этих сказочных мест. Поток водной массы летит с высоты птичьего полета, захватывающее зрелище. Он завораживает  и околдовывает путников. Из далека, будто серебряная лента  протянулась с небес до земли, переливаясь фантастическими красками. Сюда на водопой приходят  всякие мелкие грызуны, горные козлы –архары, косули, лани, волки и лисицы. Местные горцы порой оказывались свидетелями появления медведей и тигров. А зайцев и не сосчитать, прыгали на каждом шагу, демонстрируя свои брачные игры. Очень часто горные кеклики и куропатки, вереницей пробегали  тропу, издавая недовольное клокотанье. Да, это райские места и не каждому суждено их увидеть. Надо пройти серьезное испытание – одоление сотни и сотни верст, испытать  климатические каверзы природы, ее капризы иногда доводили людей  до отчаяния. Застряв на полпути, под сильными ливнями или снегопадом, окутавшись  под чапаны, прижавшись теплым бокам своих животных, приходилось часами сидеть в бездействии, не имея возможность даже поесть.
Из  длинного ряда  идущего каравана, вырвался всадник на смоляном чёрном коне и поскакал вперёд, где находился караван баши и Ибрахим ахун. Это был молодой юноша лет двадцати, выглядевший уже зрелым мужчиной. Так оно и было. Несмотря на свой юный возраст, он имел троих детей. Суюнч, так звали парня, был родом из  династии кашгарских купцов, отпрыск  одного из очень уважаемого рода. Отец его, близкий друг Ибрахима, неожиданно захворал перед  самой дорогой и отправил вместо себя  сына. Это была первая  его вылазка  в большой свет.  Ибрахим в душе переживал за парня, что и говорить, парниковый весь, неприспособленный для длительного пути. Но разве откажешь близкому другу? Пусть едет, в конце- то концов, он мужчина и обязан испытать все трудности жизни. Одно  только это путешествие закалит его душу, укрепит сердце, прояснит разум, проветрит мысли. Все вместе взятое – сделает его уже настоящим мужчиной. К удивления старца, юноша оказался коммуникабельным, открытым, безотказным и совершенно  некапризным. Эти качества  радовали Ибрахима. Новый человек  в команде – всегда приносит неудобства и  кучу дискомфорта. В течении всей пройденной дороги его не было слышно, да и  говорил  он шепотом, смеялся тихо. Ни важности, ни спеси, ни заносчивости. Он, как маленький мальчик,  радовался  отправлению в путь самим Ибрахим ахуном. Он окружил Старца самым предупредительным вниманием, соскакивал с седла и вел под уздцы его  коня в трудных местах, подтягивал подпруги, зачерпывал  и подносил пиалу с холодной водой из речки.  Во время привала, не навязчиво, пытался даже отгонять мух чем-то вроде опахалом, сделанного из горных лопухов. Суюнч был счастлив и наслаждался путешествием со всеми его приключениями, со всеми его трудностями и невзгодами. Он так же, как Ибрахим ата, радовался сокрушающим солнечным светом, ледяной водой источников, дыханием горячего ветра, живительными пятнами тени. Эмоционально принимал поразительную игру красок солнечного заката, ослепительную зелень  горных пространств, верблюжьей колючки, синих, темнеющих горных хребтов, тополей , позлащенных последними лучами уходящего солнца. Его не раздражал пронзительный скрип  старой  арбы, жалкое блеяние обреченных молоденьких овец . Человеку, прожившему все двадцать лет в черте города ,  и не видевшему просторы  за ее стенами, это путешествие казалось  фантастическим. Он чувствовал себя героем тысячи и одной ночи и первооткрывателем неизведанных земель. В нем Ибрахим узнавал себя  в молодости. Подъехав ближе к старикам, в поклоне обратился к одному из них:
-Ата, вы ничего не заметили?
-Что именно сынок?
-  Замерло вокруг, птицы перестали щебетать, обратите внимание, - и, в действительности, кроме  шума бегущей речки, ничего не было слышно. Это безмолвие неожиданно насторожило старика.
-Баракалля, сынок, ты прав… - он медленно, не спеша стал всматриваться в близ лежащие скалы. осмотрел пышные кустарники, пробежался глазами вдоль речки… ничего! Тут  его конь неожиданно заржал, а вслед и лошадь  парня. Ибрахим машинально поднял руку, давая знак остановиться. Небольшая, протоптанная дорога  через небольшое расстояние резко сворачивала направо за выступ огромнейшей, висячей скалы.  Ибрахим понял, что там что-то затаилось или кто –то есть. «Что за напасть, - подумал с досадой.- Что еще должно произойти?! Чем не понравились горным духам? Почему в этот раз наваливаются страшные неприятности?  Чем  перед тобой мы провинились, Господь мой Всемогущий?»
Тут, словно взбесились все животные, началось испуганное ржание лошадей, которые вскакивали на дыбы и бились копытами об твердую землю. Верблюды затоптались на месте, беспокойно и нервно поддергивая головой. Люди перестали говорить и смеяться. Вот теперь настало настоящее безмолвие, каждый путник услышал учащенное биение своего сердца. Тошнота подкатилась к горлу,  перехватив  дыхание. Людей охватил панический страх. Все устремились в одну и ту же точку – на изгиб дороги. Волосы вновь встали дыбом и по всему  замерзшему от страха телу побежали  мурашки.  Вдруг  застывшую тишину разорвал командный голос Ибрахима:
- Слушайте меня, слушайте, запрещаю каждому из вас впадать в панику, она не приведет ни  к чему хорошему. Возьмите себя в руки, если считаете себя достойными людьми. Юсупджан, медленно и совершенно бесшумно подойдите ко мне, на всякий случай приготовьте оружие. Чтобы у каждого под рукой было чем обороняться. Если впереди смерть – на то воля Аллаха, но давайте примем достойную смерть,  а не смерть трусов!  Аминь!» «Аминь» выкрикнули все разом. Все трое охранников уже стояли рядом с Ибрахимом, держа  оружие в руках. Люди кое- как успокоив вьючных животных, теперь  послушно и молча, топтались на месте.
Из-за скалы  на открытую часть дороги  упала искаженная тень, которая медленно приобретала чудовищные размеры. Люди, трясущими губами, стали произносить молитвы и просить защиты у Всемогущего Аллаха. Каждый в руках держал что-то, чем бы пришлось защищаться.  Броситься, сломя голову, в бегство, не имело смысла. Куда бежать, когда находишься в окружении безлюдных гор. В любом случае враг настигнет, растопчет или еще хуже, съест живьём и пустит кишки наружу. Помощи ждать не откуда, прав Ибрахим ахун, лучше принять смерть  с достоинством.  Наконец, когда огромнейшая тень упала за край обочины, на повороте появился  Он. Это был тигр, их знакомый по прошлой ночи. Выйдя на дорогу, хищник остановился и в упор посмотрел на испуганных людей. Он замер. Замерли и  люди. Неторопливым шагом, тигр двинулся вперед. Он немного припадал на правую лапу, обмотанную тряпьём. Пройдя еще немного, вновь остановился. Тут путники увидели в его зубах, нечто напоминающее животное. Оно было маленьким и бездыханно висело в его пасти. Ибрахим поднял руку и приказал не шевелиться, а оружие опустить. Спрыгнув с коня, он двинулся навстречу хищнику. В этот момент , испуганный и отрешенный от реальной жизни, он ни о чем не мог  думать, но он шел и шаги его становились все увереннее и быстрее, так как  вдруг он понял, что глубоко в душе рад этой встрече. И, когда расстояние между животным сократилось, старец остановился. Они смотрели на друг друга  в упор. Ибрахим еще раз убедился: он не боялся  этого грозного животного и был счастлив его видеть вновь! В нем  совершенно отсутствовал страх, только сердце немного ускоряло ритм. Тигр, вплотную подойдя к нему, положил под его ноги детёныша лани. Оно было совсем еще маленьким, с желтоватой шерстью, усыпанной коричневыми пятнами. Тигр издал ужасающий рев. Тут со скалы покатились мелкие камни. Подняв глаза, путники увидели на одном из выступов скалы большую, роскошную тигрицу с двумя тигрятами малышами. Это было обворожительным и чудным зрелищем. Она внимательно и пристально следила за караваном. Детёныши, с гордо откинутой головой, наблюдали за двумя застывшими фигурами. Тут люди, вопреки всем наставлениям, в диком восторге и в восхищении выкрикнули «Ё  пирррим!».  У  Ибрахима выступили слезы. Тигр все еще наблюдал за своим спасителем. Вдруг старец, сев на корточки, обратился властителю этих мест:
Ёлбарс,  Ёлбарсжон, привет, дружище. Как твои дела, как твоя рана, зажила? Я счастлив тебя  вновь видеть. Правда, ты нас снова здорово напугал. А это мне в дар, как я понял?  Благодарю…– животное продолжало стоять. Человек чувствовал, что хищник понимал его язык и внимательно слушал  старца. – Покажи лапу, ну давай, давай… подними, - тигр к удивлению Ибрахима  приподнял ее. Освободив ее от грязного тряпья, он увидел почти зажившую рану. От радости старик захлопал в ладоши, как малое неразумное дитя. Потом с нежностью и очень ласково, погладил хищника по шерсти. Ёлбарс покорно и с умилением позволил себе человеческие нежности. Наверху раздался шум и беспокойные  рычания маленьких тигрят, а вслед внушительный рев их матери. 
-Ну что мой друг, Ёлбарсжон, твои беспокоятся, пора тебе уходить. Береги себя и свою семью, она у тебя прекрасная.  И просьба тебе, живи подальше от дорог, подальше от людских глаз. Нынче люди другие, они стали коварными  хищниками, а  хищники наоборот – приобрели разум и человечность. Прощай, дружище… Я буду помнить тебя  до конца дней своих, я обещаю, прощай…
Вдруг тигр, наклонившись Ибрахиму, потерся об него мохнатой  шевелюрой и тихо прорычал. Прорычало и его семейство, стоявшее на обрыве скалы. Ёлбарс в последний раз посмотрел в человеческие глаза. О чем он думал, никто об этом не мог знать, но было понятно одно, он испытывал те же чувства, что  и человек. Он попятился назад, прихрамывая  на правую лапу. И каждый раз поднимал голову то наверх, то вниз, потом резко развернувшись, побежал назад и вскоре скрылся за изгибом тропы.  Ибрахим  заплакал, не скрывая старческих слез. Ему казалось, что мир вдруг стал другим, совершенно другим – он приобрел в его глазах более глубокий, более божественный смысл. Он почувствовал себя маленьким, ничтожным человеком. Ему вдруг стало стыдно за все человечество разом! Его плечи  вздрагивали и тряслись. Он только что расстался навсегда с новым приобретенным другом. Ему вдруг захотелось бежать за ним и еще раз погладить по шерсти, прижаться к его детёнышам, поклониться его тигрице. Опять наверху раздалась возня. О господи Всемогущий, на обрыве стояли они вчетвером и следили за  плачущим человеком. Ибрахим помахал им рукой, в ответ  они издали последний  и прощальный рев, которого уже никто не боялся.  Первыми ушли тигрята, потом с величественной поступью тигрица, Ёлбарс все ёще смотрел на своего спасителя и вдруг резко развернувшись, скрылся из виду.
Кто-то сзади положил ему руку на плечо и сел рядом на холодную землю. Это был Суюнч. Покрасневшими глазами, на которых все еще выступали слёзы, дрожащим голосом и нескрываемым волнением, нежно произнес:
-Ата, разрешимте мне, жалкому созданию преклонить колени перед вами, ибо только сейчас  мы все стали очевидцами небывалого случая. Вы, оказывается «хызр», святой отец.
-«Хызр» не плачет, сынок мой, я всего лишь человек, бредущий во тьме ночной в поиске хоть какого-то света. Чем больше живу, тем глубже поглощает меня тьма. Ёлбарс - это светлый луч света, просквозивший меня и озаривший мою душу. Он преподал всем нам божественный урок жизни. Не знаю, почему проливаю слезы. Я  не желаю  плакать, но они сами выступают, переворачивая мое нутро. Мне больно, сынок, больно…  Жизнь моя подходит к концу, а я так и не дошел  до простых, человеческих истин.
- Мы все только что стали очевидцами вашей святости, ата. – взволновано прошептал юноша. Взяв его руки в свои, Суюнч преподнес  к проветренным губам и осторожно поцеловал. Ибрахим машинально освободив руку, недовольным тоном произнес:
- Что ты делаешь, парень?! Ты решил поиздеваться над стариком?  Я человек из крови и плоти, понимаешь, ты сам только что держал мою руку, она ощутима, она реальна. А «хызр» - это святой дух, понимаешь, созданный из света и таинственной  силы. Он божественное создание – приближенный Аллаха!
-Но они, иногда, спускаются на грешную землю, приобретают плоть и наш человеческий облик. Они живут рядом с нами, вместе снами, зажигая  лампады с огоньком. Их силы и сияния достаточно, что бы отступила тьма в человеческих душах, ата.
Но Ибрахим уже не слушал его, погруженный в свои мысли, он глубоко ушел в себя. Перед глазами все еще в гордом одиночестве стоял красавец  Ёлбарс «…мой друг, мой Ёлбарс…» еле слышным шепотом произнес старец и вдруг, так неожиданно вскочив, пошел к своему коню. Но на дороге плотным кольцом стояли  его люди, возбужденные, ошарашенные  увиденным. Они плакали, вытирая глаза краем  потрепанных кушаков.   Путники поклонились ему, скрестив руки на груди. Выйдя вперед ,  Шукурулло ахун сказал:
-Вот уже второй раз вы поражаете нас своей отвагой и храбростью. Только святому  существу подчиняются  дикие звери. И не спорьте с нами, Ибрахим, вы «хызр»  сошедший с небес, вы посланник самого Аллаха Всемогущего и Всемилостивого. Хвала вам  и вашим поступкам, – и,  вновь люди застыли в глубоком и почтительном   поклоне. Старик мысленно махнул на них рукой, что с ними спорить, после подобного случая, их уже не переубедить. Если они увидели в нем святого отца, пусть так и будет.
-Ата, Ибрахим ата, - окликнул его Азамат палван – а что делать  с ланью? – тут только старец  вспомнил про животное. Вернувшись обратно, он  вновь присел на корточки перед маленьким существом. Оно еще дышало, беспомощно закатив глаза. Это был детёныш лани месячного возраста. Две не глубокие раны проступали на месте укуса. Крови не было, а значит рана не смертельная. Обычно хищники перегрызают главную артерию своей жертвы, но артерия была не тронута. Ибрахим улыбнулся, он прекрасно понял, что Ёлбарс не хотел убивать  животное. Он принес его в дар, в знак  благодарности и признательности  живым, но не виде трупа. Старик,  осторожно взяв в руки, понес, убаюкивая, как младенца. Кто-то кинул, невзначай:
-Может его на мясо разделать, все равно подохнет. – Ибрахим сурово посмотрел на парня и покачал головой.
- Ты сможешь у него отобрать жизнь? Возьми и режь, а я посмотрю, как ты это сделаешь. Неужели, сынок, ты так и не понял смысл происходящего, если нет, то мне тебя глубоко и искренне жаль…
-Простите, ата, ляпнул и не подумал, простите.
Караван, наконец – то тронулся в путь. Ибрахим, сидя на коне, обработал раны, наложил на них  мумиё, и перевязал шею мягкой, белой тканью, что всегда лежало в хурджуне на всякий, непредвиденный случай.  На следующий день  караван вошел в долгожданное селение, жители которого  ждали их с нетерпением. Вот уже несколько часов  с плоских крыш и порогов своих хижин наблюдали издали за вереницей верблюдов, медленно тянущихся вдоль змеевидной горной речки. Дорога больше напоминала вьющуюся ленту между ответственными  скалами. Захватывающее зрелище. Горцы отличались гостеприимством и доброжелательностью, простотой в общении. Они хорошо знали Ибрахим ата и многих караванщиков. Но среди горцев был один человек, который особенно  ждал их появления. Это местная красавица Рижвонгуль:  круглолицая, с глубоко посаженными голубыми глазами, усеянными вдоль длинными ресницами. Заплетённые косы спадали до щиколоток,  голова ее была затянута пёстрым платком, что подчёркивало белизну  лица. Она  нарядилась в  лучшее платье, расшитое бисером и  шелковыми нитями. Девушка была украшением не только этого селения, но и всей горной округи. Почти все жители  селения были голубоглазыми  или  зеленоглазыми. Их старейшины рассказывали  Ибрахиму  удивительные и захватывающие истории былых времен, канувших в лету. Они являлись потомками  Искандара Зулькарная, то есть прямыми потомками Александра Македонского. Когда великий царь тронулся в сказочную Индию, в мечту  всей его жизни, близкий друг царя   Квинтипор  захворал от неизвестной болезни. Пришлось его оставить в крохотном селении  на попечении местного пастуха. Для безопасности друга, Македонский  приставил к нему отряд хорошо вооруженных солдат. Друг его обещал и дал клятву по выздоровлению догнать их, где бы он не находился, но царь так и не дождался его появления.  А история сложилась самая жизненная, самая банальная. Квинтипор, что в переводе означал « гранатовый цветок», влюбился в дочку пастуха, и другие солдаты нашли девушек по сердцу. Уставшие, духовно истощенные греческие парни, решили остаться в этих местах, где не было ни войны, ни людской суеты. Много ли надо для истинного счастья?  Жалкая кучка греческих солдат жаждала покоя,  мечтала о   семейном  уюте и просто  нуждалась в женской заботе,  в женском  тепле  и любви. Такая вот история. Старцы говорили, что Ризвонгуль – прямой потомок самого Квинтипора. В ее жилах текла не только греческая кровь. Квинтипор по отцу был греком, а мать его была представительницей  знатного римского рода.
Во дворе ее маленького дома росли гранатовые деревья, кто не видел их, тот многое потерял в жизни. Они цвели до глубокой осени.  Даже тогда, когда мясистые плоды, созревали на солнце, дерево было покрыто алым покрывалом  цветов.
Так кого же  трепетно ждала Ризвонгуль? Кто пленник ее девичьего сердца?  Конечно, он находился среди путников, чем ближе селение, тем больше охватывала и его волнительная дрожь. Не Юсупджан ли? Наверно, не зря из его уст раздаются песни  любви? Ибрахим знал их тайну, их невидимую тягу друг другу, ведь все произошло на его глазах. Подобная история уже пройдена им самим, когда при первом взгляде останавливается сердце и земля уходит из - под ног. Но это уже другая история.
 По суровым законам жили в этом мире горцы. Законы, выработанные в течении тысячи  и тысячи лет, не позволяли покидать родные места. Их давно уже связывали  родственные узы. Каждый в селении был родственником друг другу, каждый человек, то ли мужчина, то ли это женщина были на счету. И влюбленные, и   Ибрахим знали всю трагичность положения. Ни  мать, ни родственники девушки, ни старосты селения никогда бы не позволили  ей покинуть родные места. В течении тысячи лет никто не покинул  нажитое место, никто не убежал, никто не исчез. Вся их Вселенная, со всеми их языческими богами  вмещались  в этом прекрасном уголке природы. Ибрахим подозвав Юсупа, промолвил:
-Сынок, я чувствую биение твоего сердца, волнение твоей крови. Я вижу блеск в твоих глазах  и неутомимую  душевную боль. Любить и страдать – это всегда лучше,  чем существовать без нее. Я выбираю боль и вечное страдание ради одного часа истинной любви!  Любить – значит жить, без нее жизнь теряет всякий смысл. Надеяться и верить – это хороший человеческий признак. На Аллаха надейся, но верблюда привязывай. И потому  в этот раз хочу поговорить со старейшинами  и решить окончательно вашу дальнейшую судьбу. Не обнадеживай себя, сынок, но, в то же время не теряй веру в благоприятный исход  разговора.
У Юсупа была привлекательная внешность, обеспечивающая ему успех у женщин. Вкрадчивый, ласковый разговор, бархатный взгляд, красноречивые жесты помогали ему преодолевать любые препятствия. У парня сверкнули глаза, как два уголька, надежда вновь охватила  его, придав уверенность и силы. Он был благодарен Аллаху, что его жизненная дорога пересеклась с этим удивительным человеком, который стал для него теперь « хызыром». Он только кивнул головой. Перед его глазами вновь встала во всем своем очаровании бледное лицо  прекрасной   Ризвонгуль. Он видел завораживающий взгляд ее бездонных, голубых глаз. Жемчужный ряд белоснежных зубов, словно собранных на подбор. Густой разлет черных бровей и удивительно прямой, выточенный нос.  Все в ней от античного изваяния греческой Афродиты – выточенные формы, совершенство линий упругой фигуры, - все даже варварская тяжесть ожерелий, прячущих округлости  груди.
Присоединившийся караван, поблагодарив всех путников и Ибрахима ахуна, продолжили дальнейший путь, вежливо отказавшись от приглашения погостить у горцев.  Местный народ уже во всю прыть бежал навстречу долгожданным гостям. Они напоминали муравьев, лавиной спускающих с высокогорья. Горцы с радостью  встретили  усталых  путников, весело приветствуя и низко кланяясь им.  Исполнив  приветственный ритуал, стали  приглашать в укромные хижины, где было все приготовлено для приема дорогих гостей. Из  домов шли возбуждающие ароматы жареного мяса. Солнце почти  скрылось за верхушками гор, оставляя за собой  золотисто алые облака, сквозь которых еще пробивались пронзительные лучи уходящего светила. Ибрахима   повели в каменную хижину старейшины  деревни Убайди.  Хозяин, удивительно высокий, весь в  белом, что придавало ему еще больше величия, стоял посреди  цветущего двора и смотрел снисходительно на гостя. Его приняли по всем законам гостеприимства с распростертыми объятиями. У Убайди была великолепная борода. Она поражала всех и придавала важность не только самому ее обладателю, но и всем, кто находился рядом. Да и кто мог подумать, что человек с внешностью ассирийского жреца, не был создан  для этого крохотного мира, для такой вот неприютной мазанки, слепленной из необтесанных камней и гранита. С отверстиями вместо дверей и окон, в которые приходилось входить, согнувшись в три погибели, чтобы не стукнуться лбом о притолоку. Голову старосты венчала ослепительно белая чалма, подарок  Ибрахима, подчеркивавшая  своей белизной  загоревшее и потемневшее лицо. После теплого приветствия и многочисленных поклонов, после обычных расспросов о том и о сём, аксакалы  вошли в дом. Стеганные подстилки оказались мягкими и чистыми, лепешки неотразимо вкусными и горячими, только что из тандыра, а чай наваристым из горных трав.. Раненное животное лежало в углу,  не подавая  признаков жизни. Отведав угощение и прочитав вечернюю молитву Ибрахим вышел на летнюю террасу –айван.
-Благородному полагается дышать свежим воздухом, - приветливо предложил  гостю хозяин дома.
-Иншалла, - ответил гость, - иншалла.
Было свежо и даже прохладно. На черном бархатном небе пробивались первые звездочки. Двор благоухал неземными цветниками, чуть в стороне протекал небольшой ручеёк. За журчащим арыком и грядками ароматических кустов стоял огромный можжевельник, а за ним открывалась чудная панорама горных отрогов. Во всей этой картине и за журчанием арыка, который  завораживал слух,  напоминало что-то очень далекое и забытое, но нечто прекрасное, нечто удивительное и загадочное.  Аксакалы сели на легкие шерстяные одеяла и приготовились к длительному разговору. Приезд купцов   для горцев было  не только  приобретением  нужных им товаров, а в первую очередь получение новостей из большого мира.  Затерянный  и оторванный  их крохотный мирок существовал сам по себе, по своим древним, сложившимся традициям и обычаям.  Не все путешественники удостаивались чести быть приглашенными в их селение. Только избранные, как Ибрахим ахун,  имели право посещать их в любое время года. Разбойничьи шайки в эти края не лезли, так как они боялись горцев  за их бесстрашие и гордый нрав. Голубоглазые мужчины считались в этих краях непревзойденными стрелками. Огнестрельного оружия у них так таково не было, но зато каждый из них имел отличные метательные копья, пращи из козьих шкур и самые обычные лук со стрелами, вот и весь боевой арсенал,  который был у них в наличии. В основном мужчины жили охотой на мелкую живность и дичь. Зимой выходили на зайцев и лис, Волков не трогали, если они только сами не лезли в их курятники и загоны. Ибрагим  в основном закупал у них мех, чаще происходила бартерная сделка. Горцы получали взамен сахар, масло, соль, различные специи и много чего остального. Благодаря ему, горцы приобрели новые сорта  различных посевных семян. Так  они стали выращивать пшеницу, рожь и даже хлопок. Когда у горцев выросли  огурцы, помидоры и другие различные овощи – не было предела их удивлению. Они восторгались диковинными овощами и с удовольствием употребляли в пищу. Таким образом,  Ибрахим обогатил их пищевой рацион, разнообразя  их скудную пищу. Он стал своего рода двигателем прогресса в этих богом забытых, диких местах. Женщины получали от него  самую разнообразную, мелкую  мануфактуру и, конечно,  различные красочные ткани. Его  не только уважали и ценили, он стал самым почитаемым ими человеком  и членом их горного клана. Люди нуждались не только в его товарах, но и в его советах. Каждый  приезд гостя был значимым событием в их жизни.
С местным аксакалом Убайди они были одногодками, но все равно обращались друг другу особым уважительным тоном. По обычаю предков, Убайди не имел право первым заговаривать о делах. За ужином беседовали о том и о сем, о  дядюшках, о бабушках, о братьях и сестрах. Родственные поминания угрожали затянуться и староста сам горевший нетерпением, понимавший, что дорога каждая минута, не хотел перебивать собеседника. Но Ибрахим, почувствовав, что настало время для основного разговора, начал из далека:
- Есть разговор. - Осторожно  произнес Ибрахим, зная, что нельзя, чтобы и маленькая тень коснулась их отношений. Да, требуется проявить всю изворотливость ума. – Мне  хотелось, что бы вы почитаемый и уважаемый старейшина выслушали мои речи и прониклись до глубины их смысла. – Убайди  в знак согласия согнулся  в низком поклоне. Потом бросив орлиный взгляд на своего собеседника, стал слушать с каменным спокойствием.  – Разговор, скорее неприятный и досадный для  ваших ушей, дорогой мой друг Убайди. Но вам все-таки придется выслушать меня и помочь в разрешении некоторых проблем, непосредственно касающихся, как вас, так и меня. – горец вновь повторил свой традиционный поклон.
-Я весь во внимании, дорогой мой друг Ибрахим. Я готов выслушать  ваши добрые речи и помочь вам в разрешении ваших проблем. – Он пододвинул к нему огромный поднос с виноградом и вновь обратился к гостю – Виноград – предмет забот, отвлекающий от мыслей о тщете земного существования. Виноград исцеляет сердечные болезни, избавляет от горьких мыслей. В этих горных местах, виноград – блаженство размышлений.
- Не обессудьте, дорогой мой Убайди, постарайтесь вникнуть в каждое  сказанное мной слово. Я горжусь  вашими корнями, вашей историей, уходящей во времена Искандара  Великого. Вы потомки великих воинов, покоривших мир. И более того, я счастлив в тройне, что сижу напротив вас, ем ваш хлеб, соль и пью самый вкусный и ни с чем несравнимый горный чай. – тут Ибрахим встав, застыл перед  хозяином дома в низком поклоне. Тот мгновенно и не задумываясь, поднявшись, склонился в ответном поклоне. Вновь рассевшись на мягкие одеяла, Ибрахим продолжил:
- Убай, я не хочу  лесть в вашу душу с проповеднической назойливостью. Но все-таки придется кое –что сказать вам. Справедливость без веры полезнее для сохранения порядка сложившихся и укоренившихся традиций, нежели тиранство  и бесчеловечность покровителей веры. Нестерпима  глупость и не дальновидность  некоторых людей, мнящих себя мудрецами. Давайте на время отойдем, и забудем о древних и отживших обычаях, которые порой уже мешают  для существования нормальной жизни. То, что мы зовем великими идеалами, чаще всего – черепки старых, отживших истин. Нашему знакомству много лет. Мы больше стали братьями, чем просто друзья, и вы нас принимаете, как родных, чем гостей. Возможно, пришло то время, когда надо будет отступиться от некоторых ваших и наших законов и заложить начало новых отношений и новых, цельно направленных традиций.
Ибрахим нарочито затянул паузу и краем глаза проследил за Убайди. Он так  и продолжал  сидеть в величественной позе, как и подобает старейшине. Мраморное лицо с орлиным носом, и тонко сжатыми  губы, ничего не выражали, кроме хладнокровного  внимания.
- Уважаемый старейшина, уважаемый и почитаемый Убайди, я закончил вступительную часть своего разговора с вами, исполнив все приличия официального этикета. Но, а теперь я перехожу к основной теме, которая очень волнует не только меня, но и других людей тоже. Случилась обычная история, простая и жизненная: мой телохранитель и охотник Юсупджан и ваша прекраснейшая  Ризвангуль полюбили друг друга. Ваши древние обычаи не позволяют ни мужчине, ни девушке покидать родные места. И вот, на протяжении тысячи лет вы живете обособленным кланом, не допуская чужаков. Убайди,  благослови их, как старейшина этого клана, прошу тебя во имя Аллаха Всемогущего. Подари им счастье, которое они заслуживают, сотвори собственными руками их дальнейшую судьбу.
Старейшина слушал, сидя на пятке левой ноги, обнимая правой рукой колено. Он вникал в каждое слово своего собеседника. Между разговором подошел юноша и поставил лампадку. Тьма отступила, озарив лица  сидящих людей. Убайди поглаживал белоснежную бороду и, не мигая, смотрел в одну точку.
-Вы же знаете, уважаемый  Ибрахим, мое племя  - племя язычников. Мы поклоняемся солнцу и огню. Наша вера связанна с великой природой и с её таинствами. А вы обходитесь всего лишь одним Аллахом. Наши религии не позволяют  родственных связей. Даже, если это и случится, Ризвонгуль  не приживется в толпе людей, так называемых вами горожан. Всякая любовь имеет начало и конец, как сама природа. Вы подумали, что с ней произойдет тогда? Человеку, родившемуся  и живущему в тишине и в покое этих гор, городская суета  нанесет ощутимые последствия.
-Аллах, Убайди – несет в себе Свет и озаряет этим Светом не только  нашу Землю, а всё великое мироздание, и наше Светило всего лишь песчинка в Его великом творении. Оно - его малое дитя, которому вы поклоняетесь. Огонь – Его оружие, с помощью которого зарождаются  жизни на других землях мироздания. Так что, уважаемый,- ваша  религия лишь составная часть  общечеловеческой религии. Вы задумывались над тем, кем создано Солнце? Эти звезды, луна, в конце-то концов, наша земля?  Огонь и вода, воздух, чем мы дышим, растения, животные, да все что мы видим и ощущаем? А люди? Люди, откуда взялись и для чего они существуют? Вы задумывались над этим?  Замкнувшись на тысячелетия в укромном  райском  уголке, придумав  черти какие законы, давно уже изжившие себя, только и мешающих  истинной человеческой свободе, вы усложнили свою уникальную и божественную жизнь. Аллах создал  всех нас, не только  есть, пить, растить детей, пасти скотину, охотиться, гнуть спину от рассвета до заката в поиске хлеба насущного, но быть еще счастливыми. Да, да, Убайди, быть счастливыми, познать радость и горечь  Любви. Человек  создан для великой Любви, которую вдохнул в нас сам Всевышний, ибо Он сам создан из нее!.. Миллионы лет тому назад  мы были совсем не то, что мы теперь, а несколько тысяч лет тому назад мы так же были иными, и точно так же будем мы иными по прошествии новых двух тысяч лет, не говоря уже о том, какими мы станем через миллионы и миллионы лет.
-Но тысячи летняя клятва наших предков?! Вы хотите, дорогой мой друг, чтобы  я лично нарушил?!  Я буду проклят, и  место моё будет уже в аду. Я всего лишь смертный, такой же гость на земле, как и вы, и другие живущие. Вглядитесь: вселенная – это вихрь, а мы с вами – всего лишь ее слабая тень, которой нет покоя. Прожить оставшиеся годы, прежде, чем, уйти туда, откуда нет возврата, прожить без страданий, не доставляя никому беспокойства, разве не достойное дело?
- Поймите, Убайди, в нашей жизни, в наших ощущениях, в наших чувствах  нет, и не может быть ничего случайного и бесцельного. Наша с вами душа, мой дорогой друг, должна совершенствоваться, развивать все новые  свойства, подниматься со ступени на ступень, приближаясь медленно, но неизбежно к совершенству. Таким образом, мы приблизимся к нашему Создателю. Передовая волна человечества чувствует это очень определенно. Всем тем, чем вы жили до сегодняшнего дня – уже изжило себя и приносит лишь вред и неудобства для вас самих же. Пробуждайте скорее в себе внутреннее сознание, которое приведет всех вас  к свободе мысли, и вы станете руководствоваться не какими – то схоластическими догмами, а законом Любви!  Ваша устоявшаяся жизнь требует новых методов внутренней культуры и новых приемов воспитания не только вашей молодежи, но и всех горцев вместе взятых Я прекрасно понимаю, если палку сильно перегнуть, - она  треснет и  сломается . Но у вас есть достаточно времени осознать свое положение и не спеша, изменить свою устоявшуюся жизнь к лучшему. Начните хотя бы с Ризвонгуль, осчастливьте для начала, хотя одного человека. А что касается клятвы, то, во --первых: вы лично эту клятву не давали и не вам ее нарушать. Если уж на то пошло, то клятвы, как и проклятья, теряют свою силу со временем.. Во -вторых:  как не плохой знаток истории этих мест, уважаемый старейшина, знаю, что греческий солдат по имени Квинтипор, был вынужден дать клятву местному пастуху, только ради того, чтобы жениться на его дочери. Это его клятва, но никак не ваша, почтенный старейшина. Запомните, Убайди:  все, ведущее к единству, есть добро; все, ведущее к разъединению, есть зло!
-Не забывайте, что мы его прямые потомки, а значит, мы обязаны держать обещание. Иначе на нас ляжет страшное проклятье, дорогой мой друг.
-
Убайди замолчал и предался своим мыслям.  Величественный и сосредоточенный  он высился на маленьком айване. Он молча вертел в руке пустую пиалу и с нескрываемым удивлением и страхом смотрел на Ибрахима. Вот сидит напротив его человек из цивилизованного мира, толкует ему то самое, чем он терзал себя тысячу раз. И тысячу раз за последние годы он твердил себе: неужели ты состарился и у тебя не осталось сил? А не потому ли так говоришь, что испугался неистовой решимости Ибрахима разрушить все старое, весь дряхлый, страшный, но привычный мир. Или ты не разглядел, что он разрушает ради Любви, ради нашего же блага? Или в тебе говорит старая языческая нетерпимость к иноверцам?
-Ибрахим, друг мой, Тот, кто может нести груз, пусть несет. Но чтобы груз не раздавил, надо разделить ношу с братьями и сестрами.  Одно скажу: у каждого дерева есть своя тень, у каждого народа, свой обычай. Привычный ад лучше неведомого рая.
-Согласен, мой друг. Надо сначала познать этот «рай», как вы его называете. Путь долог, перевал высок, ущелья глубоки. Главное смыть грязь суеверий щедростью души. Подождите, не отвечайте сейчас. Арабы говорят: слово, сказанное к месту, дороже рубина.
-А я вам отвечу: когда уши закрыты, жизнь идет мимо. И еще хочу сказать: вы удивительный человек, Ибрахим. В какую бы темноту не вступили бы, вы просветляете ее, мой дорогой и бесценный друг. – В слабо освещенном дворе, сидя  на айване с гордой осанкой, Убайди больше, чем когда – либо походил своим спокойствием и величием на изваяние ассиро – вавилонских царей.
-Найти истину, найти справедливость… - продолжил Убайди, после минутного молчания. -  Вот вы мусульмане идете в поиске их в свою священную Мекку. А нам, куда податься в их  поиске, куда?
- Чтобы общаться с Аллахом не обязательно ходить в мечеть по пятницам. В поиске истины и справедливости не обязательно идти в Мекку. Бог пребывает внутри нас, как и мы пребываем в нем. Вначале будь справедлив ты сам и истина сама явится к тебе, озарив все темные стороны твоего внутреннего мира. Она обязательно придет к тебе через твои сомнения, да, да, через сомнения. И все, и вся станут на свои места. И ты получишь ответы на все свои вопросы.
Во всяком случае, Убайди  понял то, что тихой жизни в уютном горном кишлаке пришел конец. Он молчал, поток мыслей и слов кончились. Он простодушно заглянул в глаза  собеседника, мысленно обращаясь к нему: « Ну, я все сказал, а теперь думайте, как хотите».
В листве карагачей и платанов ветры сменяли ветры, воробьи устраивали ночные базары в кронах тополей, окружавших все селение, соловей в винограднике заливался вечерней песней, а сова своим уханьем и стонущими криками напоминала о бренности жизни человеческой.
Две человеческие фигурки  до рассвета сидели под покровом ночи. Лампадка  давно отгорела, не выдержав, спора людей. Наступали волшебные минуты рассвета, а старцы так и сидели, уже не споря, ничего не говоря, каждый в своем раздумье, каждый  при своем мнении и  взглядом на великую природу, в котором они пребывали. В конце-то концов, они  пришли к единому мнению - пусть решает народ. Вопрос затрагивал многие щепетильные стороны их векового закона и  Убайди  знал, что его самоличного решения  недостаточно.
На крохотной площади, возле огромного платана, кроны которого, закрывали  всю заднюю часть горного пейзажа, народ собрался  по приглашению старейшины Убайди. Он, грациозным шагом вышел к ним навстречу и коротко, но обстоятельно изложил  суть вопроса. Стояла тишина, иногда нарушаемая щебетанием птиц и жужжанием пчел. Ибрахим стоял напротив них, держа и поглаживая маленького детёныша лани. Он оправился за ночь, глаза уже сверкали и ушки стояли торчком.
- Что скажете, уважаемые односельчане, - вновь обратился Убайди к собравшемуся народу. – Я жду  вашего решения.
- А что ты скажешь, Убайди, - выкрикнул кто-то из толпы.
- В таком тонком деле надо принять решение всем вместе, чтобы потом не было ни каких претензий  ко мне.
- Надо спросить мать Ризвонгуль, как она смотрит на уход дочери  на большую землю. – Толпа стала расступаться, образовав маленький проход. В конце  стояла  высокая и статная женщина, подобранными волосами, спрятанными под  тюрбаном, усыпанного всякого рода монетами. Она, не спеша, легкой поступью, пошла вперед  и, оказавшись в центре площадки, остановилась. Мать с дочерью были совершенно одного типа, те же голубые глаза, та же мраморная белизна, присущая царской крови, те же строгие очертания красивого лица. Она гордым видом окинула  присутствующих строгим взглядом.
- Я жила тихо, незаметно. И вот  моя роковая неизбежность – стою перед вами, перед моим племенем, будто зараженная проказой. Мои дни идут по кругу. Я живу долго и еще проживу столько же. На языке я держала и мед, и соль, и перец. Всю жизнь меня испытывала судьба. Терпела лишения, переносила несчастья, оплакивала гибель мужа, несла на плечах свою ношу. Многие среди нас падали, раздавленные  своим непосильным жизненным грузом, а я все несла и несла… Разве я имела права согнуться и упасть, когда рядом росла моя маленькая девочка? Я желаю счастья единственной дочери. Мне все равно, где найдет она это счастье – вблизи гор или на далёкой земле. Вы знаете и помните, дорогие односельчане, её отца  Мафтункула. Он был бесстрашным человеком, не знавший ни холода, ни жары, ни снега, ни дождя. Неделями пропадал в горах в поиске дичи, ночуя под  открытым небом, укрываясь лопухами, утоляя жажду  ледяной водой. Вся добытая им добыча, приносилась старейшине, чтобы она справедливо была поделена им между вами. Мафтункул, единственный горец, который бескорыстно делился с вами последним, не задумываясь о благополучии своей семьи. Однажды он ушел на очередную охоту и не вернулся. Мы поженились с ним по любви и согласию. Много было разговоров и пересудов по этому делу. Но мы продолжали любить друг друга вопреки злым языкам. Ризвонгуль – это желанное дитя, плод нашей  страстной любви и потому она дороже на свете, чем  моё благополучие, ее счастье – дороже  наших традиций и обычаев. Пусть я останусь одна – это будет жалкое существование, ничего, как- нибудь  доживу свой короткий век, но свою дочь сделаю счастливой. Если вы меня выгоните из села, горы полны пещер, мне найдется пристанище, и  ответьте: много ли нужно человеку в этой жизни? Глоток воды, кусок черствого хлеба и свежий воздух,- женщина, неожиданно призадумавшись, продолжила, - и, наверно, мы имеем право на маленькое счастье. Я отпускаю свою единственную дочь, свое единственное чадо, пусть хоть она будет счастлива за нас двоих. Еще в далеком прошлом предки говорили: разбившие сердце матери низвергаются в бездну преисподней. Разбивая мое, вы еще хотите быть справедливыми?! На вас небо не давит, уважаемые односельчане? Не смотрите на меня так! Я в своем уме и прекрасно понимаю, что говорю! Да, вы подводите меня на край крутизны, и я уже стою на краю бездны. Вы хотите, чтобы я бросилась в нее?!  Мой ответ таков: я не брошусь в нее! Я перешагну ее, а вы продолжайте наслаждаться сознанием справедливости. И на букашку не наступишь, чтобы она не запищала. А мы позволяем себя топтать друг перед другом! Мы забыли, чьими потомками мы являемся. Они говорили: перестал быть воином, закис в уксусе!
Толпа зароптала, раздались свисты и выкрики. Старейшина властно поднял руку. В миг все угомонились. Сразу окутала тишина, и только шум близ лежащей речки, остался висеть в воздухе. На середину площадки вышел Ибрахим ахун, все ещё прижимая к груди маленькую лань. Низко поклонившись, он обратился к горцам :
-Друзья мои, не будем тратить время даром, оно пролетает быстро. В  этом случае есть свои положительные вещи. Не только вы отдаете нам девушку, но и мы взамен вручаем  вам нашего  джигита. В вашем селении  недостаточно молодых и крепких мужчин. Юсупджан  войдет в ваш горный клан и станет его членом. С его приходом, ваша жизнь изменится к лучшему. Он прекрасный охотник, отличный стрелок, непобедимый борец по «курашу». Его сил хватит повалить даже медведя. Но это не самое главное в нем: он грамотный, образованный  и начитанный человек. Юсупджан в будущем сможет обучать ваших детей, да и самих вас, грамоте и письму. Караваны станут привозить вам газеты, книги и всякого рода литературу. И для вас всех  мир, в котором вы пребываете, приобретет иной смысл. Вы познаете, насколько он прекрасен, насколько он уникален  и фантастичен. Ваша жизнь приобретет смысл и вам захочется жить и жить, а значит быть счастливыми. С нами всегда можно договориться.  Какое-то время молодожены проживут в городе, какое-то время в ваших райских горах.  У Юсупджана тоже нет отца, мать растила его одна, испытав все лишения нищеты и бедности. Мне кажется, если этих несчастных матерей объединить в одну и единую семью, женщину приобретут счастье и покой, а главное – не станут одинокими.  И согласитесь, им решать, где жить и где находиться. Это их жизнь, это их любовь, это их проблемы. Позвольте им первыми приобрести радость и счастье в совместной жизни. Выиграют абсолютно все: и вы односельчане, и эти бедные семьи. Если караван посещает вас два или три раза в год, то Юсупджан со своей Ризвангуль, будут приезжать намного чаще, привозя вам не только дефицитные товары, но и новости, происходящие в мире. Во время их пребывания в селении, Юсупджан откроет школу и начнет обучать всех вас грамоте. Я правильно излагаю, сынок?! – выкрикнул старец, обернувшись в сторону юноши. Он смело вышел на середину площадки и обратился  горцам:
-Все что изложил мой учитель Ибрахим ахун – истинная  правда. Если бы я хотел украсть Ризвангуль – я это сделал бы куда давно, поверьте мне. Кража чего-либо, или кого-либо – это бесчестный и позорный поступок, на который способен такой же бесчестный человек. Но я люблю Ризвонгуль, насколько может позволить мое маленькое сердце. И потому не стыжусь своих светлых чувств, я горжусь своею любовью,  и более того я стою перед вами, потому что вы её семья, вы её отцы, братья и сестры, которых уважаю искренне. Я согласен дать клятву перед моим Аллахом, что мы с Ризвонгуль  только на определенное время будем покидать ваши райские места. Я стану для старших – сыном, для сверстников – другом, для младших – братом. Придет время, и я навсегда останусь в этих краях, и сочту за честь прожить до последних моих дней под кронами этих платанов.
Наступила тишина, которая говорила  больше, чем слова. Многие женщины и девушки, украдкой вытирали слезы, мужчины и парни, просто смотрели себе под ноги. Надо же такому случиться!  Мир перевернулся на их глазах в какие-то жалкие мгновения!  Кто? Что? Чего скажет? Это первый  случай за многовековой период  его существования.  И вдруг из толпы кто- то громко, на весь голос, выкрикнул:
- Юсуп, парень, что надо! Такие крепыши, как он, волчью стаю не испортят, - и тут раздался одобрительный хохот. Мужчины будто бы ждали первого толчка, и кругом понеслись одни только выкрики:
-Наш он человек, наш! Я пойду с ним на медведя!
-Разве плохо, что он желает обучать наших детей уму да разуму, грамоте и писанине?!
- Такого, как он в эти глухие места не завлечь, а тут он сам лезет, нужен он нам, еще как нужен!
- Я бы отдал Юсупу свою дочь, но она еще слишком мала. Ризвонгуль, если ей  по сердцу этот пришелец,  что думать и спорить, надо играть свадьбу.
-А что с нашей клятвой, братцы, вы подумали о ней?!
- Да заткнись со своей клятвой!  Как только намечается нечто хорошее, так вы сразу вспоминаете эту проклятую клятву!
-Разве грех любить, братцы?! Я думаю, что это счастье!
-А почему молчит сама девушка, или жених не люб ей?! Пусть она скажет свое слово! – и вновь толпа расступилась. Она стояла, вся дрожа, словно веточка на ветру. За последний год Ризвонгуль расцвела  в полнокровную, дышащую нежностью и жизнерадостностью  обаятельную, достойную украшать любой  дом красавицу. Голубые глаза посинели, как небо в предрассветный час. Девушка прикрыла лицо белоснежными ладонями и пошла вперед. Дойдя до середины площадки, резко открыла лицо. Её глаза, только что светившиеся  радостью и счастьем, вдруг поблекли. Она подняла голову навстречу  ветру, устремилась потухшим взором в бирюзовое небо, и что- то шепотом произнесла  светящему солнцу. Вдруг девичьи очи вспыхнули с новой силой и надеждой. Её глаза по-прежнему горели огнём, но сейчас это был огонь страха и скорби.
- Люблю, - тихо про себя прошептала  девушка. Раздались недовольные мужские голоса:
-Не слышно красавица, говори громче, что бы услышали горы!
- Люблю, - уже громче произнесла Ризвонгуль и, повернувшись  в сторону, откуда раздался голос,  выкрикнула, что есть силы:
Люблю, люблю, люблю, а теперь всем слышно?! Люблю, и в этом смысл, и в этом вся жизнь моя, бушующим, стремительным потоком! Юсупджан, я люблю вас, без вас моя жизнь  не имеет смысла, вы меня слышите?–  в этот момент из толпы  отделилась статная фигура и подошла к девушке.
- Слышу, слышу, свет моих очей, свет моей надежды и веры. Я люблю тебя, как воздух, без которого  невозможно существовать. – Потом обратившись горцам, крикнул  - всем слышно, я её люблю! Я обожаю её! Я беру Ризвангуль в жены с вашего или без вашего благословения!  Мы получим благословение от Всевышнего, от наших матерей и от тех, кто хочет изменить свою судьбу в лучшую сторону. Да будет свидетелем моих намерений и слов Аллах Всемогущий, Аминь!
Раздался ропот, переходящий  в гвалт, опять выкрики, перемешанные смехом и подколками. И вот невероятное свершилось! В конце-то концов, решили, что  преобразование  в селе нужно, что пора учиться грамоте и письму. Горцев устраивал Юсуп по всем параметрам и потому единогласно решили, что надо отступиться от внутренних законов и пересмотреть их в дальнейшем. Так как парень собирается  периодически жить и работать  в «райском» селении, и обещал свою единственную мать привезти в эти горные края, было решено осенью играть свадьбу.
Два дня в селении пролетели незаметно. Все путники, пришедшие с караваном, отдыхали, высыпались, набирались и восстанавливали силы.  В тот же день, по решению старейшин, вся площадка была устлана коврами и кошмами. На них были уложены тесными рядами легкие одеяльца, накрыт огромный дастархан. Девушки с тонкими осиными талиями, затянутые расшитыми, парчовыми  ремнями, разодетые в пестрые платья до самого подола, в таких же  ярких халатах, в золотых тюбетейках и тюрбанах на копне ярко – рыжих волос, почтительно подавали самые разнообразные угощения. Мужчины резали баранов и коз,  Султанали, как всегда, с местными  поварами колдовал над огромными котлами, из которых шел синий дым.
- А выбрать барашка?!  - поучал  он местных  кулинаров, - Задача для умов мудрецов! Не слишком толстого, не слишком тощего.  А завернуть в листья подорожника. А сколько держать закопанным в яме с камнями! А потом разве годится засыпать барашка любой землей? Давай красную землю! Рассыпчатую. А сколько на жару держать! – и горцы  неподдельно восхищались кулинарными знаниями Султанали, отслеживая каждое его движение. Он смеялся от души, ахая, всхлипывая, с повизгиванием, выкриками, шлепая себя по бедрам. Так оглушительно смеются завсегдатаи в чайханах, когда молнией вспыхивает шутка остроумца, суеслова и прохиндея. И сразу все любители чаепития ахают и хохочут. Султанали любил прихвастнуть своим житейским опытом и знанием кулинарских наук. В ответ благодарности раздавались выкрики и аплодисменты, стоны удовлетворения об услышанном.
-Что поделаешь – у пищи пять товарищей, - злой перец, ароматичный тмин, незаменимый по вкусовым качествам чеснок, умягчитель - души масло, и нежный поцелуй девицы – морковь. Да, да, чуть не забыл – плакса лук!  - И вдруг во все горло запел – Пищу готовлю, одно объеденье. Мясо поджариваю. Скоро, скоро друзья пищу сготовлю! Огонь дрова пожирает! Лук сало съедает!

-Скорее прощальный праздник напоминал  обручальный ритуал, чем просто угощение для гостей. Было весело и шумно, каждый суетился то там, то тут, каждому находилась работа, каждый был задействован в подготовке мероприятия. Чувствовалось, - люди были окрылены и счастливы. Доволен был и Ибрахим,  невозможное  свершилось . Видно, горцы сами устали от своих законов, которые загоняли их в тупик и безвыходность. Вон как ожили и встряхнулись. С этого вечера жизнь в селе  преобразовалась, будто в нее вдохнули  освежающий ветер. Старец знал, новая жизнь начнется с  женитьбой молодых. Все изменится в этом богом забытом крае. И он поможет Юсупджану в его начинаниях, если люди  сами не в состоянии  осчастливить  себя,  то найдутся другие люди, которые принесут им свет надежды, изменив их судьбу  коренным образом. С террасы  Ибрахим увидел одиноко идущую женскую фигуру. Синяя шелковая одежда с нашитыми серебряными монетами и украшениями покрывала её плечи. Голову укутывала шаль, поверх нее надета серебряная конусообразная тиара с серебряными и золотыми подвесками на цепочках. Это была мать Ризвонгуль.  Подойдя к той самой единственной площадке, где догорал праздничный костер,  она  стала смотреть на играющие языки пламени. Блики костра осветили  красивые застывшие тонкие черты мраморного лица, рано постаревшей женщины. С насурьмленными прямыми бровями  и синей точкой над переносице, она походила  на таинственную жрицу.  На бронзовой шее и груди висело несколько ожерелий крупных изумрудов и бирюзы. Ее губы стали медленно нашептывать какие-то слова, потом, развернув платочек, она что-то подкинула в огонь. Пламя вспыхнуло  с новой силой и тут же стало потухать. Женщина, развернувшись, пошла обратно той же тропинкой  и вскоре  исчезла во мраке ночи.
Настало утро с освежающим воздухом, промозглым  ветерочком, с петушиными пенями и суетой  горянок. Статные  и горделивые женщины  принесли свежий приготовленный плов, в  глиняных кувшинах  парное молоко и много всякой всячины. Все был уже собрано для дальней дороги. Люди прощались, обнимались, хлопали друг друга по плечам. В чуть  стороне, под прикрытием густых кронов платана, стояли две фигурки, держась за руки. Старейшина вышел вперед и, поклонившись всему народу, сказал:
-Я вижу счастливый путь, дорогие друзья, я вижу благополучное ваше возвращение домой. Я вижу, как счастьем наполняются сердца ваших родных и близких. Пусть вечное светило оберегает вас от темных, холодных туч. Пусть оно освещает ваши дома, принося свет и тепло. До следующих встреч, да пребудут лучшие наши дни! Прощайте!
Караван тронулся в путь. Горцы провожали их еще несколько верст: кто на лошадях, кто на волах, а кто просто на своих двух.  Убайди  ехал рядом с Ибрахимом,  важно покачиваясь в седле на подаренном им  великолепном белом арабском скакуне. Из-под белоснежной чалмы,  высовывалось аристократическое ухо, и не менее аристократическая  иссине – черная борода. Они ехали спокойно и без помех по твердым тропинкам, выбитым копытами лошадей среди колючего кустарника, высотой почти со всадника, сидящего на коне. Утоптанная до прочности камня тропинка, петляла меж приземистых колючих деревцев серебристой джиды. Они росли среди свежей травы, и лошади не хотели идти вперед и натягивали повод, стараясь прихватить на ходу  губами зеленые былинки. Дойдя до малого водопада, каскадом падающего вниз, селяне остановились. Караван уходил все дальше и дальше, оставляя за собой облако густой пыли.
Вот и началась рыжая, не предсказуемая степь. Ее владения занимали всего лишь день пути, но этого было достаточно для неожиданных  казусов, далеко неприятных для путешественников. Совершенно плоская равнина, местами еще зеленая, местами серебристо седая, местами желто- пега.  Бывали времена, когда в степях возникали поля и цветники, цветущие сады протягивались на десятки верст. Разбивались виноградники, паслись табуны лошадей и паслись отары овец. Здесь проходил Великий Шелковый Путь. Здесь же зарождались небольшие шайки разбойников, по этим местам пробегали орды монгольских войск. И  преобразователям,  творцам прекрасного, отрубали головы, уводили в плен, заставляя волочить бесчестную, унизительную жизнь. И все прекрасное, созданное им, приходило в упадок и исчезало навсегда!  Ночью начиналась кошмарная жизнь с гудением роя гнусов, комары лезли в рот, в нос, нестерпимо кусались. В костер подбрасывали  лошадиный сухой помет, от которого валил густой дым. Он немного отгонял мошкару, но совершенно не давал дышать. Приступ лихорадки неожиданно охватил Суюнча и он почти лежал в седле без сознания, обхватив руками шею своего коня. Азамат постоянно ехал рядом с ним, следя за тем, чтобы парень не упал с седла. Слава Аллаху, прошла еще одна ночь. От горизонта до горизонта однообразная и скучная  природа. Трудно было представить себе, что в этой суровой местности может, теплиться  какая - нибудь жизнь. Путь шел большей частью по голой, выжженной солнцем безводной степи, местами  уступающей  такырам. Лишь иногда на горизонте проносились стада пугливых диких куланов и сайгаков да высоко в небе парили орлы.  Ведь именно по этой степи тысячи лет тому назад прошла армия Александра Македонского, Тамерлана, Чингиз – хана и сотни других воинственных и кровожадных племен. Чем они питались? Где они поили вьючных животных и коней?  Что принесли  они с собой  и что после себя оставили?  Ничего существенного и вдохновенного, кроме разрушения и  смерти. Они налетали на эти цветущие края, как  бешенная стая саранчи, оставляя после себя развалины городов и селений,   гибель созданной веками культуры и искусства.  За собой они оставили  узкие караванные тропы тысячелетней давности, а все остальное занесено песком и пылью…  Последняя ночь в степи. Она казалась бескрайней, до самого звездного небосвода. А когда зашло солнце,  и наступила  тьма, где там заниматься караванными делами! Время молитвы и ужина! Ночью слышались завывания и визг шакалов. Стреножив, напоив  и накормив  коней, уложив верблюдов, лежа возле тлеющего костра, путники  мгновенно  засыпали, усталые, измученные трудной дорогой.  Не спал только Ибрахим. Над ним сияли бесчисленные звезды. Степь спала. Он слышал, как лошади мирно похрустывая, грызли ячмень. Вскоре край небосвода порозовел и показался тонкий огненный диск, из которого стали пробиваться первые лучи. Утро настало быстро, как бывает  только в пустыне. В сумерках было еще холодно, но с первыми лучами солнца стало припекать. И все же путь по степи, это совершенная противоположность предыдущей, по мертвым раскаленным барханам. Здесь все-таки чувствовалась жизнь, она была слышна, или видна. Иногда попадались камышовые заросли, откуда выпархивали фазаны или целые косяки диких  уток и гусей. Караван иногда шел по тропкам, по которым проходили на водопой джейраны, шакалы кабаны.  Но опасным было то, когда из камышовых чащ раздавались похрюкивание, чавканье вязкой илистой почвы. Кабаны здесь водились огромные и сильные, порой опасные и для человеческой жизни. Они были истинными хозяевами этих мест. Дикие свиньи не интересовали мусульман, так как они следовали запрету пророка  Магамета. В далекие времена здесь обитали тигры и другие крупные хищники.  Немного пути и к полу дню должна появиться белая юрта  кара киргиза Муллабая, а это значит, начнутся  богатейшие луга и пастбища. Там можно отдохнуть, заночевать и дальше в путь. Белая юрта!  Значит конец всем мучениям. Белая юрта, граница,  приближающаяся к родным краям, к родному дому. Господи, сколько мыкались по пустыне, брели по пескам и солонцам, перебирались вброд через мелководные речушки, отдавали себя в пищу гнусу на степных просторах. И, наконец, вот она, белая юрта,  о которой мечтал каждый из путников. Каракиргизы были мирными людьми. Пасли своих баранов, своих верблюдов, разъезжались на своих отличных конях по гостям и делились слухами. С удовольствием предоставляли ночлег  для караванов и паломникам, резали баранов и щедро угощали кумысом.
Как и предполагал караван баши Шукурулло ахун,  наконец, на горизонте появилась белая юрта.  До конца пути оставалось почти ничего.
 
                Ч А С Т Ь   2-я
                -------------------------------
  Ибрахим ахун все время привставал   на стременах, разглядывая ровную, как гладильная доска, степь. Караван прошел основную ее часть без особых приключений. Уже светало и потому каждый предмет, каждое живое существо отлично просматривались на многие версты во все стороны. Все чаще стали появляться  аулы кочевников,  почва стала приобретать зеленый покров. Почти поправившийся детёныш лани, бежал рядом с лошадью Ибрахима. Беспечно оглядывался по сторонам, начинал  нюхать траву, приглядывался к лошадям и верблюдам . Его продолжали кормить верблюжьим молоком, а ночью укрывали теплым ватным  халатом.  Все видели, как Ибрахим привязался к этому животному. Его мордочка постоянно выражала улыбку, будто ланёнок  радовался жизни и был счастлив всем тем, кто шел с караваном. 
Караван прибыл в Узген только к вечеру.  Возле центральной площади  находилась огромная пристройка, куда стали выгружать груз, привезенный из Кашгара. Верблюды громко захрапели, освободившись  от тяжелой поклажи.  Все участники путешествия собрались возле Ибрахима ахуна. Он высказал много тёплых слов  благодарности и признательности, каждому пожал руки, каждого  обнял по -братски. И попрощался до следующего  путешествия, но  никто не расходился. Опустив головы, молча стояли, будто что-то потеряно ими навсегда. Каждое путешествие - это целая прожитая жизнь со своими приключениями, тяжестями и заботами. И каждый раз, когда отправлялись в путь,  он был уже другим, не похожий на прежний. Возле Ибрагима, прижавшись к его пестрому халату, стоял ланёнок   и так же улыбался. Его черные алмазные глаза сверкали в полумраке. Ушки, как всегда, стояли торчком. Да, в этот раз людям есть, что рассказать своим родным и друзьям.  Путешествие с непредсказуемыми приключениями.    Все они знали, что такого уже никогда не повторится. Оно останется в памяти до самой смерти. И вот, наконец, они стали прощаться с  друг другом:  хлопать по плечам, пожимать руки, извиняться за что-то.  Каждый подходя к Ибрахим ата,  молча целовал его, кланялся и просил прощение, если что было не так. И каждый, присев на корточки, обнимал маленькое животное. Он свою очередь тёрся маленькой и симпатичной мордочкой об их лица. Постепенно люди уходили домой, и вскоре в здании остался только Ибрахим ахун  со своим оленёнком.  Он не двигался, мысли его все еще неслись по просторам пустыни, мгновенно переходя к горцам, к  Ёлбарсу, к белой юрте. Дома ждала его единственная радость в жизни, её ненаглядная Хайриниссо, дочки и единственный сын Ташланбай. Надо было быстрее идти, но ноги просто отказывались подчиняться. Он вдруг  впервые в жизни почувствовал небывалое опустошение и душевную тоску. Предательски защемило в груди. Ведь все завершилось благополучно, все живы и здоровы, да и судьба Юсупджана  решена. В чем дело, в чем причина его  странной печали и тоски?  Ибрахим очнулся от того, что животное стало прыгать и суетиться.
-Ладно, малыш, пора домой, нас наверняка уже дождались. Пойдем милое дитя. Надеюсь, тебе понравится у нас дома. Там тебя ждут моя жена Хайриниссо, старшая дочь Огилхон, единственный сын Ташланбой и такая малюсенькая девочка Гавхар. Она моя любимица и свет моих очей. Знаешь, как люблю ее, как тосковал по ней все это время. А ты тоскуешь по матери, по отцу? Не переживай, все будет хорошо. Мы тебя  в обиду не дадим, окружим заботой и любовью. Да, да… любовью, потому что без любви жизнь не имеет никакого смысла, понимаешь? Если нет, ничего страшного. Пошли, малыш, пора…
Во дворе дома было   светло и празднично. Кругом горели лампадки. Пахло чем-то очень вкусным и аппетитным. Ибрахим, как всегда, после долгой отлучки, стоя возле небольших красочных ворот, приложился глазом к малюсенькой щели. Через нее просматривалась почти вся  передняя часть двора. Под виноградником стоял топчан, устланный шелковыми, узкими одеялами курпача. В центре стоял столик на низких ножках хон тахта, уже накрытый различными фруктами. В доме раздавались детские голоса, никто не спал. Ибрахим сильно постучал в ворота. Голоса и шум мгновенно стихли. Раздался волнующий женский голос:
-Кто там? Ибрахим, это ты?!
-Хайриниссо, родная моя, это я Ибрахим! Твой муж. – Он услышал за воротами громкое и радостное восклицание.  Освещенная медными лучами лампад, в сиянии ночного светила, бегущей походкой, жена мчалась к воротам. И за ней, смеясь и восклицая: «Отец, отец!» - вприпрыжку бежали дети. Ворота с грохотом растворились, и навстречу бросилась его Хайриниссо. Они обнялись и молча, на какое-то мгновение замерли. Ни слов, ни вздыханий, ни обычного женского плача. А она никогда не плакала, никогда не жаловалась, не причитала, ни ругалась. Она была другой, не такой, как все остальные женщины. Она была особенной, будто сделанная из другого теста. Дети уже толпились сзади неё, прорываясь к отцу. Ибрахим, взглянув в глаза жены, поцеловал её лоб, потом щеки, потом подбородок и только в конце прикоснулся к ее сжатым губам.
-Ну что родная, снова здравствуй! Извини за задержку, опоздали немного. Ошибся немного со своими прогнозами о возвращении, потом расскажу, это было что-то!
-Как всегда, любимый, ты опоздал всего лишь на пару часов обещанного. Здравствуй, родной мой, мы рады тебе в любое время дня и ночи, ты же знаешь, отец.
Вырвавшись из-за спины матери, дети толпой бросились  в объятия отца. Маленькая Гавхар, смогла лишь уцепиться за отцовский халат и крепко приложиться к его плечу. Но когда их взгляд остановился на ланёнке, все громко вскрикнули.
- Не бойтесь, это детёнышь лани, он не кусается, видите, она сама боится вас.  Она будет жить  вместе с нами, относитесь к ней, как члену нашей семьи. – Девочки  радостно захлопали в ладоши, только Ташланбай не выразил никаких эмоций по сказанному. Неожиданно Гавхар кинулась ему на шею. Животное, испуганно запрыгало на месте.
-Не бойся, - промолвила малышка – я Гавхар, это моя сестра, а это мой брат, правда он не хороший, всегда меня обижает. Ты будешь меня защищать, Чи Чу?
-Дурёха, это ведь животное, а не человек. Жалуйся, жалуйся, ябеда, все равно она тебя не понимает.
-А я научу её говорить, потом, когда вырасту, буду ходить с ней в школу, а тебя брать с собой не будем.
Но тут вмешался отец: -Милая моя, а почему ты назвала её странным именем? Что означает Чи Чу? – Гавхар пожала плечиками, заморгала своими прекрасными глазенками и тихо ответила, - Не знаю…
Как и мечтал в долгом пути, Ибрахим  быстро раздевшись, пошел в растопленную баню хамом. Пока он отмывался от грязи и пыли, Хайриниссо, накрывала стол, разложив сладости. Огилхон, уже взрослая девочка десяти лет, была отличной помощницей. Она с огромным удовольствием выполняла все материнские поручения. И в этот  раз, она порхала, словно бабочка, принося на стол, то касушку кислого молока, то сливки в глиняных  пиалах. Девочка была привязана к отцу и каждый раз его отъезд, она по-детски переживала. Потом быстро отходила и продолжала жить, будто отец был рядом с ней.
Ибрахим  довольный  и счастливый, выйдя из хамома, направился к тапчану. Родной дом, родные стены… Что может быть лучше этого? Семья… Его оплот и его надежда… Хайриниссо – его единственная любовь и опора… Дети – его будущее, смысл  всей его жизни… Сев на мягкое одеяло, он взглянул на небо. Те же звезды, та же луна, тот же небосвод… Хайриниссо принесла в фарфоровом чайнике горячий чай. Присев напротив мужа, она посмотрела на него с пронзительными глазами. Каждый раз после длительной разлуки, они садились напротив друг друга и долго молчали, не отрывая взгляда. Хайри была отличной хозяйкой. Скатерти и простыни ослепляли белизной, все комнаты, посуда и занавески – всегда было в образцовом порядке. В течении всего дня, она не покладая рук  по уши окуналась в домашние  заботы. Ему приходилось порой останавливать ее рвение, но на завтрак она все же успевала подавать самсы из баранины, мясные чалпаки, пощкаль – уйгурский омлет. Обязательно к обеду подавалось ею или манты, или лагман, или мампар..
- Ты в этот раз какой-то другой, отец, - начала она осторожно и не навязчиво. Ибрахим нежно продолжал на нее смотреть.
--Какой не такой, Хайри?
-Ты где-то далеко… ты еще не дома…
- Хайри, я просто устал. Возраст все-таки дает о себе знать. С каждым разом  путешествие становится опасным и тревожным, времена уже  другие мать… Ты не знаешь, как наскоро завтракать сухим соленым куртом, окаменевшей корочкой лепешки. Наскоро, обжигаясь, пережевывать недоваренные, недожаренные куски баранины с шерстью, чтобы тут же вскочить на коня и продолжить путь. Зной, холод, горячие ветры, мокрые переправы через мутные потоки, запах конского пота, тревоги и опасности, подстерегающие на каждом шагу, бесприютность пустынь и гор, мертвящая усталость, прерывистый, тревожный сон.
- Времена  не меняются, мой дорогой Ибрахим, меняются люди, и не мне бы не знать о всех невзгодах, подстрекаемых в пути? Я это давно прошла и мои пройденные дорогие уже позади.
Он продолжал на нее смотреть и чувствовал, как возвращаются к нему силы, как поднимается жизненный тонус, а с ним и настроение. Хайри немного засмущалась и осмелилась его спросить:
- О чем ты думаешь, дорогой, каждый раз, когда на меня смотришь?
- Ни о чем… я просто любуюсь тобой, вот и все моя любимая.
-Мы с тобой прожили такую длинную совместную жизнь, нажили столько детей, и ты все еще любуешься мной? – искренне удивилась женщина.
-Представь себе, что это так и есть. Если бы наша человеческая жизнь была бы долговечной, значит, я любил бы тебя  и любовался бы твоей красотой вечно…
Настала пауза. Хайриниссо опустила глаза и  улыбнулась. Она не уставала слушать его признания в  вечной любви и верности. Он признавался ей каждый божий день: с раннего утра до самой ночи. Было бы странным и удивительным, если  он этого не сделал,  хотя  бы день. Он был  страстно влюблен в нее с первого взгляда, влюблен так, что ничего не соображал и ничего не видел, кроме той  единственной. Он удивлялся тому, откуда в этой разбалованной и изнеженной женщине могла появиться такая могучая сила сопротивления, такие невероятные размеры терпения и выносливости. Она была слишком чутким и чувствительным человеком. Он знал то, что она пережила волну разочарований и  общего неудовлетворения. Хайриниссо  была глубже и шире своего разума, она не могла удовлетвориться  малым. Ее неспокойная душа требовала правды и внутренней красоты. Ибрахим гордился, тем, что был женат на удивительной и непредсказуемой женщине. Он видел, что в ней живут два  совершенно противоположных существа. Это заботило и мучило его. Он не мог разобраться сам в ее характере. В ней было все: ум и интеллект, кристальная честность и самое удивительное - нелепое коварство, героическая отвага и трусость, нежность и беспричинная раздражительность, доброта и жажда мести.
Хайри, а где наша Чи Чу?  Я что-то её не вижу.
-Да успокойся, отец. Она на заднем дворе. Пусть ночь проспит на траве, а завтра мы с детьми ее искупаем. Будет жить в домике  для прислуги.  Ты тоже назвал её Чи Чу. Странное прозвище, мне не нравится, надо придумать ей красивое имя.
- Первое, что бы ни было – это священно. Наша дочь произнесла это имя неожиданно, будто кто-то шепнул ей на ухо. Пусть останется Чи Чу.
-Откуда этот детёнышь? Купил? Или подарок твоих горцев?
-Нет, мать, это дар Ёлбарса. – Хайри так и онемела, широко раскрыв и без того огромные глаза.
-Елбарса? Дикого?...
-А что, тигры бывают еще и домашние? Давай мать, подавай мне горячее, накорми своего мужа, а потом расспрашивай. Мне есть, что рассказать тебе. Это путешествие было особенным и удивительным. Теперь, мне есть о  чем подумать, поразмышлять, пофилософствовать…
-А то ты не размышляешь, не думаешь, не философствуешь…-  заметила тут же жена.
-Значит, в этот раз придется  основательно и серьезно.
Поужинав и, напившись чая, пройдя на широкий  айван, так же устланный легкими одеялами, муж с женой прилегли, подставив под голову  пуховые подушки. Дети после приезда отца, пока он приводил себя в порядок, быстро уснули. Ожидание отца отняли у них детские силы, и вот теперь они безмятежно спали в детской комнате, каждый прижав свой подарок, привезенный отцом. Ибрахим стал рассказывать о путешествии постепенно, со всеми подробностями. Когда рассказ дошел до появления  Ёлбарса, он увидел, что его Хайриниссо  давно спит, положа голову на руки. Он наклонился к ней и поцеловал ее высокий лоб. Подвинув свою подушку  к её изголовью, он лег рядом с ней. Наконец, он вздохнул всей грудью, а потом, нежно обняв жену, мгновенно заснул.
На следующий день, как и сказала Хайриниссо, искупали ланёнка, тщательно вытерли и даже почистили уши. Больше всех радовалась Гавхар, детские эмоции переполняли её до краев. На тонкую шею животного она повесила коралловые бусы, из искусственных цветов старшая сестра сплела венок и надела на ее изящную голову. А мать из плодов черешни, тесно привязав  их друг другу, укрепила на уши. Чи Чу преобразилась в сказочную лань. Она чувствовала человеческую любовь и доброе отношение к себе. Она стала жить в доме прислуги. Кормили свежей травой и клевером, что росли  на заднем дворе в саду. Хайриниссо иногда готовила кашу из разных круп, поили кипяченой водой. Девочки  обожали лань и с удовольствием ухаживали за ней. Каждый вечер  протирали ее влажной тряпкой, мыли крохотные копытца, протирали ушки. Утром мыли ей лицо, что очень не нравилось животному. Чи Чу беззаботно с утра до полуночи бегала по двору, забегала в сад и щипала проросшую зелень. Правда, когда Хайриниссо была занята домашними делами, ланёнок  мешал ей, постоянно перебегая ей дорогу. Тогда вот женщина  и срывалась с проклятиями. Успокаивалась одной и той же угрозой: выкинуть её на улицу. Тогда маленькая Гавхар начинала сильно плакать. Закрывшись в домике, где жило животное, она,  обняв его, засыпала  вместе с ним. И до прихода отца, она не выходила во двор. Гавхар объявляла, таким образом,  протест против маминых угроз. Мать только посмеивалась и  старалась  не замечать эти маленькие детские капризы. Она  была поздним и очень желанным ребёнком. После рождения ей дали имя Гёёхон, что означало вдохновение. Муж не чаял в ней души. Когда он был дома, он с утра до вечера возился с малышкой, называя её жемчужиной . Так она стала Гавхар и больше уже никто не произносил её настоящего  имени. Шло время, лето сменилось осенью, осень зимой, так пролетели  три года. Гавхар выросла и пошла в школу, выросла и Чи Чу, но она оставалась дома. До прихода Гавхар, она уходила в сад и скрывалась в гуще шелковой травы. До прихода девочки, она так и продолжала лежать, растянувшись на всю длину своего тела. Как только малышка появлялась у порога дома, она со всех сил бежала к ней и начинала ласкаться.  Чи Чу тосковала без  Гавхар, так же, как и она по ней. Как прежде, лань  не возилась под ногами хозяйки. Она  превратилась в прекрасное животное с невероятно красивыми глазами. Шерсть намного потемнела и приобрела темно – бурый цвет с оранжевыми прожилками. При свете солнечных лучей, шерсть блестела и,  переливаясь, обретала  удивительный оттенок. Весной, когда созревали черешни, на её уши вешали, как  всегда, черешенки.  Голову   венчали   венком, сплетенного  из домашних цветов. Длинную  и стройную шею лани украшал бант из тонкого муара. Чи Чу восхищалась вся округа, не говоря уже о соседях и близких родственниках, которые приходили иногда полюбоваться ею. Она  доверчиво бежала к ним на встречу, прижималась  к ним телом, обнюхивала их с ног до головы. С удовольствием принимала с рук разного рода угощения с той же прежней  своей улыбкой. Чи Чу улыбалась всегда. Она никогда не сходила с ее лица. И потому, в тяжелые минуты, и Хайриниссо, и Ибрахим, глядя на неё, утешались и успокаивались, забывая или отвлекаясь от  неприятностей.  А неприятности все чаще и чаще стали происходить в их доме. Мало того, что наступило тревожное время, и караваны как прежде, уже не отправлялись в далекие края, лавки стояли опустошенные, где ютились всякого рода  грызуны, тут начались проблемы с единственным сыном Ташланбаем. Учился мальчик отлично, прекрасно усваивал школьную программу, стал активистом школы и примером для всех учащихся. С детских лет он отличался от других детей Ибрахима  своенравным характером. Он был слишком  живым и общительным ребенком. Чувство лидерства, всегда приводило  к  бесконечным дракам на улице, а когда стал учиться, то выяснения отношений и прочие детские амбиции стали проявляться и в школе. Отца постоянно вызывали в школу, отчитывали его за излишнюю агрессию сына. И в семье Ташланбай  был задиристым, грубым в отношении к сестрам. Нет да нет, стал проявлять грубость по отношению к матери. Это стало последней каплей, и терпение отца лопнуло. Ему устраивали семейные разборки, придумывали разного рода наказания, ограничили свободу, запретив ему, выходить играть на улицу. Вроде мальчик немного пришел в себя и изменился в лучшую сторону, но продолжал обижать сестер. Особенно доставалось маленькой Гавхар. Он ее не любил. В нем отсутствовали какие -либо  положительные братские чувства к этой общей любимице. Он прекрасно видел разницу в отношении к нему и к остальным детям, в особенности в Гавхар.  Ему было все чуждо то, чем восхищались другие. Ташланбай ночами придумывал всякого рода пакости, что бы насадить сестре и малышке. В ночное время его зависть становилась еще злобней, еще больнее. Ему хотелось совершить нечто такое, в более крупном масштабе,  чтобы  достать и обидеть всех разом. Но что именно, он еще не знал. День и ночь его мысли были одержимы  только этой идеей. И вот однажды, когда он увидел, как девочки играются и развлекаются с Чи Чу, его осенила страшная  идея. Правда, позже она его испугала, и он  постарался забыть о ней. Шло время,  местная власть боролось с басмачами, с кулаками и просто зажиточными горожанами. Многие служители ислама и помещики – баи, сумевшие до сей поры избежать пучину бедствий  и разорения от проклятой земельной реформы, ныне от  противной коллективизации были разорены, ибо у них отобрали все, что имели. Ибрахима не трогали. Он сам добровольно сдал власти  запасы зерна, хлопка, целую отару овец, коров и лошадей. Для него – это было каплей в море. Там в Кашгарии остались его огромные земельные угодья, отары, сотни воловьих упряжек, племенных коней и верблюдов. Но  это была спасительной  каплей, которая  сохраняла  покой и мир в  его доме. Да и сами НКВДешники видели его щедрость по отношению к людям. Его благотворительность, устраиваемая  голодающему народу,  только укрепляла  его авторитет и возвышала в глазах несчастных людей.  Только дома, Ибрахим находил покой и утешение. Тревога  и подавленное состояние отходили прочь, уступая место любви  родным. Он окунался в домашние заботы, больше занимаясь проблемами детей, их воспитанию. Беседы с любимой Хайриниссо затягивались до полуночи. Бывало, до утра прочитывая книги, засыпал на рассвете. Его дом для него был не только его крепостью, но целым миром, который  не имел никакого отношения с внешним. Он стал все реже и реже выходить на улицу. Его делами в основном занимались доверенные работники. Все чаще и чаще отказывался от всякого рода приглашений и торжеств. Не было и дня, чтоб  не вспомнил, то далекое путешествие и  Ёлбарса. Однажды, он поймал себя на том, что постоянно разговаривает с ним. Вечерами, сидя при тусклом свете лампадки, он уже в сотый раз пересказывал жене встречу с диким хищником. Об этом случае рассказывали, передавая друг другу,  узгенцы, которые в мгновение ока вознесли Ибрахима в ранг святых. О нем ходили легенды, люди совершали паломничество в его дом, хоть одним глазком взглянуть на священный дар царя гор. Неравнодушными оказались и представители власти. Когда навстречу к ним  прибежала Чи Чу, они с восхищением захлопали в ладоши. Самый главный из них, даже высказал предложение о создании зоопарка. Тогда Ибрахим, всего лишь  улыбнулся.
Вроде старик немного  успокоился, немного отошел от неприятных мыслей, вроде гармония внутреннего мира вновь  дала о себе знать и вдруг… Однажды утром раздались удары в ворота.  Удары были настолько сильными и настойчивыми, что заблеяли бараны, замычали коровы, закудахтали куры.
-Иброхим ата, откройте ворота, это я Суюнч!.
Старец заволновался, испугавшись плохих новостей. Неужели умер старый друг?... Открыв дверцу ворот, он увидел  сильно расстроенного и встревоженного Парня. Тот бросился в объятия Ибрахима и зарыдал.
- Устоз, простите меня, я принес очень, очень плохие вести.
-Успокойся сынок, пройдем в дом, а то здесь много любопытных глаз  и ушей.
Войдя в дом, они сели на тапчан, Хайриниссо успела постелить курпача и  накрыть скатерть. Выпив холодной воды и немного успокоившись, он произнес:
-Ата, Юсупджан ака погиб… - и вновь разрыдался. Во время путешествия  Суюнч подружился с ним и привязался к нему братской любовью. От неожиданной новости Ибрахим вскочил на ноги и произнес лишь одно слово: « Ё пиррим». Хайиниссо вскрикнула, она осталась стоять неподвижно,  безжизненно, опустив руки, и смотрела  на плачущего парня, а потом  резко  побежала вовнутрь дома. Все поплыло перед глазами старика, а потом и вовсе исчезло. Сквозь пелену тумана вдруг увидел загоревшее и обветренное лицо, с очаровательной улыбкой, с горящими глазами… Потом видение стало расплываться и исчезло совсем. Юноша помог старцу сесть и подал холодную воду. Тот отодвинул рукой чашу и заплакал. Хайриниссо выбежав из комнаты, присела рядом с мужем, обняв  его плечи. Моментально краски осеннего дня поблекли, стало вновь холодно и сыро на душе.
- Как это случилось, сынок, расскажи все, что знаешь. Я тебя внимательно слушаю…
И вот, что рассказал юноша. Дело было так: Юсуп со своей женой Ризвонгуль  жили в горном селении. У них было уже двое детей. Старшему  сыну три годика, а младшенькой девочке всего  несколько месяцев. Дело было летом, собирались в Кашгар проведать старенькую мать Юсупа. Вдруг ночью на селение напали странные вооруженные люди с черными повязками на лице. Началась страшная перестрелка. Уже под утро глава банды потребовал выйти старейшину на переговоры. Убайди вышел им на встречу. Те потребовали проводника, чтобы пройти через горы кратчайшим путем в Китай. Старик ответил категорическим отказом. Его убили одним выстрелом в упор. Пока шли переговоры, Юсуп отвел всех женщин и стариков  в тайную пещеру, а сам побежал обратно в селение. Мужчин, держащих оружие  и владеющих физической силой, оставалось немного. Благодаря мерганам лучникам, басмачам не удавалось прорваться в центр селения. Но силы были, слишком неравные. Горцы отступили дальше в горы, отводя банду подальше от священной пещеры. Ночью делали вылазки, пробирались в село и убивали  ошалелых бандитов. Сама банда, уставшая и измотанная преследователями Красной Армии, решила прорываться через горы без проводника. Они не предполагали, что какие-то несчастные горцы  создадут им массу проблем. Красноармейцы шли по пятам, и задерживаться в селении было слишком непредусмотрительно и опасно.  Постоянные вылазки горцев лишь ускорили их уход. Когда они отступали, то погнали с собой весь скот, который был в селении. Этого селяне допустить не могли. И потому им пришлось вступить в бой прямо на рассвете, с первыми криками петухов. Отряд большевиков был уже где-то рядом  и мог подойти в любой момент. Лучники один за другим перебивали басмачей, а физически сильные мужчины вместе с Юсупом пошли уже на рукопашную. Когда подошли красноармейцы, многие басмачи бежали  в горы, оставив за собой убитых и раненных. Горцы в основном были все живы, но Юсупа среди них не было. Его позже нашли возле реки с пробитой головой. Нашелся свидетель, который видел, как он помчался вдогонку вслед за главарем банды. И еще выяснилось, что стреляли сзади, когда Юсуп, видно, высматривал своего противника.
-Зачем  надо было, ата, гоняться за этим шакалом, пусть бы уходил себе в Китай! Какое горе перенесла Ризвонгуль!  Она, сразу же  постарела, и волосы побелели, как снег! 
-Где похоронили ? – тихо спросил Ибрахим.
-Возле огромнейшего платана, так захотела Ризвонгуль. А старейшину, вашего друга, возле святой пещеры, как и требуется  старейшине.
После ухода Суюнча, еще долго сидели старики, тесно прижавшись друг другу. Никто не хотел заговорить первым. Мир вокруг сильно изменился, все утонуло в серых, невыразительных тонах. Когда  кто-то из близких навсегда  покидает  этот мир, он уносит с собой частицу ярких красок, которые украшали  и обогащали  нашу жизнь. Чем чаще они уходят, тем  невзрачнее становится мир, в котором мы все еще продолжаем жить!...
Кто-то рядом затопал, потом зафыркал. Супруги увидели рядом стоящего Чи Чу, она смотрела на них с той безупречной улыбкой, но глаза… Глаза  лани полны были грусти и не сверкали живительным огоньком, как прежде. Приблизившись к ним, она, неожиданно положила изящную головку  между их коленями. Старики переглянулись со слезами на глазах.
-Сколько живу, мать, столько не перестаю удивляться. Порой животные ведут себя, как люди, а люди, как хищники. Чи Чу знает о смерти Юсупа и тоже страдает. А ведь он больше всех носился с ней в пути. Во время кормил, поил прямо из рук, укладывал рядом собой, укрывал от ветра и солнца. Оберегал, словно человеческое дитя. Тогда еще подумал, что он будет хорошим отцом для своих будущих детей. Теперь Чи Чу будет напоминать не только моего друга Ёлбарса, но и верного, преданного  Юсупа. Он был отважным и храбрым человеком. Подобного ему, мать, мало в нашей жизни. Будто они являются к нам из другого мира, чтобы очистить наш мир, нашу жизнь, и наши потемневшие души. Да будет его Душа в Раю! Да будет Аллах милосерден и заберет  его Душу к себе  на седьмое небо! Аминь!
-Аминь ! – горестно произнесла  Хайриниссо.
-Юсупджан будет жить не только в нашей памяти, но и в нашем сердце, пока оно стучится, пока оно бьется, пока не остановится…
Проходили скучные, ни чем не примечательные дни, неся  за собой суету будничных дел. Ибрахим после смерти Юсупа, осунулся и резко похудел. Жена его вроде ничего особенного в его настроении и в поведении не замечала. Муж старался быть веселым и энергичным. Так же в свободное время погружался в проблемы детей, возился во дворе, наводя порядок то там, то здесь. А чаще, сидя на айване или на топчане, глядя в бесконечные небесные дали, уходил в раздумья.  Хайриниссо в такие моменты, старалась не тревожить супруга. Почти на полу пальцах, тихо подкравшись к мужу, ставила перед ним на подносе чайник со свежим  заваренным зеленым чаем. Все чаще она обнаруживала его говорящим с Чи Чу. Животное, поджав стройные ножки и вытянув высоко грациозную шею, смотрела на него с той же неподражаемой улыбкой.
Однажды, Ташланбай кинул в животное  яблоко, сильно задев его в бок. Он недолюбливал  Чи Чу, а порой даже ненавидел, как и младшую сестренку. Разгневанный отец, приказал немедленно извиниться перед  ланью. Тот категорически отказался, тогда Ибрахим, схватив его руку, повел его в хлев и запер. Мать не вмешивалась, в конце-то концов, мужики сами разберутся в своих отношениях. Пробыв  там несколько часов, Ташланбай  позвал отца и согласился попросить извинение. Отец пригласил сына сесть рядом с ним на айване.
- Извинение просить уже не надо, и знаешь почему? – тот  замотал головой. – Потому что, такие вещи надо делать своевременно, не откладывая, не раздумывая. Чем ты лучше Чи Чу, или других животных? Может, ответишь отцу?  Может, я не знаю?  Ты меня, сынок, разочаровываешь с каждым разом. Твои поступки и отношение к родным, приносят мне боль и горесть. Чужих сыновей учил уму да разуму, а за своим собственным ,не углядел. Чи Чу не просто животное и ты это знаешь. Она член нашей семьи: как Огилой, как Гавхар. Тебе уже тринадцать лет! Ты взрослый парень, но в твоем сердце уже прижилась злоба и ненависть. В кого ты уродился, не знаю. Я всегда гордился своими предками, ими гордится Кашгарский народ. А тобой кто будет гордиться? Кто восхищаться?  От тебя бегут мальчишки на улице, твои одноклассники  избегают тебя, лишь бы не связываться с тобой. Обижаешь и оскорбляешь старшую сестру, а Гавхар ты просто ненавидишь. А теперь и Чи Чу стала неугодной. Что она сделала такого, что ты бросил в нее яблоко? Она тебя трогает, или бодает, или бьет копытами, или ест твою еду, что?  Что опять не так? – Ташланбай, зажавшись и страшно боясь отца, сидел словно сурок, боящийся  вылезти из своей норы. Ибрахим, посмотрев на сына негодованием и с разочарованием, махнул на него рукой.
-Короче, сынок, разговор закончен. В дальнейшем я буду пресекать каждое твое негативное действие, и наказывать самым суровым методом. Если срочно не произойдут перемены в твоем отношении, как к  родным, так и к другим людям, я тебя выгоню на улицу. Ты видел, да? Сколько бездомных детей  в городе существуют и живут  только подаяниями? Вот ты и пойдешь в их почетные ряды. И не думай, что это всего лишь отцовская угроза. Даю тебе слово и клянусь памятью моих предков, - я это сделаю.
Ташланбай бросился к отцу и, крепко обняв его, заплакал:
- Отец, пожалуйста, прости меня. Даю тебе слово, я обязательно исправлюсь. Ты еще будешь гордиться мной. – Ибрахим , прижав сына к груди произнес – буду надеяться сынок, надеюсь, что ты изменишься, -  а внутренний голос отозвался эхом – вряд ли…
Проходили дни, а точнее они пролетали, как дуновение осеннего ветра. Мальчик к удивлению родителей резко изменился. К сестрам не придирался, на улицу почти не выходил, с одноклассниками подружился, даже появились друзья. Больше занимался уроками, много читал и пробовал писать стихи. Отец с матерью радовались за него и решили, что данный урок,  преподнесенный  ими, коренным образом  изменили сына. 
Однажды воскресным утром постучались в калитку. Соседка принесла парное молоко и свежие сливки. Чи Чу, как всегда первая подбежала к воротам. Хайриниссо отогнав  ее прочь, поспешила с покупками в дом. После завтрака, Ибрахим все же решил сходить в лавку и посмотреть, как идут дела. Мать с дочерью устроили уборку по дому, а Ташланбай, пройдя в сад, стал заготавливать дрова на зиму. Маленькая Гавхар, набрав  в карманы сладости, отправилась к Чи Чу. В комнатке не обнаружив животное, она побежала к брату и спросила его, не видел ли он ее. Тот  только пожал плечами. Обыскав все жилые помещения, и не обнаружив ее, девочка забеспокоилась. Хайриниссо окликнула дочь:
 -Милая, что там суетишься, что случилось?
-Мама, мама, Чи Чу пропала!
-Куда она может пропасть, только что она бегала в саду.
-Мама, мамочка, давай поищем вместе, нет ее нигде, честное слово!
Хайриниссо решила  успокоить дочь, и вместе с ней пошла искать Чи Чу. Вначале посмотрели все помещения для прислуги, потом осмотрели сад, потом пошли в сарай, на всякий случай, даже зашли в хлев, но нигде, в действительности, не было лани. Тут мать сама не на шутку заволновалась. Ташланбай только и делал, что пожимал плечами. Мать с дочерью выбежали на улицу, но она была пуста. И игравших детей не было, ни болтающих соседей, ни прохожих, ни Чи Чу. Гавхар плакала и неустанно звала свою подружку. Наконец, пришел отец, услышав об исчезновении лани, он  обратно  пошел на улицу. Его не было до самой полу ночи. Когда вернулся, Хайриниссо с надеждой бросилась ему навстречу. Лицо Ибрахима потемнело, глаза  странно блуждали, все тело дрожало. Ничего не сказав, он присел на край айвана и закрыл лицо руками. Ужинать он не стал, прочтя вечернюю молитву, Ибрахим все еще сидел, глядя на запад. Потом его губы стали что-то произносить, Хайриниссо не понимала, читал ли он молитву, или он обращался с просьбой Аллаху, но она уже знала, что свершилось нечто ужасное и непоправимое, и Бог  был бессилен перед очередной бедой. Девочки все еще плакали, а отец все еще молился. Мать не знала, что делать и куда деваться, только Ташланбай спал сладким умиротворенным сном. Девочки разбитые, уставшие от переживаний, заснули прямо в гостиной комнате.  Хайриниссо задремала возле камина, а Ибрахим  все молился и молился. И только с первыми криками петуха,  пошел принимать утреннюю процедуру. Еще только светало, а он уже стоял на базарной площади. Когда пробились сквозь пелену тумана  лучи солнца, озарив одинокую стоящую фигуру, к нему подошла вторая фигура, и что-то быстро стала докладывать. Это был Султанали.
-Ты уверен, сынок?
-Да, ата, уверен. Люди не станут врать, есть очевидцы.
-Если это правда, то гореть  ему в аду! И все-таки, Султанали, поспрашивай очевидцев, я буду у себя в лавке. Жду тебя с новостями, сынок. – тот покорно кивнув головой, быстрыми шагами скрылся за высоким минаретом. Ибрахим, как и его Хайриниссо, уже не сомневался, в том, что свершилось нечто непоправимое. И все – таки в глубине души теплилась надежда. « Чи Чу, моя малышка, отец ищет тебя, отец беспокоится… не смей покидать нас, слышишь не смей, не имеешь права оставлять нас. Что скажу детям, жене, родным и близким? Как посмотрю в их глаза, полных надежд? А как жить нам дальше?  Как быть?... как быть?... Аллах мой, за что гневаешься? За что ты меня наказываешь? Если тебе нужна моя жизнь, так бери ее! Но зачем отнимаешь дорогих мне существ? Им бы жить да жить… Это моя жизнь ломанного гроша не стоит. Прошу тебя, сделай так, все, что сказал Султанали, было неправдой!» Весь согнувшийся, совершенно разбитый, Ибрахим кое-как добрался до своей лавки. Время для него остановилось. Он не в состоянии был думать о чем-то постороннем, перед глазами стояла Чи Чу с божественным, улыбающимся  лицом, с фантастическими глазами, сверкающих, как два черных диаманта.  Ибрахим  заснул с открытыми глазами, сидя на деревянном ящике. Когда очнулся, то рядом уже сидели Султанали, Мирали и Азамат. Никто не решался говорить, но старику стало все понятно и ясно, как день.
- Кто? Где? И когда?
-Это Турдукул, мясник. После полудня, он продавал якобы оленину. Мы виделись с теми людьми, кто купил это…  это…- у Ибрахима страшно исказилось лицо, ребята никогда не видели его таким.
-Что еще узнали?
-Аскарали хромец, видел, как  ночью Турдукул нес мешок в сторону кладбища. Пошел обратно где-то,  через час. -  Ибрахим не дал им договорить, резко прервав:
- Сынки, родные мои, мы не можем ее бросить, где попало и потому, обязаны выполнить перед ней последний  наш долг. Мирали, сзади меня, видишь, ткани, так вот  прямо сверху лежит белый ситец, отмерь и отрежь  семь метров. А ты Султанали, набери воду в кумган. Азамат, найди лопаты. И давайте двигайтесь быстрее.
Через час,  они уже стояли на кладбище. Стали искать свежую закопанную землю. Искать пришлось не долго. Возле развалившейся стены, земля была примята и затоптана ногами. Это не было могилкой, обычная ямка. Ребята хотели начать копать ее, но Ибрахим знаком, остановил их. Присев к ней, он осторожно руками стал отбрасывать землю. Вдруг  неожиданно набежали черные тучи, небо потемнело, и раздался сильный грохот. Людей охватил панический ужас, и волосы у них встали дыбом. А старик все продолжал раскапывать яму, нашептывая  молитву. Пальцы уткнулись на что-то твердое и холодное. Ученики хотели помочь ему, но  он ответил коротко « Не сейчас!» Полил сильный дождь, превращая землю в грязное месиво. Вдруг, из- под грязи появилось ухо.  Руки Ибрахима на время замерли. Потом он быстрее и быстрее стал раскидывать землю, как обычно это делают животные. И, о Боже, старик с последними усилиями рук, вытащил голову животного. И все увидели улыбающуюся  мордочку лани, с прекрасными, но навсегда потухшими глазами. Ибрахим нежно прижал голову к груди и громко зарыдал. Немного придя в себя, он указал место, где копать могилу.
-Здесь ей будет спокойно. Здесь нет стены и видна прекрасная горная панорама Туячи.
Обмыв  шкуру животного, копыта и голову, они завернули их в белый ситец, а потом предали земле. Могилка получилась самая настоящая, как  человеческая. Прочитав молитву и выполнив ряд траурных ритуалов, все молча, разбрелись по домам. Ибрахим, жил недалеко от главной площади, но дорога домой показалось ему вечностью. Дождь сильно хлестал по лицу и больно бил по глазам. Он шел, скрестив руки назад, по узкой и кривой улочке, которая вела  к его дому. Он шаркал по луже, чавкал резиновыми калошами по грязи, часто спотыкался о булыжники, но не останавливался. Машинально Ибрахим  шагал и шагал. Столько возникало у него в памяти  событий, приключений, столкновений, переживаний, опасностей. Только подойдя к дому, ноги механически остановились. И вдруг он почувствовал себя старым, много прожившим человеком. Мокрые губы у старца дрожали. Он бормотал нечто нечленораздельное. Сердце билось, словно хотело вырваться наружу. Ибрахим  находился в неведении, ничего не видел, почти не соображал, да и ноги сами привели его по инерции к родным воротам. Он ни как не решался постучать в калитку и все стоял и стоял под проливным дождем. Она сама со скрипом вдруг растворилась.     За порогом дома стояла жена. Она смотрела  на него с укором и одновременно с жалостью. Какое-то мгновение, они  смотрели друг на друга, молча. Он смотрел супруге в глаза, еще красивые, живые и обладающие гипнотической силой. Она никогда не прельщала его женскими ухищрениями кокетства. Причина, может быть, была в том, что Хайриниссо при всей женственности была  бесстрастным и хладнокровным существом. Она обладала тактом и умом, достойным фаворитки самого аравийского султана!
-Я не нуждаюсь в сострадании, - вдруг неожиданно проговорил Ибрахим.
-А я, мой дорогой, нуждаюсь и даже очень. – Заплакав, она резко пошла домой. Ибрахим  догнал ее возле двери, ведущей в гостиную. Ничего не говоря, он обнял жену и попросил, чтобы она ни о чем его не расспрашивала. Да и сама она не собиралась задавать вопросы, на которые у нее уже были свои ответы и догадки.
-Ты весь промок, мой дорогой, я растопила хамом и, если  срочно не попариться, то можно прихватить сильнейшую простуду.
-Ты моя умница, и это предусмотрела, сейчас прямиком пойду в баню, - и он  пошел  на задний двор, будто ничего не произошло, оставляя на айване  море грязных  следов. Хайриниссо, прикусив кончик платка, громко застонала. Их обычная и спокойная  жизнь теперь нарушена и, возможно, на долго.. « Хоть я должна оставаться в здравом уме и не терять самообладания, - говорила про себя женщина, - Ибрахим уже подхватил простуду и  парная баня наверняка поможет ему, но это еще полбеды. Его душевное состояние – это основной недуг, который сможет сломить его. От нее быстро не поправишься. Горе мне на голову! Проклятья на голову  безбожникам! » Хайриниссо по своей природе была слишком сдержанным человеком, не проявляющим внутренние эмоции. Феноменальная внутренняя сила удерживала внутри  все чувства, какими она обладала от Бога. Иногда мужу хотелось растрясти ее и почувствовать  ее женскую слабость. Прожив столько лет, он так и не увидел ее слабой и беззащитной женщиной. Она казалась ему каменным исполином, без чувств, без боли и эмоций. Но он ошибался… Ничто не проходило мимо Хайры. Она как фильтр, пропускала все через наболевшую душу. Она была  живой  и даже веселой, просто немного сильнее, чем  другие женщины.
Как и предполагала Хайриниссо, муж заболел и залег на долгие дни. Жар не спадал ни днем, ни ночью. Кошмары мучили его  постоянно. В бреду он завал Чи Чу, говорил с Ёлбарсом, просил о чем-то Юсупа и требовал  от Турдыкула покаяться перед  Аллахом. И так каждый день он пребывал в своих душевных муках, иногда вскакивал с безумными глазами и рвался к двери.  « Ёлбарс, Ёлбарс, друг мой, беги скорее, спасайся! Ты в опасности, слышишь меня, друг мой!» - кричал и звал он  тигра. «Хайри, подруга моя, спрячь Ёлбарса, спрячь тигрицу с детенышами, они под угрозой! Господи, спаси их!  Чи Чу, малышка моя, девочка моя, как я рад тебя видеть!  А мне сказали, что ты бросила нас и ушла горы. Ты, здесь наша красавица, дай я поглажу тебя по головке…» И Ибрахим вновь и вновь и снова проваливался в кромешную тьму. И вновь и вновь и снова с нечеловеческими усилиями, цепляясь за светящиеся нити, которые  пронзали   непроглядную тьму, он возвращался в реальный мир. И вот он в беспамятстве увидел большую гору, а кругом горы до самой вершины вьющуюся тропу. Какая -то сила звала его, и он понял, что должен идти, но сил не было, голова кружилась, тошнота подкатывалась к горлу.  Ибрахим заставил себя встать и, пошатываясь, спотыкаясь, падая и вновь вставая,  пошел по тропе. Он шел один, никого не было вокруг, и стояла странная тишина. Дорога поднималась все выше и выше, и не было ему конца.  И когда, выбившийся из сил, он вновь упал, то услышал голос, переполненный любви  и нежности. Он звал его. Ибрахим не мог поднять глаза, что-то слишком тяжелое  давило на веки. Пересилив себя, он смог поднять глаза и на мгновение увидел на вершине сияющую фигуру, озаренную лучами света. И таинственная сила вдруг подняла его и повела к тому  светящемуся образу. На полпути к вершине, он увидел толпу людей, медленно поднимающихся  туда же. Их движения показались ему тяжелыми и утомительными. Многие из них лежали на обочине и сильно страдали. Толпа не замечала  старца, каждый был занят собой. Ибрахим удивился их терпению и мужеству. Глядя на этих бесчисленных путников, он задался мыслью:  от чего они идут так медленно, зачем они совершают  такой длинный путь, зачем они стремятся на эту бесконечно высокую вершину?  И он понял, что они просто не видят своей цели и не осознают своего направления, по которой двигаются. Путники постоянно сбиваются с дороги, кидаясь то в одну, то в другую сторону, рассыпаясь по сторонам, толкая друг друга и подкатываясь на край пропасти. Ибрахим попытался объяснить некоторым и показать светящуюся фигуру на вершине. Некоторые смутно, но заметили светящуюся точку и стали ориентироваться на нее. Шаги у них стали более уверенными и осознанными. Продвижение к цели стало заметнее. Он выбежал  вперед и, махнув им рукой, повел толпу за собой.  Утомленные странники неожиданно ускорили передвижение по извилистой тропе. Ибрахим почувствовал наплыв божественной силы и физической энергии. Вот они все уже почти  на пол дороге к заветной цели, не смотря на усталость и на крутизну извилистой дороги. Но через некоторое время, старец, оглянувшись, увидел, что он почти один оказался у подножия вершины и только несколько человек, еще как-то плелись за ним вслед!  Остальные остались где-то далеко внизу, и докричаться до них не имело смысла. И Ибрахим , собрав последние силы, собравшись с духом, рванулся  к прекрасной и цветущей вершине, купающейся  в пурпурных облаках. Там  ждал его тот таинственный человек, который безмолвно помогал на протяжении всего тяжкого восхождения. Его силуэт становился все яснее и отчетливее. И вот, Ибрахим на вершине, где безмятежно сияет величественное  солнце, обласкивая каждый цветочек, каждую веточку дерева, каждую бабочку и каждую букашку. Здесь царил удивительный мир и не передаваемая красота, окутанная божественным светом, пропитанная  божественной Любовью!  Он увидел перед собой  красивого молодого человека. От него исходил сияющий белый свет. Улыбнувшись, он низко поклонился старцу. От него излучалось сияние той радости,  что победила и желала бы со всеми разделить свое счастье, солнечное сияние, не знающей тени и радость очей, видящих дальше печали, знающих, что за скорбью пребывает нежность, сила, счастье и глубочайший мир без малейшего облака, ясность, которую ничто не может затуманить.
-Кто ты, незнакомец, - твердо и решительно спросил Ибрахим.
- Разве ты не узнал меня? Я – это ты, твоя душа и божественный Дух. Я рад нашей встрече, но, к сожалению, у тебя мало времени.
-Я не спешу…  Я, слишком долго поднимался к тебе!
- Тебя ждут дома и ты должен совершить обратный путь, но не думай, что возвращение будет легким. Любая проторенная дорога таит в себе опасность. Прошу, Ибрахим, садись рядом со мной и слушай. – Они  вошли в такую же сияющую беседку и сели на  мраморную скамью.
-Лишь через сердце достигнешь ты самого себя. Через Любовь ты должен учиться. Уповай на нее, развивай ее, изучай ее. Страдай охотно, зная, что страданием сжигаются и уничтожаются самые грубые части твоей самости. В опыте сердца и в уроках любви содержится не только глубокое наслаждение, но и острая мука! Чем радостнее ты поддаешься страданию, тем скорее оно прекратится. В последнее время, Ибрахим,  твое одиночество обострилось. Ну что ж, тогда смело вступай в его мрак, и ты увидишь, что твое одиночество только кажущееся, и мрак превратится в неугасимый свет. Какая бы буря не бушевала в твоем сердце, ты должен слушать тишину. И запомни:  развивай самообладание, уверенность, что внутреннее «Я » сильнее внешних воздействий. От самообладания и бесстрастия рождается та сила, которая погашает ненависть. Любовь, изливающаяся на мир, привлекает любовь, а не вражду. Так тигр дружески ложится к твоим ногам, и дикие звери приводят своих детенышей посмотреть на тебя. Ибо все живое – Чадо Божие!  Ты больше не привязан к Колесу, ты свободен, но у тебя есть выбор. Ты можешь вернуться и повернуть еще раз колесо ради тех, кто еще привязан к тебе и кого ты не хочешь покинуть. Прощай, Ибрахим!
Хайриниссо, поглощенная горем и уверенная в том, что муж умирает, прошла во внутреннюю комнату, и встала лицом на запад. По искаженному лицу , застывшему в гримасе ужаса, было ясно, что она погружается в бездну мрака, что она с тупостью поддается «зикр» ритму слов – угроз  страшной мести, что слова эти вырывают ее из жизни, полной света и радости, в существование во тьме и вечном страхе. Она вся сникла, лицо ее странно потемнело, взгляд потух. Она стояла опустошенная, медленно раскачиваясь, убитая словами проклятия, словами молитвы о мести, повторяя безжизненными, помертвевшими губами. То, чего боялась всегда, чего не хотела никогда - быть проклятой и  проклинать  самой кого-то ни было, свершилось! В голове стучала одна единственная и настойчивая  мысль – возмездие! Возмездие протянуло лапу из мистической тьмы и все-таки схватило ее. Хайриниссо  была суеверной женщиной, всегда верила в потусторонние  и высшие силы. В душе, где-то в самых неисповедимых ее  глубинах таилось в ней  нечто от шаманки. И, если б не Ибрахим, вырвавший ее сильными руками из страшного мира, где жила она с нелюбимым первым мужем, возможно, она предалась бы шаманству. Хайри чувствовала в себе мистическую силу и необъяснимую тягу во все потустороннее!  « Все! – тихо прошептала изможденная женщина, - возмездие свершилось! Гореть ему в аду!», - тут же рухнула без сознания.
Так прошел месяц, за окном стоял зимний холод, постоянно дующие ветры принесли первый снег, который тонким слоем покрыл плоские крыши домов. В доме было тепло и уютно. Ибрахим пошел на поправку. Его, исхудавшего, слабого, не беспокоили вопросами. Усиленно кормили, поили. Он сам иногда спрашивал о том и о сем, а чаще интересовался, чем его лечит жена. Она, в свою очередь, проявила осведомленность в восточной медицине. Ему стало даже нравиться лежать на мягких одеялах в мехманхане. Чисто, тепло и уютно. Вечером  в углу светиться керосиновая лампа. За низким столиком сидит его Хайри и вышивает ему очередную тюбетейку.  Ему еще трудно говорить, очень трудно. Выговоришь слово – и обливаешься потом.  Приступы немного отошли, но, тем не менее, следовали с неизменностью в определенные дни и часы, крайне изнуряя больного. Высокая температура, которая стабильно еще держалась, испарина и головокружение отнимали последние силы. Его близкие друзья и ученики стали частенько навещать его, рассказывая о том, что происходит в их городке. Оказывается, на днях возле скотного базара, нашли убитого Турдыкула с перерезанным горлом. Это новость не тронула  хозяина дома. Лишь легкая усмешка просквозила на лице хозяйки. Ибрахим прочитал заупокойную молитву и тихо промолвил:
-Перед божьим судом ему придется нелегко. – перед его глазами вдруг  появилась жирная физиономия, с жирными губами, словно смазанные салом. Турдукул был нечистоплотным во всех отношениях. Плоскостопный, кривоногий, с носом переспелой клубники с синими прожилками, напоминал огромную лягушку, он разве не квакал. В обличье неторопливого, толстого, пучеглазого, широкоротого  существа, скрывался самый обычный обыватель. Считая себя правоверным мусульманином, никогда не пропускал по пятницам молитвы в мечети.  Раздувая толстые щеки, бормоча суры из корана, усердно обращаясь Аллаху,  просил  для себя процветания и богатства. Час за часом твердил молитвы во славу Бога , искореняя из своего сердца злобу на всех своих мнимых врагов. Зеленоватые кошачьи глаза, говорящие об алчности  и жестокости этого  субъекта, назойливо стояли перед глазами старца. Вновь предстало лицо мясника с тюленьей кожей, с потемневшими колючими глазами, с посиневшими губами, с жестоким оскалом рта. Толстые,  выбритые  до синевы щеки, вдруг конвульсивно начали трястись, словно желатин, и только гранатовые губы нагло пунцовали, точно их хозяину наплевать на всякую человеческую мораль.  Подумаешь, совершил убийство! Он их совершает ежедневно и ничего!  Если уж на то пошло, все едят это трупное мясо – это морально, а он, видите ли –убийца! Нет уж, мои дорогие, вы не лучше меня, не я один пойду в ад, всех потяну за собой!.. Ибрахим, еле отогнав видение, подумал « сколько не тыкай в землю железную пику, острие ее ни толще, ни острее  не станет». Лавка  Турдукула стояла у самого входа на рынок. В лавчонке его на перекладине в рое ос и красных шмелей покачивались обрамленные сметанным жирком бараньи освежеванные туши. А сам Турдукул, налитый здоровьем усач в белом, запятнанном коричневой кровью переднике, поигрывал чудовищным мясницким ножом и громко выкрикивал: « Мясо! Кому свежее мясо! Подходи, не пожалеешь!» И вот мясник взмахнул сверкнувшим клинком и, уже протягивал покупателю сочащийся кровью, покрытый сладчайшим салом кусок…
Покой и гармония медленно, но стабильно восстанавливалась  в их семье. Дети не досаждали своим  родителям. Хорошо учились, во время готовили домашние задания, почти не ссорились. Лишь по ночам было слышно детское хныканье. Это Гавхар все еще тосковала по Чи Чу. Всю зиму Ибрахим провел в постели. Хайриниссо кормила его с рук, заваривала целебные напитки, а на досуге читала мужу религиозные истории о жизни мусульманских пророков. В суете буден незаметно прошла зима, уступив место теплу и зелени. Ранняя весна всегда волновала  Ибрахима. Возрождалась земля, испуская  чудные запахи, пахло землей, пахло свежей травой и первыми цветами. Дни проходили. Бурая земля повязывала свой лик  зеленым шелком, а в вазочке на сандале розовела веточка миндаля. Долгими часами, сидя на топчане, он всей грудью вдыхал  волшебные ароматы, принесенные весной. Он исцелялся, восстанавливая  руины  внутреннего мира. Старец чувствовал, как возвращаются прежние, утраченные силы. Исцеляясь духовно, он возвращал  и улучшал физическое состояние своего здоровья. Хайриниссо преподносила его любимый чай со сладостями, укутывала в легкие одеяла, причесывала белоснежную бороду, подстригала усы и волосы на голове, готовила его любимые блюда. Ел он мало, но этого было достаточно для поддержания жизненно тонуса. Однажды он услышал мяуканье на заднем дворе. Позвав жену, спросил, не соседская ли кошка забралась к ним во двор. Она, немного смутившись, ответила:
-Знаешь дорогой, я завела себе кошку, - Ибрахима потрясла это новость. Как это так, Хайри, отступилась от своих правил?
-Что случилось Хайри? Может,  все-таки объяснишь, дорогая…
-Что тут объяснять, отец. Время идет, оно нас изменяет, мы сами по себе изменяемся. Не ты ли говорил, что тибетские монахи  учатся  расслаблению у кошек?
-Да, говорил, ну и что?
- Я то же живой человек, да и хожу в постоянном  напряжении. Иногда хочется расслабиться, но не могу, не получается. Вот и решила понаблюдать за кошачьими повадками. Авось, чему - нибудь  у них  да и научусь.
-Молодец, жена, правильно решила. Но вначале, ты должна освободиться от внутренней силы, которая держит тебя в постоянном напряжении.
-Разве ты до сих пор не понял, мой дорогой,  ведь моя женская слабость – в моей силе! – впервые за все эти безрадостные дни, горя и печали, Ибрахим засмеялся и неожиданно поперхнулся.
- Так тебе и надо, нечего смеяться, беспомощный старик!  За всю совместную брачную жизнь я ни разу не пожаловалась  на плохое самочувствие! Ни разу не ахнула и не охнула! Родила тебе кучу детей. Даже тогда, когда умерли наши сыновья Ахмаджан и Мухамаджан, я не предалась головой  горю, а нашла, в глубине души, резервные силы, чтобы  продолжить жить! Жить ради остальных детей, и, конечно, ради тебя, мой дорогой, потому  что я Люблю тебя, любила и буду любить. Вы все вместе взятые – главный смысл моей жизни, а ты мой Бог, мой Судья, мой единственный и преданный друг.
-В трудные дни душевного смятения может ужалить хозяина и его посох, моя дорогая Хайри.
-Чем есть мед с укором, лучше жевать глину, мой бесценный муженек, - и они оба весело засмеялись.
Даже сейчас,  признаваясь в своих сокровенных и потаенных чувствах, пережив страшные потрясения, беспощадно преподносившей судьбой, она оставалась непоколебимой и бесстрашной, и в то же время, очень хрупкой и  уязвимой. Она посмотрела на мужа сверкающими  и переполненными от чувств, глазами.
-Я не жалею, Ибрахим, о днях, прожитых с тобою вместе. Не жалею о бессонных днях и ночах, проведенных над твоим изголовьем. Ты, мой муж,- великий дар, преподнесенный Аллахом мне в награду. Так прошу и тебя, не смей меня покидать, не смей уходить, и возвращаться, молча, найди время на слова, которые смогли бы  принести мне утешение и покой. И ты живи ради меня, ради наших детей! Мы здесь рядом с тобой, живые и здоровые, ты нам нужен здесь и навсегда! В бреду ты произносил имена всех, но, ни разу не произнес моего имени!  А ведь я не отходила от тебя все это время.
Она вдруг бросилась в объятия мужа и разрыдалась. Накопившаяся боль, переживания и ежедневные нервные напряжения, вырвались в одно мгновение. Эта мощная женщина с фантастической  выдержкой, присущей только сказочным гуриям, вдруг превратилась в самую обычную, слабую женщину. Ибрахим, сильно прижав к себе жену, прошептал на ухо:
-Вот такую я тебя люблю… И  буду любить до последнего издыхания… Спасибо тебе, жена моя, за наших детей, за терпение и выдержку и, конечно, спасибо тебе за твою божественную силу, на которой держится наша семья, моя вера и  надежда…Мы прожили славную жизнь и мы продолжим с тобой этот Путь достойно и счастливо. – Он поцеловал ее сморщенные руки, прижал их к голове, к глазам и вновь преподнес к губам:  « В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь, я суть,- я не имею места, и в бытие я не вмещусь. Все то, что было, есть и будет, все воплощается во мне, не спрашивай, иди за мною, я в объяснения не вмещусь.»
-Ты у меня еще прекрасный поэт, отец!
-Нет, мать, это стихи великого  Насими… Всю сознательную жизнь я неустанно изучал себя, свою природу, скажем так - натуру, и знаешь что я понял  к концу своего пути? Цель жизни – служение, а не эгоистическое искание себя, и понять, что единственный способ  найти себя – это спешить делать добро, оказывать помощь нуждающимся, не оставаться равнодушным подлостям, совершаемых не людьми.
После этого молниеносного откровения, Ибрахим понимал, что он больше никогда уже не останется тем, чем был: он увидел цель и конец пути; он видел вершину и ту крутую, ответственную тропу, которая ведет  к Богу. Он вспомнил  слова Убайди: « Я вижу счастливый путь, я вижу благополучное возвращение…» В эту минуту озарения, Ибрахим  понял и то, зачем выбрал именно крутую, опасную тропу, ибо  она, крутая тропа имеет целью Служение Человечеству. Душа Ибрахима вырвалась из толпы, чавкающей в трясине своего невежества. После долгих стремлений в поиске истины и кропотливого труда над собой, душа его сделалась еще более чище, благороднее и мудрее, обнаружив выросшую сильную волю. Это воля говорит уже не шепотом, навеянной прекрасной мечтой, а словом решительным и властным. Это  труд, достойный  божества, ибо он отражает рост и совершенствование в человеческом образе, как сила божественная. Они сидели  молча, наслаждаясь солнечному теплу, неописуемому запаху весенней зелени, подставляя заплаканные лица нежному ветерку… Уже ничто не могло помешать их маленькому счастью.
-Мой друг, тибетский монах Витьян сказал как-то при встрече, что бескорыстие создает кристальную чистоту, которая гасит живую окраску цветов и драгоценных камней, подобно тому, как чрезмерный солнечный свет заставляет бледнеть яркость цветов. – Хайриниссо лукаво улыбнувшись, произнесла в ответ:
-О, дремлющие души, идущие слепо к смерти, внемлите предостережению и проснитесь. Нет смерти для тех, кто живет в Любви. Поэтому раскройте свои сердца, и дайте зеленым листьям весны, распуститься в них, рождая новую  жизнь для тех, которые видят чудо, совершающее в вас. Те, на кого направлена ваша нежность, вкусят сладость божественной жизни, увидят величие воскресения и сами постигнут силу незримого.
-Ты читаешь мои записи, жена?
-А то ты не знаешь. Я не только читаю, но и корректирую иногда. – они вновь обнялись, словно кто-то пытался их оторвать друг от друга. – Это правда, что ты простил  Турдукула, отец?
-Да, он прощен. Это все, что могу сделать  для его мятущейся в муках и раскаяниях душе.
В этот момент он вдруг вспомнил красного командира Василия Дубцова, с которым познакомился  еще несколько лет тому назад  в горном селении у Убайди. Простой питерский рабочий, поседевший не погодам, крепкий мускулистый русский мужик. Он как –то сделал ему предупреждение:
-Вы, что Ибрахим ата, какие такие караваны, устроили тут международные торги. Здесь в этих диких местах затаились не только хищные звери, но и не менее кровожадные отщепенцы человеческого общества. За каждым валуном, за каждым кустиком остерегает вас смерть от басмаческой пули. Не те времена, ата, сворачивайте торговлю и на покой, пока не случилось несчастье. Переждите немного, скоро покончим с  контрой  и вперед заре навстречу. Возможно, и я, как – нибудь, когда настанут лучшие и спокойные времена, проедусь с вами до Кашгара, а там и до Тибета рукой подать. Душа тянется к великим и историческим местам.
-Ты Василий не смотри на мою седину, я не так уж и стар, как тебе кажется. Я не по своей прихоти веду караваны через тысячу верст. Мы везем товары первой необходимости для людей, которые в них особо нуждаются. Если не мы, торговля придет в упадок и  целые города станут нищенствовать. Сейчас, в данный момент вся ферганская долина держится на нашем обеспечении. Ты знаешь, из какого я рода, моего богатства хватит на десятки моих поколений. Моя торговля – это не поиск хлеба насущного, а образ жизни. Я полнокровно ощущаю жизнь в дальних путешествиях, я на них вырос и воспитан. Мое время, к сожалению, ведет уже обратный отчет. Настанет тот день, когда мои путешествия, в  длинною  в жизнь, завершаться. Всему свое время. И мне останется только память о прожитых приключениях, о добрых и преданных товарищах, о переливах света с такими утонченными красками, каких бы постеснялся бы самый сентиментальный художник. И вспоминая сиреневые полутона, абрикосовую желтизну с голубыми тонами, переходящими в зените в синюю тьму, заставят меня всего лишь глубоко и отчаянно вздохнуть и проронить старческую слезу. Ты, в одном, прав, Василий, сейчас надо бояться не хищных зверей, а людей с хищными и ненасытными звериными повадками!
С Дубцовым  Ибрахим так и не встретился больше. Видно настали поистине тяжелые времена, когда отчаявшийся мир нуждался в таких людях, как Василий, в воинах, не жалеющих ни себя, ни свою жизнь ради простых и смертных людей, ради светлых и возвышенных идеалов, на которых держалось Божье Бытие.
-Турдукул, несчастный, примитивный  человек, ослепленный неведением в этом мире. Он проходил суровую  и тяжелую школу, испытывая животное удовлетворение,  убивая скот. Пренебрегал благом других, не думал о страдании, наносимом другим. Он беспечно перешагивал   через головы людей, ради своего личного  удовлетворения. Но понимаешь в чем дело, жена, без помощи таких,  как он – с людьми низшей природы, люди с наивысшей природы не могут существовать и эволюционировать в дальнейшем и достигнуть своей цели. Я не завидую его душе, которая сейчас слоняется в муках по темным  мирам, и я уверен, что она  проклинает себя за свои поступки, совершенные в этой жизни. И только наше прощение помогут его душе найти истинный и правильный путь в лабиринте ада. Я понял, что все хорошо, что опыт стоит страдания, ибо путем скорбных усилий, я приобрел силу. Внутренним проникновением мое страдание преобразилось в радость. Моя ненависть к Турдукулы и ему подобным, мешали мне чувствовать мое единство с высшими духовными силами и со своим истинным «Я». И я освободил его и убийцу Юсупа от своей ненависти и проклятий!  Знаешь, Хайри, от самообладания и бесстрастия  рождается та сила, которая погашает ненависть, та сила, которая  возвышает тебя над  темными проявлениями человеческой сущности и ведет к прощению. Все должно быть введено в круг любви, как бы оно не было  отталкивающе и враждебно. Мы должны сделаться другом всего, и Любовь наша должна охватить все, что живет и чувствует!  Давай сейчас не будем вспоминать о печальном, мне так хорошо и спокойно, насладимся этим прекрасным мгновением и будем счастливы.
Как солнце вновь возвращается, принося миру природы красоту, так  возвращается  и божественный свет, принося любовь, которая есть самое прекрасное в мире. Разочарование, грех, раскаяние, угрызения совести, лишают сердце зеленой листвы. Это жестокие ветры и морозы человеческой природы. Если у покорного достаточно силы и терпения, а так же и желания не сдаться, то он увидит себя неожиданно вновь озаренным светом и ощутит божественное тепло. Ибрахим страшно и мучительно страдал и страдал охотно, зная, что страданием сжигаются и уничтожаются негативные проявления его природы. Его и без того сильный дух приобрел теперь титаническую силу и мог продолжать действовать на определенном поприще без отдыха, без перерыва, поддерживаемый лишь глубокой сознательностью, хранящей дух невредимой  во время тревог и волнений. Созерцая и страдая,  душа  Ибрахима, стала соприкасаться  не с тем, что истинно, а с самой истиной, не с тем, что прекрасно, а с самой красотой, не с тем, что сильно, а  с самой силой, не с тем, что любит, а с самой любовью. В поиске гармонии, он не знал того, что он все это время пребывал в ней!  Он начал с правильного мышления. Научился владеть своими мыслями, выбирая  хорошие и отбрасывая плохие.  Он начал  с того духовного  материала, который у него был и не искал  другого, ибо  гены направляли ему из прошлого. Когда приходит нечто большое, вся душа встает  вооруженная  навстречу ему. Большое захватывает  все внимание человека, всю его энергию.. Любовь, удовлетворение, чувство единения, невыразимо сладостнее и сильнее, какое – либо человеческое чувство.

-Знаешь, мать, - неожиданно произнес Ибрахим, - когда меня не станет, будь осторожна с Ташланбаем.
-Почему, отец?
- Внешний враг – это понятное дело, но когда недруг внутри семьи – это чревато последствиями … Запомни, Хайри.
Ибрахим прилег на пуховые подушки и заснул, лежа на тапчане, он,  впервые за все тяжелые дни болезни, спал спокойно. Ему снился удивительный сон:  он очутился  в густой чаще цветущих кустарников. Над ним было лазурное небо с причудливыми белыми облаками. На мгновение его насквозь пронзило ощущение обвевавшего  свежего воздуха,  солнечного сияния,   силы природы и радости окружающих его растений. Он ощущал сладостное благоухание, царившее вокруг. Опыт, приобретенный удовлетворенной любовью, сделался частью его самого.  Любовь более не тревожила  его, но пребывала с ним, как вечная радость. Он чувствовал удовлетворение,  и  это чувство останется в его  душе навсегда.  Он птицей  полетел над  цветущей землей, над ровной гладью зеленых равнин и рек. Большая река открыта и светла. Она совершенно неподвижна,  не видно ни одного признака течения,  она кажется огромным зеркалом. Не видно ни цветов, ни трав и ничто не нарушает  ее тихую гладь. Он созерцал сам себя в этих водах. В тихой воде возникают картинки. Там он видит свою собственную прожитую  жизнь. Потом картинки вновь меняются, передаваемые  водой. Видения   были прекрасны и изумительны.   Неожиданно он переместился и  оказался над  горным  ущельем. Подлетев к высокой скале, приземлился, чтобы отдохнуть и расправить  крылья, но вдруг увидел, на извивающейся тропе, две фигурки. Присмотревшись, он увидел огромного тигра, а рядом  прекрасную лань.  На груди у нее красовался  венок из  горных цветов, а голова была обрамлена диадемой из хвойных веточек. На ушах весели, покачиваясь, серьги из красных диких  ягод. Лань постоянно скакала, перебегая дорогу тигру. Тот,  с царской, грациозной походной, шел, тяжело ступая по протоптанной дорожке. Лань постоянно говорила ему  о чем-то  и мило улыбалась,  тот  только покачивал головой, иногда издавая легкое рычание. Ибрахим захотел взлететь и догнать их. Но крылья отяжелели от усталости и он не смог подняться. Тогда он  выкрикнул им, насколько позволял голос:  « Я сознаю, что Любовь бесконечна, хотя сам я могу удержать лишь одну каплю ее! Отныне я не имею ничего и я сам – ничто!» Животные остановившись, оглянулись назад, посмотрели по сторонам, но не взглянули на высочайшие скалы, где сидел горделивый сокол,  широко расправивший крылья. Немного постояв, они  вновь продолжили путь. Звери все удалялись  и удалялись, пока их фигуры не превратились в еле заметные черные точки, а вскоре и вовсе исчезли на горизонте.
                К О Н Е Ц