Каменный цветок безумного века Этюды для романа

СНЕЖНЫЙ КОРОЛЬ ИЛИ КАМЕННЫЙ ЦВЕТОК

Фрагментарный роман о Пером поэте серебряного века
(Семь фрагментов)


Фрагмент 1 Поцелуи Снежной королевы. Серебряный век

ТВОИ НЕ ВСПОМНИТЬ ПОЦЕЛУИ
О, в этот сияющий вечер
Ты будешь все так же прекрасна,
И, верная темному раю
Ты будешь мне светлой звездой!

Я знаю, что холоден ветер,
Я знаю, что осень бесстрастна,
Но в темном плаще не узнают,
Что ты пировала со мной
А.Блок

Это было время, когда стихи перестали существовать, вернее они еще оставались в этом мире, в памяти тех, кто недавно упивался ими самозабвенно, разве можно было о них и о том благословенном времени забыть.

Но все они, брошенные в кошмар мятежа, и не понимавшие как там оказались, все еще не могли поверить, что оно, то их счастливейшее время не вернется больше никогда.

Они бродили по городу, наполненному теперь не только Двойниками, Мертвецами и Призраками, но еще и пламенем вполне реальных костров, в которых и сгорала вся их счастливая и такая беззаботная жизнь.
Она знала, что из маскарада, от которого во сне, счастливом и безмятежном сне кружилась голова, она перенеслась в чудовищный мир призраков и грез, где слышались реальные выстрелы. И то, что пули не задели пока ее гибкое тело, не прошили его насквозь - это была только странная случайность, счастливая или ужасная, как знать, ничего в этом мире нельзя больше знать наверняка. А уж актриса тем более не знала.
Ей казалось несколько лет назад, что все для нее завершилось тогда, когда ушел юный ее и любимый поклонник.

Сергей никогда не был красноречив, но тогда краткости его мог позавидовать только немой:

- Я ухожу, не надо, не говори ничего.
И все, никаких объяснений и страданий.

Никто бы не поверил, но она рыдала несколько дней, не выходя из маленькой квартиры, ничего не ела и не пила.

А потом взглянула на себя в зеркало, ужаснулась, но заставила рассмеяться, ведь она была великолепной актрисой. И еще раз убедилась, что талант, в отличие от вероломного любовника, никуда не исчезает.
Пришла подруга, которая ничего не заметила. Хорошо, что она опомнилась и привела себя в порядок раньше, и стала верещать о поэтическом вечере:
- Пошли дорогая, мне неудобно без приглашения, а вы были знакомы и даже дружны.

Она говорила о знаменитом поэте, о котором Натали успела позабыть совсем, как странно. О нем помнили все, а она имела дерзость и тогда отвергнуть его любовь, и теперь не думать о нем.
Но подруге актриса ничего не сказала, потому что та все равно ей не поверит. Но это правда.

Он в своих стихах, в которых никто никогда ничего не поймет, конечно, совсем о другом мир возвестил:
И как, глядясь в живые струи,
Не увидать тебя в венце,
Твои не вспомнить поцелуи
На запрокинутом лице?

Она ругала его тогда, она пришла в почти настоящую ярость, хотя тогда надо было репетировать Медею, и она очень долго добивалась высшего накала страстей, и сама не смогла бы с уверенностью сказать, что там было истинным гневом, а что только игрой.

Он смущенно молчал. Наталья подумала о том, как она выглядит в гневе, так же прекрасна, а что если безобразна? Все внутри похолодело.
А он уже говорил о том, что к реальности эти стихи не имеют отношения. Он перечитывал сказку о снежной королеве. Это она поцеловала Кая во второй раз, и он позабыл все , а третий поцелуй - смерть. Его поразило то, что она совсем не помнила знаменитой сказки. А она уже ярилась, кажется в этот раз по-настоящему, видя, что он отторгал ее, и считал ледышкой. И когда она пожаловалась Валентине, подруге, видевшей часть этой сцены, та только рассмеялась и уверяла ее, что поэт совершенно прав, он вообще никогда не лжет, даже в мелочах.

- Только ты могла не заметить этого его удивительного качества.
Так все путалось тогда, и к концу каждого дня, когда он появлялся, она уже не могла понять, что правда, а что ложь, из-за чего она должна сердиться, а чему радоваться.

Хотя по большому счету, ей не было дела до всего, что с ним было связанно, просто лестно сознавать, что он рядом, что пишет стихи и пристально смотрит в ее глаза. Она всегда не выдерживала этого взгляда, и первая и отпускала огромные пушистые ресницы, которым всегда гордилась. Он тогда тихо улыбался, и ощущал себя победителем. Но кто же выдержит такой взгляд.

И была еще ненависть сонма его поклонниц. Наталья это заметила не сразу, сначала просто не понимала, почему ей так трудно выходить на сцену, ей мерещился могильный холод. Она никому в том не признавалась и была уверенна, что с ней что-то не то происходит, а когда, наконец, решилась рассказать о своих страхах той же Валентине, та только рассмеялась:

- А что ты хотела, голубушка, вчера ты была одной из нас, тебе легко и просто было и играть и жить. Но как только он оповестил мир, о том, что ты его королева, хотя и снежная, они все рванули взглянуть на тебя, но вряд ли кто-то из них, - она указала рукой в зрительный зал, - питает к тебе добрые чувства. Вот и разбери хорошо это или плохо.
Она успокоилась, убедившись, что не лишается рассудка, как недавно казалось, но если эта ненависть настоящая, то что же может случиться дальше.

Она решила с ним поговорить об этом. И пришла к нему, когда там никого не было, жена его уехала на гастроли, он был один.
Я пришла к поэту в гости - это не она и не про себя написала. Она должна была сказать о том, что все кончено, он должен забыть о ее существовании.

Разговора не получилось. Он молчал, смотрел так же пристально, и только в конце сказал о том, что все, о чем она просит, не в его власти. Она думала, что это беда, но это было только полбеды, потому что на следующий день весь город читал ( Она не сразу увидела ту газету, и все еще не понимала, что происходит, почему они так смотрят на ее - мужчины с интересом, женщины с презрением или яростью - непонятно, что страшнее). А когда в гримерной она увидела свежий номер газеты, то тайна развеялась, и снова гнев охватил ее впечатлительную душу:

Она пришла с мороза,
Раскрасневшаяся,
Наполнила комнату
Ароматом воздуха и духов,
Звонким голосом

И дальше, он просто и нагло описывал все, что происходило там, когда она была уверена, что этого никто не видит и не увидит никогда. Валентина была права, честности его может позавидовать кто угодно. Она заставила себя прочитать это до конца, хотя сделать такое было не просто.

Все это было немножко досадно
И довольно нелепо

Да черт бы побрал этого правдивого гения, что он себе позволяет, оставалось только надеяться на то, что не одна она к нему приходила, сколько там было влюбленных дур. Но кто-то принес ей газету. И Валентина улыбалась за спиной:

- Видно, это правда, а я их всех убеждала в том, что ты никогда бы не пошла к нему.

- Он правдив, - едва сдерживалась Натали, - и ты видишь, что там ничего нет об отношениях, мне нужно было поговорить.
Она повернулась резко к ней, так, что больно кольнуло шею.
О, как она не любила эту странную усмешку.
- Тогда жаль, тебе нечего будет в воспоминаниях написать, если бы мы поменялись местами, я не стала бы раздумывать, раз ты была там, то стоило ли останавливаться, ведь вы были одни..
Шутила она или говорила серьезно, кто вообще мог знать это:

Я рассердился больше всего на то,
что целовались не мы, а голуби,

Прочитала Валентина, заглядывая в текст из-за ее спины.
- И это останется в веках, они все будут ржать над тобой, дорогая, и это только твоя вина.

Она побледнела и запустила в нее пудреницей, но подруга увернулась, пострадала только пудреница, и смех ее слышался уже где-то в полутемном коридоре.
Наталья осталась одна перед зеркалом. Вглядывалась в полумрак и понимала, что на этот раз не сможет успокоиться.
Так это было тогда, когда она как безумная любила Сергея, и, вероятно, на самом деле была полной дурой.

Теперь они спешили на поэтический вечер. Она еще не знала, что хочет увидеть и услышать и хочет ли вообще чего-то.

Он совсем не изменился. Но какая наглость, был с какой-то рыжей кривлякой, только кивнул слегка, и скользнул по ней взглядом. Зато все, кто были там, за ними следили внимательно. И та коротконогая красавица, на которую она смотрела сверху, пыталась заслонить его собой. Все это казалось смешным, но Наталья не смеялась. Она чувствовала, что у нее было два мужчины и не осталось ни одного.
До конца вечера она просто утешала себя, говоря о том, что он не хочет показывать миру их отношения, он уверен, что она не любит его, и его мужское самолюбие задето. Хотя раньше он все показывал без всякой жалости. Но даже из зала было видно, что он смотрел все время, (она помнила этот пристальный взгляд) не на нее, а на ту, другую. Он мог отомстить ей за прошлое.

- Оперная певичка, говорят, он слышал все спектакли, где она пела «Кармен», - тихо говорила Валентина, она как всегда все знала.
- Кармен? Она? Ты шутишь?
- Да нет, ему всегда нравились странные дамы, и в эту, похоже, он пока влюблен.
Она поднялась и пошла, не глядя на всех, сидевших и слушавших. Они стали что-то зло говорить. В глубине души она надеялась, что он посмотрит ей в след. А как она могла еще привлечь к себе внимание. Хотя прежде никогда не допустила бы этого, но все меняется в мире.
Голос его звучал за спиной так же ровно и тихо. Она ушла, чтобы не возвращаться.

Хотя чувствовала и обиду, и влюбленность в душе. Поэта больше не мог застилать от нее, пустой, юный и вероломный красавчик.
В тот вечер Наталья поняла, что пропустила что-то большое и важное в реальности своей.
Больше ничего с ним связанного не случилось. Хотя нет, случилось еще одно.

На каком-то вечере, когда его уже похоронили, и бунт разгорался с новой силой, к ней подошла высокая поэтесса. Она не скрывала своего раздражения, словно бы они не поделили главной роли в спектакле, какая чушь. Все театры были уже закрыты, а на роль в какой-то их пьеске она никогда бы не согласилась, даже если бы это была самая последняя роль в ее жизни.

Но та самая поэтесса, которая никогда не была актрисой, произнесла странное:
- Это вы? Ну и как вам живется?
- Пусто.
Только и ответила в тот момент на странный вопрос Наталья Николаевна
- Но я не уводила Вашего мужа, почему такой тон.
- Да, вы не уводили моего мужа, да и не смогли бы.
Больше она ничего не сказала и отошла в сторону. Тогда Валентины не было рядом, она-то все знала, и объяснила бы, в чем дело. Но, вернувшись в холодный дом, она нашла у себя ее книгу, хотя забыла, что покупала когда-то и стала листать.
И тогда только поняла суть их разговора. Это снова ОН:

- Я пришла к поэту в гости,
Ровно в полдень, воскресенье.

Сначала она не поняла, и ей показалось, что та просто издевается над ней, но потом до нее дошло, что она была в гостях у него, возможно в то самое время, только он не писал ей: «Я рассердился больше всего на то, что целовались не мы, а голуби». Она стала искать ответ в его сборнике, ведь наверняка ответил. И нашла.

Красота страшна, вам скажут,
Вы накинете уныло
Шаль испанскую на плечи…

- что за чушь, что он хотел этим сказать?
И после этого Натали улыбнулась. Она понимала гнев поэтессы. Та не получила то, что хотела больше всего, и то чувство, которое для нее оказалось ненужным грузом, было подарено все-таки ей тогда, в те благословенные времена их молодости. Любящая и любимая женщина- это не одна и та же, это почти никогда не одна и та же.

И чтобы подтвердить свою догадку, она вернулась к тому стихотворению, которое вызвало когда-то ее праведный гнев:

Она немедленно уронила на пол
Толстый том художественного журнала,
И сейчас же стало казаться,
Что в моей большой комнате,
Очень мало места.
Усталая женщина улыбалась.

Голос поэта, долетевший из прошлого, стал последним отблеском светлой грусти в мире, где полыхал пожар, готовый все уничтожить на своем пути, и давно не было места стихам.

Она мысленно благодарила того, кого так и не смогла полюбить за ту нежданную радость, которую он ей подарил. И она была почти уверенна, что он простил ее.

Фрагмент 2 И ВИЗЖАЛА ЗАРЯ О ЛЮБВИ

Зимы тогда были метельными, вьюжными, казалось, что сам дьявол, ухватив людские души, кружил их в невероятной пляске. Уж не Саломея ли готова была покорить безумного от страсти царя, чтобы выпросить у него душу пророка. И он бы снова отдал все, что она не попросит.
Снежная королева витала где-то высоко, но Поэту хотелось тайны, и он назвал ее Девой Метелей. Хотя с каких это пор он стал интересоваться девами?

И что могли принести ему, все испытавшему и все пережившему, девы, с их робкой застенчивостью, с их желанием убежать, приближаясь, когда кроме визга ничего не добьешься, и все-таки было в них что-то таинственное и первозданное, как и в этой метели.
- Девы, конечно, девы, если прекрасные дамы давно растаяли, и от них не осталось следа. Он точно знал, как поддержать ту невероятную славу, которая на него обрушилась. Посторонним кажется, что она явилась внезапно, так со стороны все и выглядело, и даже близкие не догадываются о том, что необходимо сделать для того, чтобы внезапность стала закономерностью.

Конечно, многое было дано с самого начала - исключительная внешность, талант, странная музыкальность, атмосфера профессорского дома, мать и тетки, которые в нем души не чаяли. Этого достаточно для начала, но потом нужны были мифы, дивные сказки. И он создавал из самозабвенно, а этому помогала его грандиозная слава, и метель, и та музыка, которая была слышна только ему одному в те дни удивительного вдохновения.
Даже ему порой казалось, что все в его жизни и судьбе происходило само собой, но ничего не бывает само по себе. И он это прекрасно понимал.

А в эту метельную зиму, когда растаяла Снежная Дева, он стал думать просто о деве, о юной девушке. Но они только смотрели широко открытыми глазами и ускользали. Они боялись чего-то неведомого, то, что им было непонятно, неизвестно, но ясно ощущалось, от него исходила невероятная сила зла и страсти. И они убегали от него, от которого никто никогда не посмел бы уйти.

Он с самого начала знал свою власть над их душами, над их думами и поступками, хотя для того, чтобы завоевать их не прикладывал никаких усилий, и если что-то предпринимал, то, скорее для журналистов, с их неутомимым стремлением создавать сенсации и сплетни.

Потом они будут допытываться и гадать, что может значить черная роза в бокале шампанского, и, видя его неотразимую улыбку, странно бледнеть и замолкать, и это при их разговорчивости. А то и значит, что они никак не могут подобрать слова, как назвать это, чтобы все оставалось в рамках приличий, хорошо, что есть язык условностей, ему никак и не нужно называть.

Он усмехнулся, и улыбка застыла в уголках губ. Неподвижное лица, маска ли это, которую он когда-то редко снимал, или это уже часть сущности. Да какая, в сущности, разница, главное, что его узнают все, даже те, кто далек от поэзии, они знают какие-то невероятные истории с ним связанные. Сам ли он их придумал и режиссировал, или это сделали его друзья- приятели, теперь в этом и не разобраться. Стоило только запеть Валентине, а ему потом написать несколько строк о ее пении, и на самом деле чудесном:

Валентина, звезда, мечтанье,
Как поют твои соловьи.

И пошло, поехало, говорят, что они умчались от ее мужа куда-то в метель. Он никак не мог вспомнить, было ли это. Но если взглянуть на ярость, нарисованную на лице ее мужа, знаменитого историка, то, вероятно, все было. А если не было, то это следовало бы придумать. Он ничего не комментировал, потому что все было в его стихах. И если они чего-то не понимали, то это не его забота.

Черный ворон в сумраке снежном,
Черный бархат на смуглых плечах…

Она и на самом деле была восхитительна, и не могла отказаться от такого приключения, да и кто мог? Только та сама непорочная дева, которая все чаще приходила к нему в последнее время в его мечтаниях.
О девы, девы, каждая из них рано или поздно становиться восхитительной любовницей или сварливой женой, но это уж как получится. И столкнувшись с такой девой, он постарается удалиться и никогда не увидит этого превращения прекрасной бабочки в гусеницу, хотя должно было быть наоборот, но у женщин все не как у людей.

Впрочем, наступили времена, когда он должен был попросить прощение у каждой из них, и написал совершенно искреннее:

Милая, безбожная, пустая,
Незабвенная, прости меня.

Написал и отправился бродить по заснеженному городу, теряясь где-то в метели, потому что в такую чудную погоду сидеть в доме, где пусто и душно было невыносимо.

В последнее время в доме становилось все более суетно, и странные происшествия случались.

Приходили какие-то девицы, и уверяли в том, что они предназначены ему судьбой. Но как многогранна и многолика его судьба. Он мог бы создать уже целый огромный гарем, но и тогда бы понял, что, в сущности, ему не нужна ни одна из них. Хотя возможно восточные правители и набирают всех подряд, потому что им не нужна ни одна. Как легко и приятно быть одиноким, когда тебя окружает толпа, и ни одна не смеет ничего требовать. Они только покорно ждут своего часа, и всегда рады твоему внезапному появлению.

Он поравнялся в тот момент с «Виллой Родэ» и решил зайти именно туда. В том шуме и цыганском гамме особенно хорошо думалось.

Столик около окна, зеркала, в которых отражается мир в каком-то странном, перевернутом своем величии. Этот дикий визг и музыка, которая волновала его меньше всего, но она заглушала ту пустоту и боль, все еще оставшуюся в душе. Ему не нужен был никто, но странно ранило это одиночество. В таком гаме не будешь ждать свою незнакомку:
И каждый раз, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садилась у окна.

Нет, она просто не могла появиться тут, потому что приходила для того, чтобы поговорить о прошлом, о том, что ушло, но невозможно забыть.
Но ведь все правильно, от нее он и прятался там, где скрипки и цыганки визжали о любви, и в этих звуках слышалось нечто такое печальное, прекрасное и навсегда потерянное.

И он унесся снова в юность - ему все-таки удалось это: низкий голос, голубые бездонные глаза взрослой женщины. В них навсегда утонула душа юноши, он так и не смог ее вернуть, она не отдала, но он не особенно и настаивал.
№№№№№

Принесли шампанское, самое лучшее. И в тот момент уже не таинственная незнакомка, а реальная девушка, странное создание для такого места, села за соседний столик. Конечно, она была не одна, такая живая и яркая, та самая, которая приходила в его сны и грезы.
Он не мог оторвать от нее взора. Она странно заволновалась и села так, чтобы ему было хуже ее видно, спутница что-то сказала ей, и она вздрогнула.

Какая смешная, наивная, нелепая девушка, ей кажется, что она, при ее юности и неопытности, может от него защититься. И страсть охотника, который должен поймать добычу в свои сети мгновенно вспыхнула в его душе. Сколько раз повторялось это в его жизни, и сколько раз еще будет повторяться.

Официант принес темную розу, он поставил ее в бокал с шампанским и передал девушке. В первый раз здесь не было поблизости журналистов, они упустили свой главный материал о том, как знаменитый поэт соблазнял очередную незнакомку. Но черт с ними, с журналистами, не должен же он все время на них работать, пусть ищут сенсации в другом месте, а это его личная жизнь, и она пока не написаны стихи, никого не касается. А девушка замечательная, ему хотелось увидеть только, как она воспримет его жест, откровенный, дерзкий. Но метель занесла ее сюда, а не в монастырь, не в институт благородных девиц.

Но она оказалась в таком месте, где не может рассчитывать на другое обращение.
Его задело немного то, что она смотрела на розу в бокале, который стоял перед нею, или смотрела в пустоту, ее окружавшую, словно и не было ничего.

Она так наивна и глупа, и все его усилия были потрачены напрасно?
Ему вовсе не хотелось, чтобы она бросилась ему на шею и позволила делать все. Это было бы слишком пошло и низко, он и выбрал ее потому, что она не была похожа на тех, кто стоял около его дома дни и ночи напролет. Но как она воспримет эту игру, что она скажет ему в ответ?
И в тот самый момент, когда он уже понял, что ничего не будет на этот раз. Она могла просто не знать, кто он такой. Почему каждая девушка должна знать его, их и без того слишком много, знающих и желающих знать еще ближе. И они возвещают миру о своем мнимом триумфе:

Я пришла к поэту в гости,
Ровно полдень, воскресенье,

А дальше думайте сами, что там происходило. Да ничего там и не было, только ни он, ни тем более она никогда в этом не признаются. И снова в душах людских, таких падких до сенсаций, будет царить удивительная тайна. Она необходима в творчестве, но разве можно все переводить в реальность и везде искать аналогии.

Пока он на минуту отключился от реальности, за тем самым соседним столиком что-то происходило. Он не сразу заметил, что именно вдруг случилось, с чего это началось, может быть, ей объяснили точное значение того, что может значить черная роза в бокале шампанского, а возможно сказали, кто именно так с ней обошелся. Но еще мгновение было замешательство, а потом она рванулась и бросилась к выходу, натыкаясь на людей и столики. Ее спутница застыла от неожиданности, она еще хотела расплатиться, оглянулась, но ничего так и не сказала поэту.
- Мария, - услышал он голос, но там никого больше не было.
Так неожиданно он узнал имя девушки. И все, больше ничего не было, да и что могло быть, она растаяла где-то в метели.
Она ускользнула, скорее всего, они никогда больше не встретятся.
НО ему показалось в тот момент, что ушла она не на улицу в метель, а растворилась в зазеркалье, и в зеркале напротив он еще видел ее лиловое платье, ее смятение и ярость смешанную со страстью, чувство, которое ей неведомо, скорое всего, но она его все-таки для себя уже поняла, он приоткрыл ту завесу тайны.

А минуту назад, ему казалось, что она несокрушима, что есть в мире такая девушка, на которую не действует магия его поэзии и его обаяние.
За столик долго никто не садился, роза в бокале вина так и стояла там одинокая и брошенная, и он, не отрываясь, смотрел на нее.

Потом тяжело поднялся, хотя на этот раз был совершенно трезв, пить не хотелось, не хотелось ждать новую девушку, и все начинать сначала. Это было странно утомительно, особенно если осознаешь, что это только мгновение страсти, что по большому счету тебе ничего не нужно от этой девушки, да и она сама совсем не нужна. Она только материал для стихотворения, которое потрясет завтра тех, кто не может в стихах описать это удивительное чувство страсти, заставляющее потерять голову и увлекающее в бездну.

НО пока лучше об этом не думать. Там метель, а надо еще добраться до дома, и не замерзнуть, не затеряться в этой метели навсегда.
Он стоял в раздевалке, когда увидел, как она вернулась. Ему не хотелось в тот момент показываться из своего укрытия, но хотелось посмотреть, что же ее привело сюда.

Она оглянулась на всех собравшихся, потом приблизилась к столику, подхватила розу, оставив бокал на месте, спрятала ее в муфту и снова бросилась к двери.
Она была уверенна в том, что его там нет, и никто из знакомых не увидит странного ее жеста.

Он постоял еще немного, чтобы не столкнуться с ней на улице снова и не ставить ее в неловкое положение. Девушка оказалась еще более странной, чем он мог подумать в начале.
Что она думала, о чем волновалась в те минуты, зачем ей нужен был тот цветок?

Он не мог скрыть улыбку на этот раз, лицо больше не было каменным, но на улице, в этой метели, где никто никого не разглядывал и не узнал бы, можно было на время снять эту маску и улыбнуться, вспоминая пережитое.

И странное смятение царило потом в его душе, давно отвыкшей удивляться чему-то и волноваться. Но что это было, иллюзия или сон, или бред фантазии.

Он только что заметил, что на Невском было удивительно холодно в тот вечер, и коченела душа на ветру. Какая уж тут страсть, добраться бы до дома живым и невредимым, хорошо, что появился извозчик.
И в теплой комнате в полном одиночестве он посмотрел на белый лист бумаги.

Поэт знал, что это тот вечер, который невозможно забыть. Метель стучалась в окно, она рисовала на стеклах странные узоры, но в доме было тихо, тепло и уютно. И он понимал, что ускользнувшая девушка ему была необходима для того, чтобы из льдинок его мнимой страсти, которая вспыхнула и погасла в один миг, можно было сложить слово «вечность» и обрести бессмертие. Там останется его величественный образ и ее ускользающая тень, а историю любви, они придумают сами, когда прикоснутся к стихам, и у каждого это будет своя история, он позволит написать им сочинение на свободную тему.

За окошком в невероятной пляске кружилась Саломея, она готова была выпросить голову пророка у безумного царя и опьяненного внезапной страстью поэта. И в тот момент он понимал царя Ирода, когда она замрет на миг и сбросит свое одеяние, за это можно все отдать. Миг восторга не сравним ни с каким другим, а потом, потом все проходит и ничего не остается, кроме великолепных стихов.


Фрагмент 3  И ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ ЖЕНЩИНЫ

Черный ворон в сумраке снежном,
Черный бархат на смуглых плечах,
Томный голос пением нежным,
Мне поет о южных ночах
А.Блок

Я знаю этих маленьких актрис,
Настойчивых, лукавых и упорных,
Фальшивых в жизни, ласковых в уборных,
Где каждый вечер чей-то бенефис.
А.Вертинский

Была метель, да такая, что и в двух шагах ничего не было видно. Спокойно можно было наткнуться на человека, проходившего рядом. Валентина спешила из театра в теплый дом, и хотела только поскорее добраться и согреться около камина. И забыть о ссорах, раздорах, чужих любовниках, и не сыгранных ролях, которыми заполнен был этот странный мир. Как утомительна эта жизнь. Но беда и состояла в том, что другой она не знала и знать не хотела.

Муж склонился над трудами своими вечными. Для него книги и чья-то давно забытая жизнь была значительно важнее, чем она, чем ее вечные проблемы. Самое большое, что он позволял себе - ее премьеры спектаклей. Он сидел там, но так торопился уйти, что ей оставалось рыдать на званых ужинах, придумывая для него самые веские оправдания. Они делают вид, что верят, и это не трудно было сыграть, но если бы не театр, она давно бы похоронила себя в этом особняке, который ненавидела со всей пылкой, нерастраченной страстью. А ведь она была еще совсем молода, хотя кто видел, кто помнил это.

В метели она наткнулась на кого-то. Наталья окликнула ее по имени.
Они служили в одном театре.
- Ты домой, а не пойти ли нам на поэтический вечер.
- Ты же знаешь, муж, - развила она руками, хотя больше всего боялась, что та пропадет в метели, не повторит своего приглашения. Но она была настойчива.

- А что он заметит твое отсутствие? Придумай что-нибудь, ведь он же не Арбенин, да ты и браслет не потеряешь. Мы можем уйти раньше.
И она согласилась, решив больше не испытывать судьбу.
Как же редко удавалось ей оказаться в таком обществе: поэты, актеры, художники. Какими красивыми, какими свободными они были или казались.
И она вдруг ощутила, что жива. Не играет чужую жизнь, не прозябает в собственном доме, не зная, куда себя деть, слоняясь из одного угла в другой, а живет, смотрит на кого-то, кому-то улыбается.
Правда, они были довольно странными людьми. Кто-то пел, кто-то кричал, кто-то так барабанил по клавишам рояля, что он готов был развалиться у всех на глазах.

Она поморщилась, слыша эти звуки, которые они называли музыкой, и не сразу поняла, что произошло. Там все время, каждую минуту что-то происходило. Наталья принесла фужеры с шампанским, и они о чем-то говорили, еще не ведая, что заставило всех замолчать. Это казалось невероятным.

- Что там? - спросила Валентина.
- Он пришел.
Интересно, кого тут не хватало? Уж точно не человека.
И она резко повернулась.

На мгновение только их взгляды встретились. Потом, когда она рассказывала, ей никто не верил, что видела она Его тогда в первый раз. Да и что удивительного? Кого она видела в те времена, с кем была знакома?
Он был равнодушен, ко всем восторгам и взглядам. Наталья лукаво улыбалась, и говорила, что у нее есть какие-то странные его стихи, ей посвященные, но мир перестал существовать, все исчезло и больше не имело никакого значения, кто и что говорил и делал.
№№№№

Наталья видела, какое впечатление он произвел на Валентину в тот вечер, и странное чувство ревности к нелюбимому человеку ужалило ее. А когда она исчезла вместе с ним, она даже вспыхнула и думала только о том, как вероломны мужчины. Домой пришлось отправляться в одиночестве, это казалось неприличным.

Она влетела к ней в уборную на следующий день раньше назначенного часа:
- Стихи от Блока! Блок посветил мне стихи.
Она была переполнена восторгами и так взволнована, что Наталье осталось только пожать плечами и взглянуть на его почерк, она его знала и не перепутала бы ни с каким другим:

В легком сердце страсть и беспечность,
Словно с моря мне послан знак,
Над бездомным провалом в вечность,
Задыхаясь, летит рысак.
Снежный ветер, твое дыханье,
Опьяненные губы мои,
Валентина, звезда, мечтанье!
Как поют твои соловьи…

Наталья вспыхнула, она вспомнила недавнее, где тоже было о поцелуях, то, что ее возмутило больше всего. Тогда он говорил, что думал о снежной королеве, о поцелуе, который заморозит сердце, и может убить, и удивлялся тому, что она так плохо знает знаменитую сказку. Там и на самом деле ничего такого не было, а здесь дыхание, ее имя, явные намеки на связь. Может быть, он хотел, чтобы она увидела и ревновала. Хотя это было большой глупостью. Но та другая, уже не помнит никого ничего. Она не думает даже о собственном муже. Но она понятно, влюблена, а он, почему он подвергает ее такой опасности? Какая беспечность.

- Я так тебе благодарна за то, что мы пошли на этот вечер, - лепетала она, речь ее от восторга сбивалась, она и на самом деле готова была задохнуться.

Но ведь она не любила его, и все своим подругам сто раз это подчеркивала, так что же случилось теперь. Почему чужое счастье так на нее действует?

- Он так много говорит о мире, о грядущих бедах, я ничего не понимаю в этом, но он совершенно покорил меня с первого взгляда, да ты все и сама видела.

Она видела, и могла поверить, что он смотрел на нее смеющимися глазами и провожал до дома. И надо было сказать, что все влюблены в него, и он позволяет себя любить, и о том, что с такими восторгами его уж точно никак не удержать, но зачем, пусть порадуется немного, ей, бедняжке и без того, так мало выпало радостей в этом мире. Ученый муж такая скука, а она так наивна и глупа, что только такой тюфяк, погруженный в свои книжки, и может терпеть ее. А поэт совсем другое дело, он бросит ее, как бросал всех.

Она помнила вторжение его жены. Та почувствовала тогда настоящую угрозу, и спрашивала ее, готова ли она взять на себя все хлопоты по хозяйству, заботу о нем.

О чем разговор, она вообще не понимала, что и для кого она должна делать, и сказала только, что, в отличие от нее, не собиралась ревновать его к целому миру, и со всеми женщинами выяснять отношения.
- Даже если бы я его любила, это слишком утомительно.

Она так и не могла понять, обрадовалась ли та или огорчилась. Но у нее не было еще и мужа в придачу, о чем же думает Валентина.
- Зачем я ему?- верещала Валентина, - я боролась, я сердилась, я возмущалась, я смеялась.

И снова ничего не ответила Наталья. Только в глубине глаз ее появилась насмешка. Она хотела сказать о том, что рыдания еще впереди, но опять же не сказала этого. Всему свое время.

И снова откуда-то издалека долетел ее голосок:

- Я пою, я пою все утро, я видела его вчера, и встречусь с ним сегодня. Как мучает меня этот великий человек, сам не зная того.
Они скоро узнали все, что она даже стихи писать начала, вот уж чудеса-то невероятные.

И нет спасенья, нет возврата,
В открытом море черный шквал,
Душа звенит, тобой объята.
Маяк погас. Девятый вал

Она смотрела в глаза Наталье. Та только усмехнулась, решив на этот раз быть откровенной.

- Не показывай им ему, не потому что стихи плохие, но он не любит поэтесс, уж казалось бы, Ахматова, но он все время подчеркивает, что понимает и принимает только актрис, вот актрисой и оставайся. Покажешь ему, когда сама захочешь с ним расстаться, или когда он заставит тебя сыграть разрыв.

Услышав все это, Валентина отпрянула от нее, как от ярко вспыхнувшего пламени. Она поняла вдруг, что и то, и другое может случиться с ней, как до сих пор она о том не думала.

Они столкнулись с ее мужем, он узнал о том, что давным давно было известно всем, ярился, вызывал на дуэль.
- Он Пушкин, а не ты, дорогой, ты перепутал, надеюсь, Дантесом ты быть не хочешь, это черт знает что, - только и говорила она.
И эти слова остудили его. И на самом деле, перед ним был первый поэт, он почувствовал, что от переполнивших душу чувств потерял ориентацию в пространстве, и не хотел усугублять положение.
Ей пришлось сыграть разрыв, чтобы все немного успокоилось, а потом он уже сам умчался в метель с кем-то другим. Но прислал еще одно письмо-послание на прощание

И, готовый на новые муки,
Вспоминаю те вьюги, снега,
Твои дикие слабые руки,
Бормотаний твоих жемчуга.

Она понимала, что это реквием, и совершенно бесполезно что-то менять в мире, его тройка уже умчалась прочь, от нее и следа в метели не осталось.

Она же до конца своих дней сохранила глубокую привязанность к поэту и тяжело переживала его смерть.
Случайно столкнувшись с Натальей, она с ужасом говорила:
- Я видела его мертвым. В какой праздничный, залитый солнцем день хоронили его. Без отчаянья думать о смерти Блока нельзя. Блок- оправдание нашего времени, того, когда мы были молоды и счастливы.
Ничего не ответила ей та, которую он называл когда-то Снежной девой, она единственная смела не любить его.

Но она подумала о том, что они, являя собой холод и страсть были двумя противоположными гранями его стихов и чувств и должны были странно дополнять друг друга. В тот день, она не стала говорить рыдавшей Валентине о том, что в своих дневниках он записал когда-то: «Для меня существуют Люба и все остальные женщины», каково было ей сознавать, что она относилась ко всем остальным? Теперь им вовсе нечего было больше делать.

Страшный мир! Он для сердца тесен!
В нем твоих поцелуев бред,
Темный морок цыганских песен,
Торопливый полет комет.


Фрагмент 4 ТОЛЬКО ПЕРВАЯ СНИТСЯ ЛЮБОВЬ


На улице лютовала метель. Снегом замело все улицы, ничего не было видно и слышно.

В небольшой больнице, переполненной такими же несчастными, палате умирала еще не старая женщина, она была вероятно красивой когда-то, но шел пятый год революции и ничего не оставалось от ее красоты. Только отрешенное молчание и немота, сразу же поразившие доктора Сергея Сергеевича, и заставили его обратить на нее внимание.
Она никого и ни о чем не просила, ни на что не жаловалось, хотя по всему было видно, что страдала страшно, боль была невероятная, уж доктора не обманешь.

Когда, проходя мимо палаты, он прислушивался к разговорам, то никогда не слышал ее голоса. Она почти ни с кем и ни о чем не говорила. А ведь наверняка была у нее какая-то своя тайна, он чувствовал это.
Но было так суетно и тревожно в этом почти уничтоженном диким бунтом мире, что он сначала совсем не знал ее фамилии и имена, потом, когда надо было как-то с ней поговорить, заглянул в записи, сделанные неумелой рукой сестры, и поразился. Ксения Михайловна Садовская - ничего особенного, конечно, но что же это ему напоминало. Все было знакомо, и фамилия, и имя, отчество - это не могло быть случайностью. Сколько было больных, он и при желании не запомнил бы всех имен, но некоторые врезались в память. НО и в больнице, и вообще в реальности он видел ее в первый раз.

У него не было родственников, не было знакомых с таким именем, хотя бесконечные столкновения, потасовки, смерти заставили многое и многих забыть. Он старался не думать о том времени, когда не было этого бунта, и они были так молоды и так беззаботны. Они слушали музыку и самые великолепные стихи звучали везде, какое же это было сказочное время. Как часто ему снился мир, который они навсегда потеряли.
И вдруг доктора словно бы осенило. Он все понял, и картины зимы, маскарада, концертов, вечеров, мелькали, сменяя одна другую, но он уже точно знал, что старалась вернуть ему память.

И словно карточный пасьянс, разложенный на столе, все сходилось в душе его. Поэт. Великолепный, удивительный, сколько раз он видел и слышал его. Он знал наизусть почти все его стихотворения. Он знал (сколько тогда было самых невероятных слухов и сплетен) все подробности его бурной и яростной жизни.

Они все стремились жить стремительно и насыщенно не только потому, что были молоды, но словно бы чувствовали, что осталось совсем не так много, как бы им хотелось, что завтра (а в этом поэты убедили их) они проснутся совсем в другом мире, который никогда не будет прежним. Это было похоже на смертельный диагноз, с которым ничего нельзя сделать, остается только смириться и выбрать для себя, жить ли ему дальше или безропотно умереть, отказавшись от жизни. Наверное, слишком велико было желание жить, радоваться всему происходящему, потому он и выжил. А поэт, он словно бы выдохся в один миг и задохнулся. И что самое удивительное, случилось это в тот момент, когда он только что прожил первую половину, доктор помнил, что было ему не многим больше сорока лет, но какая-то странная болезнь, которой не было определения во всех медицинских справочниках. Никто ничего не мог сделать, а поэт просто не хотел жить. Ведь всем известно, что человек живет только столько, сколько жить хочет.

Сергей Сергеевич вспомнил про тот день, когда слух о его смерти облетел город. И понятно было, что не может быть по-другому, это случится не нынче, так завтра, но попробуй поверить в то, что его больше нет.

И он не верил. И странно серым показался мир вокруг, и это было последней точкой в том безобразии, которое именовалось русским бунтом.
Но эта женщина, странная история была связанна с ней, если она еще жива, и это именно она:

- Жизнь давно сожжена и рассказана, только первая снится любовь, - прочитал он вслух одну из строчек его стихотворения и странно замер при этом.
Можно было долго сидеть и гадать, но он поднялся и направился в палату.
Она смотрела на него так, словно был он ангелом смерти и уже пришел за нею.

- Скажите, голубушка, вы та самая…
Доктор остановился, он не знал, что и как можно было сказать еще.
Странно оживилось ее лицо, она словно бы увидела его впервые, и ей стало интересно посмотреть на того, кто явился к ней из забытья.
Она не спрашивала, о чем говорит он, хотя должна была бы спросить. Она просто ушла от реальности в какие-то свои грезы и сны.

- Это все не серьезно, он был совсем мальчиком, лет 16, это было в другой жизни. Мы были так молоды, мы встретились случайно среди дивной природы. Это была страсть, увлекавшая в бездну. Знаете, у богини Афродиты был такой помощник - бог Гиммер, увлекающий в бездну. Он не должен был меня полюбить, я никак не могла полюбить его, но это случилось. И были бесконечные прогулки, и были стихи, там, в стихах все есть о том времени, он был удивительно откровенным мальчиком, а я, мне просто хотелось еще раз пережить те светлые и высокие чувства, которые были когда-то в юности, а потом пропали, кажется навсегда. От них ничего не осталось больше. Но должно было остаться, только горстка пепла и стихи.

Доктору показалось, что она уже не видела и не слышала никого, но соседки по палате из своих углов заглядывали на нее удивленно. Старуха казалась им сумасшедшей.

- Знаете ли вы, что такое, когда нельзя, просто невозможно расстаться, когда скучаешь еще до того, пока ушел от него. В его душе творилось что-то невообразимое.
-А Вы? - не удержался доктор, хотя он никогда не был особенно любопытен, особенно когда это касалось чужой личной жизни. Но на этот раз особенный случай - это связанно с судьбой его поэта, и он знал, что рано или поздно, если конечно уцелеет, то напишет книгу воспоминаний, потому что был уверен в том, что каким бы не был строй в этом мире, они никогда не смогут забыть этих стихов.

Какова была его популярность в те годы, особенно в 1907, когда он только что появился на Башне и прочет свою «Незнакомку». Его знали все, им восхищались, к нему просто старались приблизиться, чтобы взглянуть в его синеватые глаза, и услышать то, что он будет говорить, хотя часто говорил он не особенно приятные вещи и никогда не лгал, даже когда эта маленькая ложь и казалась совершенно безобидной.
- Я никогда его не знала таким, - удивленно говорила старуха.
Она помолчала немного и заговорила снова.

- Я никогда его не видела потом, не приближалась к нему, ведь мы очень тяжело расставались, когда пришлось вернуться домой, и там меня ждали дети и муж, я не могла больше продолжать этих отношений, они должны были закончиться сами собой, и они завершились. Хотя и не сразу. Он ждал меня, мне приходилось прятаться от знакомых и просто каких-то странных людей, хотя тогда никто и не ведал о том, что он поэт. Если бы мы столкнулись позднее, то моя репутация была бы навсегда погублена.
- А как вы жили без него, - решился спросить доктор, хотя и сам он считал этот вопрос совершенно бестактным.
- Сначала терпимо, казалось, что это возможно, а потом все стало совсем отвратительно, тогда, уже забыв, что я разорвала с ним сама, я стала искать встречи, но он был слишком горд и независим. Он вычеркнул меня из своей памяти раз и навсегда. Все было напрасно. И потом он был таким правдивым даже в мелочах.

Старуха снова замолчала, а он вспоминал:
- Твое лицо в его простой оправе,
Своей рукой убрал я со стола.
Прочитал он строки, обращенные к совсем другой женщине, его жене, дочери знаменитого ученого. Они написаны были после разрыва, а ведь казалось сначала, что ничто не предвещало беды, они так любили друг друга, они были такой красивой парой.

Старуха прислушалась, а потом тихо спросила:
- Так и было. Скажите, вы думаете, что у него так было всегда?
- Мне трудно судить, но, скорее всего, да. Вы же сами говорите, что он был правдив, и все, что происходило, тут же появлялось и в стихах его:
Иль хочешь стать мне приговором?

Не знаю, я забыл тебя.
И, похоже было на то, что он мог вспомнить сколько угодно именно таких строчек.

Старуха молчала, но он видел и чувствовал, что она хотела спросить его о чем-то, он даже догадывался о чем.
- Я никогда не читала его стихов потом, после нашего разрыва, но если вы их знаете, скажите, как Вам кажется, доктор, любил ли он кого-то? Вы вспоминаете такие странные строки.

- Не знаю, - признался он, - я и сам часто задавал себе этот вопрос, но не находил на него никакого ответа. Он все время был с актрисами, это могло показаться странным, но именно они никогда не были собой, они могли сыграть чужую судьбу гениально, но всегда так небрежно относились к собственной жизни и судьбе, вне сцены они были безлики и хотели только отдохнуть. И он отдыхал рядом с ними, но как только вспыхивали истинные чувства, он тут же уходил, ему не нужны были женщины без масок.

Она смотрела на него, но еще не понимала, к чем он клонит.
- Я долго не мог понять, пока не прочитал:

Жизнь давно сожжена и рассказана,
Только первая снится любовь,
Как бесценный ларец перевязана,
Накрест лентою алой, как кровь.
И когда в тишине моей горницы
Под лампадой томлюсь от обид.
Синий призрак умершей любовницы
Над кадилом мечтаний сквозит..

- Он похоронил меня еще тогда? - удивленно спросила она и странно передернула плечами.

- До него дошли слухи о вашей смерти, - ответил ей доктор,- об этом писали где-то. Но он и не думал, что мертвых мы любим еще сильнее, потому что исчезают все недостатки, которые были у живых.
- А я и на самом деле умерла, - растерянно проговорила она, - когда стало понятно, что ничего больше не вернется, все было прежним, но меня больше ничего не могло интересовать. Муж завел себе любовницу, да и что ему оставалось делать, а мне? Я и представить себе не могла, куда деваться могла я? Тогда и уехала снова за границу, и жила там, и бродила по местам, где была счастлива. Если бы не нужно было вернуться, чтобы похоронить Сережу, я бы там и осталась неприкаянной тенью, всегда чужая в чужом мире, но пришлось вернуться. А тут все и началось, я потеряла все, что можно было, Я должна была уехать, хотя мне совсем не хотелось этого. Мне казалось, что произойдет чудо, я встречу его, и мы снова будем вместе. А потом я смотрела на собственное отражение и была уверенна в том, что тот мальчик просто не узнает меня, он всегда был очень правдив, и на этот раз скажет, что не существует той далекой Ксении, обворожительной Ксении, а есть смерть сама, которая пришла за ним. Вы никогда не испытаете того разочарования, которое приходит, когда еще помнишь, как такой любовались и понимаешь, что только жалость в их душах и может появиться.
№№№№№

Доктор растерянно оглянулся по сторонам, он видел, что эти простые и незамысловатые женщины слышали их, но вероятно их разговор казался им бредом сумасшедших, они если и хотели, то и тогда ничего не смогли бы понять - это уж точно. Он понимал, что должен оставить ее в покое, но все медлил, ждал, что должно быть еще что-то сказано, ему хотелось страстно еще что-то услышать.
- Может быть, когда вы расстались, он и был уверен, что у него еще все было впереди:

Что же делать, если обманула.
Та мечта, как всякая мечта.

Но чем больше проходило времени, чем больше он метался в метели, тем яснее становилось, что ничего не будет и быть не может.
- Помня о вас, он написал те загадочные и удивительные строки, которые и сделали его в один день самым знаменитым из всех поэтов:

И каждый день, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садилась у окна,
И пахли древними поверьями,
Ее волнистые шелка

- Сколько было разговоров и споров, как пытались они понять и угадать, кто скрывается за маской, но никого там так и не обнаружили, а он только таинственно улыбался, когда слышал эти споры. У каждого поэта должна быть тайна, у него их было великое множество. Многие из них не удастся понять, только если бы кто-то сказал мне, что я еще столкнусь с его незнакомкой, как поверить в такое.

- «Стихи о прекрасной даме», «Снежная маска», - словно заклятие шептала старуха, - она видно уже забыла о том, что уверяла его, будто потом не читала его стихов, все это было не совсем так на самом деле.
Если бы кто-то сказал ему, что здесь и сейчас он встретит внезапно ту, которая была первой любовью знаменитого поэта, и так в свое время перевернула его жизнь, он бы никогда в это не поверил, но странными бывают переплетения судеб. Он давно перестал чему-то удивляться, и все-таки это было на грани фантастики.

Старуха страшно устала, и он устыдился того, что так долго и мучительно говорил с ней. Но когда он поднялся, чтобы отправиться к себе, она странно протянула свою все еще изящную, но темную руку, что он снова вздрогнул и оглянулся на нее.

- Подождите, я знала, что дни мои сочтены, но я не думала, что мне удастся еще с кем-то поговорить о том, во что уже давно невозможно поверить. Наверное, я похожа на безумную аферистку, которая хочет примазаться к судьбе великого поэта.

- Я вовсе так не думаю, ведь это я сам нашел вас и заставил говорить обо всем, но мне так хотелось поверить в то, что даже в этом мире чудеса случаются.
- Чудеса, это было невероятной мукой, эта любовь сломала жизнь и мне, но к этому я привыкла, только не могла понять, не верила в то, что и у него все так скверно. Ему подарили такую славу, всех женщин, каких бы только он мог пожелать, и невозможно поверить, что и этого было мало, что так велика плата за нашу любовь.

- А разве вы не помните миф о красавце боге, которому было дано все, кроме любви даже смертной женщины, это был миф о нем, хотя он и пытался примерить маску и Гамлета, и Донжуана и Фауста, но он на самом деле был совсем иным, хотя наверное, даже себе самом никогда не признался бы в этом.

-Он хотел полюбить еще раз, но нам дается только один шанс, жаль, что мы это поздно вспоминаем.

Жизнь давно сожжена и рассказана,
Только первая снится любовь.

Доктора позвали куда-то, и он долго был у другого больного, которому никто уже не сможет помочь. Когда он вернулся в палату, ему казалось, что они должны продолжить этот разговор. Старуха спала, ему показалось сначала, что она спит, но потом он вдруг понял, что она умерла.
На старом полинявшем одеяле покоилась ее рука, и в ней она сжимала пачку писем, перевязанных алой, но очень старой лентой.

- Она звала вас, - говорила какая-то бесцветная женщина рядом, - просила разыскать и говорила, что должна передать вам эти бумажки.
Он осторожно вынул пачку писем из ее мертвых рук, казалось, что она никак не хотела отпускать их. На миг доктор зажмурился, он точно знал, что увидит на бумаге, он хорошо помнил подчерк великого поэта. Она сохранила эти письма, как бесценный дар, сколько времени прошло, он успел похоронить ее и полюбил еще сильнее, но она хранила только бесценный дар - его письма.

Доктор поспешно ушел, распорядившись унести старуху в морг и позаботиться о ее похоронах. Сам же он зашел в кабинет свой, закрыл дверь и включил настольную лампу, он понимал, что должен прикоснуться к тайне великого поэта - именно ему судьба подарила такой случай.
Жизнь давно сожжена и рассказана…


Фрагмент 5  Незабвенная, прости меня.
И ТЫ НИЧЬЕЙ НЕ БУДЕШЬ

Чем можно заполнить пустоту в душе, когда не стоит ждать вдохновения и жизнь давно «сожжена и рассказана», но она еще продолжается.
И снова был ресторан. И была цыганка, дикая, разнузданная, влекущая и отталкивающая одновременно. Он усмехнулся, вспоминая строчки «Песни ада». Тогда думал, что хуже быть не может, теперь понимал, что может быть еще хуже.

Это была уже не обольстительная Саломея, танец которой свел с ума царя Ирода. За него и на самом деле не жаль было отдать голову пророка, эта была бесстыдная цыганка, к такой никогда прежде не приблизился бы знаменитый Поэт, но возможно именно этого теперь, накануне катастрофы, ему и не хватало. Если уже давно им же написано:

Увижу я, как будет умирать
Любимая моя отчизна,
Я буду одиноко пировать.

Это написано было в 1901 или в 1902 году, он влюбленный и счастливый (ничего не предвещало беды) знал о том, что и как будет. Дурные прогнозы всегда сбывались.

Вероятно, он смотрел на нее слишком пристально, потому что цыганка порхнула к нему, и хотела предложить что-то, но он одним жестом отстранился, и видимо такая презрительная улыбка появилась на его лице, что она вспыхнула и отошла.

Все напоминало о том, что может разразиться скандал, но и на этот раз скандала не последовало, хотя она наверняка не могла знать, что это Поэт, тот, который вот уже семь лет потрясает умирающий мир.
Скандала не последовало, но он поднялся и пошел прочь, не желая больше все это видеть и слышать. Домой идти не хотелось, там было пусто и холодно, там все еще дежурили журналисты и девицы, иногда они были в одном лице, кто же их разберет, зачем они явились, и что у них на самом деле было на уме. И если вспомнить, как мало он с ними общался, то остается дивиться тому, как они много о нем написали. Но он никогда ничему не удивлялся.

Он медленно шел мимо оперного театра. «Кармен», цыганщина в последнее время преследовала его. Это было явным знаком гибнувшего мира. И невыносимая боль сковала сознание. Так много было обещано, и все уже закончилось, не успев начаться.
Надо было пройти мимо, не искушать судьбу, но все в душе его переменилось, дикое упрямство заставило поступить вопреки желаниям, и он зашел в полупустой театр.

На указанное место сел очень тихо. Приятно было, что на этот раз цыганка так далеко, что она не вильнет задом, откровенно предлагая тебе голую страсть и не заботясь о последствиях.

Актриса была хороша и незнакома, это он сразу заметил. И что-то оборвалось в душе у того, кого все они дружно называли снежным королем. И как не открещивался он от этого пошловатого определения, но оно соответствовало той маске, которую культивировал сам Поэт.
Но потом взвизгнула музыка, и он забыл о себе любимом, и обратил свой взор к ней.

Кармен, это замечательно, это та, которая никого не любит, и скорее готова умереть. Уж если цыганка, то эта цыганка, а не какая-то другая.
Так ресторанное представление переросло в нечто большее, великолепная музыка Бизе если не разбудила полумертвую душу, то равнодушным не оставила. Но он поднялся еще до окончания представления, встретил усмешкой взгляд той самой женщины, которая нашла ему место, если бы она не знала, кто он такой, то сказала бы что-то резкое и грубое, но она промолчала, поджав губы, а он развернулся и отправился прочь.
Он не хотел смотреть, как она будет умирать. Разве нельзя было переписать финал знаменитого творения, запомнить иную версию.
Поэт знал, что он придет снова в этот театр, чтобы еще раз все увидеть и услышать ее, а потом, пусть она умирает и воскресает снова.
На протяжении многих лет в его жизни были только актрисы. Легкие, воздушные, яркие создания, готовые все обратить в шутку и играть в любое время дня и ночи - только это его и устраивало. Если женщина была умна и серьезна, он бежал от нее, как черт от ладана, чтобы не тонуть в болоте тех путаных размышлений и бесконечных разговоров, которые окончательно убивали души, ничего не давая ни уму и ни сердцу.
Иногда они влюблялись, возможно, но он убеждал себя в том, что это была игра, им просто хотелось еще раз увидеть, насколько они могут быть убедительны вне сцены, да еще рядом с таким поэтом, у которого слава Донжуана то ли маска, то ли истинное лицо, но была она всегда.
Он возвращался домой раньше обычного, но образ Кармен снова и снова врезался в его усталую душу. Он вдруг усмехнулся, когда вспомнил странное несоответствие образа и актрисы. Она была рыжая, актриса, которая на этот раз играла Кармен. Но она смогла так его увлечь своей обнаженной страстью, что заметил он это только сейчас.

Да и Кармен ли она вообще? Ведь вся беда и состояла в том, что при столкновении он стремился к одной, а попадал совсем к другой. Женщина - только намек на тот образ, который он видел. Снежная королева не была ею, Наталья Николаевна, она была девой, а не королевой, сначала пыталась соответствовать, а потом влюбилась.
Он странно вздрогнул всем телом, вспомнив историю семилетней давности. Тогда все было так странно: сначала он стремился за нею, потом она преследовала его:

И как, глядясь в живые струи,
Не увидеть тебя в венце?
Твои не вспомнить поцелуи,
На запрокинутом лице?

Когда он с удивлением понял, что она его не любит, то так растерялся, что только и оставалось вернуться к старой самой любимой сказке о Снежной королеве, и рассказать всем ее, а актриса возмущалась искреннее, она говорила всем знакомым, взиравшим с нескрываемым интересом: »Да не было никаких поцелуев»

Конечно, не было того, о чем говорила она, но она даже и не вспомнила сюжета знаменитой сказки - второй поцелуй замораживает сердце, а третий дарит смерть. Возможно, она и смогла бы, если напрячься, сыграть Снежную королеву, но она никогда ею не была - вот в чем беда и заключалась. А потом, когда мальчишка ее бросил, когда она смогла рассуждать здраво, то решила, что может вернуться к нему, но никто никогда не возвращался, он бы не допустил такого. Ему нужен был другой миф и другая женщина, другая актриса.

Кармен. Если забыть цыганщину в ресторане, то это не так и плохо получается.
Она никогда не полюбит, она только «отзвук забытого гимна», и это на самом деле последний миф, больше ничего не будет.
№№№№№

Утром поэт проснулся с ощущением скрытой радости. Он знал, что отправится в театр, чтобы еще раз увидеть Кармен.
И едва дождался вечера. И шагнул на этот раз вовремя в еще освещенный зрительный зал. Его узнавали, к нему подходили, но задерживались ненадолго, нельзя разговаривать с человеком, который не видит и не слышит тебя. А он так и поступал, когда не хотел видеть и слышать.
И хорошо, что зал уже заполнила музыка, как-то скрасилась неловкость положения.

Но что там было не так? Почему на этот раз и сцена совсем не привлекла его. Там была другая Кармен, другая актриса. Такого он не ожидал никак. Хотя надо было полагать, но ему казалось, что если он шел на спектакль, то там должно быть все так, как ему хочется.
Он едва досидел до антракта, и уже хотел уйти, когда увидел ее.
Эта встреча возникнет во всех красках в стихотворении:

Сердитый взор бесцветных глаз,
Их гордый вызов, их презренье.
Всех линий - таянье и пенье.

Она знала его, или ее просто привлек его пристальный взгляд, и она не могла от него отстраниться.
И вот так всегда, он увидел ее, но не там и не такой, это был на удивление неудачный день, Кармен не было на сцене, бедняжка только пыталась что-то играть, но и в реальности не было Кармен - он это почувствовал сразу. Уж влюбленность взрослой женщины от всех других чувств он мог отличить даже в 16 лет, а нынче вообще видел ее насквозь.
Он знал, что они столкнуться после спектакля, случайно. И это будет хорошо организованная случайность. А потом:

И голос женщины влюбленной,
И блеск огня, и храп коня,
Две тени слитых в поцелуе.

Зная до деталей, как и что будет происходить, в первый момент поэт хотел незаметно уйти до окончания действия, чтобы они точно не встретились, но что-то заставило его досидеть до конца. Возможно, желание опровергнуть собственную теорию. Если он ошибется, и она окажется другой, если она его не полюбит, вот тогда.

Если бы кто-то смог подслушать его мысли, то он бы был удивлен и поставлен в тупик, хорошо, что никто не мог их слышать в те странные минуты, когда стремительно развивалась старая история о слепой страсти, увлекающей в бездну и готовой убить любого, кто с ней соприкоснется. Но тайна его и состояла в том, что он подходил к этому обрыву, но никогда не умирал от страсти, в тот момент, когда казалось, что он сорвался и летит вниз, в пропасть, словно гениальный акробат он переворачивался в воздухе, и падение превращалось в полет. Это не дано было понять тем, кто готов был умереть за него и вместе с ним, такие всегда находились. И умирали, в его стихах и его памяти, но он сам оставался жить, писать, он даже не получал ранений, а стремительно шел вперед.

Но было понятно, что Кармен окажется в его жизни последней.
Ничего нового в мире этом не бывает. Они столкнулись после спектакля, и выяснили, что живут рядом, и шли по заснеженной улице. Она притворилась, что почти ничего о нем не знает, плохо притворялась, а для актрисы просто отвратительно, но пока он был терпелив и великодушен, и благодарен ей за то, что вчера она смогла вырвать его из цыганщины и кабака, и заставила думать о высоких чувствах и страстях.

Если только это еще и осталось в жизни, то надо хоть как-то украсить ту печаль и пустоту, губительную для Вдохновения, в которой он и пребывал в последнее время. И она готова была украсить, и звали ее Любовь.

Но и это кроме иронии и странных параллелей ничего не вызвало. Любовь была в самом начале, и тогда она стала трагедией, любовь в финале превращается в фарс. И ему остается из «забытого гимна» сотворить хоть какое-то подобие мифа.

Если бы актриса, шедшая рядом с ним, уверенная в том, что ей удалось покорить поэта, могла узнать, о чем он думал в те минуты, она была бы потрясена до глубины души. И хорошо, что она была увлечена и не могла этого знать, и догадываться не могла.
И даже когда она прочитала странные строки, написанные чуть ли не в первый день знакомства:

Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь,
Так вот что так влекло сквозь бездну грустных лет.
Даже когда она повторяла их, еще не зная, радоваться ли тому, что эти стихи посвящены ей или надо срочно спасаться от безнадежной страсти. (Она знала, что никого так не любила и не полюбит больше). Она еще верила, как и всякая женщина, что сможет растопить эту глыбу льда, что ее любви хватит на двоих.

О, как часто мы заблуждаемся, кроме великолепных стихов о ней или о Кармен, он не смог подарить ей больше ничего.
Она понимала уже тогда, что он сделает ее бессмертной, но ей хотелось разделенной любви и счастья, и за это она, не раздумывая, отдала бы каждый день своего бессмертия. Но она, как и любая другая, была бессильна перед ним, не способна что-то изменить, хотя ее и звали Любовью, но в реальности Кармен оказалась просто влюбленной женщиной, богомолкой, а не богиней.
№№№№№№

Он смотрел ее на очередное вторжение. Смотрел молча, словно бы в его просторной и светлой комнате разыгрывалась еще одна пьеса.

И зубами дразня, хохотала,
Неожиданно все позабыв,
Вдруг припомнила все, зарыдала,
Десять шпилек на стул обронив.

Какой поразительный реализм, как пыталась она спасти ту страсть, которую спасти было невозможно, потому что ее не существовало с самого начала, а потом она превратилась в равнодушие для него и сплошную муку для нее, но увлеченная в бездну уже не могла вырваться из нее.
Ценою жизни ты мне заплатишь за любовь

Очень тихо повторял он слова знаменитой оперы и никак не мог поверить в то, что эта женщина играла Кармен, что он когда-то, пусть ненадолго, но поверил ей.

Проклинала, спиной повернулась,
И должна быть навеки ушла.

Так ему хотелось думать. Он не знал, что она не ушла из его жизни и после его смерти. Многие потом видели на Смоленском кладбище, там, где был его последний приют, женщину с алыми розами. Она неизменно спешила к могиле поэта. Ничто не смогло бы ее остановить.

И здесь она еще верила в то, что совершится чудо, и он вернется к ней, и не просто вернется, а будет ее любить так, как никогда не любил в реальности.

Она помнила строки:
Милая, безбожная, пустая,
Незабвенная, прости меня.

И напрасно, ее уверяли все, что не к ней они обращены, с женой его совпали инициалы - странное совпадение, но она никого не хотела слушать. Она знала, что если он все понял, и попросил прощение, значит, остается надежда на то, что все еще может быть. Недаром говорят, что надежда живет даже, когда нет веры и любви, и умирает она последней.

Фрагмент 6  ДВА ГАМЛЕТА

Эмалевый крестик в петлице,
И серой шинели сукно.
Какие печальные лица,
И как это было давно.

Какие прекрасные лица
И как безнадежно бледны.
Наследник, императрица,
Четыре великих княжны.
Г.Иванов

Я Гамлет, холодеет кровь,
Когда плетет коварство цепи.
А.Блок

Начало века. Странное непредсказуемое время. Оно заполнено маскарадами и театральными действами. Им хочется сыграть главные роли на подмостках, потому что там это не так страшно, как в реальности, где все грозит настоящей бедой. Там, в театре, герой, убитый минуту назад поднимется и отправится пить чай, полетит на свидание к своей возлюбленной, а здесь убивают по настоящему.

Могут ли пьесы влиять на судьбу и на реальность? Все в этом мире повторяется, и нет ничего нового. А если актеру уже довелось сыграть Гамлета, роль, о которой большинству остается лишь мечтать. Глубоко несчастны те, кому такие роли не достались, о чем печалиться, чего бояться тому, кто получил эту роль по праву рождения или случайно.
Меня поразил тот факт, отраженный в дневниках и воспоминаниях, что в самом начале молодой, влюбленный, а потому счастливый наш император Николай второй играл на сцене домашнего театра Гамлета, вероятно, считая это невероятной удачей. И всем известно, сохранились фотографии, Гамлета играл в юности первый наш поэт Александр Блок.
№№№№№

В старинной усадьбе Шахматова, принадлежавшей профессору Бекетову, ректору Петербургского университета, которая примыкала к усадьбе знаменитого химика Менделеева Бобылево, все увлечены этой постановкой, распределены роли, и разыгрывается трагедия, так мало похожая на историю датского королевства. Они говорят о своем - участники этой драмы. Старые фотографии хранят их молодые прекрасные лица. Розы летят на сцену, где умирает юная Офелия. А Гамлет так молод и так красив. Вскоре он возвестит весь мир о происходящем:
Я Гамлет. Холодеет кровь,
Когда плетет коварство сети.

Юный поэт уже написал самые страшные строки летним днем 1900 года- странного года с двумя нулями, когда непонятно, то ли старый век еще заканчивается, то ли только начинается новый.

Увижу я, как будет погибать
Вселенная, моя отчизна,
Я буду одиноко пировать
Над бытия ужасной тризной.

Пусть одинок, но радостен мой век,
В уничтожение влюбленный.
Да, я, как ни один великий человек,
Свидетель гибели вселенной.

Таким странным оказался этот поэт, игравший Гамлета, или Гамлет, ставший поэтом. Все перепуталось в России, которую, как известно «умом не понять, аршином общим не измерить»
Он не собирался умирать от отравленной шпаги, но знал, что жить ему придется в страшном мире, где смерть бы показалась незаслуженным даром. И очень точно напишет о нем через двадцать лет, лучший из его биографов - А.Ахматова «И принял смертную истому, как незаслуженный покой».

Но до того момента оставались еще стихи, романы, потрясающие этот мир, великолепные влюбленные женщины, и те, кто в ярости не мог разгадать его загадку, и потому готов был обвинить во всех смертных грехах. Оставалось создать еще один великолепный миф, и прежде, чем уйди, испытав «великолепное презрение», оставить разрушенному миру свои творения.

Но пока, в самом начале ХХ века, на поспешно сколоченной сцене в старой дедовской усадьбе он играл Гамлета.

И оставался прекрасным принцем и рыцарем и потом в жизни - это был лучшая и почти единственная его роль, которую подарила поэту судьба, и не смогла отнять революция со всем ее насилием и кошмаром.
Роль ли запрограммировала дальнейшую жизнь Поэта, или в Книге Судеб она была изначально записана, и он просто исполнил предначертанное, как знать. Но потом и он, и многие из тех, кто стали свидетелями этого действа, писали об удивительном спектакле.

Он был очень молод и очень красив этот Гамлет, он смотрел в лицо Офелии и не скрывал своей влюбленности. И что бы ни говорил он по тексту пьесы, все, кто знали, их были уверенны в том, что не завтра так после завтра младшая дочь знаменитого химика, на свое счастье и на свою беду станет его женой. И останется ею на всю жизнь, какие бы потом страдания и беды им не пришлось пережить.

Это про нее он запишет, отвечая на бесчисленные вопросы о своих романах и похождениях «Для меня в мире всегда существовали Люба и все остальные женщины». Более точного ответа не придумать для всех, кто потом напишет страстные воспоминания, и будет уверять нас, что именно она была единственной любовью великолепного поэта.
И только ей, своей Офелии, он напишет поразительные строки:

Все-таки, когда-нибудь счастливой
Разве ты со мною не была?
Эта прядь - такая золотая
Разве не от старого огня?-
Страстная, безбожная, пустая,
Незабвенная, прости меня!

И Офелия с самого начала знала, что они связанны друг с другом навсегда, он внушил ей это, она чувствовала это сама. Но по тексту пьесы она должна была погибнуть от жестокости и неверия жениха.
Могли ли они оба думать о том, что пусть не так глобально, но потом эта странная пьеса отразится на всей их жизни, и когда снова и снова они будут расставаться, не эту ли сцену гибели Офелии будет он видеть, и переживать ее уже по настоящему в жизни.

Говорят, что Любови Дмитриевне принесли уже после смерти поэта красивый альбом с картинами и фотографиями, посвященный юбилею А.С.Пушкина. Когда она листала его страницы, то ее взор остановился на портрете Н.Н. Пушкиной. Она долго вглядывалась в ее черты и никак не могла закрыть эту страницу. И не удивительно, ей лучше других было известно, что такое быть женой первого поэта. Это к ней он обращался:

Я не только не имею права,
Я тебя не в силах упрекнуть
За мучительный твой, за лукавый,
Многим женщинам сужденный путь

Разве не о любимой роли, разве не о Гамлете думал он в те минуты, когда писал это стихотворение. Создается такое впечатление, что всю жизнь спорил он с датским принцем, который не был так милосерден к невинной своей возлюбленной. А она так и осталась той юной и прекрасной Офелией в его памяти, которую когда-то на сцене он увидел впервые и был уже безнадежно влюблен навсегда.

Ты всегда мечтала, что сгорая,
Догорим мы вместе - ты и я,
Что дано, в объятьях умирая,
Увидеть блаженные края…

Так через пятнадцать лет была дописана поэтом знаменитая пьеса о Прекрасном и жестоком Принце.
№№№№№№

В императорском дворце, в домашнем театре, они были так модны в то время, для самых близких ставили пьесу. И это была знаменитая трагедия Шекспира.

Гамлета играл, конечно же, цесаревич, будущий император Николай 2. Эта роль, о которой мечтал бы любой из актеров в любом театре мира, досталась ему по праву положения. Никто не посмел бы поспорить с его желанием сыграть Гамлета. Ему суждено было прожить короткую жизнь датского принца и умереть.

Что чувствовали те, кто видел эту пьесу, когда он пока на сцене, упал, заколотый отравленной шпагой. Потом он поднялся, произошло, как и всегда в театре бывает, чудо воскрешения. Но мог ли чувствовать кто-то из тех, кто видел эту трагедию, что очень скоро все это повторится в реальности? Вряд ли. Его считали счастливчиком, ему завидовали многие. Он на самом деле был принцем и наследником. Великолепная мать его с грустью и тревогой думала о его будущем, о том необъятном государстве, которое должно перейти к ее сыну. Они с ее суровым мужем смогли удержать его от всех воин и революций. Она, ставшая невестой одного из царевичей и женой второго, видела истерзанное после взрыва тело бывшего императора. Было отчего прийти в ужас, но все тогда обошлось. Ее сын не был похож на своего отца, к великому сожалению. Он играл Гамлета, и Он был влюблен в прекрасную балерину, принцесса ждала его и страдала, о какой гибели мог думать тогда наследник русского престола?

Но и на этот раз знаменитая пьеса не могла не отпечататься на его судьбе или судьба оказалась странно переплетенной с историей о коварстве, бунте и гибели.

И он очень любил свою Офелию, больше всего на свете, и не посмел бы никогда ее и ни в чем обвинить. Только их жизнь оказалась страшной катосрофой.

Вероятно, в реальности им не приходилось сталкиваться, тому Гамлету, который, покинув подмостки, стал первым поэтом и рыцарем прекрасной дамы, и тому, который надел императорский венец и стал Государем Всея Руси и последним императором. Но об этом нет ни одного достоверного свидетельства. Хотя они жили в одном городе в то тревожное жуткое время.

У них не было, вероятно, ничего общего, кроме любви, роли Гамлета, сыгранной в юности, и революции с ее отравой для любой души, а уж такой как у Гамлета - вдвойне.

И дни их были сочтены.

17 июля 1918 года вместе со всей семьей: наследник, императрица, четыре великих княжны, Последний русский император будет зверски расстрелян одуревшими от водки и наркотиков рабами, которые теперь считали себя господами. Такое случалось и прежде, не только в России, но нигде они не были так безумны, так жестоки, как в его стране, в его время. И ему оставалось только произнести вечное: «Прости им, Господи, они не ведают, что творят». И на этот раз он и все его близкие погибли по настоящему - большего кошмара нельзя было придумать, никакой великий драматург не сочинил бы такого.
Второму Гамлету оставалось жить еще три года и несколько дней. В этом новом мире за него хватались , как за спасительную соломинку, те самые озверелые большевики, которым не было дела до поэзии и литературы, но они упорно искали оправдания для себя и своих злодеяний, и им нужен был Первый поэт.

А он задохнулся, отказываясь принимать лекарство, и строить светлое будущее, из-за которого они уже успели уничтожить половину страны.
Могло ли его что-то удивить, когда 20 лет назад уже были написаны строки о том, что с ним и с этим миром должно было случиться?

Да, я , как ни один великий человек,
Свидетель гибели вселенной.

Да и как можно было жить, когда они сожгли Библиотеку, то единственное, вечное, что не может быть уничтожено никаким бунтом, никакой революцией - это культура, которой он до конца служил, когда уже был расстрелян русский император, его дети и все, кто был ему близок или дорог.

В этом мире ничего больше не было- наступил конец света, они уничтожали друг друга. И он задохнулся.
В истории болезни перепуганные врачи дрожащими руками записали:
«Умер от нехватки воздуха» - а что еще могли они записать о гибели первого поэта.

- Что мы наделали, мы убили Александра Блока, - кричал Луначарский, когда до него дошло извести о его смерти. Но его быстро заставили замолчать.
Так странно отразилась знаменитая трагедия на нашей истории и на нашей культуре.
В этом мире ничего случайного не бывает. Только некоторые факты кажутся мистическими. И от совпадений становится жутко.


Фрагмент 7  ПРИГОВОРЕННЫЙ К СМЕРТИ

Не странно ли, что знали мы его?
Был скуп на похвалы, но чужд хулы и гнева,
И Пресвятая охраняла Дева
Прекрасного поэта своего.
А.Ахматова

И было утро 10 августа, то редкое утро, когда ослепительно светило солнце, словно пыталось спалить этот странный мир.
И был день, когда гроб с телом поэта на руках несли до Смоленского кладбища.

Принесли мы Смоленской заступнице
Принесли пресвятой Богородице,
На руках во гробе серебряном
Наше солнце, в муке погасшее, -
Александра, лебедя чистого

Так написала о том странном солнечном августовском дне Анна Ахматова.
И был вечер. Горела свеча.
Они остались втроем: мать, друг, жена. Столько лет, от начала и до конца они были рядом с ним, уходили и возвращались, ссорились и мирились, и все, потому что они любили его безмерно. Все трое, собственных судеб и жизней без него не представляли, и представить никак не могли.

И кто из них сегодня, вернувшись со Смоленского кладбища, смог бы повторить в то, что его больше нет. Что он не ушел в соседнюю комнату и не вернется назад.

Он был с ним в тот вечер. Стоял бокал с вином, ему предназначенный после поминок. Тень мелькнула рядом. И он стоял у стены и внимательно следил за ними, слушал, смотрел. Они не удивились его молчанию, он и прежде никогда много не говорил, хотя немного странно ему было видеть вместе самых дорогих людей, только смерть и его уход смогла из примерить, усадить за стол - какая ирония судьбы.

Он, тоже поэт, был вечным соперником, матушка, никогда не могла примириться с женой. Жену он ревновал к другу и поэту. Все сплелось в такой чудовищный клубок, что никак не разобраться в этом хитросплетении. И вот разом все кончилось.

Никто не плакал. Они успокоились после бесконечного течения тех дней и говорили о нем. Каждый понимал, что разговор этот может длиться бесконечно, но никогда он не будет таким скомканным и ярким одновременно, потому что это первые впечатления. Потом, когда все будет сказано, все прочитано, и не понято, когда каждый из них будет жить своей жизнью, потому что им дарован какой-то отрезок времени с ним и без него, он будет приходить иногда к каждому из них. И только теперь они снова были с ним, и впервые все вместе за одним столом.
Жаль, что такого не было тогда, можно было бы сравнить то, что они говорили при нем, с тем, что после его ухода.

Вероятно, это две большие разницы.
Он почувствовал, что все не совсем так, как казалось в агонии мучений, в самые последние дни.

Жизнь продолжается, и она неповторима и интересна. И он будет еще жить, и возвращаться, пока они живы, пока они помнят о нем, и впускают прекрасный призрак в собственные жизни.

Прекрасный призрак,
Рыцарь без укоризны
Кем ты призван,
В мою молодую жизнь.

Он не мог вспомнить имени поэтессы, написавшей эти пронзительные строки, не видел, вероятно, никогда ее лица, да и не особенно запоминал их, окруженный очаровательными актрисами. А вот теперь , все так изменилось, что именно строки стихов возникают из памяти и заставляют его возвращаться в мир, который так странно, нелепо и поспешно пришлось покинуть несколько дней назад . Кажется это было 7 августа. Но он не помнил давно чисел, все сплелось в один клубок.

Миры летят. Года летят, пустая
Вселенная глядит в нас…

Но собственные стихи вспоминать не хотелось, нет, не в них теперь было дело, а в том, чтобы сохранилась память. В сгоревшем дотла мире это была трудная, почти невыполнимая задача. Но он знал, что мы умираем во второй раз окончательно, когда о нас забывает последний из тех, кто знал и любил.
№№№№№

-Они приговорили его к смерти, - тяжело вздохнула Мать, - тишина казалась зловещей.
- Им не было до него, да и для всего остального мира дела, - ответила ей жена.

Он слушал их, вглядывался в лица в полумраке, а потом все-таки срывавшимся голосом произнес:

- Нет, его смерть - ужаснейший приговор им самим. Забудутся многие злодеяния, что-то никто не сможет вспомнить никогда, но его стихи останутся, как только все уляжется, и гарь исчезнет, они зазвучат с новой силой, и это будет приговор им самим.

Призрак поморщился. Ему совсем не нравилось то, что они произносили такие слова, все с теми же судилищами связанные, но он мог только слышать и остановить их никак не мог. Это было уже не в его власти.
- Мне всегда было страшно за него, он сам себя, еще до них приговорил к смерти, разве вы не помните «Мы дети страшных лет России», и Бальмонт, и Бунин, и Брюсов, и Ахматова, они собирались жить вопреки всему, и будут жить, куда бы судьба их не забросила. А он бы в этом мире не смог жить ни за что на свете, вероятно, это и была его главная тайна.

- Говорят Николай Гумилев арестован, - вдруг произнесла Любовь Дмитриевна, словно вспомнив о чем-то.
- Тот тоже смертник, он не мог забыть расстрела императора Николая, и все время жалел только о том, что будет не первым, а вторым, и на этот раз, а он должен быть всегда и во всем первым.
Впервые за все время и Призрак оживился, он вспомнил несколько их столкновений. Он помнил фразу:

- Вы мешаете мне, все мои женщины влюблены в Вас.
Что было на это ответить? Теперь он остался один, но, вероятно, ненадолго, если правда то, что они говорят. Они не могут его расстрелять, хотя, нет, они могут все. И возможно, ему удастся затмить всех. На миру и смерть красна, о нем сложат легенды. Хотя, как знать, в этом мире больше ничего предсказать нельзя, тут случается все совсем не так, как должно быть и могло бы быть.
№№№№№

- Он просто задохнулся, - говорила Мать, когда они снова вернулись к нему, и снова слезы потекли по ее странно исхудавшим щекам.
- Воздух России его убил, интересно, что запишут в заключении о его смерти, они должны что-то написать, ему было только сорок, этот никак не смертный возраст. Его убила революция. Так, пожалуй, не рискнут написать, хотя это правда.
- Это убило Сашу, - едва произнесла Александра Андреевна и закрыла лицо руками.
Он отвернулся к окну, он не мог больше смотреть на ее слезы. И, словно что-то почувствовав и опомнившись, она замолчала, и только сжала до боли платок в ладонях.
Она так и не могла понять, как останется, и будет доживать в этом жутком мире без него, ведь надолго они никогда не расставались. Он был единственной ее радостью, солнцем, светом, она должна была только знать, что он жив, что он пишет стихи, и обязательно откроет дверь и обнимает ее.
№№№№№

Эти два месяца он провел в взаперти, запер сам себя в четырех стенах, и когда она пришла к нему и стала уговаривать его прогуляться, жена только молча махнула рукой, не в силах говорить об этом, он вдруг повернулся к ней, лицо было каменным, она не узнала своего сына.
- Нет необходимости, я не могу видеть того, что на улицах происходит, не хочу видеть и знать, здесь еще остается иллюзия, что там ничего не изменилось.
И сколько она не говорила потом, все было бесполезно, он молчал.
Он звал друга, но того не было давным-давно, он так и не решился вернуться при жизни, и понимал, что не простит себе этого. А похороны слишком поздно, к живому надо было приходить.
- Не казнитесь, - услышал он голос матери, - и тогда было уже поздно, хорошо, что Вы не видели его таким.
Он поверил ей, и все-таки никак не мог успокоиться, как ни старался.
№№№№№

Он слышал этот странный приговор доктора, хотя тяжелая дверь была в тот странный день прикрыта, доктор говорил тихо, он не мог этого слышать, но он слышал:
- Не нравится мне его настроение, он не хочет жить, и значит, смерть придет к нему.
Странная речь для врача, но в тот момент впервые за много дней он улыбнулся, хотя и сам не понимал почему. Это было выходом из безвыходной ситуации. Это было единственным протестом.
Тот, другой, говорил о расстреле императора и словно бы сам себя приговаривал к расстрелу, он оставался офицером, он не собирался сам пускать себе пулю в лоб, ему нужна была смертная казнь на глазах у всех. Что за мальчишество, бред. Но он завидовал ему и точно знал, что с ним даже такого произойти не может. Комиссары упорно тащат его в свою революцию, все искажая, «12» стала его приговором, они требуют читать только поэму.
Он вел с ними странную игру, в которой надеялся выиграть. Но это невозможно, и когда он убедился в этом, то понял, что это конец. И перестал жить, а что еще оставалось.
- Он не хочет жить, и смерть придет к нему, - не потому ли фраза знаменитого доктора была последней радостью, еще доступной ему, больше никто и ничто не смогло бы его обрадовать в этом мире.
Он видел во сне Зинаиду, в момент их последней встречи, какой резкой и яростной она была. И вероятно, никогда не переменится. И стало жаль, что они так далеки, и ни на этом свете, ни на том не смогут продолжить прерванного разговора. Она, понимавшая его лучше других, оказалась самым непримиримым врагом, но он прощал ее. Им оставаться и маяться, и видеть, то, что он уже никогда не увидит, а если и увидит, то участвовать не будет. Смерть избавит его от этого кошмара.
№№№№№

- Сегодня в «Правде» известие о смерти Саши, - говорила мать, - они упомянули только о том, что он автор «12», какая чудовищная несправедливость.
- Как странно, что они вообще написали о нем, - вырвалось у жены.
Друг думал о том, что она, его вечная любимая и Прекрасная Дама, права, о них в этой их газетенке в час смерти вообще ничего не будет написано. Но он скорее радовался этой догадке. Ведь они приговорили к смерти всех, и живых в том числе, заочно, заранее. Кто их них жив нынче? Им просто нет и не может быть места в этом мире, где они строят какое-то мифическое общество и счастье для кого-то другого. А возможно под лозунгами этими все рушат и не могут остановиться.
- Мне придется уехать, я не могу и не хочу здесь оставаться, - говорил он
Они что-то ответили ему.
Он был первой жертвой, через две недели состоится расстрел - они стреляли в весь серебряный век, от которого к тому времени осталась только горстка пепла.
Рожденные в года глухие,
Пути не помнят своего,
Мы, дети страшных лет России,
Забыть не в силах ничего,
Испепеляющие годы.
№№№№№

Через несколько дней в опустевший дом пришла Надежда, оглянулась вокруг, словно желая убедиться еще раз, что здесь его нет больше, но поверить так и не смогла.
Она почти ничего не говорила, только оставила стихи. Они читали их вечером при свече.
И, не закрыв лицо, его несли
На кладбище, под сень и трепет клена,
И старики, и дети с нами шли
За этим гробом, славой озаренным.

На поднятых руках он тихо плыл
Над невскими высокими мостами,
Прохожий за прохожим подходил,
Вставал в ряды и плакал вместе с нами


Рецензии
С Днём ВЕСНЫ и ЛЮБВИ , Любаня!

Михаил Лезинский   08.03.2012 03:50     Заявить о нарушении
Спасибо, Михаил Леонидович!!!
Пусть Весна всем нам принесет Вдохновение и Удачу
Ваша Люба

Любовь Сушко   08.03.2012 06:15   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.