Анютины глазки смотрели в небо

Их было четыре, в грубых и тяжелых для хрупких девичьих плеч солдатских шинелях, в огромных валенках и в серых ушанках с красными звездочками. Они входили в расчёт, обслуживающий зенитную установку, которая располагалась недалеко от нашей деревни. Ежедневно, когда выдавалась ясная погода, фашистские бомбардировщики летели бомбить Москву, а также близлежащие объекты. И именно здесь, на их пути, вставали эти девушки-зенитчицы со сво­им единственным орудием и несколькими ящиками снарядов. Девушки жили рядом, в стоящей на отши­бе от деревни избе, хозяин которой имел «бронь» и работал на военном заводе. А молодая хозяйка вела немудрёные домашние дела и воспитывала двух малолетних дочерей.

Под вечер, пока еще не вызвездило и не взошла луна, девушки выходили на крыльцо и тихонько пели чистыми, нежными голосами песни о любви. Тогда я впервые услышала песню: «Дивлюсь я на небо». Девушки были совсем юные — старшей из них по­шел девятнадцатый год. Их звали Лида, Мария, Ок­сана и Зоя. Две средних из них были с Украины. Они изредка приходили в деревню и сердобольная хо­зяйка зазывала их к себе, угощая тем, что было. Но чаще сами жительницы села приходили в избушку возле зенитки: кто с кринкой молока, кто с блинами из гороховой муки, кто с варёной свеклой.

Мы с моей четырёхлетней сестрой очень боялись бомбёжки. Однажды ночью, когда вся деревня была погружена в глубокий сон, а небо не предвещало ясной погоды, мы проснулись от страшного грохота. Из окон вылетели стёкла, с потолка посыпался не­весть откуда взявшийся песок, а со стены упали часы с массивными медными гирями. Бабушка проворно ринулась в подпол, схватив меня за ногу. А младшая сестра, не понимая, в чем дело, громко закричала: «Возьмите и меня с собой!»

Затем наступила зловещая тишина, и только гул удаляющегося бомбардировщика свидетельствовал о том, что это «его рук дело». Мы выбежали на улицу.
Но там было темно, хотя перед домами толпился народ. Никто не мог сказать точно, что же произош­ло Наконец, все разбрелись по домах. Мы тоже вер­нулись к себе. Как только рассвело, мы с сестрой вышли на улицу. Выпавший накануне мягкий пушистый снег был серым, покрытый какими-то странными хлопьями. Мы увидели, как большинство жителей деревни спешили в ту сторону, где стояла зенитка. Побежали туда и мы. Первое, что встало перед на­шими глазами, была изба, в которой жили зенит­чицы. Но была она какая-то страшная, похожая на игрушечный домик, сделанный из спичек. Ни в од­ном из пазов ее не было пакли. Возле избы вырос непонятный огромный бугор. У крыльца лежал, сжав руки в кулаки, хозяин. Ноги его были оторваны, каж­дая по колено, хотя и держались они на тонких сухо­жилиях. Лицо было искажено предсмертной грима­сой. Рядом с ним, неестественно повернув голову набок, лежала его жена. Лежали они на краю ворон­ки, которая была там, где раньше стояла зенитка и ящики со снарядами. Ни одной из зенитчиц не было видно. Лишь невдалеке валялся пробитый осколком серый валенок, а из-под кома промерзлой земли виднелась маленькая ушанка... «Нет больше наших защитничков, — сказал кто-то. — Прямое попадание фугаски». Чуть позже жители деревни собрали все то, что осталось от девушек-зенитчиц и похоронили их под сосной. На кусочке фанеры кто-то вывел хи­мическим карандашом: «Зоя Рассказова, Мария Науменко, Оксана Задорожная, Лида Петрова».

Мне удалось побывать на этом месте сорок лет спустя. Я шла туда с замиранием сердца. Возле сосны, за железной оградкой, увидела братскую могилу со скромным гранитным памятником, на котором были запечатлены фамилии и имена зенитчиц. На могиле росли анютины глазки. Подняв свои головки, они смотрели в небо.


(Впервые опубликовано в мае 1993 г. в газете «Вести Каракалпакстана» под заголовком «Защитнички»)