Самогон

Происходило всё то, о чём я хочу рассказать, во времена , когда родители нынешних детей только появились на свет.
Если точнее, то в середине восьмидесятых годов прошлого тысячелетия. В то время старые кремлёвские маразматики  озаботились неважной демографической ситуацией в стране.
Как и все, кому уже нельзя употреблять спиртные напитки  по слабости здоровья, они с ненавистью относились к тем, кто этой единственной радостью скрашивал затхлое болото их правления.

Результат запретительных мер сказался незамедлительно.
Смертность народа увеличилась.
 Привыкшие к доступному алкоголю люди, стали вспоминать рецепты дедов, и всяк на свой лад занялись изготовлением самогона.  Ленивые и недалёкие любители выпить косяками пошли на кладбище, принимая внутрь всё, что имело запах, хотя бы отдалённо напоминавший спирт.

Прочие, скупая трёхлитровые банки с соком, заставляли содержимое бродить и отдавать хозяину пусть и слабый, но такой желанный алкоголь. Банками с натянутыми на них хирургическими перчатками заполнились подоконники России. Называли их Хайль Гитлер.

Из кладовок промышленных предприятий стала пропадать нержавейка. Сварщики в рабочее время тайком варили конденсаторы. Заказов у них было больше чем государственных.  Страна варила самогонные аппараты такими темпами, что за два года восполнила весь дефицит этой продукции.

Потребление алкоголя оказалось настолько важным в экономике, что уже через месяц после начала этой вселенской глупости на предприятиях задержали зарплату.
Денег тут же напечатали побольше, и пошла инфляция таким галопом, что через год у каждого были талоны на сахар, мыло, сигареты и бутылку водки в месяц.

Никто при этом не считал погибших в боях к прилавку, и тех кто не смог найти утром, чем похмелиться.
Что называется, приехали.

Нет,всё же нельзя доверять правление страной старым и больным людям. После шестидесяти надо выгонять правителя, как бы он не цеплялся за своё место, поскольку нет ничего хуже для тела, чем больная голова.

Судя по телевизору, в стране всё шло как обычно. Колосились хлеба, закрома родины успешно принимали в себя очередные тонны и центнеры. Плавили домны, ткали станки, все работали, в магазинах было пусто.
Удивительно, как быстро идиотизм, спущенный сверху находит поддержку в низовых звеньях управления. Чем очевиднее неадекватность правителя и его указаний, тем больший энтузиазм у исполнителей эти указания  вызывают.
 Тут есть какая-то тайна, скрывающая истинные пружины, приводящие людей во властную вертикаль.

 В это самое время руководство нашего завода направило на помощь сельскому хозяйству трёх работяг для ремонта зерносушилки и её последующей эксплуатации.
 Проще говоря, надо было восстановить агрегат, разломанный колхозниками для своих личных нужд и не дать его снова им разломать до конца уборочной страды. Среди этой бригады был и я.
 Занимались мы этим делом много лет, поскольку  колхоз "Заветы Ильича" был наш подшефный.
  В те времена у каждого более- менее крупного предприятия были подшефные колхозы, куда уходили материалы и средства этих предприятий, помогающие сельскому хозяйству страны стоять на качающихся ногах. Рухнуло оно окончательно, когда поддержка прекратилась в начале девяностых. Бросив поддерживать строительство коммунизма и колхозы, государство кинулось поддерживать православие, до этого стоящее на обочине с обиженным видом.
Всё, что не может стоять само, ищет поддержки. Наша сушилка стояла аккурат рядом с храмом, где сушёное зерно и хранилось, рассыпанное ровным слоем по всему полу

  По одному талону на сахар мы привезли с собой и ещё по одному получили в правлении  колхоза, обрадованном нашим появлением.
На деревне, как известно, не спрячешься. Нет секретов в ней, и потому уже на другой день всем стало известно, что городские купили в магазине на талоны шесть кило песку и банку томатной пасты.
Ни у кого не возникало ни малейших сомнений на счёт того, во что этот песок превратится вскоре. Тем более у участкового, который стал ежедневно заходить в зерносушилку, а в процессе пустого разговора постоянно вертел головой и принюхивался.

Мужик, участковый был хороший. Не дурак выпить, в бытность свою механиком колхозного гаража. Нас прекрасно знал и вероятно хотел сесть нам на хвост.  Мы бы и не против, если бы не его должность. Да и делиться самым дорогим, даже с властью, не хотелось. Начались военные действия.

Взяв на ферме старую алюминиевую флягу без крышки и перенеся её тёмной ночью к ручью, протекающему невдалеке от сушилки, мы затворили брагу как партизаны, прямо на ледяной воде ручья. Сахар долго не хотел растворяться, сколько мы не мешали воду отломанной с куста веткой.  Вылив в бидон томатную пасту, мы прикопали его на склоне берега, прикрыв сверху куском рубероида и травой.
Дело было сделано и мы пошли спать.

Днём на нашем объекте стучали молотки, искрила сварка, приближалась уборочная. Все трое по очереди в течение дня выходили на бережок, как бы для прогулки и обзора болотистой окрестности. Но по-правде только для контроля состояния закладки.
Если бы кто узнал о нашей тайне, то на её месте моментально осталась бы только ямка.  Когда темнело мы приходили и мешали раствор той же веткой, каждый раз убеждаясь, что биологическая реакция не идёт. Дрожжам было явно холодно в земле. Требовался подогрев.

«Как много нам открытий чудных готовит просвещенья дух.» (Пушкин С.А.)
Знал, о чём писал поэт, знал.
 Повинуясь этому духу просвещения, мы выкрали на ферме ещё одну флягу, просверлили в стенке три отверстия и вставили теплонагреватель от алюминиевого чайника хозяйки, у которой нас поселили жить. У чайника была отломана ручка, и им всё равно никто не пользовался. В третье отверстие я вставил термодатчик и подключил его на пульт сушилки вместо датчика температуры зерна, который был пока не нужен. Ночью перелили брагу в усовершенствованную ёмкость и проложили неглубоко сорок метров кабеля, прикрыв его дёрном. Просто втыкали лопату и раздвинув землю, клали туда провода. Автоматика делала своё дело исправно. Ей всё равно было, что регулировать, температуру зерна или бражки.
В первую же ночь, нам удалось размешать весь сахар и запустить реактор.

Вся трезвая деревня знала, что мы поставили брагу, но никто не знал где. Это людей раздражало и при встрече многие подкалывали нас на счёт того, что мол не слипнется ли у нас от такого сладкого чая. Мы беззлобно отшучивались, понимая их состояние и даже немного ему сочувствуя.


Зашедший очередной раз участковый, осмотрел всё вокруг, сунул нос в каждую щель. Минуты две смотрел не датчик температуры, который показывал двадцать пять градусов, помигивая красными сегментами цифр. Было видно, что он раздражён, но тщательно это скрывает. Видимо поняв, что мы делиться продуктом не собираемся, он решил уличить нас во что бы то ни стало, поскольку здесь уже была задета, как видимо ему думалось, его профессиональная честь.
Зайдя под благовидным предлогом к нашей хозяйке, он обыскал все углы ,и раззадорился пуще прежнего. Теперь ни одного дня не проходило, что бы он не заходил к нам в сушилку, ремонт которой мы закончили и ждали со дня на день начала уборочной.

И вот зерно пошло. Заездили вокруг сушилки машины и комбайны, оборвав наши провода, проложенные под землёй. Напитанная водой от прошедших дождей земля продавливалась под их весом и две глубокие колеи свели на нет весь наш подогрев. Требовалась срочная передислокация фляги. Процесс по нашим прикидкам и дегустациям прошёл примерно половину своего пути, и требовалось обеспечить дрожжам оставшийся цикл их жизни, что для нас было исключительно желательным.

В первую же ночь мы перетащили флягу и закопали её в зерно приёмного бункера, куда машины сваливали урожай. Из этого бункера специальными вертикальными транспортёрами, нориями, оно подавалось на сушильные барабаны, которые вращались и грелись горячим воздухом от солярочной печки.

На самом дне бункера всегда оставалось немного сырого зерна, которое грелось естественным путём и тем самым способствовало согреванию нашей фляги.
Время от времени крышка фляги показывалась на поверхности, и мы озабоченные скрытностью нашего дела, присыпали её зерном.

Через три дня после передислокации фляги опять пришёл участковый и долго ходил по всем углам, потом, наклонившись в бункер, что-то долго разглядывал там, во мраке. Фонаря у него не было, а свой мы ему не дали.  Сказали, что кончились батарейки. Участковый ушёл. Мы всё поняли, он заметил нашу флягу и скоро придёт с фонарём и помощниками. Мы заметались. Что делать, куда прятать?

Был только один путь и одно место, куда участковый не сунется ни за что. Это площадка обслуживания двигателей нории, примерно в десяти мерах от земли, куда вела узкая, не более тридцати сантиметров в ширину, крутая, металлическая, сваренная из полдюймовых труб, лестница.

Просто так подняться по ней, когда она раскачивается под весом тела, решится не каждый, а искать там сорокалитровую флягу и вовсе никому в голову не взбредёт.
Но как туда её поднять? Времени в обрез.  Из нас троих самым жилистым и крепким был Коля, небольшого роста цыганистый мужик.
Он к тому же оказался и самым растревоженным ситуацией. Спустившись в бункер, он подал нам бидон, после чего закрыл его крышкой плотно, взяв в левую руку, полез по лестнице.
Вот когда проявляются чудеса стойкости и героизма русского человека. По прошествии времени, Коля сам не мог понять, как он это сделал.
Через полчаса пришёл участковый с фонарём и председателем колхоза.  Он долго светил в бункер, показывая туда председателю  пальцем. Потом спустился вниз. Председатель с укоризной посмотрел на нас, но встретил физиономии более невинные, чем у ангелов, лишь слегка озабоченные психическим состоянием товарища с погонами и пистолетом.

Потоптавшись в бункере и перелопатив руками зерно, потный участковый вылез, обшарил все укромные уголки сушилки и не сказав ни слова, ушёл. Мы заполучили врага в лице представителя власти.  Дело запахло керосином. А ведь брагу надо было ещё и перегнать.

 Поступило предложение употребить продукт, который уже достиг своей зрелости и осел, в натуральном так сказать виде.
 Предложение было рассмотрено и одобрено. Конечно, пить брагу на томатной пасте довольно противно, но ещё противнее попасть под статью о самогоноварении.

 Пить брагу нам не пришлось. Участковый уехал в район на повышение того, что из за нас ,видимо, сильно понизилось, то есть квалификации. Неделю мы могли ничего не бояться.

 Выгнали всё во время работы, спрятав флягу за солярочной печкой, которая страшно выла вентиляторами и полыхала изнутри ярким факелом. Никто из посторонних не посмел бы туда зайти, даже участковый.
 После этого мы неделю отдыхали после трудового дня прямо в сушилке. Сидели вокруг ящика, устланного газетой с разложенными на ней огурцами, хлебом, луком и салом.
Говорили за жизнь и даже пели нестройным трио «за тех, кто в море» и «таганку». Выпить за здоровье политбюро в голову никому не приходило.