Одна жизнь

Одна жизнь

«…Пускай наносит вред врагу не каждый воин,
Но каждый в бой иди.
А бой решит…»
                Н.Некрасов
      
«Пожелай мне удачи в бою…»
                В.Цой
               

Предисловие.               

Это – не совсем фантастика. Или -  совсем не фантастика. Это могло быть – или действительно было, - в Испании, в 11-12 веках нашей эры.
Все могло случиться – или случилось? – именно так, как описано. Или – не совсем так. Что-то помнится, о чем-то можно догадаться, а что-то приходится представить.
В любом случае, это вполне обычная история одной жизни. Бывали жизни и поизвестнее, и истории поинтересней.
Многие прожили свои жизни и остались неизвестными в Истории, и следы их жизней не видны нам. Но это лишь потому, что мы не смотрим на них, и потому не видим. Каждая жизнь оставляет свой след, и от каждой зависят жизни другие. Нужно только увидеть эти следы, большие или маленькие, то - как борозды от колес на дороге, то - как легкие крестики на снегу от лапок птички.
Многие, многие жили, боролись, любили, побеждали или проигрывали свою битву. И все эти жизни, все эти чувства, все мысли и решения продолжаются сейчас, тем или иным образом. Если вспомнить, если узнать, если догадаться – кто знает, каких ошибок можно избежать, и какие уроки извлечь?
Человек есть человек, и интересен именно тем, кто он есть. Всем, кто был, кто есть, и кто будет – спасибо.

1. Что еще нужно для счастья?               
               
Давно, более семисот лет назад, в небольшом испанском городке проживал некий молодой сеньор. Звали его сеньор Николас. Был он аристократом, имел довольно большой дом с усадьбой, где трудилась пара десятков слуг.
А так как богатым молодой сеньор Николас был от рождения, то считал такое положение вещей  само собой разумеющимся, и даже не задумывался над тем, как он живет. Хозяйство вела в основном мать, помогал ей управляющий, и не так давно появившаяся молодая жена сеньора.
Сеньор Николас, конечно, любил и мать, и жену. Обе они были прекрасными – и внешне, и по сути,- потомственными испанскими аристократками и, конечно, очень хорошо справлялись со своими обязанностями. Поэтому поместье процветало и приносило неплохой доход.
И так как дела житейские не требовали его пристального внимания и участия, у молодого Николаса было много времени, чтобы заниматься тем, чем ему нравилось заниматься. А больше всего любил сеньор изображать то, что видел, с помощью красок. Был он художником - живописцем по сути свой, хотя и не учился никогда специально.
Если кто не в курсе, в Испании в то время были не очень развиты искусства. Школа живописи была очень примитивна. В основном картины изображали сцены из Святого Писания, и внешне немного напоминали лубочные картинки с довольно условным содержанием. Реальных живых людей в те времена изображать было не принято. В общем, не эпоха Возрождения. Не очень впечатляет.
Поэтому наш сеньор Николас не мог учиться рисовать у настоящего мастера. Да и не было такого заведено, чтобы потомок аристократической семьи занимался подобной безделицей. Поэтому он учился писать сам, и писал так, как видел, как мог. Отец, пока был жив, сыну не мешал. Пусть развлекается, если нравится, кому от этого вред?
Если мать и была недовольна, то никак этого недовольства не проявляла. Возможно, надеялась, что молодая жена и доставшееся в наследство от отца хозяйство отвлечет сына от этого его увлечения.
Но, как ни странно, Николасу его увлечение не надоело с годами, а увлекло еще больше. Молодой человек увидел возможности живописи и понял, что может изображать реальность гораздо живее и ярче, чем кто-либо до него.
Особенно его привлекало изображение людей, их чувств, которые можно прочесть в лицах и позах. И, рисуя людей, Николас старался запечатлеть именно их чувства, а тела и остальная обстановка на его картинах только служили этой цели. Иногда он изображал людей не вполне одетых, так как считал, что так он лучше передаст на картине идею, обстановку, чувства.
Молодому сеньору нравились люди, и он хотел передать красоту их тел и душ потомкам, тем, кто будет жить после. И эта идея так увлекла Николаса, что начала занимать практически все его мысли и все его время.
На верхнем этаже, рядом с комнатой молодого сеньора и его жены, была комната-мастерская с большими окнами. Ее сеньор Николас обустроил по своему вкусу, там он держал свои краски и кисти, холсты и готовые картины. Там он и проводил обычно большую часть дня, а иногда - и ночи.
Особенно нравилась художнику его «девочка». На этой картине юная девушка, почти девочка, сидит перед зеркалом. Ясное утро, лучи  солнца падают на золотистые распущенные волосы и розовые щечки девушки, и ее полуобнаженную грудь. Интересно, что личико и грудь девочки-девушки зритель видит в зеркале, в которое она смотрит. Николас придумал этот прием сам и очень этим гордился. Яркие краски и живая непринужденная обстановка девичьей комнаты составляла такой контраст с обычными чопорными и темными  картинами испанских художников того времени!  Молодой сеньор  Николас иногда и сам не верил, что это его картина, что это он ее создал. Девочка казалась ему живой.
Наверное, если бы эта картина сохранилась до наших дней, то была бы не менее известна и популярна, чем полотна Моне или Гогена.
Сеньор Николас был настолько увлечен живописью, что никак не интересовался делами государства и церкви – он знал, что все налоги исправно поступают от него в казну и король должен быть им доволен. Молодой аристократ не принимал участия в развлечениях богатой молодежи, у него не было друзей, и поэтому новости он узнавал от матери или жены, которые получали эти новости, когда кто-либо из слуг ездил в город. Лишь нечасто старые друзья отца навещали семью. Жизнь Николаса текла плавно и спокойно, не тревожимая проблемами большими, чем - как передать на картине какую-то часть жизни.
И молодой Николас был этой жизнью вполне доволен. Он, правда, не задумывался над тем, довольны ли этим другие люди, хотя бы его мать и жена. Он не очень внимательно относился к их чувствам и их жизни. Хотя и протекала их жизнь рядом с ним, но практически его не задевала. Жили они как в разных вселенных, соприкасающихся только иногда и в небольшой части.
И жил бы так и дальше молодой человек, без забот и печалей, если бы…


2. Тревожные слухи.

Однажды утром мать поднялась в комнату сеньора. Николас как раз сидел за очередной своей картиной.
- Сын мой, вам следует больше времени уделять делам Церкви и государства. Вы слишком запустили свои дела.
- Но, матушка, я делаю все, что нужно!  - недовольно воскликнул он.
- Этого может быть недостаточно, - покачала головой старая женщина.
- Но… В чем дело?
- Пока, возможно, и не в чем. Но я слышала, что наш новый король очень набожен и дал Церкви большую силу. Наш господин очень не любит еретиков. И ходят слухи…
- Матушка, не стоит верить всяким слухам. У отца были хорошие связи при дворе. Да и к нам там относятся хорошо.
- Так-то оно так, - вздохнула мать, - Но ты бы хоть картинки свои спрятал пока. Займись лошадьми или платьями. Езжайте с супругой в город, погуляйте.
- Что мне там делать? Матушка, вы же знаете, что мне это не интересно. А мои картины… Кому до них дело? Я их почти никому не показываю. Разве что друзьям отца, да и то – когда это было? 
- Подумай, сын. Я тебя предупредила.
- Да, да. Не беспокойтесь, матушка. Все будет хорошо.
Вздохнула старая женщина и вышла. Может быть, опасности действительно нет и сын прав. Слухи пока что очень неясные. Никто из друзей тоже ничего толком не знает. Но тревога не покидала.
В конце концов, она убедила себя, что если что-то серьезное и случится, друзья сообщат. И ведь старый король хорошо относился к мужу и к ней! Не может быть, чтобы сыну что-то грозило, с его-то фамилией!
Через несколько дней новости из столицы стали еще беспокойнее. Управляющий испуганно сообщил хозяйке, что в городе идут аресты. Вроде бы несколько старых аристократов арестованы по обвинению в ереси.
Мать Николаса была очень встревожена. Она опять настоятельно просила сына перестать рисовать.
- Сын, нужно спрятать ваши картины. А холсты лучше сжечь.
- Матушка, вы напрасно тревожитесь. Никому до моих картин нет дела. Церкви, я уверен, хватает настоящих безбожников. Мы с вами с церковью и королем не ссорились.
Николас никак не хотел поверить в то, что с ним может случиться что-то плохое. Как могут его картины помешать королю, или Церкви?






3. Неожиданный визит…

Приезд Его Преосвященства застал семью врасплох. Рано утром, еще до завтрака, его карета въехала во двор дома сеньора Николаса. Но молодой кардинал был вежлив и предупредителен, и очень просил хозяев не беспокоиться.
- Я лишь проездом, решил познакомиться с такой известной фамилией. О старом сеньоре, Вашем батюшке, при дворе очень хорошее мнение. Я хотел познакомиться с его сыном, да и вам, сеньора, передать мое почтение, - кардинал изящно поклонился старой женщине.
Николас сначала несколько встревожился, ведь никогда раньше служители церкви не посещали его дом. Слухи эти тревожные, и матушка волновалась…
Но молодой, – едва ли старше самого Николаса, - священник просто очаровал его. Культурная речь, изящные манеры…Кардинал создавал впечатление весьма образованного и культурного человека, и был очень интересным собеседником. За обедом завязалась живая беседа. Николас с радостью обнаружил в этом священнике творческую натуру. Разговор зашел об искусстве, и кардинал спросил:
- Я слышал, что Вы рисуете?
- Да, но это так, несерьезно, чисто для себя, - Николас опять слегка забеспокоился.
Но кардинал выглядел искренне заинтересованным, он говорил о развитии искусств, о пользе для государства и церкви.
- Наш молодой король очень культурный человек, и действительно заботится о подданных. Ему будет очень интересно узнать о Ваших достижениях.
Кардинал был так мил и заинтересован искусством. Сеньор Николас не нашел причины отказать такому человеку. Он глянул на мать, но старая графиня была бледна и явно растеряна. В общем, Николас предложил кардиналу подняться наверх, в студию.
Осмотрев студию, кардинал пришел в восторг! Он с удовольствием осмотрел все картины и выразил свое восхищение. Сеньор Николас был очень доволен встречей, и сказал потом матери, что никогда раньше не встречал в человеке такого понимания искусства, как в кардинале.
Кардинал уехал, заверив хозяев в своей признательности. Жизнь в усадьбе пошла своим чередом. Правда, это продолжалось недолго.


4. …И что случилось потом.
            
Был конец осени, когда к воротам дома Николаса подъехал отряд вооруженных людей. Командир в начищенной кирасе потребовал открыть ворота именем короля и церкви. Слуги в ужасе побежали к господам.
Николас воспринимал происходящее какими-то обрывками, кусками. Солдаты, громящие дом и выкидывающие во двор обломки мебели. На крыльце бледная мать и рыдающая жена. Сломанные рамы и порванные холсты, сваленные в огромную кучу во дворе. Из окон верхнего этажа вылетают его картины, рамы с хрустом ломаются, с треском рвутся холсты.
Наконец, огромный, жарко полыхающий костер, в котором горят краски и картины. И особенно врезалась в память  Николаса его оскверненная «девочка» - содранная с подрамника, порванная, неохотно поддающаяся огню. Но вот она вспыхнула, огонь быстро стер силуэт девушки, и холст тяжело скрутился в обугленный рулон.
Эта сцена врезалась в память, как нож в тело. Мельчайшие детали, звуки и запахи. Треск костра, запах горелого дерева и краски, крики людей, яркие блики костра на лицах солдат. Все это как будто вошло внутрь Николаса. И еще – ощущение огромной потери. Николас как будто впал в ступор, все стало казаться ему нереальным.
Как во сне, шел он к карете, грубо подталкиваемый солдатами и почти не ощущая этих толчков. Тупая боль в скрученных за спиной запястьях. В темной карете Николас лишь слабо осознавал присутствие сопровождающего в черном плаще с капюшоном.
Он не помнил потом, сколько времени продолжалась тряска, как долго они ехали. Не чувствовал ни голода, ни жажды. Даже ни о чем не думал. И не было ни горя уже, ни страха.
Николас почти ничего не чувствовал, когда его выволокли из кареты и втолкнули в дверь. Вниз, вниз по ступеням. Наконец он оказался в темном подвале, освещаемым только светом огромного очага. Вокруг, слабо освещенные, почти угадывались очень странные конструкции. Пахло железом, камнем, и… кровью?
Николасу вдруг стало очень страшно, он как будто проснулся и ясно понял, где находится. Мысли понеслись с огромной скоростью. Он вспомнил и предупреждения матери, и разные странные и страшные слухи. И что теперь делать, когда он настолько беспомощен? Возможно ли выйти из такой ситуации если и не целым, то живым, по крайней мере? И есть ли смысл бороться теперь? 
Николасу было так страшно, что внешне он казался совсем спокойным.
Его подвели к столу у камина, за которым сидел, согнувшись над бумагами, человек в черном плаще. Второй стоял рядом. Лица под черным капюшоном почти не разглядеть. Глухим голосом, размеренно, как автомат, он сказал:
- Вы обвиняетесь в ереси и безбожии. Вы продали душу дьяволу и тем погубили ее. Церковь  позаботится о Вашей душе. Я здесь для этого. Раскайтесь в своих грехах.
Николас слышал все, что говорил церковник, и лихорадочно соображал – есть ли кто-то во дворце, на кого можно поставить? Тут он пожалел, что не интересовался политикой и не завел полезных знакомств при дворе, а старых знакомств отца не поддерживал. Теперь, пожалуй, главным для него стало – как сохранить жизнь жене и матери?
- Я раскаиваюсь во всех грехах. Мои близкие ничего не знали. Своими безбожными рисунками я занимался тайно. Они ни в чем не виноваты.
- Да? Это нужно проверить.
Допрос длился долго. Николас все это время стоял со связанными за спиной руками. Теперь он начал чувствовать и голод, и жажду. От монотонного повторения своих слов мысли стали путаться. Церковник все спрашивал, а молчаливый писец все записывал… Николас отвечал, уже почти не понимая, что говорит.
Но то, что было дальше, было гораздо, гораздо хуже. Потому что к делу приступил палач. Николас не обращал внимания на этого человека до того, как церковник сказал:
- Ну что же, приступайте.
Теперь он был полностью беспомощен, во власти палача.
Все дальнейшее слилось для Николаса в плотный ком боли, страха и ненависти – к своим палачам и к себе самому. И опять были бесконечные вопросы, которые он с трудом слышал за пеленой беспамятства. Он плохо понимал уже, что ему говорят и что он отвечает.
Время замерло. Он не знал, день сейчас или ночь, и даже не думал об этом.
В какой-то момент ему показалось,  что он выходит из тела. Боль ушла. Николас увидел где-то внизу себя, свое изуродованное тело. И тут он как будто стал слышать мысли палачей. Эти мысли были очень ленивыми, самодовольными и … с презрением к нему, побежденному? Им были нужны его деньги, дом, имущество. В этот момент он вдруг очень разозлился и решил, что не сдастся, что выживет, что не позволит им победить полностью. Не даст им сломать себя. 
Теперь он был как сжатая пружина, и он начал торговаться. Сказал, что осознал свои грехи и во искупление их перепишет свое имущество церкви. Лишь одно условие – мать и жена должны уехать невредимыми, ведь они не виноваты в его грехах. Торговаться с церковниками – сложное дело, особенно в таком невыгодном положении. Помогло Николасу то, что церковник тоже устал – а Николас это знал, - и ему была безразлична дальнейшая судьба женщин, когда цели своей он достиг. Имущество переписано в собственность церкви.
Николас знал, что его не отпустят невредимым. Он не должен был мешать церкви никак. Только он не ожидал, насколько сильными будут повреждения.
Когда он уже надеялся, что его мучения закончены, ему еще сломали пальцы на руках. От боли он опять едва не ушел совсем, и лишь упрямство заставило его вернуться. Была еще надежда, что пальцы заживут, и он сможет рисовать.
Но в конце всего ему еще выжгли раскаленным прутом глаза. Это страшно слышать и читать. Но страшнее всего было осознать художнику, что он больше не увидит мир. И рисовать точно не сможет.

 5. Старый Нико.

  Старого Нико знали все на рынке и в городе. Его часто видели сидящим на камнях в окружении детишек. Старик раздавал им фигурки, игрушки, вылепленные из глины или вырезанные из дерева. Фигурки были хороши, частенько и взрослые хотели иметь их. Тогда они давали за игрушки или деньги, или еду. Старик жил за счет этих подаяний – старый Нико был слеп.
Где его дом, и отчего он так страшно ослеп, – вместо век его были старые зажившие шрамы, - люди не знали. Старик не рассказывал. Он вообще почти ничего не говорил, только односложно благодарил за подаяния.
Старик Нико знал, что жизнь его кончена. Он не понимал, почему еще живет, что заставляет его цепляться за это ничтожное существование. Он помнил еще прежнюю жизнь, но она казалась такой далекой, как будто на самом деле с тех пор прошли десятилетия. Но прошлую жизнь от жизни старика Нико отделяли едва ли два года. А стариком он стал вообще за один день.
Тоска терзала сердце старика. Тоска по яркому миру, который он мог передать на холсте, в красках. Ему часто снились цветные сны, в этих снах он вновь был молод, и не был слеп. Во сне он с улыбкой представлял себе, что нарисует сегодня – и плакал, проснувшись, когда вспоминал, что это – всего лишь сон. Он жалел свои картины, особенно одну, самую любимую, ту, где девушка сидит перед зеркалом: «Моя девочка, я уже не увижу тебя, но ведь и никто не увидит, ты погибла!»
Вот и сегодня, как всегда, старик весь ушел в свои мысли, и почти не слышал гомона людей вокруг. Осторожное прикосновение не заставило его очнуться. Только все более настойчивое подталкивание и детский голос: «Дедушка, дедушка, послушай!»,- заставили его обратить внимание на окружающий мир.
- Что такое, кто здесь?
- Дедушка, это я, Паоло.
- Да, Паоло, что тебе? Игрушку хочешь?
- Нет, дедушка. Игрушка у меня уже есть. Я хочу научиться, как ты.
- Научиться чему?
- Вырезать и лепить игрушки.
Старик разговорился с мальчиком. Тот был еще мал, но очень хотел передать свою мечту людям. Он сам учился рисовать, он хотел, чтобы люди увидели красоту мира. Правда, его родители не принимали увлечений мальчика всерьез. Отец был торговец, а мать содержала дом, как и положено жене уважаемого человека.
Сначала старика поразило, что малыш мечтает о том же, о чем мечтал он.
Потом он понял, что может помочь маленькому мечтателю осуществить свою мечту. И еще он решил, что это может быть его шансом что-то изменить.
Мальчик стал приходит на рынок к старику ежедневно. Старый Нико с нетерпением ждал прихода Паоло, и его решение не давало ему вновь уйти в свои тяжелые переживания.
Нико давал мальчику уроки. Учил лепить из глины и резать из дерева. А еще рассказывал ему о том, как готовить краски, холсты, как передать свет и тени. Все лучше и лучше получались фигурки у малыша Паоло. Нико каждый раз тщательно ощупывал его работу и давал советы. У мальчика был талант!
Жизнь старого Нико вся сосредоточилась на уроках с его единственным учеником. Год за годом он обучал его всему, что знал сам. Мальчик рос, становился юношей, и в лавке его отца продавались и его фигурки.
В конце концов, он устроил собственную мастерскую, и старый Нико мог чувствовать любимый запах свежих красок и холстов, как давным-давно.
Нико слышал, что картины Паоло пользуются большой популярностью. И хотя он не мог их видеть, он так ярко представлял картины по описаниям Паоло и других людей, которые с восхищением рассказывали о них.
Старик теперь жил неплохо - Паоло пригласил его в свой дом, где он был всегда сыт и одет. Но настоящее счастье давала Николасу мысль, что ученик продолжил его дело и воплотил в жизнь его мечту – правдиво передать на холсте прекрасный и удивительно красочный мир.
Паоло стал известным художником, и одним из первых художников-реалистов в Испании. И хотя до конца Средних веков остается еще не одно столетие, это – самые первые ростки новой эпохи -  Эпохи Возрождения.