Ваше благородие

               

                I


Отдыхал я как то  летом в одной деревне. И так уж повелось, что  и старожилы и мы, молодая ее поросль, собирались по вечерам в одной хате и травили там разные байки. О жизни, да о войне той проклятущей, что Великой Отечественной кличут. Ну, знамо дело, что в таких разговорах, что ни история, так целая книга написана. И за доблесть. И за подлость. За  отвагу.  И за предательство. О всем главы там есть. Пиши, не хочу. За все разговор зайдет. И бывало, что полночь – за полночь, а мы все воспоминаниями тешимся, да греемся смехом. Но так уж устроена наша, русская душа. Что ни жизнь у нее, так горе. Со смехом по полам. А так и жить всегда было легче. Там,  где беду, что лаптями щи хлебают, там без солдатской шутки и помереть можно. А в нашей стороне беды всегда много было. Куда не кинь, всюду клин. А если вздумать  по той беде могилы друзей обойти, так и пол мира, под сапоги ляжет. Не иначе. Вот так мы и живем. Так и жить будем. Не горюем. Не тужим. Детей растим, да за погибших друзей память держим.
Ну и как то так повелось, что нет - нет, да и вспомним мы с мужиками, за одного нашего поселянина. Звали его Ильей. Да все больше привыкли мы звать его, «Ваше благородие». Почему? Да как то чудно нам было, что ходил он по нашей древне в черных польтах, да  при широкополой шляпе. Приблизится он к народу, шляпу снимет и кланяется:
-Наше вам почтение.
А где ж на деревне такому обычаю взяться. Вот и прозвали его  в шутку, «Ваше благородие». Росту он был высокого, худощавый и крепкий на бой, доложу я вам. Волос имел чернявый, глаза голубые. Скулы широкие, а рот мягкий. Нос с горбинкой, а зубы как слоновая кость, белые. Поселился он со своей женой на окраине деревни. Дом там вздумал построить. Было это как раз после войны. В году так  48 - 49 м. И как то быстро у него все заладилось. Человек он был покладистый, но какой то странный. В деревне человека жизнь быстро на чистую воду выводит. Не скроешься. Не утаишься. Что то плохое про Илью сказать, так это и язык не повернется. А сказать, что был он рубаха парень, не скажешь. Живет, не тужит. Если попросить, поможет, не откажет. А для соседского дела, это может и есть самое главное в жизни. Чтоб другим не мешал, да себе жизнь не портил.
Но после войны  каждый мужик, на вес золота был, не иначе. Фронтовики, бывало, как загудят, закуролесят так и дым коромыслом по всей округе стелется. А по весне, глядь, их последки – детишки по соседним весям появляются. Чего уж тут греха таить? Но и солдаток наших понять можно было. Да никто их особо и не осуждал. Бабы то, конечно же, за своими мужиками следить старались. Но как тут уследишь? Как удержишь?  Собьются, бывало, мужики в кучку, горилкой зальют лихие воспоминания, и пошла пехота по округе круги нарезать, да бабьи сердца песнями бить. А те и рады. А как тут не радоваться то? Вон, сколько их, наших солдатушек, по всей Европе тогда легло.
И все б оно ничего, но этот «Ваше благородие», в подобных забавах ни разу так и не был замечен. Может, не было в его характере такой занозы, как по чужим юбкам шастать. А может, жинка его в этом деле постаралась, никто не знает. Но одно было непременно.  Как за него заходил разговор, так и за его Нюсю разговор забегал. Да что ты! Не баба была, огонь! И характер у нее был ядовитый, что та серная кислота. Не иначе. Так и прозвище у нее было подходящее, «Змея». Мужик, ей, конечно же, видный достался. Что и говорить. А как он поселился на околице, да Нюська свой первый скандал по деревне устроила, так тут наши бабы и духом воспрянули. Думали, не мытьем, так катаньем, уведут у нее мужичка. Но не тут то оно было. Как прознала Нюся, что в ее отсутствие к ним во двор какая то солдатка вломилась, взяла вилы и пошла к ней, разбор чинить. Пришла в хату, вилы на перевес обнажила и говорит:
-Слышь ты, лярва перекатная. Еще раз до моего мужика ногой ступишь, я тебя вилами порешу и детей твоих не пожалею.
М- м мда. Тут уж шутки совсем плохи стали. Время тяжелое всем досталось. Жизнь, что грош – копейка, не в ходовой  цене оказалась. Испугались бабы. Да оно и понятно. Если б кто с их любимым мужем амуры крутить начал, то как им поступить было? Отдать, что ли? Нет уж. Тут и так беда за бедой, а еще и самое дорогое из рук выпустить. Ну, посудачили, погоревали, полакали от обиды, да и забыли о нем.  Нюськина удача, что ее мужик с войны живым вернулся, так пусть и радуется ею сполна. Бабий век, короткий век. Они и сами это уж знают. Вот так и жили. Особенных подвигов за той семьей не замечали. Но и подлости от них не видали.


                II


И все бы оно ничего, но как то не заладился у «Вашего благородия» с мужиками полный контакт. Нет. Сказать про Илью, что  он сторонился кого, так не скажешь. А сказать, что душа  была на распашку, опять ошибка выйдет. А больше всего не нравилось мужикам в нем то, что про войну он им ни одного слова не сказал. Если День Победы, так у него на груди ни орденов, ни медалей. Если про тов. Сталина какой разговор зайдет, молчит, ничего не скажет. Была в нем какая то загвоздка и все тут. Ну, не нравилась мужикам  его скрытность,  хоть ты тресни. Одним словом. Собрались они как то в одной хате. Выпили, закусили. Закурили по самосаду и прям, чуть не душа в душу, пришли к такому выводу:
-А шо,  мужики, не контра ли он, этот наш «Ваше благородие» - сказал бригадир колхозной бригады. И прям, как камень у всех с души упал.
-Точно, Михалыч! – Загудел  фронтовой улей.
-Чует мое сердце, контра он- прокашливая горло, подлил его сосед масла в огонь.
-А по мне, так эта его привычка, с этой треклятой шляпой, прямо как белогвардейский флаг, поперек горла стоит! – забасил  Григорий, что жил через три дома от него, да еще конные атаки на Петлюру помнил.
- Так шо ж, мужики, - подвел итог их подозрениям, бригадир – пишем уполномоченному или как? – Спросил он их и хитро так оглядел всех из под папиросного дыма.
- Чего там, пиши, Михалычь. Мы все подпишемся. Пусть его проверят. Шо тут за фрукт ошивается. – загудели они ему в ответ.
Ну, на том и порешили. Составили письмечишко. Описали в нем свои сомненья насчет Ильи, да и отправили с курьером в город. До Москвы от нашей деревне не так далеко было, рукой подать. А если на тракт выйти, так за пол дня до нее и доберешься. Правда, на той сходке, учитель по математике не подписался под этим письмом.
-Не хочу, говорит, тень на плетень наводить. Но если шо, так я в устной форме опишу все. Не откажусь. А напраслину писать на человека не научен. Да и за клевету нам всем не поздоровится.
Почесали мужики в затылке от его слов. А потом один из них и говорит:
-Это Вы, Виктор Викторович, все верно говорите. Но после войны, эта фашистская гидра, много своих выкормышей оставила. А у нас тут Москва под боком. Да и вообще тут правительственное направление, можно сказать, пролегает.
 От этих слов всем им не по себе  стало. Кто его знает, этого проходимца? Да и привычки, у него, какие то не наши. Не того фасона он был, этот Илья - «Ваше благородие».
-А вот мы и посмотрим – сказал бригадир, слюнявя потайной конверт собрания - шо это за птица тут ошивается. Не нашей он деревни, мужик то.  - Добавил он и постучал костяшками пальцев по столу. - Взялся неоткуда. Замашки подозрительные. А от фашистского подполья, до теракта против товарища Сталина, тут и вовсе рукой подать.
У мужиков душу холодом так и обдало. Время то какое пережили. А тут,  на тебе. Еще одна беда на их голову свалилась. Как бы за свой недосмотр вообще ее не лишиться. Прочитали они  еще раз все, что в черновиках было набросано. Утвердились душой, что письмо верно составлено, сожгли в печке черновые  наброски по Илье – проходимцу, и разошлись по домам.
С той поры прошло дня два или три. Но как то, с утра пораньше, приехал к ним участковый. В белой форме, фуражка голубая, галифе синее и мотоциклетка надраена, что тот самовар праздничный. А краги у него на руках такие белые были, что аж на солнце глаза слепить начали. Протарахтел он на своем драндулете к сельсовету. Покалякал там чего то с  секретаршей, потыкал пальцем в сторону двора «Ваше благородие» и укатил восвояси. Ну, тут мужики сразу смекнули, что канитель которую они заварили, запахла керосином. И не в том дело, что участковый к ним пожаловал. Он и раньше к ним частенько наведывался. А в том, что тот ни с кем из них не поздоровался. Не поручкался, как это раньше бывало. Молчком кивнул им головой и газу прибавил. Вот те на! Призадумались мужики, присели на завалинку.
-Кажись контра….. -  выдохнул из себя Михалычь.
-Точно! – Загудела бригада.
-Ну, хлопцы,- поддержал их кузнец Иван, - хана дело. Если мы этого гитлерюгенда прошляпили, то всем нам Сибирь светит. Это я вам точно говорю.
Приуныли герои, пригорюнились. Да что ж это такое то? Расквасились они тут, в тылу сидючи. Распоясались. И где их глаза раньше то были? Ну, явная  нестыковочка  в поведении этого выселенца получалась. А они тут на направлении правительства, по бабам шляются, да за картошкой приглядывают. Вот ж беда то.
-Ну, ладно. - Встрепенулся тут Михалычь. - Я как бригадир и командир разведроты, в отсутствие председателя колхоза, такой приказ имею. Не знаю, прошляпили мы эту жабу подпольную или нет, но из нашей деревни ему ходу никуда не будет. Если тут нагадил, сволота, тут ему и могилка будет. Как думаете мужики?
А чего тут думать? Приказ есть приказ. Председатель их в дальнюю командировку уехал. Технику для посева выбивать, а вместо себя, Михалыча окрестил за порядком следить. Участковый ж их своим поведением и вовсе в тоску вогнал. Секретарша, как ни крути, одна допуск до связи с городом имела. В случае чего, ночью с постели ее первую к «Молнии» поднимали. Вот тут и рассуди. Если их письмо дошло таки куда надо, а секретарша с Михалычем ни гу-гу, то дело видать, совсем табак. А фронтовую привычку к осторожности из себя не вытравишь. Одним словом, через пятнадцать минут, отряд был готов. Сделали все быстро, как их и жизнь научила. Кто с трофейным автоматом пришел. Кто нашу трехлинейку прихватил. Ну, а кому положено, тот и взрывчатку не забыл. Так, на всякий случай. По привычке. Рассредоточились по номерам. Определили места засады и разошлись частично по распорядку, а тут новая беда нагрянула. Услышал Михалыч привычный звук мотоциклетки, выглянул из за пригорка, да так и обомлел. Катит их участковый на своем драндулете, а за его спиною правительственный «ЗиС - 110» обретается. Черный такой. Хромированный весь.
-Мать честная! - Присел на испуге Михалычь. - Вот это балет тут намечается! – Думает он. - Да такую машину я только на пленке кинохроники и выдывал. А тут, на тебе. Вот она. Того и гляди, что из нее сам товарищ Ворошилов выйдет. А то и товарищ Жуков.
Ну, тут уж всем не до выкрутасов стало. Засвистели условными знаками, залегли в огороде, обложились патронами и перекрыли  «Вашему благородию» все  пути отхода.
- Не уйдет, не боись, Михалычь – шепчут друг другу мужики. – Не таких, в бараний рог, вязанками вязали. И этот никуда не денется. – Злятся они.
Огляделся бригадир по сторонам. Получил доклад от дальней заимке, что все готово к наступлению и вышел на разведку. А там такая картина обретается. Подкатил их участковый к хате «Вашего благородия», ворота распахнул и «ЗиС» прямо к нему во двор въехал. До сих пор мужики про тот день вспоминают. Да  за такую честь не то, что в тот день можно было удивиться, так и сегодня у любого поселянина  голова кругом пойдет.
-Тьфу ты! –
  Сплюнул Михалычь себе под ноги эту досаду. Как они не доглядели? Где их глаза были? Ради какого то упыря, чуть не все правительство Москвы, на ноги поднялось.
-Ну, ни чего! – Шепчет он себе в усы. – Поглядим – узнаем, шо тут за красовуля  прописалась. – И знак по засадам мужикам дает, мол, де, готовность номер один. А чего тут готовить то? Патрон в патроннике уже пять минут, как греется. Гранаты на всякий случай тряпочкой протерли.
- Готовы, Михалчь, ходи в хату, - семафорят они ему в ответ.
-Вот и ладно. – говорит себе разведчик. – Пойду, гляну, как эту сволоту на белый свет выводить будут. – Думает он и  рубаху на выпуск делает, что б прикрыть ею за поясом свой боевой ТТ.
Пока суд да дело, приблизился он к месту проживания возможного противника. Постоял, прислушался, да открыл калитку. В хате все тихо было. Разговор в ее глубине слышится, да тихая музыка из окна пустого лимузина доносится.
- Радио, говоришь, - шепчет музыке в ответ Михалыч. - Это хорошо. Сейчас  и посмотрим, кто там музыку заказывает. Громыхает он сапогами по крыльцу, музыке в ответ. Закрыл глаза, как учили его в разведшколе перед входом с улицы в темное помещение, и вошел в хату.


                III


Распахнул Михалыч глаза, пообвык он к перепаду света, ощупал пистолет на поясе и вошел в комнату. А там такой натюрморт образовался. Посередь хаты стоял большой стол. На нем самовар, сладким дымком сочится, а за белой скатертью генерал сидит. Да не просто генерал. А в чине генерал – полковника. Обомлел наш Михалычь. По привычке под козырек хочет взять, а голова то у него не прикрытой оказалась. Но ничего, и тут не растерялась разведка. Видит Михалыч, что участковый с лева от него стоит, генерал по центру, а «Ваше благородие» улыбку во все зубы давит, да чай по стаканам разливает. Ну, Михалычь из уважения к высокому званию  прокашлялся, да и говорит:
-   Мир дому сему. – А генерал бритую голову к нему поднимает и молвит:
- С миром принимаем. – Усмехнулся он и добавил. – Ты, это, бригадир, пистолет свой на предохранитель поставь. Да сдай оружие участковому. От греха подальше.
 Обомлел наш Михалычь. Ну, что ты будешь делать? Бывалого солдата за версту видно. У него чутье, что тот рентген и во тьме и сквозь туман светит.
-Сдать, это всегда можно. – Ответил ему Михалычь и вытащил из за пояса свое оружие.
-Знаю, знаю – успокоил дрогнувший голос командира, генерал. – Наградной. С финской еще. Вернем обратно. Не переживай.  Я тебя давно жду. Куда это думаю, разведчик закатился. Хотел, было, на поиски участкового выслать. Да он сказал, что ты сам наведаешься.
И рассмеялся раскатисто. Ну, тут как то всем на душе легче стало. Генерал подошел к Михалычу, по свойски обнял его за плечи и говорит:
- А отряд то куда выслал? – И по серьезному ему в глаза смотрит. – Пойдем, я с тобою в угадайку сыграю.
И к окну его тащит. Выглянул в огород и говорит:
-Думаю так. С права два бойца – автоматчика залегли. Слева, за поленницей дров, два бойца гранатометчика спрятаны. Что б в случае чего грантами, отсечь нас от крыльца. А вон там, на опушке леса, в случае прорыва, я б пулеметную точку выставил. Так, нет?  - Спрашивает он бригадира и как на экзамене ему  в глаза заглядывает.
-Так точно, товарищ генерал. Это на тот случай если противник обе засады положить успеет и в сторону леса, тягу даст.
- Ну, вот видишь. – Облегченно усмехнулся генерал. - Звания у нас с тобою разные, а думаем как одна душа. -  Радостно сказал он и одернув гимнастерку, добавил:
-А теперь тебе разведка, такой приказ даю. Отряд снять с постов. И всех бойцов гуртом, сюда доставить. Будем чай пить, да за жизнь судачить.
Ну, тут уж делать нечего. Служивому человеку приказ старшего по званию, это все равно что слово любимой маменьки. И душу греет и всякую боязнь из нее гонит. Вышел Михалыч на оперативный простор, отработал положенные для засад  сигналы  и выслал дополнительно гонца к дальней залежке  на дороге. Что б не натворили там его бойцы чего лишнего. Дождался бойцов бригадир, объяснил им, что к чему и повел отряд к генералу. А тот их с радостью принимает, за стол сажает, да опять свою чуйку демонстрирует:
- Слышишь, разведка. А дальняя заимка на обратной дороге в Москву легла или как?
-Так точно, тов. генерал. – Отвечает ему Михалыч. - На перекрестке с деревней Ельшанка.
-Это на тот случай если  водителя  ЗиСа ликвидировали и противник на колесах уходить вздумал. Так, нет? - Спрашивает он весь отряд. Те ему отвечают.
-Так точно, тов. командир. Леший его знает, как тут дело сложилось бы. А на случай отхода противника, засада на перекрестке, лучший вариант подстраховки – Гудят они ему в ответ.
-Хм. Вот и ладно. – Отвечает он им. – Давайте товарищи бойцы от фугасов к делу тронемся. – Говорит он им и приказывает сесть поближе к столу.
-Это, какие тут фугасы у вас намылились? – Вдруг раздался у них за спиною голос Нюси.
-Это кто тут на моего мужа фугас собрался ставить? – Грозно нахмурив брови, сказала она. - Я вам сейчас такой фугас дам, оглоеды мухоморные, что вы у меня обратно до Берлина бежать будете…. – Завелась она не на шутку. – Только троньте моего Илюшу, враз каждому по гранате в хату  брошу! – Шумит бой – баба.
Рассмеялись тут мужики. Ой ж, не девка, а командир в юбке! Но генерал все поставил на свои места.
-Товарищи бойцы, прошу всех внимание. Нюренна Владимировна заслуженный командир спец.бригады особого назначения. Поэтому боевое дело знает, но применять его в мирное время не намерена. Так или нет, товарищ Поташева? – Спрашивает он ее и хитро так улыбается. Она же только взмахнула ему рукою в ответ и выскочила тенью за дверь.
Вот те на! Удивились мужики. Да тут, что не секунда, так все новые радости им открываются. Нюренна? Это что ж за имя то такое странное? А их «Ваше благородие» тогда кто? Уж не фельдмаршал, какой либо? А генерал смеется себе в ладонь, да  потешается их недоумению.
- Вот и  славно – добавил он в след женской юбке скрывшейся за дверью и хлопнув в ладоши, обратился к хозяину торжества:
- Долго я ж тебя искал, Илья Иванович. Очень долго.
На что тот скромно откашлялся и ответил:
- Так зря Вы все это затеяли, товарищ генерал. Не стоило меня искать то. – Добавил он и уныло  понурил голову.
- Ну, это мы еще посмотрим, кто тут зря из Москвы прокатился, а кто нет. – Улыбнулся ему  начальник и обращаясь к недоуменным лицам односельчан, сказал:
- Полный Кавалер Ордена Славы, перед вами, мужики.
- Вот это новость! – Крякнул Михалыч ему в ответ. И вздох удивления пронесся по рядам бывалых вояк.
-Это ж за какие заслуги то? – Хором протянули они, глядя в опущенный затылок народного героя.
- Заслуги? –Переспросил их генерал. – Да если их все тут пересчитать, так поди и двух ночей не хватит. А главная из них, так это та, что учил он наших партизан искусству снайперской стрельбы. В начале войны, призвали его в партизанский отряд. Потом окончил он курсы в Московской школе. А затем уж до конца войны так и болтала его судьба по фашистским тылам. Там он и свою Нюренну  встретил. В разведке. Под Карло – Варами, если я не перепутал. Так было дело, Илья батьковичь? – Переспросил он «Ваше благородие» и  уселся за стол, что б лучше видеть его лицо. Тот понуро кивнул ему в ответ головой и еще глубже ее наклонив, тихо произнес:
- Обмывать то когда будем? Сейчас или Нюриных щей дождемся?
Ну, тут уж извините – подвиньтесь. Да такое событие, считай, раз в жизни бывает. Герой, можно сказать всей страны у них под боком дурака валяет, а они о нем и знать ничего не знают. Это что ж такое то? Где справедливость?  Ах, ты ж душа – зазноба. Дай ка мы тебя обнимем то! Грянули мужики всем миром до Илюши. Обнялись с ним, обрадовались. Разрешилась у них душа облегчением. А они  его чуть в подземное царство  не вогнали. Хе! Вот было б дело то!  Генерал полюбовался их радости, помолчал для приличия и говорит:
- Так я чего за тобою бегал то, Илья. Твои ордена, по указу товарища Сталина, за особые заслуги пред Родиной, привели таки тебя к Звезде Героя Советского Союза!
- Да что ж это такое то? – Хором грохнули тут мужики. Не е е е ет. Так дело не пойдет. Тут, считай праздник вселенского масштаба мимо них пехом проходит, а они Нюсины щи, ждут. Не бывать такому беспорядку. Эх! Душа русская! Все, что есть в печи, на стол мечи! Гулять так гулять. Не каждый день «Героя» дают, да не в газете об этом пишут. Вот она, жизнь! Тут. Рядышком катиться. Да ради такой радости и последнего поросенка не жалко  на костер возвести . Ну, тут уж конечно же дело быстро пошло. И поползли по округе разные слухи. А известное дело, что разлетаются они в деревне, быстрее мысли. Начали все судачить, что Нюся мешок гранат, где то раздобыла. И за это ее Илью в Москву хотели привлечь. Но генерал приехал и быстро всех поставил на место. Привез Илье Звезду Героя и зачитал приказа товарища Сталина. Где черным по белому было написано, что б гуляла вся деревня, почитая «Ваше благородие», как героя войны. И пропечатан был тот указ на гербовой бумаге и с печатью  самого Кремля.
 Одним словом. За ту неделю, что зачитывали тот Указ,да рассмотрели на нем все запятые, запасы самогона, что заготовил народ на случай заболевания в зиму, подошел к концу. Причем не только в нашей деревне, но и по всей округе. А уж гармоник сколько в пляс пустили, того и не сосчитать.
    

                IV
 

Отгуляла деревня. Отгомонила. Порадовалась за Илью да за его Нюсю. А генерал еще раза два приехал у ним в гости, да и говорит:
- Ты Илья к этой деревушке душой прикипел, сразу видно. Но сам понимаешь, война хоть и закончилась, а специалистов с таким опытом как у тебя, раз – два и обчелся. Давай ка мил друг, в город перебирайся. Так и мне спокойней будет. И дело не пострадает.
Приуныл наш Илья. Призадумался.  Куда податься? Куда ехать? А его боевой друг – начальник как в открытой книге все читает.
-Ты не переживай, Ильюша. Я приказ командования имею. Тебе, как Герою Советского Союза, предоставлено право,  самому выбрать место поселения.  От Владивостока, до Берлина.
-А в Москву можно? - Спросил его герой.
- А чего ж нельзя то? – Усмехнулся генерал. – Завтра и поедем.
На том и порешили. Приехал Илья в новостройки московские. Ткнул пальцем в первый попавшийся дом, там и документы оформили. На этом бы и закончилась та история. Да  только его вторая половинка, махом порубила все его планы.
-Москва? Я тебе покажу новоселье Московское. Сам выбрал. Сам и поезжай. – Сказала, как отрезала его Нюренна. Так и повелось. Илья - «Ваше благородие» в Москве работать начал. А до деревни на попутках добирался. Приезжал не часто, но без подарков не появлялся. Встретится с мужиками, шляпу снимет, да кланяется:
- Наше вам почтение, господа хорошие.
Ну, что ты с ним будешь делать? Мужики посудачили меж собою, да рукой махнули. Нравиться ему дурака валять, так пусть тешиться. Вреда от этого никому нет. А на душе легче становится. 
Так и повелось. Нюся детишек воспитывала. Илья деньги в городе зарабатывал. Но видно было, что та, городская жизнь ему поперек горла стоит. Тянуло его на природу, да в лес по грибы, по ягоды. Баньку истопить, да с мужиками по душам погуторить. Со временем все привыкли, что в его двор нет – нет, да наведывалось разное начальство. Бывало по две – три машины во двор за одни день набивалось. Посельчане по первому разу в недоумение впали. А потом и разъяснилось все. Оказалось, что был наш Илья лучший мастер по трофейным часам. До сих пор люди его добрым словом  вспоминают. Никому от него отказа ни было. Хоть генералу. Хоть бабушке с дальних выселок. И так у него ловко все получалось. Такие детальки руками вытачивал, что бывалые командиры и те диву давались. А больше всего радовались его работам детишки. Тогда этого трофейного товара навезли со всего света, видимо – не видимо. Заведет бывало Илья разные звоны в хате, часы и начинают тренькать на разный лад. Красота! И детишкам радость и взрослым сигнал есть, что кончилась она, эта война проклятущая. Мирная жизнь налаживается.


                Эпилог


Так прожил наш герой до самой смерти. Вроде бы как незаметно. Молчком. А душа у него была легкая. Ближе к старости сразила его неизлечимая болячка. Но Илья, как шел по этой жизни, так и к смерти приблизился. С улыбкой, да прибаутками. Зайдут, бывало к нему мужики, попроведать его. Он хоть и высох всех, привстанет на постели, кланяется им, головой кивает:
- Заходите господа хорошие. Милости просим.
Вроде как  смертельно больной был, а все душа – человек. Его Нуренна  со временем спокойней стала. Но бывало, как врежет словом, хоть стой, хоть падай. А Илья ничего. Улыбается.
-Вы, мужики на нее не обижайтесь. – Скажет им, бывало. – Она у меня бедовая была. Это у нее защита такая. Что б огорошить сразу. А по ночам ревет как белуга. Если обидит кого. Людей ей больно жалко.
Так и скончался. Улыбнулся жене на прощание и сказал:
-Ухожу, Нюся.
Вздохнул глубоко и помер. Но правда незадолго до этого, приказал он позвать к нему священника. Нюренна то сразу все поняла. Выпросила подводу, да за 50 верст поехала за ним. В то время их по пальцам пересчитать можно было. Кто на войне из них сгинул. А кому в лагерях лихая судьба досталась. Но по окончании войны, малая послабь им вышла. Вот и стали они службы править. Приехал батюшка на деревню. Свою то церковь еще в 18 – м году взорвали. Так что при его виде немало люди дивились. Забыли уже как и священник то выглядит. Долго они там с Ильей беседовали. Но как там и что досконально было, никто так и не узнает. Тайна это. Исповедь то. Но помниться всем, что вышел батюшка во двор, перекрестился широко и сказал:
-Ну, вот и Слава Богу.
С тем и уехал. А по прошествии часов трех и Илья скончался. Удивил он опять своих односельчан. Необычный он был какой то. Отличительный. Так может, наследственное это у него было? Но сам он ничего не рассказывал. А Нюренна помалкивала. Но была в нем какая то внутренняя, военная выправка. Ну, будто среди белых офицеров, да дворянских сиделок  он родился. А может так оно и было. В той,  незнакомой для нас семье. Может, это кровь его, потаенная, давала знак в той непонятной для нас вежливости и чудачестве. Кто знает, кто ведает?  Так и закончилась эта история с «Вашим благородием». И вроде давно он умер. А память о нем до сих пор жива. Вот в чем чудо то. И почему оно так сложилось? Непонятно.