Чай с корицей, глаза-хамелеоны и Мелодия слёз

Я люблю поезда. Но в последнее время становится как-то тоскливо даже подходить к вокзалу. Я люблю поезда, но я не люблю ожидание. Меня раздражают люди, болтающие со всеми подряд, плюющие кожурки от семечек в грязные мешочки… Я люблю поезда за их мерный стук колёс и убаюкивающее спокойствие.

Я ехала, ехала в поезде, самом обыкновенном и ничем не примечательном. В купе кроме меня никого не было, и я наслаждалась уютным, размеренным громыханием, с каким  состав продолжал свой путь. Мне было грустно. Мне всегда грустно, когда я еду в поезде. Поезд – это место воспоминаний, когда миллион мыслей разом поднимается с глубин твоего сознания и мелькают перед глазами вместе с пейзажем за маленьким вагонным окном. И я вспоминала, снова и снова, одни и те же картинки….

Я не сразу заметила, как она вошла. Немного неуклюже волоча за собой чемодан, поправляя висящую на плече дорожную сумку. Совершенно обычная, как и поезд, в дверной проём протиснулась девушка. Рассеянно окинув взглядом купе, она посмотрела на меня и, ничего не сказав, начала разбирать вещи, а я продолжила вспоминать и смотреть в окно.

Я услышала запах, знакомый запах любимого чая с корицей – над её кружкой клубился пар и медленно таял в воздухе. Мы ехали в абсолютной тишине, и я была ей за это благодарна. Она пила мой любимый чай, слушала музыку и смотрела в окно своими большими, водянистыми и грустными глазами цвета лужи, в которой отражается то пасмурное, то ясное небо.  «Хамелеоны», - улыбнулась я про себя. Но они не портили её, наоборот, очень шли ей. Овальное, не полное, но и не худощавое лицо обрамляли непослушные завитки цвета осенней грязи, ударенной первыми заморозками. Цвет её волос придавал глазам ещё больше глубины и задумчивости. Щёки не были румяными, напротив, казалось, будто жизнь покинула её тело – кожа была мертвенно бледной, местами виднелись синеватые прожилки. Губы же, не большие, но и не узкие, были белыми и сухими, словно вылеплены из глины – правильные, но холодные очертания.

На вид ей было около 20, плюс-минус 2 года, хотя возраст было практически невозможно определить. Рост – средний, фигура – обычная. Одежда была подобрана со вкусом, хоть и казалась простой и однотонной.

Она поставила чашку на столик, натянула рукава кофты до пальцев, положила руки на колени и закрыла глаза. Спокойна и неподвижна, как статуя.

Через некоторое время из её наушников донеслась «Мелодия слёз» Бетховена. Я повернулась к ней: своими тонкими, длинными, безжизненными пальцами она плавно, мягко, но стремительно скользила по воздуху, будто перебирала клавиши фортепьяно, и я вспомнила, что всегда мечтала научиться играть на этом инструменте. Я подняла взгляд, чтобы увидеть её лицо. Сначала я почти не узнала девушку с глазами цвета глубокой лужи – они были по-прежнему закрыты, но из-под опущенных ресниц, переливаясь, текли слезы, слезы счастья. Она абсолютно преобразилась и уже не казалась неживой – её красивый, правильный рот растянулся в улыбке, она вся светилась…, светилась музыкой. Её пальцы не переставали перебирать невидимые клавиши. Заразившись её порывом, тоже закрываю глаза, представляя, что умею играть…. И вот я уже на сцене, из-под моих пальцев льется «Мелодия слёз»…

Вернувшись в себя, открываю глаза. Девушки с чаем с корицей уже нет. А может, и не было вовсе. Дотрагиваюсь до своего лица – мокро, будто от слез. Поднимаюсь, неуклюже спотыкаюсь, подхожу к зеркалу – действительно, слёзы. И глаза – цвета лужи, хамелеоны…, бледная кожа и спутанные вьющиеся волосы. Я вижу себя. Обыкновенную и ничем не примечательную, как этот поезд, себя.

10.11.2011. Анна Швецова.