Бездна. Часть 7

Отложив письмо, я опять закрываю глаза. Моя голова, заполнившись какими-то невозможными мыслями и раздумьями, тяжелеет и, кажется, сама падает на подушку. Я мысленно разбираю по предложениям это странное письмо, эту не похожую на истину историю, в которую вдруг мне захотелось уверовать. Какого это - быть мною прежним? Страстным, любящим, всегда безумным? Я готов разорваться на всю Вселенную одним единственным вопросом: "КАКОГО ЭТО: БЫТЬ МНОЙ?!". Внезапно меня начинает заполнять безграничная сила, и я не могу с нею бороться, она заполняет всё вокруг и вот моё тело снова содрогается в такт электрическим зарядам, которые отправляет мой мозг. Я даже не осознаю, что это приступ. Внутри моей головы это похоже на стихийное бедствие, и я - эпицентр! Я та самая точка, с которой началось разрушение и вот-вот мир разорвётся на части. И из моей глотки уже вырывается рык, даже не возглас. Я просто начинаю кричать и орать, а конечности содрогаются в конвульсиях и я не в состоянии унять эту агонию и агония ли это?
Мои глаза всё ещё плотно  сомкнуты, но и в этой пелене я слышу скрип двери, но он так тих и жалок, по сравнению с тем, что происходит в моей голове. Воображаю, что целые цивилизации стирались из времени много тише, они все - все кто был до меня, приняли свою судьбу так и не узнав тайных смыслов, но это был не я. Теперь же моё время. Теперь истина откроется, я уверен в этом, и я кричу так громко, что мои собственные уши не могут этого вынести! Я лишь чувствую, как что-то сковывает мои движения. И вот уже я вырываюсь всё более яро, вот уже душа на пределе и через мгновение она вырвется из моего тела, а сердце колотиться так сильно, что уже через несколько минут оно разорвётся. Я так ясно вижу все эти картины, не смотря на то, что глаза мои плотно сомкнуты...
С очередным ударом сердца я, или то, что нормальные люди называют душой, вырываюсь из тела и зависаю совсем рядом. Через цунами моего приступа до меня доносятся голоса, к которым я до сих пор не могу привыкнуть. Голоса всех тех санитаров и, как мне кажется, доктора. Я узнаю этих людей по запаху, даже находясь где-то за гранью возможного и невозможного, будучи вне своего физического тела. Вот, как я чувствую мир.
Я словно смотрю на какого-то худого до ужаса парня, которого не в состоянии удержать бравада санитаров, каждый из который вдвое больше его самого. На тело, опустошенное и измученное и тем не менее цепляющееся за свою душу. Я чувствую, что не могу быть просто сторонним наблюдателем.
- Галоперидин внутримышечно! - слышу я из уст прибежавшего только сейчас доктора и понимаю, что даже мой слух в порыве безумия может меня подвести...
И я не до конца осознаю, что это был позыв к действию, но моя сущность, свободная от тела, забывшегося в сумасшедшем танце со смертью, уже возвращается  обратно. Но не туда, откуда вырвалась: теперь я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Сумасшествие снова отступает, и нагрянули мрак и тишина.
В момент по телу разливается наркотик. Буря утихает, словно её никогда и не было. Я расслабляюсь, как и всегда, лишь отметив, что в предыдущие разы я моментально терял связь с реальностью, а сейчас тонкая нить моего сознания всё ещё удерживает меня... Усмиряя своё дыхание, понимая, что ничего другого сделать я уже не могу, я покорно жду, когда оборвётся и она.
Я уже наощупь перемещаюсь внутри своей головы, понимая, что с каждым шагом сознание моё слабеет и вот-вот наступит та самая заветная грань.
"Какого это: быть мною?..." - проскальзывает в моей голове за мгновение до падения вниз.

***
Я чувствую тёплое прикосновение к своему запястью и это заставляет меня приоткрыть глаза. Странно, но это удаётся сделать на удивление легко. В моей палате привычная серость, сегодня солнце не соизволило заглянуть в мою келью и почему-то я чувствую облегчение. Я долго смотрю на своё запястье, к которому прикасается почти прозрачная женская ручка. Действие вчерашнего препарата всё ещё замедляет мои мыслительные процессы и это, я думаю, к лучшему. Совсем не торопясь я поднимаю взгляд, смотрю на лицо медсестры и прозреваю лишь несколько минут спустя. Конечно это Мелисса, и я пытаюсь передать своим взглядом ей свою благодарность. Толком ещё даже не осознаю, за что, только бегаю взглядом, разглядывая её лицо. Случайно, совсем не желая этого я смотрю в её глаза. Мелисса всё ещё держит свою руку на внутренней стороне моего запястья, и думаю, она даже чувствует, как сбивается мой пульс. В её серых глазах сегодня я вижу не мглу, не пелену и даже не боль. Там засело что-то более глубокое и страшное, от чего я чувствую вину. Именно вину за собой, словно я приволок её сюда, словно я заставлял её терпеть мои невыносимые даже мне вопли...
Медсестра же улыбается, и это пугает. Мне почему-то кажется, что она прочла мои мысли и рада, что я осознал ничтожность своего положения. Так ли это? Не в силах ничего сказать я отвожу взгляд и упираюсь им в стену. Девушка медленно убирает руку с моих ярко прорисованных вен, на которых так ясно видны попытки укоротить дорогу в Преисподнюю на несколько кругов Ада, увы, бессмысленных...
Я просто знаю, что хотел это сделать, но я не помню причин, предпосылок, мыслей, гулявших в тот злополучный вечер в моей голове, когда я выжил и причинил боль той, которую, считал дорогой мне...
В этой своей внутренней дискуссии я не замечаю, как Мелисса ищет слова и наконец задаёт вопрос, тихо, почти неслышно, как дети спрашивают о каких-то запретных вещах "взрослых".
- Почему ты это сделал?
В ответ я лишь одариваю её уже другим, не благодарным, а оценивающим взглядом, заставляя её повторить вопрос, и в этот раз её голос звучит увереннее. Она спрашивает:
- Почему ты хотел убить себя?
И в этот раз я не отвечаю, лишь для того, чтобы продлить веселье, распалить в ней эту жилку, заставить её сопереживать мне. Я удивлённо вскидываю брови, приподнимаясь на кровати и уже почти заинтересованно, заглядываю в её глаза. И всё же, переборов себя, а я вижу, что Мелиссе эти вопросы даются очень нелегко, она спрашивает:
- Почему ты хотел лишить себя жизни?!
И вот её голос уже звенит, а в глазах играет если не злоба, то недовольство. Она, должно быть, хочет моих историй в обмен на своё присутствие. Но я не знаю ни одной истории, я не пережил ни одной, я умер в каждой. И не могу восстановить ничего в своей дурной голове и тем не менее я безумно хочу говорить с ней. Пускай даже философствуя и рассказывая сказки, но я нуждаюсь в её присутствии...
И вот уже мои губы роняют слова. Я начинаю своё повествование с конца истории, в которую пожелал уверовать.
- Это был мой экзамен перед встречей с Дьяволом, - произношу я томно и многозначительно. - И я его не прошёл.
Упоительно: наслаждаться вниманием такого нежного и чувствительного создания. Ради этого я собираю всё, что осталось во мне. Я готов рассказать историю, которую не помню, которую не переживал вовсе будучи собой настоящим. Взгляд девушки снова падает на мои кисти, я тоже смотрю на них.
- Я был рождён, чтобы оказаться в Аду. Порой мне казалось, что я - сам Дьявол: ни больше, ни меньше. А временами мне снились странные сны: я рассказывал ему, словно психологу, обо всём, что меня гнетёт, а потом  он грустно смотрел на меня, обнимал и позволял мне плакать, уткнувшись в его плечо...
Я задумываюсь, когда произношу эти слова. Мне даже непонятно, откуда они взялись, что это за сны мне снились, но сейчас в моей голове я отчётливо вижу те картины, словно этот сон приснился мне сегодня, и проснувшись, я пересказываю его, дабы не забыть.  Вздохнув, я продолжаю:
- Представляешь, самому Богу Загробного мира было жаль меня...
Я притихаю и заглядываю в бегающие глаза собеседницы. Я даже чувствую, как в ней пробуждается что-то знакомое мне, что-то родное. И вот уже её ресницы начинают дрожать, а я улыбаюсь уголками губ и томно выдыхаю, откинув голову и прикрыв свои глаза. И я понимаю, что дав такое начало, я должен устроить шоу, спектакль в её голове, закрутить смыслы а потом выдернуть девушку из её реальности и приволочь в свою и заставить играть по своим правилам, смотреть моими глазами, чувствовать всё моим сердцем! После такой завязки, я должен довести всё до кульминации, заставить её рыдать, а потом позволить упасть в мои объятия...
Но я всё ещё понятия не имею, какую именно историю я ей расскажу. Ведь моя цель сейчас: взять факты, осколки смыслов и мистифицировать всё, создать легенду и не меньше. Заворожить, поразить, дабы она пришла за очередной сказкой в мою серую келью.
- Представляю... - шёпотом произносит Мелисса, и я могу  продолжать.
- Чтобы ты не думала, я не всегда был таким, - и вот в моём сознании просыпаются, берутся из ниоткуда какие-то непостижимые образы. - Я был центром внимания, душой компании и любимцем девушек. Я даже не вспомню всех тех, кто был рядом со мной, я не вспомню ни одну из тех, с кем проводил свои пьяные, уставшие утра. Все эти красавицы, которые отдавали мне себя, были мне не нужны, но с ними я мог быть чуть добрее. Порой я закрывал глаза, целовал волосы очередной блондинки или брюнетки, или рыжей, вдыхал их аромат, а по телу разливалось тепло. И так, каждый раз по-разному и с разными нимфами я чувствовал нежность, в которой нуждался всегда. А потом я закрывал глаза и ощущение счастья не позволяло мои мыслям разрывать мою голову, я просто засыпал, чтобы и на следующий день отыграть спектакль уже с другой актрисой...
Мой голос становится всё тише, а образы в голове всё ярче, и мне кажется, что это и есть правда, что я говорю ничто иное, как истина. Все свои слова я слышу впервые, но верю в них и не понимаю, откуда вдруг это прозрение после месяцев пелены. И всё равно я продолжаю говорить:
- Это было сложно, но я справлялся. Играл друга, играл влюблённого, играл в хорошего мальчика, но стоило толпе вокруг меня разбрестись по делам, я становился собой. И вот уже желчь обид выплёскивается на случайных прохожих, вот уже я в каком-то отвратительном пабе пью пиво, а чуть позже колочу какого-то быка, больше меня самого... А после всего этого ищу утешения у старой своей подруги, которая сначала обрабатывает мои "боевые ранения", а на следующее утро просыпается рядом со мной и настойчиво просит уйти и никогда её больше не появляться. И со временем огромный круг моих знакомых сужается до точки. И вот уже я один брожу по улицам и бессмысленно вглядываюсь в лица, но только заметив знакомого, накидываю капюшон и иду в другую сторону. Я уже тогда понимал, что я прогнил насквозь и тем не менее изо дня в день я умудрялся найти новых знакомых, новую возлюбленную на вечер Только теперь, глядя на девушку я не видел ничего. Прежде манящие существа стали отвратительны мне, было неприятно, что так легко они отдавались мне - самому Дьяволу, коим я себя вообразил, и теперь уже нежность превращалась в злобу, даже в ненависть и прежнее ощущение счастья не наступало, как бы я не старался, но сдаваться мне не хотелось. Ведь иначе не осталось бы ничего...
Только сейчас я открываю глаза и смотрю на Мелиссу. Эти прекрасные серые глаза наполняются ужасом и пониманием. Мне думается, что через мгновение она вскочит, отвесит мне звонкую пощечину и убежит, или опустит голову, выйдет за металлическую дверь и никогда не вернётся. Но теперь мне трудно умолкнуть, пока я могу говорить, я хочу продолжать повествование, хочу быть услышанным, хочу чтобы ОНА поняла, что я не просто так, что я жил, существовал, разбивал сердца, искал смыслы. Я хочу доказать ей, что я настоящий, хочу, чтобы после конца моей истории, я был в чужой памяти не просто костями, не просто сумасшедшим, а историей, какой полагается быть. Я на мгновение теряюсь в мыслях, а очнувшись знаю только одно.
- Я не хочу умирать, - шепчу я, всё ещё вглядываясь в испуганные глаза девушки. Её зрачки расширяются, словно и она лишь сейчас очнулась. Мне кажется, что в комнате плавал туман, а теперь он медленно развевается, позволяя нам вернуться в реальность. Но моё повествование уже оборвано, и секундой спустя образы меркнут и становится до ужаса темно, я хватаюсь за то, что уже произнёс, и кажется, остаюсь на плаву.
А Мелисса несколько раз моргает и кивает мне.
- Но тем не менее ты сделал это. Значит, и жить ты не особо хотел, - произносит она.
Мне остаётся лишь пожать плечами.
- Я думаю, что ты продолжишь свой рассказ в другой раз? - то ли вопросительно, то ли утвердительно говорит девушка и уже встаёт с кровати и направляется к двери. Когда я слышу скрежет я закрываю за ней глаза и кладу голову на подушку, ещё раз повторяя свои же слова, снова и снова прокручивая образы, чтобы не потерять их и себя вместе с ними.
Спектакль был сорван, зрительница ушла. Полежав совсем немного встаю, направляюсь к подносу, который она принесла мне, но не прикасаясь к еде глотаю свои таблетки и обессилено падаю на кровать.
В театре моего сознания опускается занавес и...