Свидетельства очевидца ч. iii

                ПРЕДИСЛОВИЕ


   После выхода  I и II ч. моих воспоминаний некоторые, наиболее “упертые” коммунисты нашего города перестали подавать мне руку, кое-кто прямо-таки заявил, что перестал меня уважать. Я ожидал такую реакцию своих недавних “товарищей по партии” и сознательно шел на нее. Тут уж, как говорится, “Платон мне друг, но истина дороже”.
  Однако гораздо большее количество людей, в том числе заслуженных, умудренных жизнью, известных, уважаемых в городе, среди которых есть бывшие партийные и советские работники, участники Великой Отечественной войны, отзываются о моих сборниках положительно, говорят мне за них спасибо.
  Положительно восприняло мой скромный труд втрое больше людей, чем отрицательно. Эта статистика близка к той, которую демонстрируют нам все выборы, состоявшиеся  в России после падения тоталитарного режима – за коммунистов голосуют от силы 25-30% избирателей, остальные 70-75% за другие партии, а значит - против них.
Позитивное восприятие “Свидетельств очевидца” большинством рубцовчан, причем именно тех, чье мнение мне особенно дорого, подвигнуло меня на продолжение начатого дела. Благо, материала для этого предостаточно, хватит на множество толстых томов, не говоря уже о моих тоненьких брошюрках. Так уж сложилась моя судьба – при строе, называемом социализмом, я почти всегда был или в гуще событий, или наблюдал их, как говорится, “из первого ряда”. Поэтому рассказать мне есть о чем. Представляя, как историк, ту ценность, которую  приобретают с годами воспоминания очевидцев событий, не считаю себя вправе молчать о них.
   

               














                СОЮЗ  СЕРПА  И  МОЛОТА

  Как бы ни дурила людям головы советская пропаганда, как бы не воспевалась ею “счастливая” колхозная жизнь, обмануть народ было невозможно. Колхозники понимали, что они – низшая каста общества, самые бесправные и бессовестно эксплуатируемые, по сути дела – рабы. Не зря их, как каторжан, лишили паспортов, не говоря уже о таких делах, как нормированный рабочий день, право на выходные дни, тарифный отпуск и пенсию. О том, что такое профсоюзы, в деревне до Хрущева тоже понятия не имели. Зато хорошо знали, что такое райком, суд и НКВД – представителей этих органов боялись, как огня, и старались лишний раз им на глаза не попадаться.
  Боялись и ненавидели также бригадиров, председателей колхозов и сельсоветов, директоров МТС и все остальное деревенское начальство, поскольку любой из них мог сделать так, что за тобой ночью приедут и заберут. А защиты искать было не у кого, даже Бог был под запретом.
  Ненавидели они также и городских, поскольку именно их считали виновниками своей тяжелой, безотрадной судьбы. О городской жизни селяне судили, в основном, по советским кинофильмам, а они преподносили ее, как нечто совершенно для деревни непостижимое Просторные многокомнатные, сверкающие лаком и большими окнами благоустроенные квартиры в огромных, красивых каменных домах-дворцах, с электричеством, газом, водопроводом, а то и с телефоном – это в то время, когда колхозники ютились в крытых дерном завалюшках с земляными полами, освещаемых керосиновыми коптушками – стекла для ламп были большим дефицитом и редко кто ими пользовался, наличие стекла было в деревне признаком богатства. В углу почти  каждой городской квартиры стоял рояль – это в то время, когда у нас на всю деревню было два патефона, и они тоже были свидетельством состоятельности их хозяев. В распоряжении городских были театры, стадионы, парки культуры и отдыха, рестораны. А в деревню кино привозили раз в месяц, и “гнали” его в школьном коридоре, куда народу набивалось – не продохнуть. Взрослые при этом стояли на ногах, а мы, пацаны, сидели на полу впереди них, возле самого экрана. Впрочем, никакого экрана не было, его заменяла беленая глиной (за отсутствием известки) стена коридора.
  А как хорошо одевались (в фильмах) городские, в каких костюмах, плащах, пальто и шляпах они щеголяли! В то время, когда бедный колхозник был весь в рехмотьях и заплатках, в замусоленной фуфайчонке. В жаркий летний день, когда колхозник, обливаясь потом, ворочал вилами сено, городские могли позволить себе прохлаждаться на пляже. При этом они то и дело пили морс и кушали эскимо, о которых деревенские понятия не имели. Что уж говорить о том, что для них были дома отдыха, санатории и курорты, о которых колхозники только из фильмов и узнавали. Для селян же была только изнурительная, тяжелая  работа от зари до зари, постная колхозная баланда и короткий сон вповалку на деревянных нарах с несметными полчищами кровожадных блох, от которых было одно спасенье – полынь. От этой полыни так угорали, что к утру голова болела и даже тошнило.
 
  Короче говоря, благодаря кино в представлении деревенских городские жили куда как более легкой, интересной, культурной и богатой жизнью. И носил колхозник в душе затаенную тяжелую обиду. Иногда она прорывалась наружу – я сам видел, как мужики харкали в ворох уже очищенной пшеницы, совали в него окурки, и при этом злобно шептали: “городские все сожрут”. 
  О том, что большинство рабочих живут в бараках, по комфорту не далеко ушедших от деревенской халупы, мало кто знал. Как и о том, что в городе кроме пляжей, театров и парков культуры, есть литейные цеха, по сравнению с которыми колхозное поле – рай на земле. О том, что рабочий голодает гораздо сильнее колхозника, у которого хотя бы картошка вволю, да и коровенка-кормилица выручает, тоже как-то забывалось.
 
   Городские, в свою очередь, судили о деревне по кинофильмам типа “Кубанские казаки”, где все ломится от обилия всевозможных яств. Живых же колхозников они видели только на рынке, который был для них в то время единственным  источником денег. А нужда в них у колхозников была, и не малая. Если продуктами питания они обеспечивали себя сами, то одежду и обувь надо было покупать, их на трудодни не выдавали. Да и детей к школе  подготовить, обеспечить всеми принадлежностями, и за школу заплатить – ведь средние школы были при Сталине платные. Нынешние коммунисты, крича на весь мир, что при их власти образование было бесплатным, не любят вспоминать об этом.
Вот и вез колхозник на рынок, как официально считалось излишки, а на самом деле отрывая от своего рта и рта своих детей последнее, чтобы выручить копейку и хоть как-то перевернуться.
  Здесь и встречались, по разные стороны прилавка, рабочий и колхозник. И, само собой, рабочий ненавидел и презирал колхозника, считая его куркулем, жмотом и барыгой, который там, у себя в деревне жирует на всем бесплатном, жрет в три горла, а с него, пролетария, готов шкуру содрать.

  Таким на деле был союз Серпа и Молота. Случайно ли, помимо ли желания большевистских лидеров он таким сложится? Отнюдь – именно к такому “союзу” между городом и деревней стремился новый эксплуататорский класс – партноменклатура. Поскольку прекрасно понимал – до тех пор, пока рабочий и крестьянин будут видеть друг в друге врага, виновника всех своих несчастий, его  власть над ними будет непоколебима.
   




                ФРОНТОВИКИ


  Когда я вижу некоторых нынешних, увешанных наградами, говорливых  фронтовиков, из которых так и хлещет сталинский патриотизм, невольно задаюсь вопросом – откуда они взялись? Где они были в войну и после нее? Почему я   тогда их не видел? Такое впечатление, будто они с какой-то другой войны, не с той, с которой приходили те, которых я помню.
  Те были совсем иные – замкнутые и молчаливые, с каменными лицами и потухшими глазами. Первое время они ничего не рассказывали о войне, а когда их просили об этом, отвечали коротко: “Не стоит”.
  И лишь спустя годы начали помаленьку говорить, но тихо, вполголоса и только в кругу близких, на которых можно было положиться. Однако вовсе не о том, что мы от них ждали – не о подвигах и героизме, а о наших страшных потерях, о том бардаке и неразберихе, которые царили на фронте, когда зачастую свои стреляли по своим. О том, как до уровня мухи была обесценена человеческая жизнь, как их гнали на вражеские танки с одной трехлинейной винтовкой на троих.
  Все они, будто сговорившись, утверждали, что Гитлер допустил стратегическую ошибку, начав жестокое обращение с мирным населением и военнопленными – не будь этого, не было бы ему сопротивления и не проиграл бы он войну. О немцах же отзывались в основном положительно, говорили об их высокой организованности, дисциплинированности, техническом превосходстве.
   Все это возмущало нас, воспитанных на героических фильмах и романах пацанов, мы кипели негодованием и пытались спорить с фронтовиками: “Как же так, ведь мы победили?” Они в ответ лишь горько усмехались: “Какая это победа – шестеро одного кое как одолели, и при этом пятеро погибло”.
 Потому, видно, и день победы не был у нас в то время праздником.

  Нынешние фронтовики рассуждают иначе. Послушать их, так у нас на фронте  были одни только патриоты и добровольцы, рвущиеся в бой за Родину, за Сталина. Да вот беда -  вопрос о том, для чего же тогда существовали заградотряды, повисает в воздухе.
  Меня, кстати, удивляет тот факт, что ежегодно чествуя фронтовиков, мы совершенно забываем о заградотрядчиках. По какому праву мы игнорируем эту категорию защитников Отечества? Ведь они тоже проливали (хотя бы и не свою) кровь за Родину. Считаю, что на 9 Мая надо обязательно давать им слово – пусть расскажут, сколько мужества и героизма они проявляли, стреляя по своим семьнадцатилетним мальчишкам, которые, впервые попав под губительный артобстрел, кричали “мама!» и, парализованные страхом, были не в состоянии  идти в атаку.
  Интересно было бы так же послушать объяснения, почему, пока одетые в солдатские шинели рабочие и крестьяне воевали за чуждые им интересы эксплуататорских классов, заградотрядов в русской армии не было. А как только они, если верить советской пропаганде, добровольно пошли защищать родную Советскую власть, они сразу появились. Правда, в Гражданскую войну большевики еще не были уверены, что русские будут стрелять по своим и использовали для этого китайцев, мадьяр и латышских стрелков. Но к началу Великой Отечественной такой нужды уже не было – своих “воспитали” столько, что вполне хватало. 
  В заключение еще раз подчеркну, что вовсе не хотел бросить тень на всех фронтовиков, людей достойных всяческого уважения. Говорю лишь о тех крикливых  “патриотах”, которые, если начать разбираться, и на передовой-то не были.



                ЦЕЛИНА

  Сразу оговорюсь – тех, кто надеется прочесть в этой статье нечто подобное изложенному в одноименном произведении Л.И.Брежнева, ждет разочарование. Я был и остаюсь убежденным противником освоения целины, считаю, что это была дурь, авантюра, еще одно преступление, совершенное КПСС  в числе многих других. Распашка миллионов гектаров открытых пространств в зоне засушливого и ветреннего климата – это экологическая катастрофа глобального масштаба, последствия которой невосполнимы. Урон, нанесенный природе, ужасен и близко несравним с той жалкой прибавкой хлеба, которую дала целина. Уже через несколько лет после ее распашки в стране возник острый дефицит хлеба и мучных изделий, исчезли пряники, печенье, макароны, белый хлеб стали выдавать по талонам только для детей дошкольного возраста. Этот дефицит был ликвидирован лишь после ежегодных массовых закупок зерна у США, Канады и других капиталистических стран.
  У советских политических деятелей того периода будто что-то заклинило в голове, будто затмение на них нашло – вместо того, чтобы пойти по пути интенсификации сельского хозяйства, по которому уже шел весь цивилизованный мир, вместо повышения отдачи гектара уже имевшейся немалой пашни, пошли по варварскому, чингизхановскому экстенсивному пути – увеличению посевных площадей. Печального опыта пыльных бурь и ветровой эрозии почв, через который прошла в свое время Северная Америка, для наших дубоголовых правителей будто бы не существовало, хотя о нем писалось в учебниках по экономической географии для средней школы. Но Хрущев-то и среднюю школу не окончил, что с него взять – кухарка, она и есть кухарка (в данном случае – слесарь, что дела не меняет).
  Так что повторили отрицательный опыт “хищнического” капитализма, да еще и в гораздо больших масштабах. Пустили на ветер миллиарды тонн гумуса, который почва накапливала миллионы лет, превратили цветущие степи в полупустыни, и лишь после этого поехали к “проклятым капиталистам” изучать опыт – как это им 100 лет назад удалось справиться с пыльными бурями?
  Больше всего от этой безмозглой политики пострадал мой родной Угловский район – в нем распахали 77 тыс. гектаров, на много больше, чем в любом другом районе края. И это – в самом южном и засушливом, открытом всем ветрам районе, с легкими и бедными супесчаными почвами!
  Мне в разгар целинной эпопеи было 17 лет, так что все хорошо помню.
  Во-первых то, что на целину ехали самые лучшие, высокоидейные и беззаветно преданные делу коммунистической партии патриоты-комсомольцы, обычная советская ложь. Стоящего работника трудно сорвать с места, он нужен там, где живет. Надумает уезжать, так его не отпустят, отговорят, чем-то заинтересуют. Так что ехала всякая, легкая на подъем, как перекати-поле, шваль и пьянь, от которой нигде толку нет. Были, конечно, исключения, но то, что на одного доброго новосела приходилась дюжина охламонов, можно сказать уверенно.   
  Много было среди целинников откровенных уголовников – похоже, комсомольские комитеты выдавали им путевки прямо в зонах. Не удивлюсь, если вербовка на целину являлась условием их досрочного освобождения – в нашей стране все возможно.
  Чтобы не быть голословным в столь нелестной характеристике покорителей целины, приведу несколько наиболее запомнившихся эпизодов.
 
  Идет по нашей деревне трактор, тащит сани с целинным вагончиком. Двери вагончика раскрыты, из них вывалился новосел, его рвет, выворачивает наизнанку. Другой, потрезвее, держит его за шкирку, чтобы совсем не выпал, а сам вертит головой, смотрит на окна домов, к которым приплюснулась носами вся деревня. И хохочет, заливается – здравствуй, земля целинная!
  Вот так мы впервые увидели этих романтиков, о которых нам по радио уже все уши прожужжали.

  В соседнем с нами селе Круглое целинников поселили в казенном доме. Прямо напротив него, за расположенным в центре деревни озером, был магазин. Так вот, они ездили за водкой на тракторе, да не вокруг, а прямо через  озеро – оно не глубокое. Так  устряпали в солонец новенькие, сверкающие заводской краской трактора, что их пришлось потом ломом обдалбливать.

  Когда в Угловскую МТС гнали новый трактор С-80, пьяные целинники (трезвых целинников я в ту весну не видел), решили перед Ляпуново срезать угол, пошли через озеро. Лед был уже слабый, рыхлый и не выдержал веса трактора – ухнул он под воду. Вытащить его у новоселов тяму не хватило, хотя водки на этом мероприятии было выпито много. Так и пропал этот красавец-богатырь, пришлось его списать. Что интересно – всего лишь год назад за это многие бы оказались на Колыме, а теперь и волосина ни с кого не упала. А писатель Михаил Бубенов даже  положил сей героический эпизод в основу своего романа о покорении целины “Орлиная степь”.

  Вскоре по приезду новоселов между ними и деревенскими парнями начались драки. Урки вели себя нагло, вызывающе, поскольку были вооружены ножами и финками, и думали, что если их в городе боятся, то уж в деревне и подавно.
  Однако они ошиблись – их “феня” не производила на деревенских парней      никакого впечатления, а против ножей и финок очень эффективным оказался крепкий дрын. Не помню точно, в Озерно-Кузнецово или в Лаптевке, одного романтика ухайдокали до смерти.
  В Озерно-Кузнецово произошла самая грандиозная драка, получившая название “Ледовое побоище”, поскольку стороны сошлись на льду застывшей лужи. Длилось сражение несколько часов, даже милиция из Углов успела приехать. Но милиционеры сидели по соседним хатам и наблюдали за баталией из окон – сделать что-либо они были не в силах, там впору было войска вызывать..
  Несколько часов шла драка и в Углах возле РДК – эту я видел собственными глазами. На этот раз целинники дрались с шоферами автороты.
  Дело было так – закончилась первая целинная посевная, в РДК шел слет покорителей, подводились итоги. И вот идут параллельно два мероприятия – в РДК торжество, пламенные речи, вручение наград, аплодисменты. А прямо рядом с входом в него новоселы и местные бьют друг другу морды.
  Милиция снова стояла в сторонке, покуривала и спокойно наблюдала. А мы, пацаны, как воробьи сидели на высоком заплоте -  так нам лучше было видно.
  Иногда кто-нибудь из дерущихся, окровавленный и растерзанный, выпадал из толпы, его оттаскивали, умывали, приводили в порядок. Потом он шел в чайную, добавлял там (торговлю водкой еще не запретили), возвращался и с новой силой вступал в сражение. Зрители тоже менялись – одни, которым уже надоело, уходили, другие проходили. Поскольку целинники были без ножей, а шофера без рукояток – возможно условия драки были обговорены заранее -  в этот раз обошлось без жертв.
  Было столкновение с одним из целинников и у меня лично. Некий Женя, фамилию не помню, под угрозой ножа изнасиловал мою одноклассницу. Она была запугана, в милицию заявлять побоялась, но поскольку он продолжал ее преследовать, попросила защиты у меня. Я был не один, с друзьями, все мы были ребята при силе, спортом занимались, так что глистоватому Жене стало невпротык. Получив отпор раз-другой, он повесился – не вынес неразделенной любви. Одним романтиком в Углах стало меньше.
  Среди целинников мы впервые увидали чефиристов – до их появления и слова-то этого не слышали. На языке советской пропаганды это означало, что с новоселами в нашу сибирскую глухомань пришла более высокая европейская культура.
  Через год, урвав хороший куш, романтики начали помаленьку разбегаться. Но поскольку они получили подъемные, их не снимали с паспортного и военного учета. Тогда они чередой пошли к моему однокласснику Гене Евтушенко, несомненному криминальному гению (нахватался всего в Рубцовске, где прошло его детство). Подделав печати, он за литр водки снимал их со всех видов учета и отпускал с миром на все четыре стороны.
   
  Летом 1955 г. я с этим самым Геной и Валентином Щековым съездил в палаточный городок целинников, расположенный на месте будущего поселка Мирный. Захотелось поближе прикоснуться к быту романтиков, хоть пару дней пожить в палатке. Вечером пошли в единственное, возвышавшееся среди палаток деревянное здание, в котором днем была столовая, а вечером - клуб. Только подходим к нему, а навстречу нам с криками “Убили! Убили!” вываливает толпа, а посреди клуба остался лежать в луже крови человек. Ну, думаю, “Мирный”! Да тут как на фронте! Сколько лет прожил в Угловском районе, не видел ни одного убитого, а тут – в первый же день. Даже пожалел, что приехал.
  Правда, когда прибежал доктор, то выяснилось, что данный романтик не столько мертв, сколько мертвецки пьян. Голову ему в самом деле проломили, но для таких, как он, это не смертельно.

  Поняв, что, пока покорители целины друг друга не поубивали, надо что-то делать, начальство, продолжая трубить о их высоких морально-волевых качествах, запретило торговлю спиртным. Ну и что толку – Казахстан рядом, а там правил Леонид Ильич, сам не дурак выпить, такого запрета он не допустил. И пошли целинники гонять туда за водкой на тракторах, ящиками ее оттуда перли. Расстояния их не смущали – и 100 километров не было им преградой. Не на своей же солярке!
  Вот такими они были на самом деле, комсомольцы-добровольцы, потомки строителей Днепрогэса, Магнитки, Комсомольска-на-Амуре. Насмотревшись на этих, я подумал, что и те были такими же, если не хуже.

  Итак, целину покорили. Распахали все, в том числе  такие места, на которых и трава-то сроду не росла. В Калининском совхозе разбахали бугор за озером Тассор, выворотив наверх красную глину, пригодную лишь для изготовления кирпича и похоронив под ней тоненький плодородный слой.
  Выполняя волю первого секретаря крайкома Беляева, который заставлял пахать так, чтобы проходящие по железной дороге поезда задевали за колосья, целинники подпахали под самые деревни, людям некуда стало теленка выпустить.
 
  Какими красивыми были угловские степи моего детства! Изумрудно-зеленые, пьянящие запахами сырой земли и молодой травы -  весной; серебристые от волнуемого ветром ковыля, струящиеся миражами, с неумолчным треском и мельтешением в глазах несметных полчищ кузнечиков – летом; белесые под тяжелым темным небом, с бесконечными табунами прыгающего перекати-поля -  осенью. И всегда – бескрайние, необъятные, непостижимые.
   О, эти манящие в себя, распахнутые пространства – они обладали какой-то магической силой. Под ее воздействием люди, словно боясь нарушить великую гармонию природы, замолкали, отрешались от мирских забот, погружались в глубокие, неспешные раздумья. Их наполняли покой и умиротворение, в груди пробуждались, теснились и просились наружу давно забытые протяжные мелодии, такие же светлые и чуточку грустные, как эти щемящие душу синие степные дали.    
  А сколько там обитало всяческой живности – в густых, сплетенных травах шныряли перепелки, в бездонном, сияющем небе заливались жаворонки, кружили коршуны, парили беркуты, низко над тарначами плавали кобчики.  Стоя столбиками, весело пересвистывались суслики, в прохладных норах прятались от дневного зноя хомяки, хорьки, корсаки, мелькали в тарначах огненно-рыжие хвосты лисиц, рыскали по степям в поисках отбившихся от отары овец серые разбойники -  волки. А когда на землю опускались сумерки, над головой бесшумно скользили, делая круги, таинственные ночные птицы, по озаренной ущербным месяцем равнине плавными скачками носились грациозные степные эльфы – тушканчики, с пыхтением и фырканьем бегали шустрые охотники за змеями ежи.
   И вот ничего не стало. Нет ни пахучих трав, ни седого ковыля, ни кудрявых зарослей таволги и тарнача, ни живописных развесистых кустов чиевников. Не услышишь жаворонка, не увидишь беркута, не поймаешь и не принесешь на радость детям ежика – пусто и мертво в чахлылых и пыльных полях-полупустынях.  Их урожайность редкий год достигает 13 ц/га. т.е. уровня Эфиопии, где землю до сих пор пашут деревянной сохой. Большей частью она в Угловском районе колеблется от 5 до 7 ц/га. Минус семена, стоимость топлива, амортизация техники, зарплата – и в графе “сальдо” будет нуль. Это в лучшем случае. Когда с шумом и треском отмечали 25-летие освоения целины, мне стало известно, что за истекшие четверть века целинный Калининский совхоз, в котором я начинал свой трудовой путь, всего лишь один год дал прибыль, а все остальное время был убыточным.
  Ну и какое после всего этого отношение к освоению целины вы хотели бы у меня видеть?      



                РОК-Н-РОЛ И КОМСОМОЛ

   Каким бы гнетущим, каким бы всеобъемлющим и всюду проникающим ни был сталинский режим, по отношению к веяньям моды и он оказался бессилен. Это удивительно, однако факт – в начале 50-х годов, в самый мрачный период новой волны репрессий, на этот раз под лозунгом борьбы с космополитизмом, когда, казалось бы, все схвачено и задушено, в Советском Союзе появились стиляги.               
  Мы в Углах узнавали о них из журнала “Крокодил”. Карикатуры были смешные – этакий глистообразный прыщавый недоросль с длинными волосами, ярким галстуком, в узких брюках и ботинках на толстенной подошве. Все это выглядело столь нелепо, что мы дивились – как это можно так себя не любить, так уродовать свой внешний вид!
  Хотя советская пропаганда называла стиляг не иначе, как выродками, ставила знак равенства между ними и предателями, изменниками Родины, участник войны дядя Вася Романов, смеясь предрекал, что все это вскоре войдет в моду, все будут так одеваться.
  Я, молодой и активный комсомолец, не мог с ним согласиться – быть этого не может! С одной стороны такая сила – партия, комсомол, МГБ, школа, вся культура, литература и искусство, а с другой – какие-то моральные уроды. И они возьмут верх? Да это же смешно!
  Однако время шло, а количество стиляг, несмотря на яростную борьбу с ними, не уменьшалось. Наоборот, их становилось все больше и больше. А ведь против них проводили даже судебные процессы.
  Прошел такой процесс и в Рубцовске – судили какого-то стиляжку в клубе АТЗ. Он, видимо зная слабость обвинения, – нет в уголовном кодексе такой статьи, которая бы регламентировала ширину брюк и длину волос – вел себя спокойно и даже насмешливо. Как ни старался прокурор доказать, что подсудимый – изменник Родины, это ему не удалось. Короче, такого суда, каким он был задуман партийными органами и МГБ, не получилось, а получился полный конфуз. Любому дураку было ясно, что судят парня ни за что, все обвинения притянуты за уши. Хотя в зал нагнали комсомольских активистов и они имитировали возмущенную общественность, были там и друзья подсудимого, такие же стиляги, которые ему сочувствовали.
  Не помню точно, чем дело кончилось,  что-то ему все-таки присудили,  однако желания повторять подобные судилища ни у кого больше не было. Так что эффект от этого показательного процесса был обратный – молодежь поняла, что бояться ей нечего, и количество стиляг в Рубцовске с каждым годом увеличивалось. Одряхлела, износилась раньше своего создателя сталинская репрессивная машина.
   Да что там Рубцовск, какой никакой, а все-таки город – мы в Углах, как посбесились, перестали стричься, поотпускали длинные волосы. Что нами при этом двигало? Какие высокие идеи? Родину собирались предавать? Да ни Боже мой – просто это был такой поперечный возраст, когда какие-то чертики подталкивают тебя делать все не так, как требуют взрослые. Уверен – требуй они от нас, чтобы мы носили длинные волосы, мы бы остриглись наголо.
  Первого живого стилягу я увидел в 1954 году. Это был инженер какого-то Киевского проектного института, который занимался “привязкой” к местности высоковольтной линии, которую планировали проложить от Рубцовска до Углов. Его поселили на квартиру к той же хозяйке, у которой жил я, так что мы некоторое время общались. Он был вовсе не похож на карикатуру из “Крокодила” – довольно милый, симпатичный молодой человек, легкий и простой в общении, интересный и интеллигентный. Одет он был действительно стильно, но это выглядело не уродливо, а наоборот красиво.
  Так я убедился, что между стилягами, которых рисуют в “Крокодиле” и теми, что есть в жизни, мало общего. И перестал верить “Крокодилу”, а вместе с ним и всей советской пропаганде – мало ли кого она ни шельмовала. Вот только что в “Крокодиле” рисовали, а в газетах и по радио проклинали врачей-убийц, а оказалось, что они никакие не вредители, а вполне порядочные люди, оклеветанные врагом народа, английским шпионом Берией.         
  Получилось, что малограмотный, но умудренный жизнью дядя Вася оказался дальновиднее членов Политбюро ЦК КПСС – вскоре вся страна, в том числе и эти члены, оказались в узких брюках.
  Второе, поперек чему костьми легла советская пропаганда, это рок-н-ролл, буги-вуги и прочие танцы “загнивающего запада”. Уж тут война была не на жизнь, а на смерть – морально здоровая, чистая и светлая советская молодежь, активный строитель коммунизма, никогда не будет так по-обезьяни кривляться и дергаться! Не быть этому!
  Но молодежь почему-то кривлялась и дергалась, причем, несмотря на все запреты и гонения, делала это все более открыто и вызывающе. Что только ни делали с поклонниками западных танцев – из комсомола и из институтов их исключали, публичному осмеянию подвергали, однако никакие репрессивные меры не могли остановить победное шествие рок-н-ролла по советской земле! 
  Недавно по телевидению выступал какой-то польский политик. Он сказал, что если вы хотите, чтобы в Польше что-то появилось, надо это запретить. Думаю, это в равной мере относится и к России.
  Поняв, что битва проиграна, советская пропаганда разом, что означает -  по команде сверху – замолчала. Руководство КПСС сделало вид, что никакой войны не было – дергается молодежь, ну и пусть себе дергается, ничего плохого в этом нет.
  Так в начале 60-х годов рок-н ролл был в Советском Союзе молча реабелетирован. Дальше – больше. С годами комсомол даже стал во главе рок-н-ролльного движения – что ни комсомольская сходка или теле радиопередача,  только и разговору о всяких рок группах, их очередных хитах, гала-концертах, компакт-дисках и т.д. Я даже, грешным делом, купил и внимательно изучил Устав ВЛКСМ – не внесли ли в него умение танцевать рок-н-ролл, как непременное условие пребывания в комсомоле? Не исключают ли из рядов ВЛКСМ тех, кто не любит этот танец? Ведь у нас все возможно.
 Однако нет, до этого не дошло. А жаль.




                ГИМН  СОВЕТСКОГО  СОЮЗА

  Говорят в США каждое утро возле частных домов (а именно в них проживает большинство населения этой страны) поднимается государственный флаг, а когда исполняется гимн, у многих американцев на глазах блестят слезы.
  В Советском Союзе тоже время от времени вспоминали, что у нас есть гимн, и надо бы как-то заставить народ его уважать. Когда я учился в Угловской средней школе (1950 – 1955 г.г.), дело несколько раз доходило до того, что перед началом занятий нас заставляли его исполнять. Физрук Павел Семенович Плугатарев выстраивал школу в коридоре, кто-то из учителей садился за пианино, и мы  вяло  недружно, и заунывно, как на похоронах тянули гимн. Впрочем, пели только стоявшие в первой шеренге девчонки, а пацаны мирно беседовали или травили анекдоты.
  Это продолжалось неделю – две. Потом энтузиазм начальства угасал, построения становились все реже и реже, и, наконец, прекращались совсем.               
До следующего приступа патриотического патриотизма.
  Однажды во время исполнения гимна я с друзьями, как всегда, стоял в последней шеренге, и мы, говоря современным языком, балдели. Вдруг Паша Присекин вытянулся во фрунт и начал громко, истово петь. Мы не поняли, что это на него наехало, думали – комедию ломает. Хохочем над ним, как над дурачком. Смеялись, смеялись, а потом оглянулись – позади нас стоит заврайоно Мотыцин. Паша, гад, увидел его, нас не предупредил и выщелкнулся.
  Нам сразу стало как-то не смешно – что за придурок Мотыцин, мы хорошо знали.
  Он подошел к Павлу Семеновичу, что-то сказал ему.  Когда петь закончили, перед тем как дать команду “Разойдись”, физрук  объявил: “Хананову зайти в учительскую”. Почему мне одному? Может быть я громче всех хохотал над Пашей?
  Захожу в учительскую, а Мотыцин мрачнее ночи. Как рявкнет на меня: “Ты почему не пел гимн?” А я возьми да и брякни: “Что я, дурак что ли”.
Что тут началось! Как он орал! В первый момент душа у меня ушла в пятки, я весь сжался в комок, думал, он меня убьет. Никогда в жизни, ни до, ни после, никто так на меня не кричал. Спустя несколько лет мы узнали, что Мотыцин сошел с ума. Видно и тогда, видно был уже  больной.
  После этого случая гимн, к которому я и до этого не питал особого почтения, окончательно мне опротивел.

    История с гимнами в нашей стране довольно интересная.

1 С 1918 по 1943 г. государственным гимном Советской России, а затем и 
   Советского Союза был “Интернационал”. Это был ленинский гимн.

2 С 1943 по 1953 г. исполнялся гимн, автором которого были Михалков и Эль-
Регистан со словами: “Нас вырастил Сталин на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил”. Это был сталинский гимн.

3 Сразу после смерти Сталина гимн петь перестали, только исполняли его музыку. Это был хрущевский гимн.
   
4   В 1977 г., в канун 60-летия Октября, все тем же баснописцем Михалковым
были написаны новые слова гимна, где Сталин был заменен партией. Это был брежневский гимн.

5 В 1991 г. указом президента России гимном была объявлена оратория Глинки. Это был ельцинский гимн.

6 В 2005 г. вернулись к сталинской мелодии гимна, слова к  которой снова
написал Михалков. Это – путинский гимн.

  Как вам это нравится – шестой гимн на протяжении жизни одного поколения? Жаль что Андропов, Черненко и Горбачев правили не долго, не успели обзавестись собственными гимнами, а то бы их было у нас уже девять. Ну и чем  мы отличаемся от африканских и латиноамериканских банановых республик?         
  Однако это еще не все. Поскольку “новым” гимном недовольны как левые, – в нем не воздается слава компартии, нет призывов к строительству коммунизма, – так и правые, которые восприняли возврат к мелодии сталинского гимна, как надругательство над памятью жертв репрессий и оскорбление всех демократически настроенных людей, он долго не продержится.
  Каким же будет следующий, седьмой на моем веку, гимн? Все зависит от того, кто после Путина станет президентом, в какую сторону мы, как стадо баранов, в очередной раз шарахнемся. Если, скажем, президентом  будет избран какой-нибудь “патриот” типа Альберта Макашова, то в тексте нового гимна могут быть слова:

                Бей жидов
                Спасай Россию

  Причем напишет их все тот же Сергей Михалков. Если, конечно, доживет.
  Ладно, увидим. А пока вернемся к Гимну Советского Союза в его брежневском варианте.   Почему я не любил его? Почему при его исполнении меня не охватывал благоговейный трепет, как это должно быть?
  Дело в том, что я нетерпим ко всякой лжи – таким меня создала природа. А в  гимне Советского Союза каждое слово – ложь.

  “Союз нерушимый” – насколько он оказался “нерушимым”, мы теперь знаем. Но и до его развала догадывались, чувствовали, что он держится только на силе.    Знали, что в республиках нас ненавидят – я это хорошо прочувствовал, когда служил в Эстонии. Да что там эстонцы, совершенно чужой для нас во всех отношениях народ, когда на Украине, у своих братьев-славян мы не вылазили из “проклятых москалей и кацапов”. А уж если говорить о Кавказе и Среднеазиатских республиках, которые продолжали жить по своим средневековым законам и обычаям, и куда советская власть так и не дошла, то там нас только что до поры до времени не резали.
  Так что была эта последняя на земле колониальная империя, как дерево с гнилой сердцевиной – чуть подул ветер демократии, оно и рухнуло.

    “… республик свободных”. Это с какого квасу они свободные? Загнанные в состав России, а затем – Советского Союза силой оружия, управляемые назначаемыми Москвой чиновниками, не обладавшие самостоятельностью ни в одном вопросе  - это свобода?
  Резолюция седьмой апрельской конференции РСДРП (б) по национальному вопросу, принятая 29.04.1917 г. (кстати, по докладу Сталина), прямо говорила: “За всеми нациями, входящими в состав России, должно быть признано право на свободное отделение и на образование самостоятельных государств. Отрицание такого права и непринятие мер, гарантирующих его практическую осуществимость, равносильно поддержке политики захватов и аннексий. Лишь признание пролетариатом права наций на отделение обеспечивает полную солидарность рабочих разных наций и  способствует действительно демократическому сближению наций” (Соч. В.И.Ленина, 5 изд. т.31, с. 439-440)
  А в речи вождя мирового пролетариата по этому вопросу, произнесенной 12 мая 1917 г., сказано: “Почему мы, великороссы, угнетающие большее число наций, чем какой-либо другой народ, должны отказаться от признания права на отделение Польши, Украины, Финляндии? Нам предлагают стать шовинистами…Если Финляндия, если Польша, Украина отделятся от России, в этом ничего худого нет. Что тут худого? Кто это скажет, тот шовинист…  Свобода соединения предполагает свободу отделения”. (Там же, с.432-437).
  Таким образом до прихода к власти большевики рассуждали на эту тему, как путевые. Однако, став правящей партией, они мигом забыли о своих намерениях, что позволяет сделать вывод о неискренности их лозунгов и призывов – они нужны им были только для того, чтобы “раскачать лодку”, развалить Россию и на ее развалинах взять власть. Польшу, Прибалтику и Финляндию они, правда, отпустили (как потом выяснилось - временно), а вот попытку Украины тоже отделиться, жестоко подавили. Еще более нагло и бесцеремонно обошлись с Кавказом и Средней Азией. В течение 70-ти с лишним лет всякая попытка, всякий намек на претворениение в жизнь резолюции 7-й партконференции РСДРП (б) рассматривалась, как мелкобуржуазный национализм и сепаратизм и выжигалась каленым железом. И после всего этого мы должны были петь о каких-то “свободных республиках”? За кого нас держали? За круглых идиотов?

  “Да здравствует созданный волей народов … ” Какой волей, каких народов? Кто у этих народов спрашивал согласия? Не только простой народ, коммунистов будущих “союзных” республик, в чем-то не согласных с Москвой в деле формирования Советского Союза, били кулаком по морде (“грузинский инцидент”) а потом и вовсе истребляли.
  В чем суть так называемого “грузинского инцидента”? В октябре 1922 г. партийное руководство Грузии заявило о своей отставке, как несогласное с условиями вхождения в единое государство – они отказывались подписаться под единым союзным договором, где все республики принимались чохом, а настаивали на оформлении отдельного договора между Москвой и Грузией.
 Разногласие по такому, казалось бы, техническому вопросу, привело в ярость руководителя Заккрайкома Орджоникидзе. Когда один из членов ЦК компартии Грузии назвал его сталинским ишаком, Серго ударил его кулаком в лицо. Позже все эти “мелкобуржуазные националисты” были, конечно же, расстреляны. И уж коли такое отношение было у Сталина к грузинам, то что говорить о каких-то там узбеках, таджиках и туркменах – никто не смел даже пикнуть.   
  Вот такой “волей народов” создавался Советский Союз.
В день, когда состоялось образование союзного государства, вышла работа Ленина “По вопросу о национальностях и автономизации”, в которой сквозило недовольство всей историей, связанной с образованием СССР. Он назвал эту акцию “несвоевременной затеей Сталина, которая завела все дело в болото”. Однако жизнь в партии уже шла помимо воли находящегося практически под домашним арестом Владимира Ильича, его голос не был коммунистами услышан. А когда заложенная Сталиным в фундамент государства мина замедленного действия рванула в 1991 г., коммунисты в один голос завопили, что “великую державу развалили три пьяных мужика”.
  Пусть какие-нибудь не три, а триста тридцать три тысячи пьяных мужиков попробуют развалить хотя бы княжество Монако (с населением 30 тыс. чел.) или Люксембург (358 тыс. чел.), не говоря уже о более солидных государствах.
Хотел бы посмотреть, что из этого получится.

  “Партия Ленина … ”. Снова ложь. Партия Ленина была уничтожена в 1937 году. Взамен ее Сталин создал свою, сталинскую партию – тупую и малограмотную, глухую к судьбе народа, но способную беспрекословно исполнить любой, самый преступный и драконовский приказ своего кумира. От прежней РСДРП, партии истинных романтиков-революционеров, действительно действовавших во благо народа, в ней и духу не осталось.

  “Сила народная” – новая партия действительно была страшной силой, только   не народной, а антинародной. Она обслуживала сначала интересы маньяка-тирана и его приспешников, а затем – нового эксплуататорского класса – партноменклатуры. И была способна принести (и приносила) в угоду этих интересов любые жертвы. Интересы же народа были у нее на тридесятом месте.

  “ На правое дело он поднял народы …” Ну, что это было за правое дело и к чему оно привело “народы”, мы теперь хорошо знаем. Высосали ради своих бредовых идей из народов все соки, отбросили страну с величайшим потенциалом природных и человеческих ресурсов по уровню жизни в разряд беднейших государств, превратили ее в “Верхнюю Вольту с ракетами”, довели соцлагерь до того, что народ побежал из него – вот такое “правое дело”.
  Да и какие “народы” поднял Ленин? Октябрьский контрреволюционный переворот, направленный на ликвидацию завоеваний февральской буржуазно-демократической революции и реставрацию феодализма, совершила кучка профессиональных революционеров, среди которых выходцев из рабочих и крестьян были единицы, и те – на второстепенных ролях. Захватив таким образом, власть, партия, насчитывавшая всего 0,2% от населения страны, установила жесточайшую, не виданную со времен Ивана Грозного диктатуру, взяла это население в ежовые рукавицы и погнало его на бойню развязанной ею братоубийственной Гражданской войны.

         Я мог бы и дальше вот так, как натуралист лягушку, препарировать гимн, этот шедевр коммунистической пропаганды, но не вижу в этом смысла. Гимн, в котором нет ни слова правды, не мог вызывать у здравомыслящих, имеющих совесть людей, ничего, кроме досады и раздражения.
         
 

                ВЕЛИКОЕ  СЧАСТЬЕ

  Уж коли Советы всех уровней были псевдовластью, а выборы в них –
псевдовыборами, то, по логике, и не надо было по их поводу сильно шуметь – прошли они как-нибудь, ну и ладно, никому от этого ни жарко, ни холодно. Какая разница, что вместо доярки Нюрки в этот никчемный, ничего не решающий орган избрали конюха Юрку?
  Но на то Советский Союз и был страной абсурдов, посмешищем у всего мира, чтобы делать все наоборот. Сколько шуму, сколько звону было по поводу этих, якобы самых демократических, выборов!  До тошноты, до аллергии, – будто кто-то там, наверху, задался целью непременно вызвать у народа отвращение к этой кампании.
  Особенно усердствовала пропаганда непосредственно в день выборов. Уж тут чувство меры, которым и без того советские репортеры были не очень обременены, покидало их окончательно – они буквально захлебывались от восторга, ведя репортажи с избирательных участков, и я боялся, не случился бы с кем из них детский грех. А может и случался, кто его знает.
  Главный упор при этом делался на молодых избирателей, тех, кому впервые в жизни выпало такое великое, ни с чем не сравнимое счастье – участие в выборах.
  На этом и сыграл мой друг и однокурсник по сельхозтехникуму Виктор Иванович Морозов (не знаю уж почему, но его одного все студенты и преподаватели звали не иначе, как по имени-отчеству).
  Нам только что исполнилось по 18 лет и мы, якобы обрели право голоса. За кого голосовали – не помню, да и не занимал себе этим голову. Поскольку уже в том возрасте понимал, что никакие это не выборы, а их профанация, цель которой – задурить людям голову.
  Прихожу я в техникум голосовать, а мне навстречу Виктор Иванович. И так это учтиво спрашивает у меня:
- Ты еще не отдал свой голос за кандидатов нерушимого блока коммунистов и беспартийных? Значит ты еще несчастный человек. А я уже счастлив и мне так жалко тебя. Пойдем, пойдем скорей, сейчас ты тоже будешь счастлив.
  И схватив за рукав, потащил меня сначала к столу избирательной комиссии, а затем к урне – в кабину для тайного голосования, для чего-то установленную в зале, я, как и все остальные избиратели, не заходил.
- Опускай, опускай бюллетень – ласково командовал Виктор Иванович – вот увидишь, ты сейчас станешь счастлив.
  А когда я это сделал, он, с участливостью детского доктора, даже несколько склонившись ко мне, спросил:
- Ну что, ты почувствовал, что стал счастливым? Ведь да, ты теперь счастлив?
    И, прикладывая руки к груди, а затем, выбрасывая их вверх, одновременно приподымаясь на носках, он громко, на весь зал несколько раз прокричал:
   -  О, как мы счастливы! Как мы счастливы!
   Члены комиссии строго смотрели на нас – поняли издевку. Хорошо, что шел уже 1956 год, а то вылез бы нам этот спектакль боком, были бы мы счастливы.



                СОБКОР
 
  Во время учебы в техникуме (1955–1958 гг.) я был активным бригадмильцем, почти каждый вечер выходил на дежурство. Однажды среди зимы привезли мы в вытрезвитель огромного, упитанного мужика – он был в полной отключке, его пришлось тащить за руки – за ноги.
  Начали выворачивать карманы, чтобы занести в протокол опись их содержимого – бригадмильцы при этом всегда расписывались в качестве понятых – бах, красное удостоверение ”Собкор газеты “Алтайская правда” Бочаров”.
  Позвонили дежурному горотдела милиции – что делать? Тот, в свою очередь, с тем же вопросом – начальнику милиции полковнику Иванову. И получил четкий приказ – очень бережно доставить собкора домой и аккуратно положить на кушетку. Что и пришлось нам сделать. Удовольствие не ахти какое – в нем весу больше центнера. Слава Богу, хоть жил на втором этаже.
  Через некоторое время точно такая же процедура повторилась с собкором еще раз. Мы все, и бригадмильцы, и милиционеры, были возмущены – да что мы, подрядились таскать эту свинью? И решили – все, это – последний раз, больше подбирать его не будем. Нажрался – пусть валяется на улице. Может быть, даст Бог, отморозит руки, чтобы нечем стало писать о высоких моральных качествах строителей коммунизма.   
   


                ВТОРОЙ  ПРИЗНАК  СОЦИАЛИЗМА
 
  Ходил в советские времена среди интеллигенции анекдот о шести признаках социализма:
 
Первый – все принимают повышенные обязательства, но никто ничего не делает

Второй – никто ничего не делает, а планы перевыполняются

Третий – планы перевыполняются, а в магазинах ничего нет

Четвертый – в магазинах ничего нет, а у людей в холодильниках все есть

Пятый – в холодильниках все есть, но все недовольны

Шестой – все недовольны, но голосуют “за”.

  Так вот, по второму признаку у меня есть что сказать. В 1958 году, работая механиком в Калининском совхозе, я во время уборки столкнулся с проблемой сварки. У прицепных комбайнов С-6 остовы слабые, хлипкие, они без конца трещат по всем швам, то и дело нужно их подваривать. А при мастерской совхоза была всего одна передвижная электросварка САК, и ее каждый день рвали на части. Причем, если не захватил ее с утра, то в этот день можешь не ждать – назад ее притащат только поздно вечером.
  Однажды я выпросил сварку у завмастерской, зацепил ее своей летучкой и целый день возил по бригадам. Переварил все комбайны, выписал наряд за сделанную работу, вручил его сварщику Юре Никулину (надо же, такое совпадение!), и отбуксировал САК на центральное отделение.
  Когда мне снова потребовалась сварка и я, с утра пораньше, чтобы опередить других механиков, подъехал к САКу с намерением зацепить его, Юра наотрез отказался ехать на мое отделение. Спрашиваю, в чем дело.
- А ты на сколько мне выписал наряд прошлый раз?
- Сколько ты заварил, столько и выписал.
- Ага, умник нашелся. Да ты знаешь, какие в совхозе расценки? Сходи в контору, посмотри. Если я буду так зарабатывать, как ты мне тогда заплатил, то с голоду сдохну. А у меня семья, дети. Так что пошел ты на х… со своими копейками, в гробу я тебя видел вместе с твоими комбайнами!
- Но вот же у меня на руках письменное указание Проказова, чтобы ты ехал ко мне!
- Засунь его себе в задницу! Не поеду я к тебе, раз ты такой жмот.
  Пока мы с ним так мило беседовали, к САКу подъехал и зацепил его к своей летучке механик Борисовского отделения. Юра сел к нему в кабину, сделал мне ручкой и они уехали.
  Ну елы-палы, у меня два комбайна уже стоят и еще три на ладан дышат! Я такую рань поднялся, так торопился, гнал машину и вот остался с носом. Возмущенный, иду к Проказову – так мол и так, Никулин не выполнил ваше распоряжение, уехал на Борисовку.      
  Смущенно улыбаясь и отводя от меня свой единственный глаз, Проказов объяснил:
  -  Видишь ли, расценки действительно низкие, так что он прав, писать надо побольше.
    -  И что, ему сойдет с рук это самоуправство?
    -  А что мы можем сделать? Если я его сейчас накажу, он сразу подаст заявление и уедет – его уже давно сманивают в Коростелевский совхоз. А заменить его некем – кого затащишь в такую дыру, как Калининский? Воды и той вволю нет, сам знаешь, от вас же ее возим. Летом еще куда ни шло, а зимой, так чуть ни каждый день возле цистерны драка.
  Так и уехал я домой, как оплеванный. Наслушавшись за сутки от простаивающих комбайнеров матов и возмущений, я все хорошо осознал и раненько утречком предстал перед Юрой с повинной головой.
- Юра, ты прости меня, дурака. Я еще молодой, много чего не знаю. Но обещаю тебе – больше такое не повторится. Поедем, вот увидишь, я тебя не обижу.
- Не поеду. Я сегодня варю на первом отделении.
  Я взмолился:
- Но ведь это не честно – у меня третий день комбайны стоят. Меня комбайнеры убьют, если я опять без тебя приеду.
- Ну ладно, цепляй. Завезешь по пути на первую бригаду, там у них не много, заварю, раз обещал. А потом к тебе поедем.
  На том и пришли к согласию. В этот раз я написал ему наряд чуть ли ни на километр шва, да не простого, а все больше вертикального да потолочного. Юра остался доволен, ну а мне то что, жалко, что ли. С тех пор мы стали с ним друзьями и он всегда ехал ко мне с большой охотой.
  Вот так и работала вся наша экономика. А ЦСУ все складывало да считало – не могло не считать, ведь все подтверждено документами. Само собой, принятые обязательства не просто выполнялись, но и перевыполнялись. На бумаге.



                РЕМОНТ  БОРОН
               
  Зубовая борона – самое простое сельхозорудие, но и оно требует периодического ремонта. Зубья затупляются, их крепление разбалтывается, а подтянуть гайку не просто, поскольку резьба ржавая. Да и вся борона со временем ржавеет, ведь она круглый год находится под открытым небом.
  Однако после разгона МТС ремонтировать их стало некому - колхозники трактора-то кое-как ремонтировали, а до борон у них руки не доходили.
  Этим и воспользовались цыгане. У этого народа просто нюх на то, где можно хорошо погреть руки.
  В 1963 году они приехали в с. Новенькое, где стоял наш испытательный отряд, и заключили с колхозом “Краснофлотец” договор на ремонт борон.
  Ремонт выглядел следующим образом: на видном месте установили походный кузнечный горн и наковальню, разбирали борону, оттягивали ее зубья, снова собирали, красили кузбаслаком и ставили в ряд. Так за день они делали несколько борон.
  А в это время где-то в полынах, которыми, как лесом обрастают все колхозные усадьбы, в широком противне расплавляли гудрон и все остальные бороны просто окунали в него, держали какое-то время зубьями вниз и ставили в тот же ряд. Стекая с зуба и застывая, гудрон образовывал эдакую сосульку и получалось, что зуб острый. Заполняя зазоры, он ликвидировал люфт, и создавалось впечатление, что борона обтянута. Ну а черная – значит покрашенная, ведь гудрон от кузбаслака отличить невозможно.
  Итак, ремонт проведен – стоят бороны, блестят, как новенькие. А зацепи ее за трактор, да протащи  по пахоте - через пять минут она станет такой, какой была.
  Когда цыгане доложили об окончании ремонта и потребовали расчет, колхоз почувствовало подвох – уж слишком быстро они управились. Не хотели им платить, пока не проверят качество ремонта, однако цыгане окружили контору и устроили такой скандал, что его было слышно в любом конце деревни. Причем, как всегда, наибольшую активность проявляли цыганки – они врывались в кабинеты председателя и главного бухгалтера, швыряли им на стол орущих грудных детей. Не выдержав такой психической атаки, руководство колхоза сочло за благо, от греха подальше, расчитаться.
  Вот так цыгане ремонтировали бороны у нас на Алтае целых десять лет. Надурили один колхоз – едут в другой, и там все повторяется. Как все это понимать, я не знаю. Ведь слава о таком “ремонте” быстро разлеталась по всему краю, ходила из уст в уста, наподобие анекдота, об этом знали все, включая детей дошкольного возраста. Даже если сделать скидку на тупость советской системы, ее запредельный бюрократизм и равнодушие ко всему казенному, то все равно это в голове не укладывается – хотя бы из чувства самолюбия не должны были идти на это председатели. Однако они шли и шли. Вот только что один “прокололся”, стал посмешищем всего района, и не только (ведь они часто общались на краевом уровне, да и было же “Крайсельхозуправление”, в котором наверняка знали о цыганском “ремонте”), как тут же, следом на эту удочку попадается другой, потом третий, четвертый – и так без конца.     
 Простому человеку этого не понять, как не понять и многое другое в государстве всеобщего абсурда. Тайна сея велика есть, и я не берусь ее разгадывать. Возможно с годами какие-нибудь НИИ и академии, изучая советский опыт построения коммунизма, дадут объяснение этому явлению.
  Когда на Алтае волна цыганского ремонта борон затихла, я думал, что с этим покончено. Но вот в 1974 году приезжаю в командировку в Туркмению, и там в Чарджоуской области мне рассказывают совсем свежую историю, точь-в-точь похожую на новинскую. С той лишь разницей, что у туркменского “раиса” были дружеские отношения с командиром ближайшей воинской части (наверняка защитник отечества кормился в этом колхозе), и он позвонил ему. Командир поднял в ружье взвод солдат и вызволил бедолагу из цыганского плена.
  Так через 11 лет я убедился, что цыганский ремонт борон и не думает прекращаться, а просто меняет географию. Можно подумать, что он осуществлялся под руководством Министерства сельского хозяйство СССР.   
  Уверен и готов с кем угодно спорить на ящик коньяку – не развались социализм, цыгане и сегодня ремонтировали бы бороны таким способом.



                УТРАЧЕННЫЕ  ГРЕЗЫ

  Во время службы в армии я твердо решил продолжить образование, и, демобилизовавшись, начал зимой 1960-61 г.г. ходить на платные подготовительные курсы при вечернем институте (теперь это РИИ). И втянул в это дело своего друга Бориса Дубасова.
  Общественные дисциплины на этих курсах вел Федор Данилович Изотов. Это был прекрасный оратор из военных политруков и слушали мы его с большим интересом. В своих выступлениях он рисовал нам радужную картину победной поступи социализма по земному шару, из которой следовало – все, мы победили. СССР и Китай – это такая сила, которой ничто в мире не может противостоять. Третье по численности населения государство – Индия, дружественна нам и ее можно считать в нашем лагере. А в Индонезии такая мощная компартия, что вопрос о победе социализма в этой стране можно считать решенным. Изотов, смеясь рассказывал нам, как Никита Сергеевич, будучи с визитом в Индонезии, расположенной на тысяче островов, наполовину  в шутку, наполовину всерьез говорил генсеку КПИ Эйдиту в присутствии президента Сукарно: “Ты давай-ка помаленьку внедряй социализм на удаленных островах, Сукарно об этом и знать не будет”. Нам было так радостно это слышать – что там скрывать от Сукарно, когда он тоже наш. А уж коли социализм победит в Индонезии, то у мира не останется иного пути – он победит везде. К Индонезии тогда вообще было какое-то особое, нежное отношение. И песня о ней “ морями теплыми омытая, лесами древними покрытая …” была очень популярна, каждый день звучала по радио, ее пели на всех концертах художественной самодеятельности.
  Федор Данилович говорил, что победа революции на Кубе – это только начало, она теперь не остановится, пойдет полыхать и вскоре охватит весь латиноамериканский континент. Африка тоже бурлит, сбрасывая с себя колониальное иго и отвергая капиталистический путь развития.
  Да и сами бастионы империализма уже дрогнули под напором прогрессивного человечества, их  сотрясают классовые бои, близок час их крушения.
  Не только Изотов, вся наша пропаганда рисовала такую лучезарную картину будущего. Своего пика эта эйфория достигла в октябре 1961 г., когда на XXII съезде КПСС была принята III - я программа партии -  программа построения коммунизма. Боже, сколько по этому поводу было шуму и звону! Какие трескучие речи произносил Хрущев! “Коммунисты Советского Союза перед лицом всего мира торжественно провозглашают: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!”
  Я радовался – в 1980 году, когда будет построен коммунизм, моему сыну Вове исполнится всего только 20 лет. А это значит, что ему не придется испытать тех трудностей, которые выпали на мою долю, не говоря уже о моих родителях.               
  Дворца культуры АТЗ тогда еще не было, центром массово-политической работы был клуб (впоследствии кинозал, ныне – Центральный Дом молодежи). На одном из простенков его фасада, обращенного к улице Комсомольской (тогда - Вокзальной) был размещен огромный транспарант со словами “Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!”. Чуть выше этих слов был изображен Никита Сергеевич с поднятой над головой III–ей Программой КПСС, от которой (а может быть от лысины Хрущева), как от солнца, расходились золотые лучи.
  Однажды мы с Борисом Дубасовым проходили мимо, и я, показав на транспарант, спросил, верит ли он во все это. Вот что он мне ответил:
- Когда я учился в школе, учительница сказала, что как только кончится война, через шесть лет будет коммунизм. Ладно, думаю, подожду. Однако через шесть лет в Рубцовке из очередей за хлебом мертвых вытаскивали. Вот такой коммунизм. Ну а коли один раз на…и, больше не поверю.
  А я-то верил. Верил, как дурачок. Да разве я один –  вся страна, миллионы людей, ведь таких трезвомыслящих, как Борис, были единицы. Так что в этот  коммунисты, говоря словами Бориса, на…и весь советский народ.
    Не успели просохнуть чернила, которыми была написана III-я Программа, как последовало повышение цен на масло и мясные продукты и расстрел рабочих в Новочеркасске. Несмотря на распашку целины, в стране вновь не стало хватать хлеба, исчезли все мучные изделия, белый хлеб начали выдавать по талонам только для детей дошкольного возраста.
  Вот это получился коммунизм так коммунизм!

                Никита Сергеевич указывает своим соратникам
                путь к коммунизму
               
  Не лучше пошли дела и на международной арене –  в Китае коммунисты начали очередную войну против собственного народа под названием “культурная революция”, Мао Цзэдун подбивал к ней и своего друга Эйдита в Индонезии, однако там народ не захотел такого “счастья” и в одну ночь вырезал почти всю компартию. Затем пошли вооруженные столкновения с Китаем на Даманском и в Семипалатинской области, так что уже не США, а этот наш ближайший сосед стал для нас врагом N 1. Пришлось и без того истощенной непомерной гонкой вооружений казне еще и укреплять огромную советско-китайскую границу – какой уж тут коммунизм. Не до жиру, быть бы живу - тот миллиард народу, на который мы рассчитывали в противостоянии с Америкой, ощетинился против нас. Я как-то подсчитал, что если безостановочно, круглые сутки стрелять по китайцам из пулемета “Максим” (300 выстрелов в минуту), и каждая пуля будет убивать одного китайца, то все равно в Китае будет прирост населения. Хороший у нас сосед.         
    Итак, с Программой построения коммунизма КПСС очень эффектно, на глазах у всего мира, села в лужу. Но поскольку коммунистическая партия никогда не ошибается и всегда права, советское руководство сделало вид, что все нормально. О III–й Программе КПСС просто перестали упоминать, сделали вид, что ее и не было. А исподволь, намеками и экивоками повели дело к тому, что это дурачок Хрущев всех взбаламутил, заморочил всем голову, за что его мудрая партия и убрала. А мы, мол, современное руководство, ничего вам не обещали, чего вы от нас хотите?    
  В то же время, при всем маразме, кремлевские старцы понимали, что если не своему народу, который они считали за быдло, то хотя бы мировой общественности надо как-то объяснить, почему обещанный коммунизм не построен. Пыжились они пыжились, напрягали свои одряхлевшие мозги напрягали, и выдали, наконец, “на гора” так называемый “развитой “социализм”. Что это такое, никто так и не понял, хотя высокооплачиваемые и привилегированные мозгоблуды из института марксизма-ленинизма усердно пытались подвести под эту старческую придумку теоретическую базу.
    Однако эта неуклюжая попытка руководства КПСС как-то оправдаться, дала совершенно неожиданный для него результат – загнала международное коммунистическое движение в такой тупик, из которого оно так и не вышло. Дело в том, что лидеры зарубежных компартий объясняли убожество и низкий жизненный уровень советского народа тем, что в Советском Союзе еще только начальная, недоразвитая фаза социализма. Теперь же, когда на весь мир было объявлено, что никакая не начальная, а самый что ни на есть развитой, почва у них из под ног была выбита, они уже ничего никому объяснить не могли. А такой “развитой” социализм, когда надо треть жизни стоять в километровых очередях, гоняться за дефицитом, доставать все по блату, ездить в Москву за колбасой и конфетами, оказался никому не нужен. В том числе и советскому народу, погнавшему в конце концов, трепачей-коммунистов от власти поганой метлой. 
  Представляю, как сожалеет Зюганов и его сторонники, что в 1980 г. Горбачев был всего лишь одним из пяти рядовых секретарей ЦК, Ельцин - секретарем Свердловского обкома, а Гайдар с Чубайсом, в силу юного возраста, вообще не у дел. Вот беда, никак нельзя обвинить их в срыве Программы построения коммунизма – как было бы здорово.



                ДВА  КОНЦЕРТА

  В 1964 году я был в длительной командировке в г. Зернограде Ростовской области, где в Северо-Кавказской МИС (машиноиспытательная станция) проходили государственные испытания тракторы Т-4.  Был там одновременно представителем завода и руководителем небольшой группы испытателей АТЗ, работавших при МИС на постоянной основе.
  Ближе всех из этой группы я как-то сразу сошелся с трактористом Володей Дубровским – этот парень импонировал мне и тем, что являлся тезкой моего любимого литературного героя, и тем, что оказался толковым, добросовестным работником. Последнее было для меня особенно ценно на фоне остальной  избалованной и трудно управляемой АТЗ-евской братии, считавшей, что раз они далеко от завода, им позволено все. И потому ведущей разгульный, бесшабашный образ жизни. 
  Однажды в разговоре с Володей мы коснулись вопроса питания – тема для командированных архиважная. И я признался, что больше всего на свете люблю пельмени.
  Володя намотал на ус, и вскоре пригласил меня к себе на это блюдо. Дело в том, что он там женился на местной, и жил семьей, снимая квартиру в частном доме.
  Я с радостью согласился, – осточертело все столовское, захотелось домашней еды. Да и домашнего уюта -  тоже.   
  И вот сидим мы вчетвером – я, Володя, его еще совсем юная, миловидная жена и хозяин, у которого Дубровские квартировали. Расположились за столом прямо в весеннем саду, под цветущей вишней. Едим пельмени, пьем доброе домашнее вино – его тут у всех, хоть залейся.
  Где-то неподалеку располагалось болотце, и на нем давали весенний концерт лягушки. Так заливались многоголосым хором, что нам, чтобы слышать друг друга, приходилось говорить погромче. Тут еще Володя взял да и повесил на вишню у нас над головой портативный радиоприемник, а по нему шла прямая трансляция из кремлевского Дворца Съездов.
  Это было 17 апреля, в день 70-летия Н.С.Хрущева. Как его там восхваляли! Какие потоки, какие фонтаны лести низвергали на лысую голову своего кумира  иуды-соратники всего за шесть месяцев до того, как скинуть и смешать его с грязью! Как они изощрялись в красноречии, аж захлебывались, как те лягушки. Особенно усердствовал Леонид Ильич – послушать его, так Хрущев – это Ленин сегодня. Если не больше.
  Хотя Никита Сергеевич уже стал к этому времени культом, однако и он не вынес превозношений, которым позавидовала бы любая средневековая восточная деспотия. Вынужден был в ответном слове сказать, что все, произнесенное в его адрес, воспринимает как аванс, и он постарается этот аванс отработать. Не ведал, бедолага, что уже обречен и не дадут ему этого сделать.
  Так и осталось у меня в памяти: цветущий сад в маленьком южном городке,  теплая компания за круглым столом, вино, пельмени и два концерта. Один, лягушачий - на болоте, и другой, такой же - в Кремле.   
    
 

                ПРОЛЕТАРИЙ               

  Одно время у нас в тракторо-испытательной станции работал некто Никулин. Я удивляюсь, как начальник отряда Легкунец взял этого проходимца – у него трудовая книжка была толщиной в три сантиметра. Где он только ни работал – и водолазом во Владивостоке, и монтажником на газопроводе Бухара – Урал, и мотористом на катере в Иртышском речном пароходстве.
  В первый же день, когда он поехал в отряд в Новенькое, ребята смотрят – он одет легко, и чтобы не околеть, кутается в теплые тракторные капоты. Стоял октябрь, начались холода,  их везли, чтобы оборудовать ими трактора.
  У него спрашивают – где твоя спецодежда? А спецодежду выдавали испытателям добротную и на все три сезона. В том числе ватные брюки, валенки, овчинные полушубки и меховые рукавицы.
  Никулин ответил:
- А я ее уже пропил.
- Да когда же ты успел?
- А как только получил, вышел из проходной и пихнул по дешевке на маленьком базарчике.   
  Надо отдать должное – парень он был откровенный.
- За нее же у тебя с зарплаты удержат.
- Ну и пусть удерживают. Я уже по трем исполнительным листам плачу, буду платить по четырем –  какая мне разница. На хлеб все равно оставят, вода в кране бесплатная, а на водку я всегда скалымлю.
  Вскоре мы убедились, что все именно так. У нас как раз начались испытания промышленного трактора Т-4АП, его нужно было чем-то загружать и председатель колхоза “Краснофлотец” Г.М.Шатилов решил немного благоустроить село. Дело в том, что оно стоит на песчаных буграх и кучегурах, черт ногу сломает, и он попросил их сравнять.
  Поскольку деревня большая и сильно разбросанная, проконтролировать, где в данный момент находится трактор было довольно сложно. Этим  и пользовался Никулин – выполнял частные заказы колхозников. Кому навоз от  пригона в огород вытолкнет, кому подъезд расчистит, кому канавы заровняет. А поскольку в Новеньком – в каждом доме самогонный аппарат, рассчитаться с ним было чем.
  К вечеру он пребывал в таком состоянии, что не мог войти в общежитие. Подгонит к нему трактор и стоит, молотит с незаглушенным мотором. Ребята слушают-слушают, чего это он так долго не глушит, выйдут, глянут, а он лежит  возле гусеницы на мерзлой земле.
  Механика отряда Илью Долженко оторопь брала – ведь с таким работником недолго до беды. Или в чью-нибудь избу въедет, или кого-нибудь задавит, или сам куда голову засунет – отвечай потом за него. Начали мы от него избавляться, однако это было не просто – советская власть лишь на словах вела непримиримую борьбу с подобными “антиподами”, а на самом деле берегла их, как зеницу ока – ведь они были ее опорой. Именно такие “пролетарии”, которым нечего терять, поедут, куда хочешь – хоть на целину, хоть  на БАМ, хоть к черту на кулички. Поэтому много он еще нам кишки помотал, крови попортил, пока мы провели решение о его увольнении через все месткомы и профкомы.      
    Летом пришли дежурить на дружину, стоим возле общежития, в котором располагался штаб ДНД, смотрим – идет Никулин, как всегда навеселе. Узнал нас, обрадовался, поздоровался с каждым по ручке и говорит:
  - Зря я, дурак, столько времени с вами мучился (оказывается это он с нами мучился!), давно надо было от вас уйти. Сейчас я на мясокомбинате – вот это работа! Колбасы – полная тумбочка. Не веришь – пойдем, покажу. Тебе колбасы надо? Какой – вареной, копченой, полукопченой, заказывай, сколько надо и говори адрес, завтра притащу. Не бойся, дорого не возьму, на пузырь дашь, и ладно. 
  Вот с такими строителями коммунизма лидеры КПСС хотели привести нас в новое общество.
  Где-то он сейчас, если еще живой? Не удивлюсь, если увижу его под красными знаменами рядом с Ампиловым или Лимоновым– именно такие там собираются. Это они в 1993 г. штурмовали Останкино, им есть за что воевать, за что идти на баррикады – ведь  такой лафы, такой благодати, которая была для них при советской власти, им нигде больше не найти. 
  Думаю, тот строй, при котором у Никулина была полная тумбочка колбасы, а Герой Соцтруда Семен Петров ее годами не видел, был обречен, не имел права на существование.


               
                “СОРНУЮ  ТРАВУ – С  ПОЛЯ  ВОН!”               

  Эта статья – продолжение предыдущей. Был когда-то яркий, броский плакат с поставленными в ее заголовок словами. Крепкая, мозолистая рука рабочего сжала и  с корнем вырвала из золотого пшеничного поля зеленые сорняки, в виде которых изображены антиподы – пьяницы, прогульщики, бракоделы. Они, жалкие и мерзкие, все аж изгибаются в его кулаке.
  Что ж, плакат удачный и, я думаю, его автор был за него обласкан. Но вот беда - когда подобная ситуация возникала в жизни, неизбежно вставал вопрос: а вон – это куда? С пшеничным полем все понятно – там сорную траву выбрасывают на межу. А куда девать людей-сорняков? Есть ли в человеческом обществе такая межа, на которую их можно выбросить?   
   Очень правильный и даже гневный плакат не давал ответа на этот вопрос. Поэтому он вскоре исчез, его больше ни разу не переиздавали. А на вопросы, раздающиеся с мест: “вон – это куда?”, власти строго отвечали: “Никаких вон! Уволить – это проще всего! Это самый легкий путь! Пойти по нему, это значит расписаться в своем бессилии! Перевоспитывать оступившихся товарищей в трудовом коллективе – вот наша задача! Ведь коллектив – это такая сила! ….”. Ну и так далее, в том же духе. У всех у нас еще свежа в памяти эта обычная советская демагогия.
  Чем на деле оборачивалось это “перевоспитание”, мы тоже хорошо помним – мозоли на задницах насидели на всех этих, одинаково скучных, занудливых и бесполезных собраниях, “разбиравших” нарушителей.
  Где-то в конце 60-х годов на АТЗ ввели для разгильдяев специальный пропуск – лист фанеры размером 50 на 50 см., выкрашенный в черный цвет, на котором крупными белыми буквами было написано: “ПРОПУСК ПРОГУЛЬЩИКА”. С ними и ходили “антиподы” – в основном это были молодые парни. Авторы этой меры рассчитывали, что им будет стыдно, и они перестанут прогуливать. И другие, глядя на них, одумаются. Как же, устыдились! Плевать они хотели на такое “перевоспитание”.
  В это же время для пьяниц и прогульщиков была изготовлена и установлена рядом с проходной специальная металлическая касса в форме бутылки – из нее они получали аванс и зарплату. Причем делалось это во время пересмены, когда через проходную валом шел народ.
  Ну и что, подействовали эти экстраординарные меры на пьяниц и прогульщиков? Да ни в малейшей степени. Поэтому вскоре и то, и другое отменили. Бутылочная касса еще долго стояла за помещением ВОХРа, напоминая о бесплодных потугах “здорового трудового коллектива” в “перевоспитании” антиподов.
  Много чего навыдумывала в этом плане чиновничья фантазия – сами же потом над этим смеялись. Особенно мне нравилась песенка молодого недоросля:
       
                А ты рот не раззевай   
                Газетачки почитавай
                А ну давай, давай, давай
                Меня прваспитавай!
 
  И “Крокодил” высмеивал такой метод воспитания – вот его изобразили прямо на лицевой обложке журнала.
  Ну а взамен-то что предлагалось? Что еще мог сделать “трудовой коллектив“ в отношении изображенного на рисунке персонажа? Какие у него были рычаги воздействия на подобных типов?
  Да никаких. Вся эта мышиная возня с “перевоспитанием” была очередным советским мозгоблудием, цель которой – напустить туману, сделать вид, что мы-де с ними боремся. На самом же деле советская власть, создав для “антиподов” тепличные экономические условия, и не думала их искоренять. Ведь именно они, а не добросовестные работники, – ее надежда и опора, пойдут за нее на баррикады, поскольку только при ней и могут безбедно существовать. Ни какой другой строй, кроме социализма, им не нужен, поскольку и они больше ни какому строю не подходят.
  Что же касается добросовестных работников, то они в капстранах живут на много более состоятельно, чем жили в Советском Союзе. И квартиры не сравнить с нашими, и машины, и обстановка в доме, и рацион питания, и возможность путешествовать по миру, и прочее, и прочее, и прочее. И как следствие - на много больший срок жизни.
 Понимая все это, коммунисты и не могли делать на них ставку, считать их своими надежными союзниками. А вот синий от наколок, опухший от беспробудного пьянства разгильдяй – свой для них человек. На него в трудную минуту можно положиться, послать  во главе с генералом Мокашевым на штурм мэрии или телецентра.
  Да и запросы у него небольшие – хоромы не нужны, вполне устраивает хрущевка или даже малосемейка. Не нуждается он и в роскошных лимузинах, доволен мотоциклом с коляской, а уж тем боле “Запорожцем”. И пустые полки магазинов его не смущают – была бы водка, да ливерная колбаса. Или килька.
  Золотой для социализма человек, какая может быть с ним борьба!
  И давили всей мощью идеологического и административного аппарата на воспитательную работу, заведомо зная ее нулевой результат. Именно такой результат и нужен был партноменклатуре.



                “ШЕДЕВРЫ”  РУБЦОВСКОГО  ГРАДОСТРОЕНИЯ
 
  Таких, в кавычках, шедевров у нас в Рубцовске довольно много, я назову лишь некоторые из них.
  На первое место я бы поставил общежитие машиностроительного техникума. Если ввести в компьютер программу, которая бы указала самое неподходящее место для его размещения, то он бы выдал именно то, на котором оно стоит.
  В самом деле, какая нужда была располагать учебный корпус и общежитие техникума на разных улицах, на таком удалении друг от друга? Ведь между ними в то время не было ничего, кроме саманных завалюшек.
  Почему директор сельхозтехникума Каминский не отнес общежитие куда-нибудь за железную дорогу, а расположил рядом с учебным корпусом, а у директора РМТ Бориса Григорьевича Будовского на это ума не хватило?               
  Дело, конечно, не в нем – он, наверняка, хотел построить общежитие рядом, но городские власти решили иначе. Дело, видимо, в тех самых глинобитных хибарах, что были за техникумом. Ведь чтобы их снести, надо было давать сносчикам жилье, а его, как всегда, у советской власти не было. 
  Ну уж коли общежитие непременно надо было ставить на улице им. Сталина,
 (ныне - Комсомольской), то хотя бы расположили его на восточной, а не на западной ее стороне. Чтобы студентам не пришлось несколько раз в день перебегать под колесами машин эту самую напряженную транспортную артерию города.
  Так нет же, посадили общежитие именно на западной стороне. И снуют теперь студенты целый день туда-сюда – ведь общежитие, как это всегда бывает, по сути дела превратилось во второй учебный корпус – создавая помехи транспорту и постоянно рискуя жизнью. Сколько их уже погибло на этом месте, сколько стало инвалидами! Чаще всего жертвами ДТП становятся девушки, которые хуже ориентируются в дорожной обстановке.
  Видимо западная сторона улицы Сталина была свободна, а на восточной стояла какая-нибудь мазанушка. Отдавать за нее квартиру (как правило – не одну) пожалели. Так из-за сиюминутной копеечной выгоды сморозили такую глупость, за которую приходится теперь платить молодыми человеческими жизнями.
 В любом цивилизованном государстве общественность уже давно бы возмутилась, похороны очередной жертвы превратились бы в грандиозную акцию протеста. А депутаты местного представительного органа взяли бы муниципальные власти за горло, требуя переноса общежития. А до тех пор, пока это не сделано, добились бы установки в месте перехода светофора. У нас же – тишь да благодать. Сбила машина очередную студентку – народ стоит, судачит: “Сама, дура, виновата – куда, глаза выпучила, бежала?” Хорошо в такой стране быть начальником!
   Вторым “шедевром” является городская свалка, или как ее напыщенно называют “полигон по переработке бытовых отходов”. Никакой переработки там, естественно нет – это у “загнивающих” капиталистов ничто даром не пропадает, японцы даже блоки для строительства жилья из мусора делают. У нас же его просто сжигают. А поскольку он состоит сегодня на 50% из пластика и прочей химии, то при этом выделяется мало того ядовитый, еще и канцерогенный дым. И вот этот, так называемый полигон, расположили с таким расчетом, чтобы дым шел точно на город. Тут даже не надо прибегать к услугам компьютера – стоит глянуть на розу ветров, чтобы убедится – более неподходящего места для свалки невозможно придумать. Видно с тяжелого перепоя был хозяин города, когда принимал это решение.   
  Третьим по степени вреда, приносимого людям, является гордость и детище Киселева, путепровод через железную дорогу. Опять же прибегну к ссылке на компьютер – он, наверно, указал бы то место, где он расположен, как самое для него неподходящее. В самом деле, додуматься направить поток транспорта в самую людную часть города, можно сказать его “зону отдыха”! Площадь Ленина, Дворец культуры АТЗ, картинная галерея, стадион, спорткомплекс, единственная  благоустроенная набережная реки Алей, все это – места массовых гуляний, особенно молодежи. В некоторых городах в таких местах движение транспорта вообще запрещено. А у нас, вместо того, чтобы подумать, как разгрузить его, взяли его еще сильнее загрузили. Даже в Алейске, Поспелихе, Веселоярске у властей хватило ума расположить подобные сооружения на окраинах. Видно там думали все-таки головой, а не тем местом, на котором сидят.
   Следующий “шедевр” -  рынок возле проходной АТЗ, или, как его называют, “маленький базарчик”. Он так зажат со всех сторон жилыми домами, что ему некуда развиваться и он “вылез” на соседние улицы – Тракторную, Смоленскую, Мира. Так заполонил их, что проехать невозможно. Знаю это не по наслышке - у меня гараж по Тракторной, и всякий раз, когда беру машину, с трудом пробираюсь сквозь толпу, рискуя на кого нибудь наехать или столкнуться с другой машиной. И проклинаю на чем свет стоит, того идиота, который понаставил вокруг базара пятиэтажек.   
  А какие условия создали для жильцов этих домов? Тут тебе и мухи, и запахи, и антисанитария, и, самое главное – шум, гам, крик. Шум среди ночи, когда из южных республик приходят машины и начинают разгружаться. Шум рано утром, когда торговки получают весы и гремят ими – народ у нас известно какой, раз я встал, то и вы вставайте, хватит спать. Сколько идет от них жалоб, какую головную боль создало себе городское начальство, “посадив” жилые дома в столь неподходящее место! И ведь сделать теперь ничего невозможно, не сносить же их. Так и будут люди мучиться.
  Мало того, в средине 80-х годов, когда данная проблема уже встала во весь рост, генеральный директор АТЗ А.И. Зарубин хотел снести скверик, расположенный по улице Мира, и поставить на его месте еще одну пятиэтажку.  Большинство членов исполкома, которым все “до фени”, готово было пойти ему навстречу, однако мы с Беланом уперлись. А поскольку именно наши подписи стояли под решениями этого властного органа, то нас двоих и хватило, чтобы не дать ход очередной рубцовской дури. Хоть что-то мы с Сергеем Сергеевичем сделали хорошего - теперь рынок может развиваться в эту сторону, что и происходит на наших глазах.
   Но все это – семечки по сравнению с тем, как “прокололись” наши власти с центром города. Конечно, во всех городах космической, ядерной державы, в том числе и в Москве, есть трущобы. Но на окраинах, на всяких “нахаловках” и “оторвановках”. А в Рубцовске – на главной улице! Да еще где – между переулком Улежникова и Рубцовским проспектом, в непосредственной близости от городской администрации, куда, хочешь, не хочешь, едут все высокие гости, в том числе иностранцы! Едут мимо таких завалюшек и хибар, какие можно сегодня найти разве что в джунглях тропической Африки. 
 Кто не верит, можете сходить, убедится, называю адреса: Ленина 78, 80, 89, 91.
 И это – проспект Ленина! Позор, стыдобушка! Показать бы Владимиру Ильичу, в каких “апартаментах” живут люди через 90 лет после свершенной им революции!
  А дело было так. Начиная со средины 60-х годов в Советском Союзе, в том числе и в Рубцовске, каленым железом выжигали кирпичное строительство и внедряли крупнопанельное. Тех руководителей, которые цеплялись за кирпич, всячески высмеивали, называли замшелыми косерваторами-ретроградами. Их исключали из партии, снимали с работы. И вот когда своего добились, свели кирпичное строительство к нулю, почти ликвидировали производство кирпича,  искоренили  профессию каменщика, когда строить кирпичные дома стало некому и не из чего, в нашем городе именно ими и решили застраивать центр. 
  Застраивают по сегодня. И еще лет 50 будут застраивать.
   Дело усугублялось еще тем, что хозяев этих завалюшек предупредили о предстоящем сносе, и даже домовые книги у них отобрали. Поэтому люди вот уже 40 лет не ремонтируют свои хибары, почему они и выглядят столь плачевно.  Правда сейчас некоторые из них поняли, что никакого сноса при их жизни не будет (в России, чтобы чего-то дождаться, надо жить долго), и начали помаленьку облагораживать свои лачуги, они выглядят уже не столь ужасно, как  в советское время.
  Можно было бы этот перечень продолжать на много-много страниц, но нет смысла – и так все понятно.
  Думаю, подобные “шедевры” есть в той или иной степени в любом городе, но Рубцовску наверняка принадлежит в этом плане пальма первенства. Да иначе и быть не может при той чехорде с руководством, которая у нас идет. Так, за период, когда в Барнауле  мэром был В.Н.Баварин (он оставался бы им и сегодня, если бы не погиб), у нас на этом посту побывало семеро. Однако чересчур деятельным рубцовским активистам и этого мало, у них будто шило в заднице, никак не могут угомониться, все пытаются поскорее сместить  нынешнего главу города.  Чего же мы после этого хотим? 
  Был у меня товарищ, коллега по службе испытаний АТЗ, Юрий Андреевич Бобров. Так вот он, по аналогии с Салтыковым-Щедреным, называл Рубцовск не иначе, как город Глупово. Смотрел-смотрел этот коренной рубцовчанин и патриот своего города на все эти глупости и, в конце концов, плюнул и уехал в Павлодар. К сожалению, он такой не один, многие так делают. И молодежь, окончившую Вузы, калачем домой не заманишь.
  Конечно, “шедевры” градостроения – не единственная тому причина, но и они накладывают отпечаток на имидж нашего города.



                ЧЕТВЕРТЫЙ  ПРИЗНАК  СОЦИАЛИЗМА

  Напоминаю его формулировку: “в магазинах ничего нет, а у людей в холодильниках все есть”.
  И не только в холодильниках. В Рубцовске несколько десятков тысяч гаражей. А гараж у нас – не просто место парковки автомобиля, как во всем мире. Нет, Россия и тут  - особая, не такая, как все, у нас это маленькая ремонтная мастерская. С полным набором инструмента и оборудования. В которой непременно есть тисы, наждак, электродрель, таль, у многих – сварочные аппараты. Ну и, само собой, набор сверл, метчиков, лерок, всякие выколотки, съемники, кувалды и т.д. и т.п.   
  В одном только 8-м саду 1000 участков. На каждом – колодец. Если в среднем на каждый из них ушло по 8 м. труб, то всего их в этом саду 8 км. А в городе -   17 садов.
 И что, все это приобретено в торговле? Да ни Боже мой. Во-первых, в ней ничего подобного в советское время не было. Во-вторых, если бы и было, ни одному нормальному человеку в голову бы не пришло все это покупать. И потому, что зарплата не позволяла. Да и просто из соображений здравого смысла -  зачем покупать то, что можно взять просто так? В крайнем случае – за бутылку.
  То, что у нас воруют все и всюду, общеизвестно. Каждый в силу своих возможностей. Рабочий выносит что-то с завода в кармане, за пазухой или в сумке. Начальство вывозит машинами. Когда дело касается более высоких руководителей, счет идет уже на железнодорожные вагоны.
  Советская власть делала вид, будто борется со всем этим – был даже создан грозный орган ОБХСС. Однако его бурная деятельность влияла на масштабы хищений каким-то странным образом – они, по мере приближения к коммунизму, не уменьшались, а увеличивались.
  То же было и с военизированной охраной заводов – что есть она, что нет, как тащили, так и продолжали тащить. Когда бывший тракторист Опытного цеха АТЗ Сержантов ушел работать в ВОХР, то все мы – рабочие цеха, инженеры Службы испытаний, конструкторы ОГК – стали выносить с завода, кому что надо, именно когда он стоит на проходной. И так делали все –  у каждого цеха был в охране свой человек. 
  А те, у кого такого человека не было, тащили через забор. Надо сказать, забор на АТЗ – понятие условное. Сколько завод существует, столько он его и строит. Да так и не достроил – с фасада он есть, а в противоположной стороне сплошные проломы, трактор можно выгнать (и выгоняли).
  Почему? Что, забор – такое сложное сооружение, сложнее,  чем ТЭЦ, Стальцех, кузница, ПСК? Нет, конечно. Просто – кому он нужен, если каждому надо украсть? К тому же, сколько его ни делай, его тут же, на другой день, ломают (возможно те же, кто делал) – ну и какой смысл заниматься бесполезной работой?
   Конечно, для того, чтобы оправдать свое существование, охрана кое-кого задерживала, оформляла документы, передавала их в милицию. Однако наказание было столь мизерным, что желание умыкнуть что-нибудь с завода нисколько от него не уменьшалось. Ласковой, очень ласковой, как родная матушка, была советская власть к расхитителям. Она даже специальный термин для них придумала – несун. Вовсе никакой ни вор, ни расхититель, а всего лишь несун.
  Чего греха таить, был несуном и я. И что же, активный член КПСС, лектор и политинформатор, а потом даже и парторг, испытывал при этом душевный дискомфорт, угрызения совести? Да ни в малейшей степени!  Поскольку “нес”  не для продажи и пропоя, как многие, а только для себя, причем самое необходимое.. Для квартиры, гаража, машины, огорода.
  Да что там мы, несущие в основном железки, которыми была устлана вся территория завода, по которым, вкатывая их в грязь, ходили трактора и машины! А вот работники столовых каждый день шли домой с тяжелыми сумками, и было в них не железо,  а кое что посущественнее.
  Что же касается мясокомбината, то вдоль его забора вообще было опасно ходить, поскольку через него выбрасывали целые коровьи туши. Однажды какого-то мужика чуть ни пришибли.
  Все это было нам привычно, вроде бы так и надо. Россия есть Россия, это вам не Германия, она без воровства не может. Причем идет это с самого детства – в Угловском районе у всех бахчи, арбузов у каждого – полная кладовка. Ан нет, надо идти ночью, воровать колхозные. Они слаще.
  Знали мы и о том, что Россия  в этом плане – далеко не исключение, в некоторых союзных республиках воруют не меньше нашего. В том числе и у ближайших соседей, в Казахстане. На работу казахи ленивые, даже путное жилье себе не хотят построить – в каких саманушках жили сто лет назад, в таких живут и сегодня. А вот насчет украсть – большие мастера. Днем они обычно сидят по  своим саманушкам, отдыхают, пьют чай, а как только наступает ночь, запрягают лошадей и пошли шустрить по полям, искать, что где плохо лежит. Даже брички свои переделали на резиновый ход, чтобы не гремели.
   Вот какую историю поведал нам дядя Вася Романов. Когда он пришел с фронта без ноги и поселился в Каскелене, то пошел во время уборки сторожить колхозный ток. В первое же дежурство приезжают на ток казахи и начинают насыпать пшеницу в мешки. Дядя Вася подошел к ним,  спросил, есть ли у них какой-нибудь документ – ну требование там, квитанция об оплате и т.д. Ничего подобного у них не оказалось, и он их прогнал. Казахи – народ мирный, спорить не стали, развернулись и уехали.
   Когда он рассказал об этом сменщику, тоже русскому, но старожилу Казахстана, тот ему посоветовал – это тебе не Россия, и если ты хочешь здесь жить, то больше никогда так не делай.
  В следующее дежурство все повторилось - снова приехали и начали насыпать мешки. В этот раз дядя Вася не только не спросил у них документы, но даже, когда они начали грузиться, подошел и, взявшись за угол мешка, вроде как помог. А когда пришел с дежурства домой, то обнаружил у себя во дворе  мешок с пшеницей.
  Было мне известно и еще множество подобных историй, однако об истинных масштабах воровства в Казахстане я, пока там не оказался наш испытательный отряд, даже не подозревал. 
   Когда весной 1962 г. колхоз им. Пушкина решил засеять распаханную нами в селе Васильевка целину, туда завезли 300 центнеров семян. После того, как засеяли 60 гектаров, семена кончились.
- Как же так – кричит агроном (русский, из Камышинки) - норма высева -  один центнер на гектар, засеяли 60 га и уже семена кончились?
- Кончился. Пся как есть кончился. Иди, сам смотри, ток пустая. 
 Агроном в отчаянье готов руки на себя наложить – ведь это семена, отсортированные, проверенные на всхожесть, а их – на корм кобылам. Чтобы махан жирный был.
   Тогда же мы узнали, что у казахов вообще такое правило – вечером, перед тем, как отцепить сеялки от трактора, их непременно заправляют. Утром они, естественно, пустые.
  Итак, из завезенного в Васильевку зерна лишь 1/5, или 20% пошло в дело, а 80% было похищено. Думаю, такое соотношение являлось естественным для всего Казахстана. И не только. 
  В октябре 1966 г. я оказался в командировке в Ташкенте – его как раз форсированными темпами восстанавливали после землятресения. Понагнали туда строителей, строительную технику, перли стройматериал со всего Союза. Даже у нас, в Рубцовске строительство дома, в котором я получал квартиру (Комсомольская 84, где магазин “Маяк”) остановили на полгода – весь кирпич ушел в Ташкент.
  И вот какую картину я там увидел – сплошным потоком идут из Ташкента в ближайшие населенные пункту машины со стройматериалами. Везут кирпич (возможно тот самый, с моего дома), бетон, лес, цемент, деревоплиту – все, что необходимо для строительства жилья. И растут вокруг Ташкента, как грибы после дождя, частные дома, построенные из ворованных материалов. Очевидно и здесь соотношение было таким же – 20 : 80 %.
  Да, шофера тогда хорошо погрели руки. Думаю, не только шофера – не могли в стороне от этой золотой жилы оказаться ни прорабы, ни другие строительные начальники.
  При этом по всем дорогам, на каждом километре, стояла милиция – а как же без нее. И она щедро получала свою долю, начиная от рядового постового и вплоть до министра МВД Узбекистана.
  Однако и эти, поистине астрономические масштабы хищений, поблекли, когда в начале перестройки мы узнали о так называемом “хлопковом деле”. Но, самое главное – чем все кончилось? А тем, что слишком глубоко, аж до самого Кремля, копнувшего следователя Генеральной прокуратуры во всем и обвинили. Очень все по-русски – это такой-сякой Гдлян во всем виноват, сфабриковал дело против невинных и чистых, как ангелы, узбеков. Ату его!
  Сейчас мы знаем, как Леонид Ильич Брежнев отреагировал на сетования своих соратников по поводу низкой заработной платы советских людей. Вы, мол, не знаете жизни. И привел пример, как, будучи студентом, подрабатывал с друзьями на разгрузке вагонов, и как они при этом приворовывали.   
- И все так делают. Никто у нас и не живет на зарплату – закончил он свое нравоучение.
 Это и был тот самый “развитой социализм”, на который должны были равняться все остальные народы и государства. В том числе Швеция, где на центральной площади Стокгольма все еще стоит забытый кем-то 70 лет назад велосипед.               
    Коли так рассуждал Генеральный секретарь ЦК КПСС, глава государства, то что мы хотели от рядовых граждан? А тем более от испещренных наколками паханов, у которых за плечами по 10, 15 и более “ходок”. Они, вообще-то, за что сидели?


                ЧЕМ  КОНЧИЛАСЬ  ЗАВАРУШКА         
   
   Как я уже упоминал, в октябре 1966 г. меня направили в командировку в Узбекистан. Там для главных инженеров колхозов и совхозов были организованы курсы по изучению трактора Т-4, который год назад был поставлен на конвейер и начал в массовом порядке поступать в эту хлопкосеющую республику. Я был не один, а с заместителем главного конструктора Львом Васильевичем Ли. У него жила  в Ташкенте мать, и в ближайшее воскресенье он поехал к ней и позвал с собой меня.
  Приезжаем на окраину столицы, где компактно проживают в частном секторе корейцы, находим нужный адрес и видим такую картину: в огороженном высоким забором дворе стоят два дома. В одном живет мать Льва с его отчимом и двумя несовершеннолетними детьми, в другом – вторая семья отчима. Во второй семье как раз готовились к свадьбе - отчим выдавал замуж старшую дочь,  и мать Льва, пока мы у них были, бегала туда, помогала. И приносила кое-что от свадебного стола к нашему.
  Отчим пришел только один раз, немного посидел с нами и ушел. Лев заметил, что он не в духе и спросил у своих младших брата и сестры, что это с ним. Они, смеясь, объяснили, что он сегодня ночью проиграл в карты 800 рублей. Оказывается, у них тут по ночам – игральный дом, собираются мужики и играют на деньги. А мать Льва и вторая жена по очереди, через ночь, прислуживают им. Подносят по желанию кому чай, кому водку. Ну и закуску тоже.
  Лев пояснил, что отчим каждое лето занимается луком, а зимой ничего не делает, ведет вот такой образ жизни – ночью играет в карты, а днем отдыхает.
  Сижу я, простой советский инженер со сторублевым окладом, на полу, по-турецки скрестив ноги, за уставленным корейскими яствами низеньким круглым столиком, и гадаю – где это я? Действительно ли в стране, шагающей к коммунизму, как я толкую на политзанятиях своим сослуживцам, или в каком-то другом государстве? Коли такое - в Ташкенте, под носом у Рашидова, то что ж тогда во всяких дальних кишлаках? Догадываются ли там вообще, что у нас в стране – советская власть?
  Тогда же я побывал в г. Янги Юль, что под Ташкентом, где в Среднеазиатской машиноиспытательной станции проходили испытания наши тракторы. И стал свидетелем такой сцены: стоит машина ГАЗ 51, подходит к ней главный инженер МИС и говорит шоферу, что надо куда-то съездить. А тот ему отвечает, что не поедет, поскольку ему надо ехать в Ташкент на вокзал встречать тещу. А потом везти ее куда-то за 200 километров. Главный инженер спокойно повернулся и ушел.
  Я ничего не понял. Спрашиваю у нашего шофера Анатолия Козлова, который уже давно работал в САМИС, как все это разуметь. Вот что он мне поведал.   
  Поскольку МИС за все время не дала на эту машину ни одной запчасти (они здесь, как и во всей Средней Азии, прямо со склада со свистом уходят на черный рынок), и все, что надо менять, шофер купил за собственные деньги на том самом рынке, машина теперь только формально, по документам МИСовская. А на самом деле – личная, принадлежит шоферу. И работает он на МИС лишь в перерывах между собственными делами. А если на него вдруг начнут давить, он уволится, предварительно поснимав с нее все свои детали, узлы и агрегаты. Так что останется от нее одна только рама – пожалуйста, можете ездить.
  И опять стою я, высокоидейный член КПСС, нацеленный через 14 лет жить при коммунизме, слушаю всю эту дичь и думаю: “Куда я попал? Где я – в Советском Союзе или, в какой-нибудь Зимбабве? Так это еще – МИС, государственная, наполовину научная организация. А что же тогда в колхозах?”               
  В эту же поездку я узнал о возможностях азиатского базара. Побывал с узбекскими коллегами на ташкентском вещевом рынке Куюк, и опять одолели сомнения – где я? Ни в Шанхае ли? Ни в Гонконге? Как, смеясь, сказали мне  сопровождающие, на Куюке в воскресный день можно купить даже баллистическую ракету с ядерной боеголовкой. Последовавшие за развалом СССР события, когда у боевиков Средней Азии и Кавказа оказалось все, вплоть до спутниковой связи, подтвердили это.
  А мой сокурсник по Томскому госуниверситету Витя Депто рассказал такую историю. Он играл в ВИА, и однажды они ездили с гастролями по Азербайджану. Бакинская филармония выделила им автобус, на нем они и курсировали по этой, якобы Советской Социалистической республике.
  Депто заметил, что шофер подбирает по дороге всех желающих. А они, при выходе, кладут в его фуражку по десятке. Независимо от расстояния. Витя сидел рядом с фуражкой и подсчитал, что в ней накапливается за день в среднем по 300 рублей. Это в то время, когда я, инженер-испытатель АТЗ, имел оклад 125 рэ. А генеральный директор М.И.Воронин получал 500 рублей. Таким образом рядовой шофер в Азербайджане имел в день почти 2,5 моих месячных оклада, а за два дня – больше, чем зарплата генерального директора завода-гиганта.
  Витя поинтересовался у водителя, какой у него оклад, на что тот ответил:
- Откуда я знаю. Я что, его получаю?
- А кто ж его получает?
- Директор с главным бухгалтером. А я им по 5 тысяч дал, чтобы взяли на эту работу, больше меня ничего не интересует.
  Вот так. Не зря в застойную брежневскую эпоху появился анекдот: “Ленинград – это что, бывший Петербург? Паслюшай, дарагой, у вас там в 1917 году какая-то заварушка была. Ты не знаешь, чем она кончилась?”


                СОВЕТСКИЙ  ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗМ

  Теперь уже ни для кого не секрет, что космонавтом N 1 должен был стать Герман Титов – он по всем показателям подходил на эту роль гораздо больше Юрия Гагарина. И по уровню образования - 10 классов против Гагаринских семи. И по интеллекту – как-никак, из семьи директора школы. И даже по весу – был на 1 кг. легче своего соперника, а это в то время имело большое значение.
  И не стал им только из-за имени. Дай ему родители русское имя, и у него была бы совсем другая судьба.
 Вот как щепетильно было в вопросах национальности советское руководство – будь ты хоть до десятого колена русский, будь ты до мозга костей патриот и коммунист, но если у тебя нерусские имя или фамилия, ходу тебе не будет. А уж тем более, если в пятой графе паспорта стоит, не дай Бог, “еврей”.
  Чтобы не быть голословным, приведу несколько примеров, имевших место на АТЗ.
  Как известно, кандидатуры всех выезжающих за рубеж утверждал партком. Причем рассматривал на своих заседания каждого персонально, посадив его в торец стола. А документы для парткома готовил на АТЗ некий Николай Яковлевич Потапов, бывший особист, личность довольно скользкая и несимпатичная. Формально он числился председателем комиссии по подготовке выездных дел, а фактически никакой комиссии не было, он делал все один.
  Вот он-то и “мотал кишки” жене моего друга и сослуживца Валентина Щекова, сменившего меня в октябре 1967 г. в Египте. В отличие от меня, Валентин согласился ехать в загранку на два года, а это разрешалось при условии вызова туда семьи. И вот каирское Торгпредство теребит Москву, а Москва завод, чтобы направляли семью Щекова, а партком все не рассматривает и не рассматривает ее дело. А не рассматривает потому, что ему не дает ходу Потапов. А он не дает ему ход по одной простой причине  - технолог Опытного цеха Валентина Николаевна Щекова, замечательный работник и, в отличие от Потапова, глубоко порядочный человек, имела в девичестве фамилию Лакс. Она – эстонка. “Вот и пусть едет к себе в Эстонию” – так прокомментировал Потапов свой отказ.
  Что с того, что Валя родилась на Алтае, что с того, что она никогда не была в Эстонии и не знает ни одного слова по эстонски – все равно не выездная.
  Над командировкой Щекова нависла угроза – если семья не приедет в Египет, его скоро отправят домой, поскольку по советским законам пребывание за границей без семьи более 9-ти месяцев не допускалось.
  Валя приходила ко мне, плакала, просила содействия, – но что мог сделать в то время я, рядовой инженер-испытатель, да еще сам с татарской фамилией. Однако все-таки переговорил с выходцем из нашего отдела, заместителем секретаря парткома М.А.Верещагиным, с которым был хорошо знаком по совместным занятиям тяжелоатлетикой еше с 1955 года. И сработало - Михаил Александрович хорошо знал Щекова как специалиста и коммуниста, был уверен, что такими людьми гордиться надо, а не строить им препоны. Тем более, кто строит-то? 
  Пример второй - 10 ноября 1982 года мы проводили траурный митинг по поводу кончины Л.И.Брежнева. Лисенкова не было, я его замещал, и поэтому вся ответственность за это мероприятие была на мне. И вот открываю я митинг и первым даю слово ветерану завода, начальнику БТК МСЦ-1 А.Б.Трахтенбергу.  Голос у него был поставлен хорошо, говорить он умел, выступил с чувством и задал тон остальным - митинг прошел на одном дыхании, без сбоев и шероховатостей. Директор завода А.И. Дубовик был доволен, поблагодарил меня.   
  Однако недовольным остался первый секретарь ГК КПСС Ю.М.Киселев – что, на АТЗ не нашлось русского человека?
  Что с того, что Аркадий Борисович работает на заводе со дня его основания? Что с того, что он – прекрасный специалист, неравнодушный, активный коммунист, один из лучших пропагандистов завода? Но ведь он – Трахтенберг, и этим все сказано.

  Пример третий. Когда в феврале 1984 г. я уходил с поста заместителя секретаря парткома АТЗ в исполком, то назвал в качестве своего приемника секретаря партбюро ОГТ В.С. Шеньковяка. Горком долго не утверждал его кандидатуру, я так и ушел, никому не передав дела – их пришлось передавать  значительно позже. Где-то с месяц горком мурыжил этот вопрос, и опять по тому же признаку – Шеньковяк, да еще Владислав Сигизмундович! У вас что, на заводе русских мало? Окажись Киселев в 1917 г. в окружении Ленина, не видать бы Феликсу Эдмундовичу своего поста 
Поскольку другой кандидатуры все равно не было, Шеньковяка, в конце концов, утвердили. Влад, конечно, знал, почему его так долго волынили, и этот плевок в душу от родной партии воспринял болезненно.

   Так что не только евреи чувствовали себя в Советском Союзе изгоями, второсортной нацией, другим тоже было не сладко. Азиаты ходили  у нас в “чурках”, выходцы с Кавказа были “черножопыми”, евреи -  никто иной, как жиды, ну а уж немцы, само собой  “фашисты”. Причем не только на бытовом, но и на государственном уровне. Окажись Фридрих Энгельс в 1941 г. в Поволжье, загремел бы в ссылку и в трудармию, как миленький.               
   Однако дай Бог, чтобы опухшие от пьянства и синие от наколок русские “патриоты” сделали для своей страны сотую долю того, что эти самые “фашисты”. Вот передо мной “Алтайская Правда” N 265 за 16 ноября 1986 г. Вся третья и часть четвертой страницы этой газеты заняты фамилиями победителей соцсоревнования на “Жатве – 86”.
  Читаю: Шуст, Готфридт, Риттер, Вебер, Петерс, Креккер, Иост, Пеннер – ну и так далее. Будто это сводка не с алтайских полей, а из-под Сталинграда. Из 397 награжденных – 59 немцев, что составляет 14,8%. Это при их численности на Алтае  4,8%  (данные переписи 1970 г.). Да и не все же они жили в деревне. 
Смотрю дальше. В этой же газете материал “Награды - передовикам пятилетки”. По итогам 11-й пятилетки награждено 39 сельских тружеников Алтая, из них 13 – немцы. 33%., в семь раз больше, чем русских (относительно численности населения).
  И этот работящий, серьезный, толковый, в меру пьющий народ не вылазил у нас из фашистов! Не имел своих представителей во властных структурах – долгие годы путь выше бригадира, механика, зав МТФ был для них закрыт. Лишь на закате брежневской эпохи немцы появились на постах директоров совхозов, да и то лишь потому, что русские настолько запились, что ставить стало некого. Все, дальше дело не пошло. Министры Греф и Рейман, губернаторы Томской области Виктор Кресс, Свердловской Эдуард Россель и Калининградской Георгий Боос стали возможны только после падения советской власти – ничего подобного в Советском Союзе быть не могло. Как не могло быть и Артура Дерфлера во главе нашего города – за весь советский период ни в горкоме, ни в исполкоме не только на первых, но и на вторых и третьих ролях не было ни одной нерусской фамилии.   
  Вот такие мы были интернационалисты. И еще удивляемся, – за что все эти нацмены так нас не любят? Вроде бы мы их любим.




                БРАТСКАЯ   ДРУЖБА

   То, как нас “любили” в якобы братских союзных республиках, я хорошо прочувствовал на собственной шкуре, когда служил в Эстонии. Ни одного увольнения не отгулял до конца. Казалось бы, такая радость для солдата -  оказаться в выходной день за пределами части. Да еще не в каком-то захолустье, а в красивом, старинном европейском городе, столице республики. Однако радости не было и хотелось поскорее вернуться в казарму – уж лучше в этой полутюрьме, но среди своих, чем на свободе, но среди косых, ненавидящих взглядов.
  Однако с прибалтами мы хотя бы одной расы, близки по религии, культуре и уровню развития. В Азии же, где мы чужие и во всем, подспудная ненависть была еще сильнее. Она копилась десятилетиями, передавалась из поколения к поколению, а порой и выплескиваясь наружу.
  Один из таких всплесков близко коснулся АТЗ.
  Весной 1973 г. инженер бюро рекламаций ОТК Семен Киселев находился в одном из кишлаков Шаартузского района Таджикской ССР. Он занимался там с неисправным трактором, а рядом в арыке какая-то девочка-таджичка стирала белье. Стирала, а сама поглядывала на Сеню и строила ему глазки. У молодого мужика взыграла кровь, девочка-то была -  прелесть, лазоревый цветочек. За обедом он с трактористом немного выпил, что придало ему смелости. Захотелось поцеловать девчонку, он затащил ее в кусты и осуществил свое желание.
  И тут не него набросилась озверелая толпа - оказывается, за ними давно следили и только ждали подходящего момента. Киселева буквально втоптали в грязь, а потом, едва живого, сдали в милицию.
  Было возбуждено уголовное дело об изнасиловании несовершеннолетней. Процесс шел на таджикском языке. Русского адвоката накануне суда отправили куда-то в командировку, назначили таджика, который был даже не знаком с делом, и сказал, что будет знакомиться с ним в ходе процесса. Приговорили  Семена к высшей мере наказания – расстрелу. Он пытался покончить с собой, вскрыл себе вены, но его спасли.
   Скорее всего Киселева бы шлепнули, не вмешайся в это дело завод. Начальник бюро рекламаций В.Ч.Жуковский добился приема в Президиуме ВС СССР, после чего Верховный Суд СССР заменил расстрел 15-ю годами.
  Жуковский показывал мне документы, с которыми ездил в Москву. Среди них было медицинское заключение, из которого следовало, что девственная плева у девочки была цела. Вот такое изнасилование.
  Ровно через год, весной 1974 г., я оказался в командировке в том самом районе Таджикистана. Признаться, ехал туда с неохотой, но что поделаешь, коли там работало наибольшее количество наших тракторов.
  Принявший меня председатель райсельхозтехники Карим Адылов, молодой инженер, был патриотом трактора Т-4 и в отношении АТЗ питал самые теплые чувства, – будучи студентом, проходил у нас практику. Он извинился передо мной за безобразный случай с Киселевым. Местное руководство прекрасно понимало, что Семен пострадал ни за что, за невинный поцелуй, что это был суд линча, однако ничего не могло поделать – весь кишлак, от мала до велика, свидетельствовал против него.
  Вот такая была братская дружба – в глаза улыбались, а за пазухой нож держали. И ждали момента, чтобы воткнуть его нам в спину. Кое где и дождались.         



                ПОБЕДНОЕ  ШЕСТВИЕ

   Как я уже упоминал в статье “Утраченные грезы”, советская пропаганда нам все уши прожужжала о победном шествии социализма по планете. И там то он побеждает, и там то он, того и гляди, победит. Так это или ни так, советские люди судить не могли. За исключением тех немногих (среди них – ваш покорный слуга), кому довелось побывать за рубежом и увидеть это “победное шествие” своими глазами.
  Не знаю точно, был ли Герой Советского Союза Гамаль Абдель Насер в самом деле маленько социалистом, или просто делал дружественные реверансы в ответ на ту огромную экономическую и военную помощь, которую мы ему оказывали, но какие-то элементы социализма он пытался у себя внедрить. В том числе и в торговле.
  В основном магазины там частные, и выглядят они следующим образом: никакого прилавка, в отличие от наших, в них нет, все стены, от пола до потолка, оборудованы ячейками, в которых лежат продукты или товары – подходи и выбирай. А посредине зала стоят на подставке весы и кассовый аппарат. На входе в магазин висят собранные из кусочков тростника гирлянды, издающие легкий, приятный звон. На этот звон, как только ты вошел, выскакивает из подсобки продавец или хозяин магазина. И все, он уже не отойдет от тебя, будет ходить вместе, пока не обслужит и не рассчитает. А если ты на машине, то и покупку до машины  донесет. Да еще будет, прикладывая руки к груди, благодарить за покупку. Если же ты ничего не купил,  будет благодарить за визит.    
   Мы, русские, народ компанейский, по одному ходить не любим, нам обязательно надо толпой. И вот заметили, – сколько бы нас ни зашло в магазин, столько же будет там продавцов. Сначала не могли понять, откуда они берутся, но потом поняли – из соседних лавок. Они, оказывается, следят друг за другом, и если к одному зашло несколько покупателей, спешат на помощь. И все делают по честному, как в своем магазине, не пытаются надуть соседа, как обязательно было бы у нас в подобной ситуации.
    Помимо частных, были там и государственные магазины. Их бывшие хозяева во время революции 1952 г. сбежали за границу (как выяснилось – напрасно, Насер, в отличие от придурошных российских революционеров, никого пальцем не тронул), и их собственность была национализирована. Так вот, в этих магазинах все было, как у нас – и прилавок, и очередь вдоль него, правда, небольшая, поскольку магазинов и товаров много. И равнодушный продавец, – там это обязательно мужчина, - который смотрит на покупателей, как на пустое место.
  Однажды я зашел в такой магазин. Очереди, к счастью, не было и я спросил нужный мне товар. Продавец что-то буркнул и ушел в подсобку. Его долго не было, я думал, он ищет то, что мне нужно и стоял, терпеливо ждал. Но он вернулся с пустыми руками и, не обращая на меня внимания, начал заниматься своими делами, – что то там раскладывать, перекладывать. Я постоял еще немного, и, как оплеванный, вышел из магазина. Было такое ощущение, будто у себя на Родине побывал.
  Больше я в этот магазин ни ногой.
  Коснулся социализм и жилья. Мы жили в районе Агуза, что означает “Старый Каир” – там для советских специалистов арендовалась вилла. Красивая, в зеленом саду из пальм и манговых деревьев. Ветви манго под тяжестью спелых плодов сгибались прямо на мой балкон, и я срывал и ел их. Голой земли в саду не было, под деревьями – сплошной газон. Там за садами постоянно специальные люди, поэтому то они напоминают райские кущи, и выглядят совсем не так, как наши запущенные парки и скверы.
  Весь этот район Агуза был застроен подобными виллами, причем ни одна из них не была похожа на другую, все – оригинальной архитектуры. В каменный столб ограды по соседству с калиткой у них вделаны круглые выпуклые  бронзовые таблички с выгравераваной фамилией архитектора – этим они как бы делают себе рекламу. Гулять по этому району-саду было одно удовольствие -  идешь и любуешься каждым зданием, сравниваешь его с соседними. И глаза радуются, и душа отдыхает, а из садов на тебя веет прохлада и свежесть, столь приятные при жарком африканском климате.
  Здесь - капитализм.   
  А на противоположной  окраине египетской столицы располагались Черемушки, сплошь застроенные пятиэтажками-хрущевками – мы, видимо, подарили им документацию на эти дома. Однообразные, как и у нас, серые унылые, похожие на казармы. Вдобавок у них почему-то не было сделано благоустройство – между домами ни асфальта, ни зеленых насаждений, лишь пыльные, замусоренные пустыри. По такому району не то что гулять, глядеть на него, и то было тошно.
  Здесь - социализм.   
  Ну и в каком из этих районов вы хотели бы жить, в каком магазине делать покупки?
  Ладно, оставим бытовку. Посмотрим, что делалось на производстве.
 Нашим посредником в Египте была государственная фирма “Эль-Наср” – через нее мы поставляли в эту страну трактора, сельхозмашины, автомобили и другую технику. Она имела в Каире ремонтную мастерскую, которая называлась почему-то “Шобра”. Скорее всего, по названию пригорода Каира, в котором была расположена. Ремонт в ней выглядел следующим образом:
  Как только трактор поступал, его мыли, разбирали, хорошие детали снимали и заменяли изношенными. А годные уходили через рынок в частные ремонтные мастерские. Туда же, как и у нас в Средней Азии и на Кавказе, шли со склада новые запчасти, выписанные якобы для установки на этот трактор.
  Ремонтники работали в этой мастерской ни шатко, ни валко, еще хуже, чем у нас. Что с того, что у них нет пьянства, – зато они без конца дуют чай, цистерну, наверное, за день выпивают. Да еще обсуждают самую главную для них проблему – как бы поскорее уничтожить Израиль. Так что работать особо некогда. Поэтому ремонт в “Шобре” тянулся месяцами, а то и годами.
  Совсем иное дело у частника. Здесь в рабочее время чаи не гоняли, о политике не рассуждали, а вкалывали, как папы Карлы – соответственно и получали втрое больше, чем в “Шобре”. Ремонт производился быстро и качественно, поскольку на трактора устанавливались или совсем новые, или бывшие в употреблении, но вполне годные детали – те самые, купленные у ремонтников “Шобры”. Изношенные же детали уходили за незначительную оплату через рынок все в ту же “Шобру”.
  С учетом всего сказанного, ни один частник свой трактор в “Шобру” не отдавал, в ней ремонтировались только трактора так называемых “ислах изра”, это что-то типа наших совхозов. Естественно, что после такого “ремонта” трактора в этих хозяйствах не столько работали, сколько стояли. Мы, советские специалисты, никак на данную ситуацию повлиять не могли, поскольку в наши обязанности входила забота только о тракторах, находящихся на гарантии. Выработал трактор гарантийный срок – пусть его хоть совсем на каменку отправят, нас это не касалось.
  Вот такие уродливые формы принимал социализм, искусственно насаждаемый на чуждую ему феодальную почву. Потому он и кончился в Египте вместе с Насером.
  А нам мало было феодальных стран, мы лезли со своим социализмом в Черную Африку и тропическую Азию, находящиеся вообще на стадии первобытнообщинного строя. Туда, где люди еще ходят в набедренных повязках и пляшут вокруг костра, правда, уже не с пиками, а с “калашами”, которыми мы их щедро обеспечили. Там тоже были свои Насеры – У Ну в Бирме, Патрис Лумумба в Конго, Менгисту Хайле Мариам в Эфиопии, Кваме Нкрумо в Гане, Агостиньо Нето в Анголе. Последние два – лауреаты международной Ленинской премии.      
  Вот какую историю рассказал по возвращении из Ганы Герой Советского Союза Леонид Семенович Логинов.
  Так получилось, что в одно племя завезли только поршни от нашего трактора, а в другое – только гильзы. Все попытки Логинова убедить вождей племен произвести обмен, успеха не имели. Обе стороны ему отвечали, что чужого им не надо, а своего не отдадут. На доводы, что в таком случае они не смогут отремонтировать свои трактора, он получал ответ – есть вещи, более важные, чем исправный трактор. Вам мол, с вашей испорченной европейской цивилизацией, этого не понять.
  В конце концов он добился, чтобы вожди племен обсудили этот вопрос. Те встретились, поговорили, и решили провести совместное заседание Совета Старейшин. Такое заседание в намеченный день состоялось и продолжалось с утра до вечера. Потом на полянке перед хижиной, в которой шло заседание, провели черту, из одного племени принесли и положили с одной ее стороны ящики с поршнями, из другого, с другой стороны – с гильзами. Старейшины вышли из хижины, и на их глазах, по их сигналу ящики были переложены с одной стороны черты на другую. После чего полуголые люди положили их на палки, взяли на плечи и унесли в тропический лес каждый в свою сторону.
- Все, теперь войны не будет, – пояснил Леониду Семеновичу переводчик.
- А что, могла быть война?
- Конечно. Здесь поводом для войны может быть даже свинья, которая перебежала из одного племени в другое, если там ее, не разобравшись, зарезали и съели.
  Война там вскоре все-таки случилась, возможно как раз по поводу заблудившейся свиньи. Почему бы не повоевать, ведь “калаш” такое прекрасное оружие, он так и просится, чтобы его пустили в дело. Так что Логинову пришлось по добру, по здорову, уносить оттуда ноги.
  Хотя многие из подобных стран официально именовались социалистическими (Эфиопия, Ливия, Алжир и т.д.), с учетом всего сказанного даже у лидеров КПСС, при всей их маразматичности, язык не поворачивался называть их таковыми. Поэтому по их поручению мозгоблуды из института марксизма-ленинизма придумали термин “идущие по некапиталистическому пути развития”.
  Да уж. Какой там капитализм – им дожить бы до феодализма. Даже это, с учетом наличия в их руках большого количества “калашей”, весьма сомнительно.
  Как же понимать советских лидеров? Почему они, называя себя марксистами, наплевав на учение Маркса, предсказывающего победу социализма прежде всего в промышленно-развитых странах Европы, пытались “строить” его у папуасов? Никакого вразумительного ответа на этот вопрос я ни разу не получил. И вот что думаю по этому поводу.
  Поскольку к средине ХХ-го века стало ясно, что никакого социализма в сытой, благополучной  Европе не будет, как не будет его в развитых странах других континентов, чтобы у мира не сложилось впечатление о полном банкротстве марксизма, надо было, чтобы он хоть где-нибудь “побеждал”. А эти, еще не вышедшие из состояния дикости народы, готовы исповедовать любую идеологию – марксистскую, троцкистскую, маоистскую или даже фашистскую – лишь бы их за это подкармливали. И руководство КПСС сочло, что почва для социализма в этих, вчера возникших государствах, уже созрела для социализма.   
  Вторая, и самая главная причина – социализм там будет или нет, а уж наши военные базы будут точно. Причем чем ближе к США, тем лучше. Вот и вбухивали мы во все эти “идущие по некапиталистическому пути” десятки лет огромные средства, в результате чего сами оказались, по уровню жизни, почти наравне с ними.
  Недавно по телевизору выступал летчик, бывший командир пассажирского лайнера, много раз летавший в Африку. Он сказал:
- Если вас встречают в аэропорту словами: “Здравствуй товарищ”, можете быть уверены, что горячей воды в гостинице не будет.
   Ах, если бы только воды! А то ведь и еды. Это мы знаем по собственному опыту, не надо в Африку летать. Существует железная зависимость – везде, где пускает корни марксизм, начинают исчезать продукты питания. А на привозных долго не протянешь, потому-то “победная поступь” рано или поздно прекращается.
  Сегодня коммунисты воспрянули духом – Уго Чагис взялся строить социализм в Венесуэле! Ура! Хоть где-то  снова побеждает!
  Посмотрим, что у него получится. Вкладывать средства в этого придурка сегодня некому, “раскручивать ” его никто не будет. Кастро готов бы, да Кубе самой жрать нечего.
   А без внешних вливаний этому клоуну в красной рубахе, как и всем его предшественникам, долго не продержаться. Уж тем мы как помогали, а что толку, чем все кончилось? Где они сегодня, все эти лауреаты международной Ленинской премии? Будто никогда их и не было.
 А где их социализм? Да там же, где и обещанный нам к 1980 году коммунизм.
 

                СОЦСОРЕВНОВАНИЕ
               
  Работая в службе испытаний АТЗ, я был там одно время председателем цехкома. И столкнулся на этом поприще с неожиданной проблемой – ежемесячным подведением итогов соцсоревнования и определением его победителей. А как их определить, когда все 10 начальников подразделений службы ежемесячно давали мне стереотипные “сведения” – “План научно-исследовательских работ выполнен на 100%, нарушений трудовой дисциплины не было”. Тут бы и сам царь Соломон не смог выявить, кому какое место в соревновании присудить.
  Если бы за этим ничего не следовало, то всем было бы наплевать, кто какое место занял, и не стоило бы предцехкому ломать над этим голову. Но в том то и дело, что подразделениям, трижды занявшим в соревновании призовые места, полагалась премия. И нужно было как-то аргументировать, почему это, а ни другое подразделение, ее получит.
  Думал я думал, и вот что придумал: ввел в условия соцсоревнования выход на  дружину. Уж тут у всех все одинаково никак быть не могло.
  Систему я разработал следующую: в день дежурства командир ДНД разносит всем подразделениям листочки, на которых руководитель обязан проставить количество работающих. На другой день командир отдает эти листочки мне – на них теперь стоит и вторая цифра, а именно -  выход на дежурство.
  Дальше я достаю из стола логарифмическую линейку, делю вторую цифру на первую и умножаю на 100. Получаю процент выхода на дежурство с точностью до второго знака – все, теперь выявление победителя не составляло для меня никакого труда.
  Начальники были недовольны, ворчали – мол, Хананов сделал выход на дружину главным показателем соревнования. Говорю им – предложите что-нибудь иное. Иного никто предложить не мог, так что на ворчании все и заканчивалось. Тем более, что руководителю службы, заместителю главного конструктора по испытаниям Салобаеву Н.П. моя идея понравилась, он ее поддержал. Ведь мы убивали сразу двух зайцев, – и подведение итогов соревнования стало конкретным, и выход на дружину подтянули.
  Я, конечно, понимал, что никакое это не соревнование, а так себе, очередная советская туфта. Однако считал, что так только у нас, в нашей инженерной службе. Ну, может быть, еще в отделах. А вот в цехах, где имеются конкретные нормы выработки, где есть производственный план и подведение итогов не составляет труда,  соревнование настоящее.
  Но когда пришел работать в партком, быстро убедился – и там нет никакого соревнования. Как признался мне ответственный за этот участок работы заместитель председателя профкома Н.С.Ферапонтов, о существовании соревнования знают на заводе только двое – он, да инженер ОТиЗа Нина Бутырина. Поскольку они за это деньги получают.
  Вот они и сочиняют всякие повышенные обязательства, организовывают почины, подводят по производственным показателям итоги (им это проще, выход на ДНД не нужен), делят призовые места. Потом все это формально утверждается профкомом, на основании его решения издается приказ по заводу. На ходе производства это никак не отражается – причин, действительно влияющих на работу цеха или участка так много, они так мало зависят от воли руководителей этих коллективов, а от рабочих и подавно, что соревнование в их ряду – на тридесятом месте. Можешь лопнуть от усердия в организации соревнования, но если тебе во время не дали металл (заготовки, инструмент, комплектующие и т.д.), то никакого места ты не займешь. 
  И вот, при изучении университетского курса “политэкономии социализма” узнаю, что соцсоревнование заменило в нашей стране капиталистическую конкуренцию. Оказывается эта туфта, эта игра в соревнование, эта показуха – единственное, что мы могли противопоставить конкуренции. Оно является у нас движущей силой экономического развития, основным стимулом роста производительности труда и эффективности производства.
  Я был поражен до глубины души – да как же можно их сравнивать! С одной стороны – жестокий “закон джунглей”, боязнь краха, банкротства, разорения, угроза не только благополучию, но и самому существованию. С другой – имитация соревнования, результат которого – мизерная премия и портрет на “Доске Почета”. Да еще “Переходящее Красное знамя”, которое будет стоять в Красном уголке цеха. А оттого, что оно там стоит и пылится, никому ни жарко, ни холодно.               
   Осознав все это, я понял, что социализм обречен, никогда он не выиграет экономическое соревнование с капитализмом. Что вскоре и подтвердилось.
 
      
                “КОМАЦУ” 

  Однажды НАТИ купил у этой фирмы трактор примерно равного Т-4АП класса с бульдозерной навеской и отдал его на один месяц для испытаний на АТЗ.
  Как раз был построен новый кузнечный цех (К-2), и к нему надо было тянуть от ТЭЦ эстакаду. Она должна была пройти прямо через угольный склад, а тогда запасы угля были не такие, как сейчас – на весь год, а может быть и не на один. Надо было пробить в этих горах угля трассу под эстакаду, вот на эту работу и поставили японский трактор. Он месяц отработал, после чего его помыли и поставили в Опытном цехе на экспертизу.
  Что в первую очередь заинтересовало конструкторов, так это уплотнения катков. Дело в том, что за этот месяц в катки не пришлось добавлять ни капли масла, в то время как у наших тракторов в них вгоняют по нагнетателю при каждом техуходе..
  Разобрали японское уплотнение, посмотрели – оно состоит всего из трех деталей. Два полированных стальных кольца со скошенными торцами, и одно резиновое. Толстое такое, круглое в сечении. Как мы поняли, оно выполняло функции манжеты и  пружины одновременно. Всех поразила простота конструкции этого узелка – ведь у нас он состоит из десятка наименований.     Конструкторы заэскизировали уплотнение, Опытный цех его изготовил и собрал с ним каток. Прямо не устанавливая его на трактор, начали испытывать уплотнение.
 Окружила каток изрядная толпа – конструкторы, испытатели, слесари-сборщики.  Принесли нагнетатель, вставили наконечник в сверление оси катка. Сколько качнут масла, столько его тут же через уплотнение на пол выльется. То есть уплотнение совершенно не держит.
  Стоим мы молча, понурив головы, смотрим на лужу масла, образовавшуюся вокруг катка. Вот тебе и одна и та же конструкция, только в разных местах сделанная – одна в Японии, другая - в России. А все дело в том самом резиновом кольце – японцы делают его из чистого каучука, а мы, за неимением такового (он весь уходит на военную технику) – из отходов Омской калошной фабрики.      
   Слесари-сборщики, разбиравшие “Комацу”, говорили, что у него все болты и гайки на четверть оборота со щелчком отворачиваются ключом, а дальше – от руки. И заворачиваются так же – до конца от руки, и на четверть оборота – ключом.
  У нас такая чистота резьбовых соединений разве что на космических кораблях.
А на тракторах, что болт, что гайку, надо крутить ключом до конца – бывает, они при этом делаются горячими. Да хорошо еще, если вообще открутишь, а не свернешь головку болта – ведь их на сборочном конвейере часто загоняют на место кувалдой.
  Вот такое “советское – значит отличное”.


                СТАЛЬ  3

 Как-то заехал ко мне друг и однокурсник Виктор Иванович Морозов, работавший в Барнауле конструктором на заводе “’Трансмаш “. А у нас в семье традиция – встречать гостей пельменями. Мяса в магазинах, правда, уже давно не стало, даже мясные отделы закрыли, а вот в буфетах заводских столовых иногда продавали. В том числе и в столовой Опытного цеха.
И вот принес я изрядный кусок мякоти, кручу на мясорубке фарш, жена месит тесто, а Виктор Иванович сидит на кухне рядом и, от нечего делать, рассматривает синьку, в которую мясо было завернуто. Не помню точно, чертеж какой детали это был, кажется нажимного диска бортового фрикциона ДТ-54. 
- Сталь 3, – говорит он задумчиво, -  а что, разве есть такая сталь?
- Привет! Ты с какой Луны свалился – да из нее полтрактора сделано.
- Надо же. А у нас нет ни одной марки стали, в которой после цифры было бы меньше трех-четырех букв.
Поясняю для непосвященных – цифра в марке стали означает процент содержания углерода, а буквы после нее – легирующие присадки.
Эти присадки, хром, никель, молибден, вольфрам, ванадий, титан и другие редкоземельные элементы, значительно улучшают качество стали.
  Вот так то – не менее трех-четырех. И все только потому, что “Трансмаш”
делает дизеля для Министерства обороны. А на несчастный трактор гоним такое дерьмо, о котором конструктор оборонного завода понятия не имеет. Да не только на трактора, на все, что не для войны.
  Ну и о какой конкурентоспособности нашей мирной промышленной продукции можно было говорить, если в странах с нормальной экономикой она делается из тех же материалов, что и военная?



                ОТВЕТСТВЕННОСТЬ  ПОСТАВЩИКОВ            

  В книге Смелякова “Деловая Америка” я вычитал на сей счет следующее: если поставщик сорвет поставку, то это даже выгодно производителю. Он получит с поставщика по суду такую неустойку, которая с лихвой перекроет понесенные им убытки.
  Вот так обстоит дело там, где работают не выдуманные мозгоблудами-теоретиками, а реально существующие в жизни экономические законы. О том, как все это выглядит у нас, я узнал в 1975 году вскоре по приходу на работу в партком.
  Проводилась краевая декада литературы и искусства, в рамках которой в наш город приехала группа алтайских поэтов и писателей. Лисенков приставил к ней  меня, и я  занимался с ними, сопровождал на всяческие мероприятия. Одним из них была встреча с Генеральным директором АТЗ М.И.Ворониным.
  И вот сидим мы у Михаила Ивановича, беседуем, он отвечает на вопросы творческой интеллигенции. Кто-то, кажется детский писатель Виктор Сидоров, спросил:
- Если завод не выполнил план по вине поставщика, может ли он применить к нему какие-либо санкции?
- Теоретически – да, - ответил директор, - но практически это никогда не делается. Однажды мы попробовали, применить такие санкции к Московскому подшипниковому заводу, и вскоре очень горько об этом пожалели. ГПЗ обиделся и вообще перестал поставлять нам свою продукцию. А поскольку он монополист, никто в Союзе такие подшипники больше не делает,  мы попали в очень трудное положение. Нам пришлось долго и униженно извиняться перед руководством ГПЗ, заверять его, что впредь мы такой глупости никогда не допустим, прежде чем нас простили и возобновили поставки. 
   Не только далекие от производства писатели, но я поразился такому положению вещей. Да что ж это за плановая, управляемая из одного центра экономика, коли в ней возможен такой произвол, разбой средь бела дня! А потом подумал – ведь ГПЗ сорвал поставку подшипников не от хорошей жизни, и даже наверняка это произошло не по его вине – почему же он должен был оказаться крайним?
  А вскоре нашел подтверждение своей догадки в одной из статей газеты “Правда”. Собкор этой газеты взялся искать “крайнего” в срыве плана одного из машиностроительных заводов. Оказалось, что он не выполнил план по вине Харьковского станкостроительного завода, вовремя не поставившего ему необходимые станки. Корреспондент едет в Харьков, и выясняет – завод  не смог изготовить станки, поскольку Уральский металлургический комбинат сорвал поставку литых станин. Едет на Урал – те не сделали станины по вине какого-то Оренбургского карьера, сорвавшего поставку литейного песка. Едет в Оренбург, – что же вы, товарищи, не поставляете песок, подводите смежников? Ему объясняют – срыв подачи песка произошел из-за внезапно ударивших крепких морозов. Песок смерзся, выработка карьера снизилась, в связи с чем и был сорван график поставки ряду предприятий.      
  Таким образом “крайней” оказалась стихия – вот на нее и надо подавать в суд. А поскольку мы живем в зоне сурового климата, то списать на стихию любое разгильдяйство не составляет никакого труда.
  И после этого мы взялись соревноваться с Западом?



                СОМНИТЕЛЬНЫЙ  КОМПЛИМЕНТ

  Однажды в отсутствие Лисенкова Киселев, уже не помню по какому поводу, пригласил к себе меня и Дубовика – видно в очередной раз нашла коса на камень. Сидим мы у него, они препираются. Подводя политическую базу под своенравное поведение Дубовика, Юрий Михеевич заявил, что тот, ни больше не меньше, как не уважает советскую власть 
- Да что вы! – горячо возразил Аркадий Иванович – я, наоборот, очень ее уважаю! Для нас, директоров заводов, это самая лучшая власть в мире. Ведь благодаря ей у нас совершенно не болит голова о сбыте продукции – он  нам гарантирован, он  будет всегда, что бы мы ни выпускали. А коли так, то не надо беспокоиться и о качестве. Кто у меня на заводе занимается качеством? Да никто, и я в том числе. Вот от каких, самых главных забот, освободила нас советская власть – как же нам не любить ее?
  Киселев сидел, как оплеванный, не зная, что возразить и переводя глаза то на меня, то на Дубовика. Видимо он уже пожалел, что затеял этот разговор при мне. Прервать Аркадия Ивановича он не решался – ведь тот вроде как хвалил советскую власть. И делал это, как всегда,  искренне, с жаром.   
    Вот за эту откровенную честность и правдивость, за нежелание угодничать, “держать хвост по ветру”, не любил горком Дубовика. А вместе с ним и партком АТЗ, обвиняя его в “пупизме” – был в ходу такой термин. Ведь горкому нравились только ласковые, послушные и бесхребетные. 


                ПЯТИЛЕТКА  КАЧЕСТВА

    О том, что качеством на АТЗ (как и на всех остальных заводах Советского Союза, выпускавших мирную продукцию) никто не занимается, я знал и без Дубовика. Работая механиком совхоза и получая с завода новые трактора,  поражался, как  можно так безобразно их делать! Да руки бы поотсыхали тем, кто их собирал! Да из какого места они растут у тракторостроителей? Получив трактор, его в деревне разбирали чуть ли ни до самой рамы, а затем собирали вновь, уже по человечески – иначе выезжать в поле на нем было нельзя.
  Однако я, как и большинство механизаторов, считал -  уж на экспорт-то мы поставляем совсем другие машины. Ведь столько беготни, столько суеты вокруг каждого экспортного трактора – начальство буквально на ушах стоит. Само издергается, и всех издергает, пока снимут, наконец, с конвейера этот злосчастный экспортный.    
  Но вот попадаю в Египет и убеждаюсь - там то же самое! Идет сплошной брак. Причем не только с АТЗ, а со всех заводов.
  Накануне войны с Израилем, в ходе которой Египет, Сирия и Иордания должны были в очередной раз уничтожить это государство, советское руководство, дабы укрепить моральный дух египетских офицеров, обеспечило их всех автомобилями “Москвич-408” (на них они и удирали с Синайского полуострова, бросив там своих солдат  – к вечеру первого дня войны все были дома). Так вот, эти машины сыпались в Египте, как семечки. Ежедневно 5-6 вояк подъезжало к Торгпредству,  вызывало представителя АЗЛК и предъявляло ему свои претензии.
  Как-то я спросил у него – послушай, почему у вашего “Москвича” задний мост воет, как у  ЗИС-5? Ведь это же не трехтонный грузовик, а легковая машина.
- А что вы хотите, – ответил он мне, – если на заводе все еще работают станки, вывезенные после войны с заводов Оппеля из Германии. Они уже до того изношены, что биение шпинделей измеряется миллиметрами. Вот на них мы и  делаем шестерни с микронными допусками. Как же им не выть?
 Что же касается тракторов, то “Трактороэкспорт” вынужден был организовать в Александрии так называемую “свободную зону”. Туда поступали из морского порта все прибывшие в страну советские тракторы и человек 5-6 наших специалистов доводили их “до ума”. Лишь после этого их можно было отдавать покупателю.
  Когда я вернулся и рассказал, какие тракторы идут с АТЗ на экспорт, начальник ОТК А.Д.Волобуев организовал мне встречу со слесарями-сборшиками и контролерами БТК тракторосборочного цеха N 1. Их   собрали в красном уголке, я выступил, обрисовал ситуацию. Перечислил неполадки, которые приходиться после них устранять. В частности назвал наиболее массовый дефект – неправильную регулировку свободного хода педали муфты сцепления.
- Кто регулирует муфту? – спросил Волобуев.
- Ну, я – ответил слесарь мрачновато-уголовного вида.
- Каким должен быть свободный ход педали?
- А на хрена мне это надо знать? Вот она знает, – указал он на девчушку – контролера, -  если я не правильно сделаю, она скажет. А если ты хочешь, чтобы я знал, тогда убери ее и плати мне ее деньги.
  Алексей Дмитриевич не нашел, что ответить этому ханыге. Как говорится, где сел, там и слез.
  Да, конечно, Дубовик несколько приукрасил картину, заявив, что качеством на заводе не занимается никто. Когда я уже работал в парткоме, ко мне пришел начальник ОТК М.С.Степаненко и поставил вопрос, – почему его отдел на демонстрациях 1 Мая и 7 ноября ходит в колонне заводоуправления, а БТК идут с колоннами цехов? Почему бы им не идти своей, отдельной колонной? Обещал, что по оформлению это будет одна из лучших колонн завода.   
    Я с ним согласился, пошел к Лисенкову и спросил у него – а в самом деле, почему? Давайте разрешим ОТК ходить своей колонной, ведь это бы способствовало сплочению раздерганного по цехам коллектива.
   Однако Борис Иванович зарубил эту идею в зародыше.
  -  Ты представляешь, какая это будет колонна? Больше, чем у стальцеха. Хотя по числу работающих они равны, но там-то в основном архаровцы, бывшие зэки, на демонстрацию идет один из десяти. А эти выйдут все, сто процентов. Ну и что мы будем демонстрировать? Что держим на заводе 1200 бездельников, и при этом качество – хуже некуда?      
  Я сразу остыл. Дал Степаненко завуалированный отказ и больше никогда этот вопрос не подымал.
  К средине 70-х годов положение с качеством стало настолько нетерпимым, что на XXV съезде КПСС 10-ю пятилетку объявили пятилеткой качества. Много было по этому поводу шуму, много чего нагорожено, в частности учредили так называемый  “Знак  качества”, однако, как я понял, все в конце концов свелось к увеличению числа контролеров. Главные же факторы, влияющие на качество продукции, остались вне поля зрения авторов этой шумихи. Я понял это, когда, уже работая в исполкоме, сопровождал представителя Совмина, приехавшего в Рубцовск проверять, как мы работаем над системой управления качеством. Объектом проверки стал АЗТЭ – как-никак завод коммунистического труда, маленькое, культурное, чистенькое производство. Если им не делать качественную продукцию, тогда кому же? Не РЗЗ же, в самом деле.
  И вот сидим мы с высоким гостем в уютном кабинете директора завода П.С.Приходько, пьем кофе, беседуем. Петр Самойлович был с нами предельно откровенен: повысить качество без обновления станочного парка - это блеф, маниловщина. Ему сегодня, чтобы выпускать качественную продукцию, необходимо заменить 40 станков. Ему дают в год 4. Таким образом он заменит эти устаревшие, изношенные станки только через 10 лет. А к тому времени в замене будут нуждаться еще не менее 50-ти.
  Приходько задал совминовцу прямой вопрос: как он может при таком положении повышать качество? Тот в ответ лишь развел руками.
  Так я убедился, что пятилетка качества – очередная советская туфта. 
      


                КООПЕРАЦИЯ  ПО-СОВЕТСКИ   

  О том, что кооперация есть великое благо, знает весь деловой мир. Да и теоретически доказано, что разделение труда, это весьма прогрессивный и всемирно-исторический процесс. Именно поэтому в развитых странах уже давно ушли в прошлое предприятия-гиганты, которые полностью, до болта и шурупа,  делают все сами. У них очень развита кооперация, и она дает большой экономический эффект.
   В конце ХХ-го века дошло это наконец-то и до Советского Союза – в соответствии с косыгинской реформой поставки по кооперации, в денежном выражении, включили в плановые показатели предприятий.   
  Ну что ж, коли министерство довело план по кооперации, надо его выполнять, иначе не увидишь премии. И начали его выполнять.
 Вот как это делалось на АТЗ.
  Завод отливал звездочку трактора Т-4 и поставлял ее по кооперации на РЗЗ. Там фрезеровали ее торцы и отправляли назад. На АТЗ звездочка подвергалась термообработке и снова ехала на РЗЗ. На этом предприятии в ней сверлили отверстия под шпильки и снова везли на АТЗ. Здесь в МСЦ-1 ее устанавливали на задний мост и теперь, уже в составе силового блока она наконец-то поступала на сборочный конвейер. Поскольку такая «кооперация» была не только со звездочкой, но и с направляющим колесом и многими другими деталями трактора, то все было очень здорово – оба завода выполняли и перевыполняли план по кооперации.



                ПОЧЕМУ  ДОЯРКИ  НЕ ПОЮТ

  Беру однажды навозную крошку в летнем лагере за Березовкой, гребу ее  в кучу, насыпаю в мешки, гружу в свою “Волгу”. В это время в соседний загон, примыкающий к дойке, пригнали стадо. Вскоре пришел автобус с доярками и включилась доильная установка.   
  Пастух от нечего делать подъехал ко мне, стоит, не слезая с лошади, наблюдает. Я спросил у него, почему доярки приехали молча, почему они не поют? Дело в том, что я вырос в деревне и знаю, – как только женщин повезли на работу или с работы, едва они сели в бричку, а уж тем более в машину, так сразу запели. И будут петь всю дорогу, пока не доедут до места. Я даже помню те песни – песни-то были хорошие, душевные, не чета современной пошлятине, состоящей из трех слов. Эти не то что через пять десятков лет, через пять дней уже никто не помнит.
  Пастух ответил:
  - Какое там петь, они даже не разговаривают друг с дружкой. Отвернутся к окну и едут молча.
  - Почему?
  -Ну, как почему – одной дали холодильник, а другой не дали. Одной выделили ковер там, гарнитур или телевизор, а другой нет. Вот отсюда и вражда.
  Так вот оно что! По неволе согласишься с великим кормчим, утверждавшим, что бедность – это хорошо.
  Пока все ходили в  фуфайках и кирзовых сапогах, пока в хатах лежали на полах домотканые дерюги, завидовать было некому и народ был дружнее. Выходит рост материального благосостояния, столь естественный для стран с нормальной экономикой, губителен для социалистического общества.
  Губителен, поскольку социализм, да тем более развитой, это общество постоянного дефицита. Ничего, в том числе и предметы первой необходимости (одежду, обувь, даже нижнее белье и носки), невозможно было просто пойти и купить. Все надо или “доставать” по блату, или приобретать по талону через профсоюз. 
  И выхода из этого тупика у социализма не было – потребности людей росли гораздо быстрее, чем могла их удовлетворять и без того хилая, да еще и обремененная непосильной гонкой вооружений полуфеодальная советская экономика. Давно ли народ был рад черно-белому телевизору, а сегодня нужен непременно цветной, да еще и с большим экраном. Давно ли мотоцикл с коляской был для многих верхом желаний, а теперь от “Запорожца” нос воротят, – подавай им “Москвича”. Ну а коли машина во дворе появилась, то список потребных вещей резко возрастает – это и бензин, и масла, и тормозная жидкость, и резина, и аккумулятор и еще много, много чего. А ведь все – дефицит, ничего в свободной продаже нет. Все надо “доставать”, а возможности в этом у всех разные. У кого-то жена, сват, брат, сноха или дочь работают в магазине или на межрайбазе, а у кого-то нет. Да еще государство подлило масло в огонь, поделив народ на черных и белых.
  Однажды я стал свидетелем такой некрасивой сцены: мой знакомый, хороший, высококвалифицированный рабочий, многократно избиравшийся депутатом горсовета, увидав в магазине запчастей, что при СТО на Черемушках, новый аккумулятор, спросил, можно ли его купить. “Только для ветеранов войны” – ответила продавец. “Да когда они передохнут!” – невольно вырвалось у передовика производства. И я не осудил его – в самом деле, ведь известно, что ветераны берут все уже не для себя, а для своих детей и внуков. Так чем же он, чей отец не вернулся с фронта, хуже их? И без того его детство  было трудным, обделенным,  так и сейчас им все, а ему – ничего.
  И уж коли спасители Отечества стали в нашем обществе ненавистны из-за того, что имеют доступ к дефициту без очереди, то что говорить о взаимоотношениях между доярками?  Этими, зачастую склочными и скандальными деревенскими бабами, имеющими низкий образовательный и культурный уровень? Вот и едут бывшие подружки молча, стиснув зубы и отвернувшись друг от друга– какие уж тут могут быть песни?   



                НЕРАЗРЕШИМЫЕ  ПРОБЛЕМЫ  СОЦИАЛИЗМА      
            
  Вообще-то все, о чем я пишу, является такими проблемами. Но есть среди них настолько смешные, нигде более в мире не встречающиеся, что хочется поговорить о них отдельно.
   
  ПИВО. Практически всю свою взрослую жизнь я имел дело с выборами. Сначала в качестве агитатора, потом секретаря первичной парторганизации, затем работника парткома. И, наконец, в должности секретаря горисполкома. На этом поприще соприкоснулся с выборами наиболее тесно, провел восемь крупных избирательных кампаний.
  Люди, далекие от выборов, могут подумать, что главной моей заботой при этом было открытие избирательных участков, их оформление, оснащение всем необходимым, составление и сверка списков избирателей, организация их встреч с кандидатами в депутаты и т.д. и т.п. 
 Авторитетно заявляю – нет, нет и еще раз нет! Все эти вопросы – ерунда, мелочи по сравнению с самым главным и скандальным – обеспечением избирательных участков  пивом.
 Что творилось на совещании, когда решался этот, самый важный вопрос! Какие кипели страсти! Председатели участковых избирательных комиссий, а их было более 50-ти, то и дело вскакивали с мест и, с пеной у рта, кричали:
  - Вы что делаете! Даете мне одну кубышку пива – да ее же на час не хватит! Я как буду потом целый день избирателям в глаза смотреть, что буду им говорить? Вы что, хотите, чтобы я выборы сорвал?
  Не успеет курировавший торговлю зам. председателя исполкома Якошук отбить эту атаку, как вскакивает следующий:
- Вы почему даете мне всего два ящика бутылочного пива? Сорок бутылок – да это же только членам комиссии, и то мало. А что я дам директору школы, секретарю головной парторганизации, шоферу?
  Мне порой казалось – не дай мы на избирательные участки бюллетени, возмущений было бы меньше.

  И вот попадаю в полуфеодальный Египет. Какая красота, какой рай для любителей пива! О разливном в этой стране понятия не имеют (на разлив напитки продавали, как я понял, лишь в нашей космической, ракетно-ядерной державе).  Только бутылочное “Бира стела”, 0,7 л. Не имеют понятия в этой жаркой, африканской стране и о теплом пиве – только изо льда. Причем не то, чтобы  стоять в очереди, и ходить-то далеко за ним не надо, поскольку оно есть на каждом шагу.
  Прихожу к Саше Коростелеву, который жил с семьей в нашей вилле этажом выше. Он сразу хватает корзину, кладет в нее деньги и, как был в одних трусах, выходит на балкон. Хлопает в ладоши, и на эти хлопки из полуподвала виллы обязательно выскочит или баваб (человек, заменяющий наш ЖЭК – он и электрик, и сантехник, и сторож, и дворник и представитель домовладельца) или кто-то из его многочисленной семьи, вплоть до 5-летнего ребенка. Кто именно, значения не имеет. Саша опускает корзину на веревке и кричит, сколько бутылок ему надо. Баваб открывает стоящий прямо во дворе деревянный ящик, имеющий двойные стенки и теплоизоляцию, в котором лежат в колотом льду бутылки с пивом и всякими другими прохладительными напитками, берет из корзины деньги и ставит в нее бутылки. Через минуту корзина с пивом уже стоит у Саши на столе, и он приглашает меня к нему.
  Баваб берет с жильцов за такую услугу всего на полпиастра больше, это его маленький собственный бизнес. Зато какое удобство – чтобы никуда не ходить по такой жаре, мы заплатили бы и больше.

   ЛЕД.  Его каждое утро привозил бавабу рефрежератор – оказывается, в этой отсталой стране налажено его промышленное производство. Подходит фургон, два дюжих молодца в клеенчатых фартуках и с голицами на руках открывают его заднюю дверь и вытаскивают железным крючком этакий дымящийся голубоватый брусок 25х25 см. сечением и в метр длиной. Сколько брусков ты заказал, столько тебе их сгрузят. Наш баваб брал всего один, колол его на куски, закладывал в ящик и ему на день хватало.
  Всякий раз, наблюдая эту картину, я вспоминал ледники у себя дома. При Угловском маслозаводе он выглядел так - мужики выпиливали зимой кубы льда на озере Лягушачьем, грузили их на сани и везли к маслозаводу. Складывали  в штабеля и заваливали опилками. Летом лед помаленьку таял, и вокруг ледника образовывалась лужа. Вот из этой лужи вытаскивали грязный, подтаявший лед и пользовались им для охлаждения фляг со сливками.
 А непосредственно в моей деревне 1-е Коростели все выглядело еще более живописно. Здесь при молоканке ледник делали зимой в виде наледи,  наливая на нее в морозы колодезную воду. Потом эту наледь заваливали навозом. Летом, в жару, ледник был окружен зеленой, зловонной лужей, над которой кружились такие же зеленые, крупные мухи. 
 Ничего не скажешь, картина, достойная космической державы.
 
  МОЛОКО.  Не только пиво, но и молоко продавалось у нас на разлив. Тем, кто забыл (у нашего народа очень короткая память), я напомню, как это было.
  Стоит рядом с магазином кубышка (цистерна на колесах), а возле нее, прямо на асфальте, а то и на земле -  большая кастрюля-выварка. Молоко льется из крана в выварку, а продавщица черпаком наливает его в бидончики выстроившихся в длинную очередь покупателей. Город у нас не особо чистый, скорее замусоренный, а климат ветреный, вокруг выварки крутятся вихри пыли, так что к вечеру на ее дне - толстый слой грязи.
  Такой дикости, такой антисанитарии я нигде больше не видел. Даже в самых отсталых странах Азии и Африки молоко и молочные продукты продаются только в расфасованном виде.
  Вот как это выглядело в Египте. Мне, как и всем советским специалистам, приходилось дежурить по ночам в торгпредстве. И вот приезжает рано утром араб на грузовом велосипеде (есть у них такие), и стучит в железные ворота. Иду, открываю, впускаю его. Он ставит на голову проволочный ящик с бутылками молока – а они прямо из холодильника, аж росой покрылись –  и идет с ним по этажам, на которых живут работники торгпредства. Ставит бутылки на пол возле дверей – сколько возле какой, он знает. Расставил и уехал, поскольку все оплачено заранее, на месяц вперед.
 Просыпается наша халда, и как есть в одной нижней рубашке, неумытая и нечесаная, открывает дверь и, еще не раскрыв заспанные глаза, берет не глядя  холодненькую бутылку и пошла на кухню варить ребенку кашу. Согласитесь, это несколько не та картина, что я описал выше.    


   ХЛЕБ.  Уж чем точно Советский Союз навсегда войдет в историю, так  тем, что это было единственное за всю человеческую цивилизацию государство, в котором кормили скот печеным хлебом. Кормить румяными булками свиней -  ни в каких Ассириях и Вавилонах, Парфиях и Согдах ничего подобного не было. Как не было и быть не могло ни в дореволюционной России, ни в каком другом нормальном государстве. Зато это стало возможно в стране, в которой, благодаря "мудрому“ руководству компартии, постоянно ощущалась острая нехватка хлеба и его приходилось покупать за рубежом.
   Купить пшеницу за золото, привезти ее из-за океана, смолоть на муку, отсеять отруби, замесить на дрожжах тесто, дать ему выкиснуть, заформовать, испечь и … отдать корове! Такое вменяемому человеку не может присниться даже в страшном сне. Зачем? Разве не проще было бы кормить ее комбикормом?   
  Однако строители коммунизма думали иначе - не зря же кричали на весь мир, что мы не такие, как все, мы – особые. Эта особость и проявлялась в том, что закупали хлеб мешками и скармливали скоту. Причем все, включая самую грамотную и сознательную часть сельского населения -  учителей. И плевать они хотели на все призывы экономить хлеб, на плакаты “Хлеб – наше богатство”.
  Как же это понимать? Что, советские люди в самом деле были не вполне нормальные?
Да нет, люди-то были как раз нормальные и действовали вполне разумно, в точном соответствии с экономическими законами. Не нормальной была экономика, обесценившая хлеб, сделавшая его почти бесплатным. В обстановке, когда булки валялись на земле (чуть зачерствела - пошла на выброс, хотя вполне годилась на сухари), когда дети ими в футбол играли, убедить кого-либо в рачительном отношении к хлебу не было ни каких шансов.
  Такое отношение к самому святому продукту, было, пожалуй, главной уродливой гримасой якобы передового строя. И сделать с этим что-либо в его рамках было невозможно. Премьер СССР Н.И.Рыжков заикнулся было поднять цену булки  хотя бы до 50 коп., но безвольные и трусливые маразматики из Политбюро испуганно на него зашикали. Ты что – увеличить цену хлеба более чем вдвое! Как можно! Чем же мы будем тогда гордиться! Почти бесплатный хлеб – это главное завоевание социализма!
  Так и не дали ему пойти даже на эту полумеру, которая все равно проблему бы не решила.

ОТХОДЫ ОТ СТОЛОВЫХ.  В какую-то вышестоящую инстанцию поступила анонимка – сторож пионерского лагеря АТЗ “Юность” держит за счет отходов от столовой 10 свиней. Обогащается, уже купил машину себе и дочери, и продолжает копить деньги! 
  Едем с председателем профкома Н.Ф.Петровым, в чьем ведении был пионерский лагерь, чтобы разобраться с этим делом на месте. Директор лагеря Т.П.Чанцова подтвердила – да, отходы от столовой действительно забирает сторож. И она очень благодарна ему за это, иначе не знает, что бы с ними делала. Лагерь огромный, 1200 человек, а ребятишки едят плохо, особенно после визита родителей, когда они столовское не то чтобы есть, видеть его не хотят. А не готовить они не могут, – положено по норме, значит отдай. Ну и куда девать эти 10 бачков отходов?
- Почему бы вам не отдавать их какому-нибудь колхозу?
- Пробовали. Заключили договор с колхозом “Сибирь”, но вскоре вынуждены были его расторгнуть – они ни разу не забрали отходы вовремя. А если и заберут, назад бачки не дождешься. Когда наконец, после долгих уговоров и скандалов привезут, то грязные, не мытые. Жара, мухотва, СЭС без конца нас штрафует, грозится закрыть лагерь – ну и зачем нам это надо? А со сторожем красота – забирает незамедлительно, бачки возвращает  сразу и чистые, сухие.    
  Надо же, даже в таком пустяковом вопросе социализм не выдержал конкуренцию с частником! Мы, на горе анонимщику, похвалили Татьяну Павловну за правильные действия, а наверх отписали все, как есть. Закончили послание просьбой – если у вас есть на сей счет какие-то иные предложения, мы будем рады их услышать.
   Предложений не последовало.
  Подобная обстановка не только в пионерских лагерях, а повсюду. Особенно в больницах и санаториях, где тоже надо готовить на определенное количество людей, а они питаются, в основном, домашним. Поэтому за каждой из этих столовых закреплен частник, который, как и тот сторож, “обогащается”, выкармливая свиней. И вот думаю, если этот частник одну из свиней выращивает для директора столовой (главврача больницы, санатория), а другую – для шеф-повара, то какой им резон готовить вкусно? Ведь чем вкуснее они приготовят, тем меньше будет отходов, мало достанется свиньям. А ведь именно для них, а не для людей, как следует из сказанного, существовуют эти столовые. Кто в них хоть однажды обедал, знает - то, что в них готовят, только свиньи и могут есть.      
  Одно время в Рубцовске загоношились создать специальный свинарник для скармливания отходов от столовых. Даже построили его в Долино, в 20 км. от города – ближе никак было нельзя. Однако из этого ничего не вышло по той же причине, что и в пионерском лагере. В то время, как в столовых отходы прокисали, создавая неприятные запахи и навлекая гнев инспекторов СЭС, свиньи в Долино визжали от голода и были тощими, сгорбленными в  крючок. К тому же, как и во всяком казенном советском хозяйстве, все, что можно украсть и пропить, воровалось и пропивалось, в связи с чем себестоимость мяса, выращенного на этой свиноферме, была такой, что дешевле было привезти его из Германии.

НАВОЗ.  Кто бывал в деревне, тот знает, что колхозные и совхозные скотные дворы на многие сотни метров окружены кучами навоза. Однако использовать его в качестве удобрения нельзя. Дело в том, что его выдвигают с территорий скотных дворов бульдозером, и он  наполовину смешан с землей, гравием, кирпичом, кусками шифера, стеклом и прочим строительным мусором. Присутствует в нем  также  проволока и другое  железо. Сколько я ни ковырялся в этих кучах в надежде хоть немного набрать для огорода, мне это никогда не удавалось. Так и лежат эти кучи десятилетиями, зарастают бурьяном, занимая довольно приличные площади. Если бы их сложить по Союзу все вместе, думаю, получилось бы небольшое европейское государство. Что-то типа Голландии.
  В то же время в приусадебном хозяйстве у селян совсем другая картина. Я сам, когда жил в деревне, брал весной на конюшне лошадь с телегой и вывозил на огород тот навоз, что накопился за зиму у пригона. Равномерно разбрасывал его по огороду с тем, чтобы потом запахать. Работа, как и весь крестьянский труд, не из легких, зато и возле пригона чисто, и плодородие почвы восстановлено.   
 Однажды по телевизору показали, как обращаются с этим ценнейшим органическим удобрением фермеры США. Мало того, что навоз у них чистейший, хорошо перепревший, рассыпается, как творог, так еще и расфасован в пакеты из толстого полиэтилена по 25 кг. Это очень удобно, подсильно при погрузке даже для пенсионера. Пакеты запаянные, чистые, можешь везти даже в салоне легкового автомобиля.
  В который раз хочется воскликнуть словами современной рекламы – почувствуйте разницу.
  Почему же так безобразно обращались с навозом в социалистическом сельском хозяйстве? Да потому, что у этого хозяйства не было хозяина, им правило равнодушие. Поскольку благополучие людей, живущих своим приусадебным хозяйством, мало зависело от того, как складываются дела в колхозе или совхозе, всем было на них наплевать. Кому охота было морочить голову еще и с навозом, этим отходом производства - несколько часов работы бульдозера, и нет проблемы.   

  КОВРЫ. Когда я в 1980 г. (год построения в СССР коммунизма) возил в Югославию группу туристов численностью 40 чел., то половина ее ехала туда за коврами. Плевать они хотели на красоты Балкан и Адриатики, на дворец римского императора Диоклетиана и прочие памятники старины – ковры и только ковры были целью их поездки.
  Это надо же – затратить тарифный отпуск, пройти официально через партком (и неофициально через КГБ) для получения права на выезд, отдать немалые деньги за путевку, и все только для того, чтобы купить ковер! Где еще, в какой стране мира было такое?
  И вот мы в Югославии, в отеле “Солярис” на берегу моря. На другой по прибытии день идем пешком в ближайший городишко Шибенек – это не далеко, всего 6 км. На его окраине встречаем старика и спрашиваем (с ними можно объясняться без переводчика), как пройти к универмагу. Он показал.
- Там есть ковры? – спросил я
- О, велика гора! – с ударением на первую гласную ответил дед.
  Приходим, смотрим – Бог ты мой, и правда, там этого добра – горы! Выбор, как по размерам, так и по расцветке – широчайший, ничего подобного у себя дома мы никогда не видели. Что же касается паласов, то огромные их бухты намотаны на валы, отмотают и отрежут тебе, сколько надо.
  Так что возвращалась назад моя группа с коврами. Стыдобушка, строители коммунизма!
  Был у нас, оказывается, еще один способ приобретения ковров, которым широко пользовались предприимчивые соотечественники из Средней Азии - я вычитал об этом из газет. Летят они самолетом в Красноярск,  берут там турпутевку на круиз по Енисею, доплывают на теплоходе до Норильска (единственного в Союзе места, где ковры продаются свободно), набирают их по несколько штук и плывут обратно. Домой возвращаются поездом – слишком большой багаж. Реализовав товар по двойной цене, они с лихвой окупают свою поездку и направляются в нее снова. Этот способ лучше первого - не требуется зарубежная виза и разрешение парткома.
  Поскольку круиз этот – занудливый, смотреть по берегам Енисея нечего, сплошная тайга, то и брали на него путевки только такие вот “туристы”.
  ГАРАЖИ. Наладив производство легковых автомобилей, начав их продажу в личное пользование, советское государство совершенно устранилось от связанных с ними проблем. Оно и понятно – ведь все годы советской власти владельцев автомобилей называли не иначе, как автолюбителями. Казалось бы, какая разница, как их называть? Ан нет, этим лукавым названием государство определяло свое отношение к данному вопросу. Если во всем цивилизованном мире автомобиль считался предметом первой необходимости, как жилье, обувь и одежда, то у нас, чухонцев – предметом роскоши, забавой. А коли так, коли ты любитель и фанат, то и решай проблемы, связанные со своей игрушкой, как-нибудь сам. Нас же не тревожь. Дали мы тебе машину – говори на том спасибо. А то ведь можем передумать и отобрать. Как отобрали в свое время у твоего, объявленного кулаком деда, сенокосилку, молотилку или мельницу.
  Если ремонтом и техобслуживанием частных автомашин государство хотя бы делало видимость, что занимается – кое-где были открыты жалкие, убогие, маломощные СТО, не способные удовлетворить спрос и на 10%, то со стоянкой, с местом их содержания и хранения, не затруднило себя и этим. Даже место под гаражи и автостоянки в генпланах застройки городов не предусматривалось.
  И началось очередное советское позорище – разномастные, разнокалиберные металлические гаражи, облепившие, как блохи, железные дороги, заполонившие все свободные площадки, окончательно обезобразив и без того далекие от эстетики наши города. Потом разрешили строить капитальные, но и это проблему не решило – каждый строит, как ему вздумается, и они стоят один выше, другой ниже, один длиннее, другой короче. Я уже не говорю о воротах и запорах – тут тоже кто во что горазд. На некоторых воротах замков, как у свиньи сисек.
  Поскольку гараж у нас не только место стоянки, но одновременно и станция техобслуживания и ремонтная мастерская, вокруг них, естественно, начали возникать стихийные свалки вышедших из строя деталей и прочего мусора, обильно политые отработавшим маслом. А если учесть, что в каждом гараже еще и погреб для хранения картошки и других овощей, а все эти продукты имеют свойство портиться, их тоже приходится выбрасывать, то картина представляется еще более живописная.               
   Такой срамоты нет ни в одной стране мира. И нашему государству нет до этого дела.               
  Когда помощником директора АТЗ по быту стал Г.П.Трипутень, он, со свойственной ему скрупулезностью, занялся и этой проблемой, пытался навести  хоть какой-то порядок. Планировал установить возле каждого гаражного кооператива мусорные контейнеры и заставить ГСК оплачивать вывоз мусора. Однако эти благие намерения кончились ничем. Все, что ему удалось, это проставить на воротах гаражей инвентарные номера. Дальше дело не пошло – даже составить списки владельцев оказалось невозможно. Ведь кооперативы (кроме плановых многоэтажных, которые расположены за городом, у черта на куличках) значатся только на бумаге. Купля-продажа гаражей идет помимо их формально числящихся председателей, так что они совершенно не владеют обстановкой. Да особо-то они и не усердствуют, поскольку - на общественных началах. На собрания, которые они пытаются время от времени проводить, является от силы 25% владельцев, и ни один вопрос решить так, чтобы он имел юридическую силу, невозможно. 
  Короче и в этом, как во многом другом, у нас процветает бардак.
 
  Как же обстоит эта проблема в других (по советским понятиям - отсталых) государствах?
  В Пакистане и Югославии я не видел гаражей совсем, и машины паркуются на улице рядом с домами владельцев. Зачем им такая головная боль – воровства, в отличие от страны, строящей коммунизм, нет, сервисное обслуживание налажено, ремонтные мастерские – одна на одной.
  В Египте в каждом городском квартале первый этаж одного из домов занимает гараж, в котором за небольшую плату держат машины все, живущие рядом. Гараж обслуживают два дюжих мужика, которые находятся в нем круглосуточно. Чтобы не отравлять выхлопными газами жильцов этого дома, моторы в гараже не заводятся, машины закатываются и выкатываются этими мужиками вручную. Делать это не трудно, поскольку покрытый рифленой металлической плиткой пол гаража на одном уровне с уличным асфальтом (у нас бы обязательно сделали высокий порог – мы ведь не боимся трудностей и любим их преодолевать). Причем никогда ни с одной машины ничто не будет снято, ничто не потеряется, ни грамма бензина не будет слито – это исключено. 
  Когда приходит владелец, машина уже помыта, вся свеженькая и чистая, вода в радиатор долита, – садись прямо в белоснежной рубашке и поезжай. Так они и делают. И на заправке он из машины не вылезет и к шлангу не прикоснется, чтобы руки не пахли бензином – все сделает специальный человек. Он же и капот откроет, уровень масла проверит и если надо – дольет. Одно слово – темные люди, учить их еще да учить. Правда, учиться у нас они почему-то не захотели.
          
   ХЛОПАЮЩИЕ ДВЕРИ. Во всем мире двери публичных заведений или автоматические (с фотоэлементом), или вращающиеся, или закрывающиеся с помощью специального механизма, так называемого “доводчика”. И лишь в космической, ракетно-ядерной державе, которая успешно строила коммунизм и всех учила, как надо жить, они закрывались с помощью пружины или переброшенного через блок тросика с гирей на конце.
  Двери, закрывающиеся гирей в конце ХХ-го века – это ли не выдающееся достижение социализма!
  Естественно, они оглушительно бахали не смотря на предупредительную табличку “Придерживайте дверь, пожалуйста”. Бах! Бах! Бах! – и так целый день. Как мне жалко было людей, работавших рядом с такой дверью-пушкой. Конечно, ко всему можно привыкнуть, но, думаю, не надо быть медиком, чтобы понять, что бесследно для психики человека такая привычка не проходила. Так стоит ли удивляться, что народ у нас такой дерганный и злой?   

  ОБЩЕСТВЕННЫЕ ТУАЛЕТЫ. Не стоит затрачивать много слов, сравнивая бесплатные социалистические туалеты с платными капиталистическими. Наш земляк Михаил Евдокимов фильм об этом поставил и главную роль в нем сыграл. Выгребной советский туалет - это визитная карточка социализма. У любого иностранца, хоть раз побывавшего в нем, навсегда отбивало охоту жить при таком общественном строе. Поскольку большего ужаса, большей мерзости представить себе невозможно. Нормальный человек войти туда брезговал, да и невозможно было находиться в нем без противогаза более минуты.
  И этих-то туалетов-гадюшников советская власть за 74 года своего существования так и не настроила – где они в Рубцовске кроме вокзала, базара да стадиона АТЗ? Та же картина в Барнауле и других городах нашей необъятной Родины. Вот и справляли строители коммунизма большую и малую нужду кто в кустах, кто за углом, а кто так прямо в чужом подъезде. Подавая тем самым пример высокой советской культуры всему прогрессивному человечеству.

  Подобных проблем было много, их можно перечислять до бесконечности, но не вижу смысла.
  Как же объясняли коммунисты, почему они никак не решаются? Называлось две причины: первая – суровый климат. Особенно на Украине, Кубани, Ставрополье, в Крыму, на Кавказе и в Средней Азии. В этих регионах он был намного суровее, чем в Канаде, Финляндии и Норвегии. И вторая – последствия Великой Отечественной войны. Хорошо хоть не Отечественной войны 1812 г.
  Однако стоило народу поганой метлой погнать коммунистов от власти, как уже на другой день эти проблемы начали помаленьку решаться. И пива стало – хоть залейся, и молочные продукты – только в расфасовке, и хлеб перестал на земле валяться, и платные автостоянки появились – теперь владельцу авто не обязательно строить себе гараж. Ремонтные мастерские – тоже на каждом шагу.
Что касается ковров, то ими завалены все рынки и магазины, и мы можем теперь тоже с гордостью сказать, что у нас их – “велика гора”. Даже чистый, перепревший навоз, как только стал товаром, перестал быть дефицитом – десятки самосвалов с ним постоянно стоят на въезде в сады.   
  И двери в магазинах и учреждениях хлопать перестали, и платные туалеты, в которые приятно войти, появились. А при проведении массовых мероприятий к площади Ленина подтягиваются мобильные биологические туалеты, о существовании которых мы при советской власти и не догадывались. 
  Каким бы затурканным ни был наш народ, как бы ни задурили ему голову коммунисты, и он, в большинстве своем, понял, что все это произошло не потому, что климат смягчился или последствия войны перестали сказываться, а совсем по другой причине. Вот потому-то, а не из-за чьих-то происков, коммунистам, при всем старании, никак не удается уговорить людей голосовать за них.

 

                НА  СЕМИДЕСЯТОМ  МЕСТЕ

  В бытность мою  идеологом  на АТЗ (1978 – 1983 гг.), партком решил оформить главный проезд завода качественной наглядной агитацией и завод пригласил для этого художников из Москвы. Когда они приехали и разместились, их продюсер с громкой фамилией Лондон пришел ко мне в партком – он тогда располагался недалеко от гостиницы по ул. Октябрьской.
  И вот сидит он у меня, а я накручиваю телефон, пытаюсь дозвониться до директора завода, чтобы договориться, когда он сможет принять нас – надо согласовать вопросы финансирования предстоящей работы.
  Минут через 15 бесполезных попыток я не выдержал и заругался – да будь она проклята, такая связь. Быстрее пешком сходить!
- А что вы хотите – успокоил меня однофамилец американского классика – как утверждает ЮНЭСКО, Советский Союз по уровню телефонизации находится на 70-м месте в мире.
 Е мое! Я, человек с высшим гуманитарным образованием, любимым предметом которого была в школе география, немало поездивший и повидавший, не смогу назвать столько государств. После кого же мы тогда? После какого-нибудь Габона, где до сих пор информацию передают от деревни к деревне с помощью барабанного боя?
  Ну тогда, если бы я и не дозвонился, ничего страшного бы не случилось. А ведь бывали и драматические ситуации.
  Одна из них – когда был депутатом горсовета, на моем округе в Сад-городе умерла от сердечного приступа молодая женщина, мать двух маленьких детей. Дело было ночью. Когда приступ начался, муж побежал искать телефон, чтобы вызвать скорую помощь. Бежал от улицы Бориса Иванкова (8-я) аж до вокзала – телефоны есть и ближе, но ему нигде не открыли. Поэтому скорая пришла слишком поздно.
  Таких случаев по стране – тысячи, если не миллионы. Сколько трагедий, сколько напрасных жертв было из-за отсутствия или плохой работы связи. Из-за того, что мы, космическая держава, были в этом на семидесятом месте. А в конечном счете из-за “мудрого” руководства КПСС.
  Когда будет Нюрнбергский процесс над этой преступной партией, я бы бросил на чашу обвинения и эти напрасные жертвы. 


      
                ГЛАВНЫЕ  КОЗЫРИ  СОЦИАЛИЗМА

   Апологеты социализма, вступая в дискуссию со своими оппонентами, в числе главных преимуществ этого строя  называют в первую очередь бесплатные жилье медицинское обслуживание.   
   Ну то, что все это было бесплатным (как и образование, как и почти бесплатные лекарства, хлеб, общественный транспорт, коммунальные услуги и т.д.) – это обычная, рассчитанная на простачков, советская утка. На самом деле ничего бесплатного при социализме не было, за все платило государство, недоплачивая своему народу. Как утверждают экономисты, оно платило нам только 10% от заработанного, а 90% угоняло на это самое “бесплатное”. Так что на самом деле все это, якобы бесплатное, мы в течение своей жизни многократно оплатили. Мало того, оплатили и содержание самого государства, и гонку вооружений, и “бескорыстную” помощь многим-многим “братским народам”, которые вроде как тоже строили социализм. Строили, строили, да так и не построили.
  Тот факт, что государство в правах на это “бесплатное” всех нас уровняло, приводил к тому, что им, наравне с добросовестным работником, пользовался и лодырь, бездельник, бракодел и пьяница. В том и состоит суть социализма, что при нем нерадивый работник, при посредстве государства, живет за счет добросовестного. Государство сознательно недоплачивает одним, и содержит за счет этого других – это и есть, по понятиям коммунистов, наивысшая справедливость. Потому-то при социализме алкаши и бездельники плодятся, как тараканы – более благоприятных условий для них ни при каком другом строе не было и не будет. Потому-то именно эта категория граждан больше всех ратует за социализм и готова идти за него на баррикады.  Именно они, роющиеся сегодня в мусорных контейнерах – главная опора коммунистов.
     По законам экономики любая уравниловка губительна для производства, неизбежно приводит к снижению общей планки производительности труда и качества продукции, что мы и имели на протяжении всего советского периода. А это, в свою очередь, ведет к более низкому, чем при капитализме, уровню жизни, худшей социальной защищенности, отставанию в техническом прогрессе и т.д. Скрыть или как-то оправдать это отставание коммунистам с каждым годом становилось все труднее и труднее, недовольство масс росло, что и привело к падению их власти. А вовсе не предательство Горбачева, как они сегодня утверждают, пытаясь в очередной раз надурить свой народ.
   Однако вернемся к  первому козырю социализма – “бесплатному” жилью.
 Уровняв меня, за всю жизнь не допустившего ни одного прогула, имевшего только награды, благодарности и Почетные Грамоты, с алкоголиками  Шишлаковыми, советская власть поселила их в точно такой же  квартире, да еще прямо надо мной. Если бы тот, кто дал им эту квартиру, видел, в какой свинарник они ее превратили! За 26 лет не провели ни одного, даже косметического ремонта.  А мою жизнь и жизнь моей семьи они превратили в кошмар. Все эти годы мы прожили под пьяным притоном, слушая шум драк, маты и грохот падающих тел. Нам не было покоя ни днем, ни ночью, приходилось то и дело вызывать милицию, которая никаких мер не принимала и только беспомощно разводила руками. А сколько раз они нас заливали, в том числе и фекалиями!
  Я трижды с ними судился, однако добиться их выселения так и не смог. В последний раз судья Рябищенко, когда мы остались вдвоем, откровенно сказал мне:               
- У меня самого соседи – алкоголики, поэтому я вас прекрасно понимаю. И мог бы вынести решение о выселении Шишлаковых, оснований для этого достаточно. Однако это бесполезно, прокурор все равно его отменит – не выселяют у нас.
  Да уж, закон в Советском Союзе был не на моей стороне, а на стороне Шишлаковых. Ну и за что я должен был любить советскую власть? За то, что наградив такими соседями, она отравила половину моей сознательной жизни? Почему я должен радоваться, что жилье у нас было бесплатное? Ведь если бы надо было платить за квартиру хотя бы часть ее стоимости, Шишлаковы никогда бы не жили в одном со мной подъезде. Поскольку у них ни на что, кроме водки, денег никогда не было.
  Так оно и есть во всем цивилизованном мире – вся эта мразь живет отдельно от порядочных людей, на окраинах, в трущобах, в так называемых гетто. И лишь у нас, благодаря Великой Октябрьской социалистической революции им предоставлена такая льгота - жить вперемешку с нормальными людьми. И превращать их жизнь в ад. А государство при этом ничего не может сделать, поскольку оно – на их стороне. Поскольку не я, непьющий очкарик и гнилой интеллигент, а это запитое быдло – его опора, р-р-р-еволюционный пролетариат.
   Но вот пришел рынок, и Шишлаковы (молодое поколение – старые поумирали от суррогатной водки) не устояли перед той огромной суммой, которую предложили им за квартиру. Продали, ушли в малосемейку. Когда пропьют и ее, уйдут в теплотрассу – именно там их законное место.
   Я знаю, коммунисты  не согласятся со мной. Не буду возражать, если они возьмут Шишлаковых себе в соседи, будут их перевоспитывать и строить с ними коммунизм. Как уже строили 74 года. А с меня довольно. Спасибо капитализму, избавившему меня от них - хоть остаток дней проживу среди добрых людей. За одно только это я благодарен нынешнему времени.
   
  Второе, чем было чревато “бесплатное” советское жилье, это многолетним стоянием в очереди на него. Никогда не забуду, сколько пришлось пережить при этом унижений. Я, человек по своей натуре гордый и независимый, был вынужден, ради блага семьи, сжав душу в кулак, смиренно прогибаться перед хамом-председателем цехкома (он у нас был из пролетариев), терпеть его издевательства и угрозы. Уж он надо мной покуражился – еще бы, инженер, технический руководитель испытаний не смеет рта раскрыть против него, простого шоферюги! Вот этот Шариков уж точно за советскую власть.
  И еще одно воспоминание не дает покоя. Сидит передо мной, секретарем горисполкома, учительница и плачет навзрыд, заливается слезами. Дело в том, что она уже 20 лет стоит в очереди на расширение, из них 10 – первая. Живет  в однокомнатной квартире с сыном, который за эти годы вырос, стал мужчиной. Она тоже еще не старая, и у них обоих нет никакой личной жизни. Она только что вышла с личного приема от Белана, который ей в очередной раз отказал, и вот зашла ко мне, хотя знает, что я ни чем не смогу ей помочь. Просто надо было кому-то излить свое горе.   
  Почему же Сергей Сергеевич, человек, в общем-то, душевный, оказался бессилен в данной ситуации? Да потому, что в нашем городе было 11 льготных очередей, вот на них и уходило все вводимое жилье. А на общую, в которой стояла учительница, ничего не оставалось. Да разве она одна такая – теперь-то мы знаем, что половина офицерского состава нашей доблестной армии, в том числе и моряки-подводники атомных ракетоносцев, уходившие в автономное плавание на полгода, “снимали углы”, ютились по частным квартирам.
  В то же время среди льготников, чьи потребности удовлетворялись в первую очередь, были все те же участники ВОВ, которым, по-хорошему, хватило бы и 2-х метров на Песчаном Борке. Опять же не о себе, а о своих детях и внуках радели. Это и была справедливость по-советски.
   Я благодарен нынешнему времени и за то, что хоть моему младшему сыну не пришлось пройти через все это. Он, в отличие от меня, ни одного дня не стоял в очереди, не жил в квартире на три хозяина с общими кухней, ванной и санузлом (как вспомню, так вздрогну). Как только он женился, мы, родители с обеих сторон, сложили все свои сбережения, да еще взяли в банке кредит и купили молодой семье двухкомнатную квартиру. И вот живут они в ней, не зная горя, уже 10 лет. А при советской власти все эти годы стояли бы очереди, тоже бы унижались, страдали и мыкались по чужим углам. Ну и как думают коммунисты, за кого эта семья будет голосовать?
 
 Да, жилья строилось много, даже в нашем небольшом городишке ежегодно вводилось по 8-10 многоквартирных домов. Однако очереди на жилье каким-то странным образом  не делались от этого короче, а наоборот, с каждым годом удлинялись. Разгадать эту загадку, понять, в чем тут дело, помог мне собственный опыт.
  Когда я был студентом сельхозтехникума (1955-1958 г.г.), то жил поблизости от него на квартире у неких Локтюхиных. Две их семьи (сами и сын с женой и двумя детьми) занимали 2-х комнатную квартиру. Их было 9 человек, им этого показалось мало, пустили меня, десятого. Вот как мы размещались: маленькую комнату, ту, что считается спальней, занимал со своей семьей сын. А в той, которая громко именуется залом, стояли  вдоль стен три железные двуспальные кровати с панцирными сетками. На одной спали дед с бабкой, на другой – две их взрослые дочери,  работницы АТЗ, на третей – я с подростком-сыном, учеником 9-й школы. Посредине “зала” стоял круглый стол, возле моей кровати – полученная в техникуме тумбочка. Все, никакой другой мебели не было, да ее и негде было ставить.
  Уже через 10 лет, вспоминая об этом, я подумал, – окажись сейчас в таком положении какая-нибудь семья, это были бы самые несчастные люди на свете.  Все инстанции бы обошли, комиссию за комиссией бы вызывали и всем показывали – посмотрите, разве можно так жить? А мы жили, и прекрасно жили. До сих пор я для них и они для меня, как родные.
  Вспоминая это, я глубоко осознал - уж коли за десять лет так изменились понятия о том, как можно и как нельзя жить, так возросли запросы, то никогда советская власть их не удовлетворит. Потому что, пока жилье – на халяву, то сколько его ни давай, все будет мало. Лишь кошелек может умерить эти аппетиты. Если прибавить еще огромное количество людей, проживавших в “частном секторе“ во всяких завалюшках, которые и не думали улучшать свои жилищные условия как-либо иначе, кроме как за счет государства (да и не было у большинства из них, с учетом нищенской заработной платы, иной возможности), то можно с уверенность сказать -  жилье было еще одной, в принципе неразрешимой, проблемой социализма.
  Как-то раз спохватились – это что ж такое, при острейшей нехватке жилья,  когда многим молодым семьям негде жить, старики, у которых дети выросли и отделились, занимают целые апартаменты! Да, действительно, такая диспропорция возникла и с годами она принимала все большие масштабы. Как же пыталась разрешить ее советская власть? А все так же, путем давления на психику – других рычагов у нее не было. Развернули в СМИ широкую пропаганду, направленную на то, чтобы пенсионеры проявили высокую сознательность и сами, добровольно, отказались от лишних квадратных метров и переселились из благоустроенных районов в центре города, где они проживали, на его окраину, на Черемушки.
  Однако из этого ничего не вышло, поползновения государства  вызвали со стороны ветеранов бурю возмущения. Как это так, лишить человека соседей, с которыми он прожил всю жизнь, района, к которому он привык – да это же такой стресс, который пожилые, больные люди не в силах перенести!
  Но вот пришел рынок, жилье стало товаром и эта проблема, как и многие другие, разрешилась сама собой. Пожилые люди за хорошие деньги сами, добровольно уходят  на меньшую площадь, меняют соседей и район проживания, и ничего, никакого стресса. Вот такая, на 180* разная реакция на одно и то же событие.    
  Решается потихоньку и еще одна проблема, которая была не по зубам советской власти (никто об этом и не думал). Как известно, желающих жить на первом этаже было мало, даже в объявлениях на обмен жилья всегда указывалось “первый и пятый этажи не предлагать”. В тех странах, где мне довелось побывать, на первых этажах люди не живут – они заняты под офисы, магазины, мастерские, гаражи и т.д. Так что и в этом мы были особые, не такие, как все. И вот сегодня помаленьку становимся, как все – квартиры на первых этажах потихоньку уходит под нежилые помещения.
  А вот решения проблемы пятых этажей пока что нет. Во всем мире дома, имеющие более трех этажей, оборудованы лифтами. Ну а поскольку мы – особые, понастроили  без лифтов (в более высоких домах они есть, но сроду не работают. Лифт для космической, ракетно-ядерной державы оказался слишком сложным техническим сооружением). Переделать же эти дома теперь невозможно, так что в ближайшую сотню лет мы, к радости коммунистов, будем оставаться особыми. 
  Если говорить о том, что за жилье “даровала” нам советская власть, то тут, как нельзя кстати подходит принцип: то, что дешево, а тем более бесплатно, хорошо не бывает. Недавно, выступая по радио, какой-то академик рассказал, как он  летел в США, и с ним рядом оказалось два рабочих негра. Они всю дорогу допытывались у него, в каком доме он живет. То, что академик может не иметь собственного дома и жить в “хрущебе”, этим темным людям было не понять. Что их особенно интересовало, так это сколько в его доме спален. Дело в том, что по понятиям изнывающих под гнетом капитала американских пролетариев, количество спален должно соответствовать количеству жильцов. Да и спальни, опять же по их отсталым представлениям, должны быть просторными и иметь отдельные ванные и туалеты.
  Здорово, да – то,  какие жилищные условия у академика в стране, чуть было не построившей коммунизм -  за пределами понимания американского работяги, да еще и негра, то есть, если верить советской пропаганде, представителя наиболее обездоленной и угнетаемой категории граждан США. Интересно бы спросить у Зюганова и главного идеолога КПРФ Шандыбина, если показать этим неграм их квартиры, пойдут ли они когда-нибудь совершать пролетарскую революцию? 
  О качестве советского жилья много рассказывать не стоит – каждый, кто хоть раз в жизни получал в новую квартиру, знает, что это было. Я получал дважды, и два отпуска полностью потратил на то, чтобы в них можно было хоть как-то жить. Впрочем, отпуска не хватало, ремонт в обеих случаях растягивался на всю зиму. Причем качество второй квартиры, которую я получил в 1976-м году, то есть уже в пятилетку качества, был на порядок ниже, чем первой (1967 г.). Ни один шпингалет, ни одна ручка, ни одна закрутка не были закреплены шурупами – все на гвоздях. А поскольку вся столярка в советское время делалась только из сырого леса (складывалось впечатление, что если бы какой-нибудь строитель посмел хоть что-то сделать из сухого, его бы уволили с работы), то можно себе представит, как все эти детали держались, когда лес высох. У меня от отвертки полгода были мозоли на руках. И снова, как и в случае с новыми тракторами, приходилось исторгать проклятия в адрес тех, кто строил дом, и задаваться вопросом, из какого места растут у них руки.
  И, наконец, о содержании и ремонте бесплатного советского жилья. Думаю, никто не будет спорить, что внешний вид наших домов – это очередное позорище. За все время советской власти я не видел ни одной исправной водосточной трубы, вода льется по стенам, разрушая их. Видимо и это сложнейшее техническое сооружение, наряду с лифтами, оказалось не по зубам ракетно-ядерной державе. В результате столь неприглядных, облезлых фасадов невозможно найти ни в одном цивилизованном государстве. Как не найти и таких обшарпанных, загаженных подъездов, захламленных, вонючих, вечно заливаемых фекалиями подвалов. Можно, конечно, ссылаться на низкую культуру нашего народа, который где живет, там и гадит. Но опять же в стоящих рядом кооперативных домах совсем другая картина. У моей сестры, живущей в таком доме, в подвале чище, чем у меня в подъезде. И все только потому, что у меня жилье бесплатное, а у нее – нет.
  К сказанному следует добавить, что ведомственное жилье было одним из рычагов закрепощения рабочей силы, оно вело к значительному ограничению свободы выбора места работы и жительства. А это, по Марксу – одни из главных свобод человека, за которые следует бороться. Так что как ни крути, а отсутствие рынка жилья, опять же по Марксу, есть признак феодализма.
  И надо быть или ни разу не грамотным, или беспардонным ханжой, чтобы выдавать его за главный козырь социализма.
 
  Теперь о втором козыре – бесплатной медицине. Вот как она выглядела в селе 1-е Коростели Угловского района, где я в 1958 г. начал свою трудовую деятельность. Маленький кабинетик медпункта, расположенный в избушке-завалюшке, имел из оборудования деревянную трубку-стетоскоп, один шприц и один градусник. А из препаратов – ихтиоловую мазь, которой фельдшер Горбунов врачевал всех подряд. В 1960 г., когда я был в армии, у меня родился сын. Вскоре он заболел – нарывала грудка, была высокая температура. Сельский эскулап ни чем не мог ему помочь, поскольку у него не было пенициллина. Он посоветовал жене обратиться к ветеринару, у которого этот медикамент был -  о скотине советская власть пеклась больше, чем о людях. Жена так и сделала. Как вы думаете, какие чувства испытал я, защитник отечества, получив из дому такие вести? Сильно радовался, что медицина у нас бесплатная?
  К тому же этого лекаря надо было еще захватить на месте – он то в бору сено своей корове косит, то где-то в степи картошку полет, окучивает или копает. Поскольку жил он со своей большой семьей не за счет нищенского заработка (Зюганову бы сегодня такой) а, как и все деревенские, за счет так называемого приусадебного хозяйства.
   Я много читал, особенно у Чехова, о сельских врачах дореволюционной России. Но ни разу не встречал, чтобы они этим занимались. Такое стало возможно только благодаря Великой Октябрьской социалистической революции.   
  В 1973 г., т.е. в благополучное брежневское время, я летел в самолете с врачом из Ленинграда. Он только что вернулся из Финляндии, и рассказал, что у них там в каждой районной больнице есть аппарат гемодиализа (искусственная почка). У нас он был тогда один на всю Сибирь, в Новосибирском Академгородке. Сколько людей, в том числе и молодых, типа нашего В.П.Черникова, ушло из жизни до срока из-за отсутствия этого аппарата! Если бы у них спросить, что они предпочитают - умереть во цвете лет при бесплатном медобслуживании, или дожить до глубокой старости при платном, что бы они выбрали? 
  Двумя годами раньше я лежал в железнодорожной больнице, лучшей больнице Рубцовска, в палате на 12 человек. Как вы думаете, можно в такой палате человека от чего-нибудь вылечить? В то же время мать моего товарища Ю.А.Винокурова, волею судьбы оказавшаяся в США (ее вывезли во время войны в Австрию в качестве восточной рабочей), лежала в отдельной палате с цветным телевизором, да еще на какой-то особой кровати, которая как угодно изгибается, приспосабливаясь к телу человека.
  Опять же здорово – бабка с 8-классным образованием в чужой стране имела такую возможность лечиться, которая мне, инженеру-испытателю гигантского завода, ратующему за социализм секретарю партбюро, даже не снилась!
   Да, это обходилось ей не дешево. Но если бы ей предложили перейти из этой дорогой палаты в бесплатную на 12 человек, вряд ли бы она согласилась.
  Я мог бы еще много чего сказать на этот счет, но, думаю, не стоит. Достаточно вспомнить, что у нас, при бесплатной медицине, средняя продолжительность жизни на 10-20 лет меньше, чем на Западе при платной. И на сложные операции, не смотря на их запредельную стоимость, все почему-то стремятся попасть туда, хотя могли бы бесплатно сделать здесь.

                АХИЛЛЕСОВА  ПЯТА  СОЦИАЛИЗМА

  Когда я учился в 4-м классе (1949 г.), учительница Татьяна Николаевна Дроздова устраивала нам после  занятий час чтения. Прочитала много хорошего, и привила-таки любовь к русской литературе. По крайней мере – мне.
  И вот читает она “Муму” Тургенева: “Он спросил себе щей с мясом… Принесли Герасиму щей. Он накрошил туда хлеба, мелко изрубил мясо и поставил тарелку на пол … Муму съела полтарелки, и отошла, облизываясь”. При этих словах у нас слюнки потекли и в животах заурчало. Как мы завидовали Муму! И без того жили голодно, а тут еще после уроков – ведь никакого школьного питания, да тем более горячего, как сейчас, тогда и в помине не было.    
Здорово, да – сын директора МТС, довольно крупного для деревни начальника, завидует собаке крепостного крестьянина! Что уж говорить об остальных. Какое там мясо – считай, на одной картошке жили. Суслики – вот было наше мясо.
    В то время мы часто слышали от взрослых – не боялся-таки народ, не смотря на сталинские репрессии – что до коллективизации жили на много лучше, богаче, сытнее. Особенно смело говорила об этом наша соседка, вдова-инвалидка тетка Пархоменщиха: “Хоть бы одним глазком посмотреть на ранешную жизнь!” – частенько со вздохом роняла она. По ее словам выходило, что при единоличной жизни всякой еды было навалом, масло стояло бочками, яйца – корзинами, люди не знали, куда все это девать. Скотины держали помногу, кому сколько по силам, никаких ограничений не было – их ввели после создания колхозов. Не было и планов сдачи сельхозпродукции государству, все, что вырастил – твое.
  В дальнейшем, уже сам, читая родную литературу, я постоянно сталкивался с местами, подтверждающими эти слова.
  Вот отрывок из “Белого пуделя” А.И.Куприна: “Грехи наши тяжкие, а запасы скудные – сказал дедушка, садясь в прохладе под орешником … Он вынул из холщового мешка хлеб, десяток красных томатов, кусок бессарабского сыра “брынзы” и бутылку с прованским маслом”.
  Опять пришлось позавидовать, на этот раз бродячему нищему шарманщику. Дело в том, что я впервые попробовал сыр, когда уже учился в старших классах – кто-то из сынков районного начальства дал чуточку откусить. А вкуса прованского масла не знаю и поныне. 
  Дальше – больше. Читаю у Гоголя в “Вечерах на хуторе близ Диканьки”:
“Все наперерыв спешили рассказать красавице что-нибудь новое, выгружали мешки и хвастались паляницами, колбасами и варениками, которых успели уже набрать довольно за свои колядки …. Маленькие оконца подымались, и сухощавая рука старухи …  высовывалась из окошка с колбасою в руках или куском пирога. Парубки и девушки наперерыв подставляли мешки и ловили свою добычу”.
  Вот, думаю, если бы ко мне, главному идеологу Алтайского тракторного завода, не дай Бог, пришли колядующие, что бы я бросил им в мешок? Кусок серебристого хека? И то при этом сам бы остался без ужина.
  А вот из “Вия” на ту же тему: “И целая миска вареников валилась в мешок. Порядочный кус сала, несколько поляниц, а иногда и связанная курица помещались вместе”. Вот так. И все только за то, что школяры спели под окном у поселянина кант. Зато в советской деревне не то, что бесплатно, за деньги курицу стало не купить – боятся продешевить, вдруг на базаре она дороже, чем ты даешь.
  “Порядочный кус сала” школярам за песню – каково? А у директора МТС порой не на чем было лук зажарить, чтобы сдобрить постное варево. Мать снимала ложкой сливки с молока, и на них жарила (сепаратор с ручным приводом мы купили только в 1957 г.).
   В “Ревизоре” у Гоголя Хлестаков, требуя обед, говорит: “ … И в столовой сегодня поутру двое каких-то коротеньких человека ели семгу …”.
  Я попробовал семгу недавно, в возрасте 69 лет, хотя изъездил в свое время всю страну. Даже в закрытой столовой крайкома, где доводилось иногда обедать, ее никогда не было. Да и не знали мы, что есть такая рыба. Не рухни советская власть, я бы, возможно, так и не узнал ее вкус.
  А вот выдержка из “Мертвых душ”: “ … Но господа средней руки, что на одной станции потребуют ветчины, на другой поросенка, на третей ломоть осетра или какую-нибудь запеканную колбасу с луком и потом как ни в чем ни бывало садятся за стол в какое хочешь время, и стерляжья уха с налимами и молоками шипит и ворчит у них между зубами, заедаемая расстегаем или кулебякой с сомовьим плесом …  ”.
  Что же это за “станции”, на которых можно такое заказать? В переводе на советский язык, это автостанции. А, следовательно, и расположенные на них столовые общепита. Ну и какая вам там стерляжья уха с налимами? А из вонючей, как дохлая собака, скумбрии не желаете? “Стерляжья уха …”. Да отродясь ее в советских столовых не было. И насчет ресторанов сильно сомневаюсь.
  А кто эти “господа средней руки”, которым в дореволюционной России было доступно то, чего не видел при социализме и секретарь крайкома? Это не аристократы, отнюдь, а именно тот средний класс, который в нормальных, не социалистических странах, составляет большинство населения.
  “ … Манилов … велит тотчас сварить курицу, спросит и телятинки; коли есть баранья печенка, то и бараньей печенки спросит”.
   Да, Манилов – помещик, аристократ. Но заказывает-то он все это не в своем имении, и не в закрытом спецбуфете, а в доступном для всех дорожном трактире.
  Ладно, оставим Гоголя – он сам из господ. Возьмем пролетарского писателя, основоположника соцреализма А.М.Горького. Вот начало его романа “Мать”, в котором речь идет, если верить советской пропаганде, о нищих и обездоленных  фабрично-заводских рабочих: “По праздникам спали часов до десяти, потом … одевались в свое лучшее платье и шли слушать обедню. Из церкви возвращались домой, ели пироги и снова ложились спать – до вечера“.
  Минутку, а как же мичуринский? Кто его полет, поливает, кто, не разгибаясь, горбатится на нем весь выходной день? Что-то Алексей Максимович ничего об этом не говорит. Можно подумать, что до революции их у рабочих не было. Как же они без них жили?
  Как видим, жили, и даже пироги кушали.
  Зато при развитом социализме даже председатель горисполкома С.С.Белан не мог прожить без огорода. И вкалывал на нем до 12 часов ночи.
  Я бы тоже не прочь по праздникам посещать вместо огорода, ну если не церковь, то стадион, читальный, картинную галерею, театр в конце концов. Но – увы, не в то время родился.
  Окончательно добил меня Чехов своей “Сиреной”, поэтому остановлюсь на этом рассказе более подробно. В нем автор приводит разговор между  служителями Фемиды в совещательной комнате суда. Час поздний, судьи проголодались и разговор у них, естественно, о еде. Больше всех говорит о ней секретарь мирового съезда Жилин:
- Ну-с, а когда вы въезжаете к себе во двор, то нужно, чтобы в это время из кухни пахло чем-нибудь этаким ..
- Жареные гуси мастера пахнуть.
- Не говорите, душа моя Григорий Саввич, утка или бекас могут гусю десять очков вперед дать …  Самая лучшая закуска, ежели желаете знать, селедка. Съели вы ее кусочек с лучком и с горчичным соусом, сейчас же, благодетель мой, … кушайте икру саму по себе, или, ежели желаете, с лимончиком... Но налимья печенка – это трагедия! … Ну-с, как только из кухни приволокли кулебяку, сейчас же, немедля, нужно вторую выпить. Кулебяка должна быть аппетитная … Станешь ее есть, а с нее масло, как слезы, начинка жирная, сочная, с яйцами, с потрохами, с луком … Два куска съел, а третий к щам приберег. Щи должны быть горячие, огневые. Но лучше всего, благодетель мой, борщик из свеклы на хохлацкий манер, с ветчинкой и с сосисками, К нему подаются сметана и свежая петрушечка с укропцем... Как только скушали борщик … сейчас же   велите подавать рыбное, благодетель. Из рыб безгласных самая лучшая – это жареный карась в сметане …
- Хорошо также стерлядку кольчиком …
- Хорош также судак или карпий с подливкой из помидоров и грибков. Но рыбой не насытишься, это еда несущественная, главное в обеде  … жаркое.
Ежели, положим, подадут к жаркому парочку дупелей, да ежели прибавить к этому куропаточку или парочку перепелочек жирненьких, то тут про всякий катар забудете... А жареная индейка? Белая, жирная, сочная этакая, знаете ли, вроде нимфы …
  Ну и что можно сказать, прочитав этот рассказ? Напомню, что Чехов написал его по впечатлениям, оставшихся не после Петербурга, Киева или еще какого столичного города, а некоего Звенигорода, захолустного городишки Подмосковья, который даже сегодня по численности населения десятикратно уступает Рубцовску. То есть это нечто вроде нашей Поспелихи.
  И ведь рассуждают в нем не какие-то графы и князья, а всего лишь мировые судьи. И они знают толк в таких блюдах, которые строители коммунизма не то что не пробовали, но и в глаза не видели. Если бы среди нас провести опрос, кто хоть раз в жизни ел индейку, вряд ли наберется и один процент. Это в загнивающих США раз в год, на Рождество, она доступна даже бродягам.
  Интересно, если бы Чехов написал этот рассказ не в 1887 г., а в советское время,  о каких яствах говорили бы в нем наши народные судьи с окладами в 200 руб.?   
 
  Итак, проблема питания оказалась самым слабым, самым уязвимым местом социализма. Можно обмануть голову, задурить ее астрономическими цифрами о выдающихся достижениях социалистического сельского хозяйства. Но желудок не обманешь – он так устроен, что от слов сыт не бывает. Он требует пищу, причем она нужна ему желательно три раза в день. А пища эта, как только к власти приходят коммунисты, начинает помаленьку исчезать, становятся дефицитом, за ней выстраиваются длинные очереди. Продовольствие приходится завозить из-за океана, из тех стран, где коммунисты не были у власти ни одного дня. А поскольку продуктов все равно не хватает, власть вынуждена выдавать их по талонам. Такое вечно продолжаться не может, поэтому рано или поздно социализм начинает трещать по всем швам и разваливаться.   
  На днях Михаилу Веллеру задали вопрос, почему в Советском Союзе началась так называемая “перестройка”, приведшая к его краху. Вот что он ответил: “На этот счет существует две версии. Первая – предательство Горбачева, завербованного Маргарет Тетчер и другими акулами империализма. Она не подтверждена никакими документами и является чисто умозрительной. И вторая, подтвержденная документами – в стране не стало еды. И, в связи с падением цен на нефть, ее не на что было купить”.
  Позвольте, это почему же в стране, располагающей 70% мировых черноземов, может не быть еды? Это почему она должна их покупать? Да она, с такими земельными ресурсами, должна не только себя, весь мир завалить продовольствием! Как это понимать?
  Коммунисты объясняли все суровым климатом. Везде, где они правят, климат суровый. Причем, он становится суровым сразу, на другой день после их прихода к власти.
  Мне могут возразить – а как же Китай? А кто вам сказал, что там сейчас коммунисты? То, что они сами себя так называют, еще ни о чем не говорит. Я бы еще посмотрел, как бы их назвал сегодня Ленин. А назвал бы он их, коли они отказались от социализма и под красными знаменами, с пением “Интернационала” ведут страну в капитализм, не иначе, как оппортунистами.
  Так вот, пока они были коммунистами, климат в Китае был тоже суровый, неурожай следовал за неурожаем, страна пухла с голоду и мы, при всей скудости своего стола, были вынуждены их подкармливать. А как только они превратились в оппортунистов, климат смягчился, засухи прекратились, Китай не знает, куда девать продовольствие. Готов завалить им Россию, и завалил бы, если бы не наши охранные таможенные пошлины.
  Сегодня настоящие, ортодоксальные коммунисты остались только на Кубе и в Северной Корее. И там и там климат суровый - на Кубе, к примеру, он суровее, чем в Канаде, а в Северной Корее, – чем в Финляндии. И там и там народ голодает и бежит. Рискуя жизнью, преодолевая все препоны, тысячами бежит в страны с мягким климатом.
  Если говорить серьезно, дело, конечно же не в климате – пусть коммунисты рассказывают сказки о нем детям дошкольного возраста. А дело в том, что сельхозпроизводство и социализм - вещи несовместимые. Поскольку в этой отрасли работник имеет дело с живыми организмами, для которых равнодушие губительно. А при социализме крестьянин – равнодушный работник, ему все до фонаря. Вырастет - не вырастет, сдохнет - не сдохнет, ему все равно. Потому что все для него – чужое, казенное, в гробу он его видал. Потому что живет он не за счет всего этого, а за счет своего приусадебного хозяйства. Вот там у него и урожаи, и надои, и привесы не хуже европейских.
   


                РУКОВОДИТЕЛИ  КРАЕВОГО  МАСШТАБА

  Моя партийная работа пришлась на время правления Георгиева и Аксенова, поэтому я могу более-менее судить только о них.
  Недолюбливал я их обоих. Георгиев казался мне этаким хитроватым хохлякой, который постоянно сам себе на уме, и не одному слову которого нельзя верить. Его речи претили мне чрезмерной патетикой и пустословием. Окончательно он обратил меня против себя (думаю, не меня одного), когда однажды, в брежневскую эпоху, выступая у нас на отчетно-выборной конференции, истерично прокричал: “Кто придумал культ личности! В партии всегда были и будут авторитеты!”  Да уж, как и во всяких криминальных структурах.
  Помню, как меня покоробило от этих слов. “Ах, вот вы как запели! Оказывается, не было никакого культа, его кто-то придумал. И вы даже запамятовали, кто именно. Не “мудрая” ли партия, “ум, честь и совесть нашей эпохи” сделала это на одном из своих съездов? ”.
  Конечно, я понимал, – как ни высок пост, занимаемый Георгиевым, он все равно недостаточен, чтобы иметь, а тем более публично озвучивать свое мнение по данному вопросу. Он всего лишь, как и подобает партийному функционеру, доводил до нас веяния, идущие сверху. Но то, с какой готовностью и рвением он это делал, было мне противно.
  В Аксенове не нравилась постоянная игра на публику, все его байки и хохмачки. Николай Федорович видимо решил – коли ему приходится всех учить и распекать (а именно в этом он видел суть партийного руководства), то чтобы не быть занудливым и скучным, лучше вот такой полушутовской стиль.
  Я знаю, многим это нравилось. Мне же больше импонировал несколько суховатый и косноязычный В.Т.Мищенко. Эмоционально его выступления проигрывали аксеновским, но я их слушал с гораздо большим интересом. Поскольку знал – человек говорит дело, и только дело, в нем нет ни грамма рисовки. В.Н.Раевский мне тоже этим нравился.
  Когда мы с Б.И.Лисенковым перед избранием его секретарем парткома АТЗ, а меня – его заместителем (1978 г.) пришли к Аксенову на собеседование, он спросил, как дела на заводе. Борис Иванович пожаловался, что очень плохо с отгрузкой тракторов. Железная дорога постоянно срывает график подачи платформ и тракторами забита вся территория завода, в том числе проходы и проезды.
 - А что мы народу скажем? – горестно спросил хозяин кабинета.
 И снова меня передернуло. “Эх ты, позер, перед кем ты комедию ломаешь, кому кино гонишь? Это где же и когда вы держали ответ перед народом?”
  Видимо Аксенов что-то уловил в моем взгляде, поскольку сменился в лице и пристально, в упор на меня посмотрел. У меня даже мелькнула надежда: “может быть не утвердят?” Дело в том, что я к тому времени был уже сыт по горло партийной работой, “расти” на ней не входило в мои жизненные планы и шел я на новую должность не добровольно, меня “сломали”.
  Однако же нет, утвердили.



                ЗА  ЧТО  ПОСТРАДАЛ Н.Т. ДОЛГИХ

  При подготовке к празднованию 40-летия завода (1982 г.) было решено изготовить сувенирные юбилейные медали и значки. Заводские художники разработали эскизы, партком их утвердил, а я вызвал начальника ИПК (Инструментально - производственный корпус) Долгих и дал ему партийное поручение – изготовить. 
- Ну почему опять я! – воскликнул он в отчаянии.
- Назовите, у кого еще на заводе есть такие возможности? Не литейщикам же и не кузнецам мне это  поручать.
- Ох, ребята, посадите вы меня когда-нибудь.
- Да что ты, Николай Тихонович, мы тебя в обиду не дадим. Так что делай, не бойся. 
  Поскольку подобные заказы шли ему непрерывно – то шипы для горкомовской “Волги” надо делать, то сувенирные охотничьи топоры для министерства – ведь там без подношений невозможно стало решить ни один вопрос – Долгих пришлось специально для этого держать высококвалифицированного рабочего и оборудовать для него закрытый участок.
  Какой-то высокоидейный строитель коммунизма написал об этом анонимку в газету “Советская Россия” и оттуда приехал на завод собкор по Алтайскому краю. Он быстренько во всем разобрался, дал всему оценку и в “Советской России” за 11 сентября 1986 г. появилась статья “Личный рабочий начальника цеха”. Статья необъективная, несправедливая, но зато заранее дающая сто очков ее автору – а как же, раскрыл такое вопиющее безобразие!
  Наказали Долгих примерно – не только сняли с работы, но и из партии исключили. Загубили мужика, ведь это был один из самых одаренных инженеров-инструментальщиков, другого такого в нашем городе я не знаю.
   Николай Тихонович будто в воду смотрел – никто за него не вступился, никто рта не раскрыл. Один только Лисенков пытался что-то сделать. Будучи в Барнауле, долго добивался встречи с Киселевым, который стал к тому времени заместителем председателя крайисполкома. Борис Иванович настаивал вместе пойти к первому секретарю крайкома Попову и убедить его, что Долгих держал рабочего вовсе не для себя, и что наказали его ни за что.
  Юрий Михеевич отбивался от него, как от мухи, даже сказался больным и уехал домой, чтобы отвязаться. Однако Лисенков, обычно не очень решительный, в этот раз проявил настырность, нашел Киселева дома и взял его за горло – пойдем к Филиппу, да и только.
  Но и Юрий Михеевич уперся рогом в землю – сам не пойду, и тебе не советую.
Оказывается, газета с этой статьей попалась на глаза Горбачеву, который как раз отдыхал в Сочи. И великий демократ Михаил Сергеевич повелел учинить скорую расправу и доложить ему. В такой ситуации, конечно, уже ничто не могло спасти Николая Тихоновича. Сожрала еще одного человека тоталитарная система и косточками похрумкала.



                “У  СОВЕТСКОЙ  ВЛАСТИ  СИЛА  ВЕЛИКА ….”

  Автор слов этой песни вряд ли работал в советских органах – иначе сказать такое у него бы язык не повернулся.
  А вот ныне покойная Анна Петровна Шанина проработала в них большую часть своей жизни. Занимала она скромную должность секретаря приемной заместителя председателя горисполкома, однако я не спешил бы относить эту работу к категории легких. Весь гнев, вся боль и досада, вся злость посетителей, пришедших искать у советской власти справедливость и не нашедших ее, выплескивались на этих бедных женщин.
  Бедных как в переносном, так и в прямом смысле – оклад у Анны Петровны был 80 руб.
  И вот накануне ухода на песию пришла она ко мне и попросила придумать что-нибудь. Я договорился с начальником цеха озеленения МОКХ, и он взял ее “подснежником” на должность рабочего-озеленителя с окладом что-то около 140 руб. Однако, как говорят у нас в Рубцовске, не долго музыка играла, не долго фраер танцевал. Через несколько месяцев на МОКХ нагрянула комиссия КРУ, и Анна Петровна, думаю не без помощи бдительных трудящихся этой шарашки, попала в акт ревизора. Пришлось Шаниной срочно переоформляться на прежнюю должность, а я получил “втык” от Белана – он как-то запамятовал, что вопрос был с ним согласован. Так и ушла на пенсию Анна Петровна со своего нищенского оклада.
  Точно таким же крахом закончилась моя попытка усилить за счет богатого Машзавода машбюро, и таким образом расшить самое узкое место в делопроизводстве исполкома. Печатать приходилось так много, что две машинистки, работая на износ, не справлялись. И вот я уговорил директора РМЗ А.М.Перевозного взять к себе в штат еще одну исполкомовскую машинистку. Он согласился, машинистку оформили на должность техника какого-то отдела и мы маленько вздохнули. Но снова кто-то просигнализировал – русского человека медом не корми, но дай устроить какую-нибудь пакость – ну а дальше по накатанной схеме: ревизия, акт, срочное увольнение, очередной “втык” и мы у того же разбитого корыта.      
  Стоило кому-то из моего немногочисленного аппарата заболеть или уйти в тарифный отпуск, как возникала брешь, которую нечем было заткнуть. А ведь бумажную лавину, как и поток посетителей, не остановишь. Поэтому приходилось ломать шапку перед каким-либо руководителем городской службы или директором завода, униженно просить, чтобы вошли в наше бедственное положение и прислал кого-нибудь на прорыв. Кто-то присылал, а кто-то и посылал …
  И вот эта побирушка, эта жалкая попрошайка была, если верить коммунистам, могучей советской властью? Сама себя не могла содержать, а не то что кому-нибудь помочь.
  Впрочем, однажды помогла. Заходит ко мне старушка и говорит: “Беда у меня. Сгорела крыша, мужа давно похоронила, детей нет, помочь некому, вся надежда на советскую власть”.
  Я вызвал из гаража машину, поехал с бабушкой, посмотрел – крыша у избушки действительно сгорела дотла, от той воды, которую лили на нее пожарники,
глиняная штукатурка потолка отвалилась, весь пол покрыт слоем мокрой глины. Картина впечатляющая.
  Вернулся, пошел к Белану, доложил ему.
- Вызывай ко мне Жмайло.
  Когда начальник РСУ приехал, Сергей Сергеевич велел ему составить смету на восстановление крыши, причем из самых дешевых материалов. Жмайло послал к бабушке нормировщика, тот произвел замеры. После этого РСУ составило смету, – обрешетка из нестроевого леса, крыша с рубероидным покрытием, и все это потянуло на 300 руб.
- Делай, – приказал Белан.
 Ну, как делает Жмайло, знала вся Рубцовка и ее окрестности – резинщик еще тот. А лето, как назло, выдалось дождливое, каждую ночь – ливень, будто это не Рубцовск, а остров Цейлон. Проснусь от грозы, лежу, слушаю плеск воды и думаю - как там бедная бабка? Где она спасается?
 Не выдержал, взял машину, поехал. Спрашиваю:
- Где вы ночуете?
  Она подводит меня к углярке, открывает дверь. Там, прямо на угле – постель.  Тут она и прячется, как собака в конуре.
Кое-кое как, под моим нажимом, сделал Жмайло крышу к концу лета. И отвалил ему Белан за это 200 руб.    
  Василий Михайлович взмолился – как же так, ведь я затратил 300! Где я возьму недостающие 100 рублей!
  - Мне тебя учить? – рассердился Белан – уходи, и больше ко мне с этим вопросом не суйся.
  Оказывается, 200 рублей – это максимум, который могучая советская власть может выделить человеку, пострадавшему от стихийного бедствия. Позорище!



                НАГРАДЫ

  Свое скупердяйство в материальных средствах, советская власть пыталась компенсировать щедростью в наградах – буквально осыпала ими всех и вся. Да иначе и быть не могло - ведь ликвидировав завоевания февральской буржуазной революции, большевики реставрировали у нас феодализм, а его главным принципом является внеэкономическое принуждение к труду. Составная часть такого принуждения – рассчитанное на дурачков “моральное поощрение”, т.е. все эти Почетные Грамоты, Благодарности, Доски Почета, переходящие Красные знамена, хвалебные статьи в газетах, места в Почетных президиумах и т.д. и т.п. Высшей формой этого поощрения было предоставление к государственной награде.
  Обычно награждение проводилось по итогам очередной пятилетки и представляло собой довольно бестолковую и шумную кампанию. Кадровики предприятий, партийные органы и секретари исполкомов, на которых ложилась связанная с этим рутинная работа, какое-то время "стояли на ушах“.
  О том, насколько формальный характер имели все эти награждения, я убедился, когда был секретарем парторганизации службы испытаний АТЗ. Звонит мне заместитель секретаря парткома М.А.Верещагин и говорит:
- На вашу службу выделена медаль “За трудовое отличие”. Подберите кандидатуру женщины рабочей и согласуйте ее с парткомом.
 Я ему:
- Михаил Александрович, уж кому-кому, а вам, выходцу из ОГК, хорошо известно, что наша служба - сугубо мужская. Женщин, да тем более рабочих, буквально единицы, и все они – второстепенный, вспомогательный персонал. Поскольку платят им мало, они долго не держаться, пришла-ушла. Как же можно награждать какую-то временщицу, соплюху-девчушку, когда у нас столько заслуженных трактористов-испытателей, слесарей, шоферов. Взять хотя бы мотористов моторной лаборатории – трудятся с основания завода, зубры, профессора своего дела, дисциплинированные работники, порядочные люди. Ну и как мы с Салобаевым будем им в глаза смотреть, если выполним ваше указание?
- Ничего не знаю. Или давай кандидатуру, которая выпала вам по разнарядке, или медаль уйдет в другой коллектив.
- Ну и пусть уходит. Женщины рабочей, достойной правительственной награды, у меня нет.
- Хорошо. Считай, что разговора не было.
  И ушла медаль в Опытный цех, где ею наградили шлифовщицу Федотову. Сегодня мы живем с ней по соседству, и она не догадывается, что получила награду благодаря моему упрямству.
   Вот так, с бухты-барахты, и все – бегом, все как на пожаре. 
Но поскольку эта нервотрепка носили временный, эпизодический, характер, ее еще можно было как-то пережить.
  Совсем иначе стало, когда была учреждена медаль “Ветеран труда”. Эта награда была массовой, их вручали тысячами, перли железнодорожными вагонами и постоянно, круглый год. Как это и водится в России, где способны испохабить любое, самое хорошее дело, не было никакой определенности, кто конкретно должен заниматься этой медалью. И пошло, и поехало, кто во что горазд. Где-то этой наградой занимался кадровик, где-то профком, где-то заведующий личным столом, а то и просто секретарь приемной. Приказом ответственность за эту работу не проводилась, по акту медали и удостоверения не передавались, а люди уходят, меняются, в результате спросить было не с кого. Награды годами не вручались, валялись в лучшем случае в сейфах, в худшем – в столах или на подоконниках. Неразбериха полнейшая – кого представят к награде несколько раз, кого наоборот забудут, награждали прогульщиков, алкашей, бракоделов. Короче, девальвировали, обесценили эту государственную награду.
  Дальше – больше. Новая власть в лице Ельцина взяла да и прихлопнула весь этот бедлам. Да хорошо, если бы этим дело кончилось. Так нет же, будто нарочно, чтобы добавит путаницы и недовольства, чтобы обозлить народ, тем, кто успел получить эту медаль, были предоставлены льготы. И льготы не малые – бесплатный проезд в общественном транспорте, 50%-ая скидка по квартплате, коммунальным услугам и электроэнергии.
  Ладно, допустили по чьей-то вине ошибку, разделив ветеранов на черных и белых, так побыстрее исправьте ее. Ничего подобного – так все и осталось.
  Еще большую хохму устроило правительство СССР (которое возглавлял тогда нынешний неутомимый борец за народное счастье Н.И.Рыжков) с медалью “За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.”. Решили восстановить попранную справедливость и дать льготы труженикам тыла – ведь на словах им давно воздавали почести, на все голоса кричали, что они ковали победу, что их вклад в разгром фашистов не меньший, чем фронтовиков. 
  Казалось бы – благое дело, в самом деле, нужно хоть как-то скрасить нелегкую жизнь тех старушек, молодость которых отняла война. Но Россия не была бы Россией, если бы в ней хоть что-то сделали по-людски, не превратили в театр абсурда. Что бы было не взять за основу для предоставления льгот документы, подтверждающие, что человек трудился в годы войны? Как было бы все просто, понятно и справедливо.
  Так нет же, постановлением рыжковского правительства эти льготы были даны только награжденным вышеназванной медалью.
  И пошел в исполкомы нескончаемый поток старушек, которые были награждены ею, но утеряли и  ее, и удостоверение к ней. А еще больший поток тех, кто трудился в годы войны, но был обойден наградой. Они резонно ставили вопрос – разве мы не внесли вклад в победу, разве не терпели голод, холод и лишения?
  Высокие инстанции дрогнули и сдались. И нет бы хоть теперь исправить положение, отменить привязку льгот к медали, взять за основу для них трудовую книжку – ведь это прямо-таки напрашивалось само собой. Но на то мы и были “не такие, как все”, чтобы и дальше делать все по дурацки. Вместо этого разумного решения было принято другое:
  “… в особых случаях представлять к награждению медалью … тех, кто работал в период с 22.06.1941 по 09.05.1945 гг. не менее шести месяцев”. Что за “особый случай”, мне выяснить так и не удалось, хотя я несколько раз звонил по этому поводу в отдел наград крайисполкома. Они сами этого понять не могли.  Тогда я решил – коли так, буду представлять к награде всех, кто обратиться.  Пусть мне кто-нибудь докажет, что случай вот с этой конкретной Пелагией Сидоровной – не особый.
 И еще один дурдом – для награждения нынешних старушек нужна характеристика. Кто ее должен давать – никакой ясности. Потом пояснили – ЖЭК или уличный комитет. С учетом уровня грамотности и ответственности этих, работающих на общественных началах комитетов, легко представить, какие характеристики они давали.
  Дальше учудили еще лучше – медали решили не делать, а вручать награждаемым только удостоверения к ним. Умора! Было ли такое еще в истории российской, да и мировой геральдики? Вряд ли. Вот уж точно за что Россия будет занесена в книгу рекордов Гиннеса.
  Понимая абсурдность ситуации – как это так, зачитать решение о награждении медалью, а вручить только удостоверение – отдел наград крайисполкома придумал выход. Поскольку награжденные этой медалью автоматически подлежали награждению юбилейной “40 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. ”, решили награждать их двумя медалями одновременно. Таким образом, медаль прикалывали одну, а удостоверения вручали два. Но все-таки это был уже не такой позор – награжденные выходили из зала с украшенной грудью, а не с одним только удостоверением.
  Удостоверения, кстати, “Госсзнак” тоже отпечатал не такие, как были предусмотрены Указом Президиума ВС СССР от 6 июня 1945 г. об учреждении этой медали – без ее изображения на корочке. А все дело в том, что на медали был профиль Сталина, и новая демократическая власть не захотела изображать его на наградных документах. Вообще-то, если подходить строго, эти удостоверения с юридической точки зрения не действительны, и вздумай кто-нибудь награждать ими в нормальной стране, награждаемые бы возмутились и добились через суд, чтобы удостоверения были приведены в соответствие с Указом. Ну а у нас, чухонцев, и так сойдет.   
  С юбилейными медалями тоже был конфуз – к празднованию 40-летия Победы их не оказалось. Выходит не только зима в России случается всякий раз неожиданно, юбилеи обладают таким же свойством. Даже фронтовикам выдавали их маленькими партиями, и эта процедура растянулась на целый год. А ведь дорога ложка к обеду, всем хотелось получить награду к светлому празднику 9 мая. Так зажравшаяся, неразворотливая и тупая бюрократическая система, именуемая советской властью, еще раз плюнула в душу своих спасителей.
    Однако наибольший маразм был все-таки с наградами многодетных матерей. 
 Дело в том, что многодетные семьи – это, как правило, семьи неблагополучные, а детки их частично дебилы, обучаются в спецшколах, а частично стоят на учете в ИДН (инспекция по делам несовершеннолетних). А те, что повзрослей, сидят в колониям для малолетних преступников. Выходит, за это советская власть эти семьи и награждала.
  В случае, когда такая семья жила в своем доме, награждение происходило без особых эксцессов. Хуже, когда в коммунальном. Как только я подъезжал на черной исполкомовской “Волге” к подъезду такого дома, меня окружала толпа разгневанных соседей этой семейки, которые в один голос кричали:
- Вы опять награждать их приехали? Заберите их к себе, нам от них жизни нет!
   У меня у самого была в соседях подобная семья, поэтому я сочувствовал этим людям, мне было стыдно и мысли в голову приходили: “Боже, куда же мы идем?”
  Можно ли было не награждать таких мамаш? В инструкции “О порядке предоставления …” сказано на сей счет следующее:
  “Исполнительный комитет … в случае неправильного отношения многодетной матери к воспитанию своих детей может воздержаться от ходатайства о ее награждении на срок, определяемый исполнительным комитетом. … После истечения установленного срока вопрос о предоставлении матери к награждению рассматривается повторно”.
  Итак, во-первых речь идет только о неправильном воспитании, об олигофренах вообще не упоминается. Чем больше ты их, зачатых по пьянке, нарожаешь, тем больше тебе будет почестей от советской власти. Во-вторых, можно было только отсрочить эту процедуру.
 Однажды мы с Т.Н.Гусевой, в чьем ведении была ИДН, решили попробовать, взяли да отсрочили на год награждение такой мамаши, родившей очередного ублюдка. И горько об этом пожалели – она как взялась писать во все инстанции, как пошли в наш адрес грозные запросы, мы с Татьяной Николаевной замучались отписываться и оправдываться. Поэтому по истечении года мы ее, от греха подальше, наградили и больше правом отсрочки не пользовались.

  В заключение данной статьи приведу некоторую статистику, взятую из “Сборника законодательных актов о государственных наградах СССР” за 1984 год.   
Всего при советской власти до начала перестройки было учреждено:

1     Орденов за награждение за революционные, трудовые заслуги, заслуги в
     защите социалистического Отечества, развитии дружбы и сотрудничества
     между народами, укреплении мира и т.д. – 20 наименований. Некоторые из
     них имели I, II и III степень.

2   Медалей для награждения за трудовые заслуги – 3 наименования.

  3      Медалей для награждения за заслуги в защите социалистического
      Отечества и другие военные заслуги – 9 наименований. Некоторые были
      двух степеней.
 
 4       Медалей для награждения за заслуги в решении важнейших   
      народнохозяйственных задач СССР – 6 наименований

5   Медалей для награждения матерей за многодетность и воспитание детей – 
одно наименование 2-х степеней.

6      Медалей для награждения за заслуги в исполнении гражданского и
       служебного долга – 3 наименования

7         Медалей для награждения за заслуги и отличия в период Великой 
          Отечественной войны, в обороне, взятии и освобождении городов и
          территорий – 18 наименований.

8         Медалей для награждения в связи с важными юбилейными датами в 
          истории советского народа – 12 наименований.
 
    Кроме того, была медаль “Золотая Звезда”, которая вручалась Героям Советского Союза и Героям Социалистического Труда.
   
   Итого, 73 наименования орденов и медалей – как вам это нравится? С учетом же степеней, их будет за восемь десятков. Ну и кто в мире может с нами в этом тягаться? Хоть в чем-то мы впереди планеты всей.
   
  Помимо этого была куча почетных званий СССР, сопровождаемых вручением нагрудных знаков. Вот и ходили наши заслуженные, хоть и без штанов, но до пояса увешанные наградами.
  Чего же добилась советская власть, подменив достойную зарплату моральным поощрением? А того, что мы при ней имели – низкую производительность труда, нижайшую дисциплину, неконкурентоспособную на мировых рынках продукцию. Как следствие - хилую экономику, не способную решить ни одну социальную проблему, товарный голод, отставание от развитых стран по уровню и качеству жизни и недовольство большей части общества, которое и привело, в конечном счете, к банкротству и краху социализма.
  Экономику никакими побрякушками не обманешь.


                ГРАЖДАНСКАЯ  ОБОРОНА

  Давным-давно, задолго до того, как я столкнулся с ГО, у меня сложилось твердое убеждение - эта организация существует в Советском Союзе для того, чтобы раз в год прозвучал сигнал сирены. Больше она ни на что не способна. По мере того, как все ближе и ближе знакомился с этой конторой “не бей лежачего”, первоначальное мнение только укреплялось.
  Первое мое соприкосновение с ГО состоялось где-то в начале 60-х годов, когда работал на АТЗ инженером-испытателем. Однажды во время так называемых “учений” заместитель начальника Опытного цеха Р.Ф.Пикур, являвшийся, как выяснилось, командиром ГО, вывел нас всех на пустырь, простиравшийся севернее цеха и сказал, что мы условно находимся в щелях. Поскольку Опытный цех не имеет бомбоубежища, по плану ГО они должны быть здесь отрыты. Постояли мы, как дураки, под палящим июльском солнцем, и вернулись на свои рабочие места. На этом учения закончились.
  Почему у только что введенного в эксплуатацию цеха не оказалось бомбоубежища? Что это за укрытие – неукрепленные щели, которые, в случае ядерного удара, сравняет с землей? Это чтобы нас закапывать было не надо? Где по плану штаба ГО они должны располагаться после того, как на пустыре перед Опытным цехом был построен огромный производственный корпус? Который, кстати, тоже не имеет бомбоубежища. Ответа на эти вопросы я так и не получил. 
   Зато вскоре убедился, что в ГО не только щели перед Опытным цехом – понятие условное. Все там условное и существует, в основном, на бумаге. Однажды Лисенков поручил мне подготовить  вопрос о состоянии гражданской обороны на рассмотрение парткома. Походил я по заводу, посмотрел на “объекты” ГО – впечатление удручающее. Самое крупное бомбоубежище в ПСК залито водой – в эти годы в Рубцовске вдруг поднялись грунтовые воды. Дизель-генератор, предназначенный для освещения бомбоубежища, раскомплектован. В заводоуправлении бомбоубежище занято под архив, документы в котором погибают от сырости и плесени. В ЦЗЛ в нем расположен склад химпосуды и реактивов. Единственное свободное бомбоубежище, которое возле ОПК, настолько мало, что в него не войдет даже руководство завода. И еще я узнал, что эти убогие бомбоубежища совершенно не соответствуют требованиям времени, не рассчитаны на ядерную войну. Как мне сказал начальник штаба ГО Г.И.Копытов, даже погреба в частных гаражах в этом плане на много надежнее.
 Противогазы хранятся с нарушением всех правил, уже многие годы лежат стопами даже не пересыпанные тальком. Поэтому они давно слиплись и пришли в негодность. К тому же штаб ГО понятия не имеет, сколько противогазов и каких размеров необходимо каждому цеху. Из-за высокой текучести кадров, особенно среди рабочих, эти цифры постоянно меняются, за ними невозможно уследить. Таким образом работники завода обеспечены средствами химзащиты тоже только условно.
  Пришел я, подавленный  всем увиденным к Лисенкову, и сказал:
- Правильно наше правительство делает, что борется за мир.
  Борис Иванович  все понял.
  Ну и что с того, что мы заслушали Г.И.Копытова на парткоме? Указали Григорию Ивановичу на имеющиеся недостатки, вроде как он, кадровый офицер, фронтовик, без нас о них не знал. Эффект от этого мероприятия был нулевой, как все было, так и осталось.
  И вот я в исполкоме, числюсь заместителем председателя эвакуационной комиссии города. По статусу мне, в случае особого положения, необходимо немедленно явиться в штаб ГО, который расположен за городом, в Мясокомбинате у Ахметова. В то же время я должен немедленно явиться в военкомат, расположенный в противоположном конце города, поскольку являюсь замполитом начальника призывного пункта. Все мои попытки выяснить у председателя исполкома Белана и военкома Карбаня, в какую сторону мне  бежать, поскольку я не смогу одновременно быть в двух местах, закончились ничем. Оба отмахивались от меня, как от назойливой мухи – русским языком сказано, куда явиться, чего тебе еще надо?      
   Так вышло, что когда грянули очередные учения ГО, председателя эвакуационной комиссии Т.Н.Гусевой  на месте не оказалось. Вся работа по развертыванию эвакуационных пунктов повисла на мне, правда развернули мы их, в основном, опять таки условно. Была вначале дерзкая мысль и в самом деле произвести вывозку на автобусах двухсот человек в район Песчаного Борка (все логично, ближе к могилкам) и даже организовать там для них горячее питание из армейских походно-полевых кухонь. Однако на претворение ее в жизнь у города духу не хватило.
  Сижу я, пытаюсь разобраться по гусевской документации, в которой сам черт ногу сломит, с планами и маршрутами эвакуации населения. А учения тем временем благополучно подходят к концу. Идут они ни шатко, ни валко, сирена время от времени воет – чего еще надо? Начальник городского штаба ГО подполковник Б.А.Галямов поит проверяющих, четырех офицеров из штаба ГО Сибирского военного округа, да так поит, что они аж посинели. Насколько я понял, главной его задачей во время учений была вовсе не их организация, а то, чтобы проверяющие ни минуты не были трезвыми. И с этим он успешно справлялся.
  Наступил последний день учений. Последний раз прозвучали сигналы воздушной тревоги, промаршировали по городу последние колонны санитаров с красными крестами на перекинутых через плечо сумках. Все уже расслабились настроились на подведение итогов, после чего на город снова должна снизойти тишь и благодать.
  И вдруг, как снег на голову, на город свалился с неба прилетевший на вертолете генерал, начальник штаба ГО СибВО. Генерал для советских времен необычный – без пуза, молодой, энергичный, бравый, подтянутый. Да еще и крутой, решительный.
  Он собрал нас всех, начал гонять по прошедшим учениям и раздолбал их в пух и прах. Все мы при этом имели бледный вид, что-то невразумительно мычали и мямлили. Когда поднял меня и я начал рассказывать об условных маршрутах эвакуации населения, то едва только раскрыл рот и назвал в качестве пункта сосредоточения железнодорожную станцию (наибольшую часть людей мы планировали эвакуировать несколькими пассажирскими эшелонами, которые якобы у нас имелись и условно стояли на запасных путях), он оборвал меня:
- Какая железнодорожная станция? Вы что, не знаете, что ее нет? Ее разбомбили в первый же час войны! Садитесь!
  Я был, как описавшийся пудель – такого позора еще никогда в жизни не испытывал. Билал Ахметович настолько увлекся пьянкой с проверяющими, что забыл ознакомит меня с условиями игры, по которым железнодорожная станция действительно уничтожена.
  Генерал поставил нам за учения жирную двойку и тут же улетел. Ну и что толку? Ничего не изменилось, а Галямов даже пошел на повышение – получил полковника и пост начальника штаба ГО города Архангельска, областного центра и крупного морского порта.
  Вот так советская власть играла в гражданскую оборону. Игра эта, надо сказать, обходилась народу в хорошую копеечку. И обошлась бы, начнись  война, в огромные напрасные жертвы и море крови. Что для коммунистов, конечно же, не впервой.




                ПРОИГРАННОЕ  ПАРИ

  Не могу сказать, что полностью своим умом осознал, что новый вариант советской власти, состряпанный в впопыхах к 1990 году теряющей почву под ногами КПСС вовсе не рассчитан на долгую жизнь. А тем более – на эффективную работу. По замыслу Лигачева и других ретроградов, с которыми Горбачев взялся делать перестройку, она как раз наоборот должна была стать еще более никчемной, чем раньше. Чтобы можно было сказать – ага, вот видите, что получилось из-за того, что убрали из Конституции 6-ю статью! Полюбуйтесь, в какой ублюдочный орган превратилась эта власть без руководящей и направляющей роли партии!
  Подозрения такие у меня, конечно, были – уж слишком все делалось несерьезно, непродуманно, абы как. Но окончательно укрепила мои подозрения управделами  Семипалатинского горисполкома Лидия Николаевна Гульцова, к которой я ездил за опытом. Они провели выборы новых, демократических Советов раньше нас, и к тому времени, когда мы еще только думали, как и что будет, у них уже  работали обновленные органы власти.
- Ни в коем случае не соглашайся идти в аппарат Совета.  Этот пустячный орган, долго он не просуществует.
    Конечно, ей легко было рассуждать – у них председатель Верховного Совета, молодой, деятельный умница Назарбаев при реорганизации властных структур сразу ввел должность управделами, и бывшие секретари исполкомов оказались на ней автоматически. Таким образом он сохранил кадры этих опытнейших работников, говоря военным языком – начальников штабов местной власти.
 У нас же В.И.Воротников был видимо заодно с Лигачевым, поэтому сделал все, чтобы ослабить исполкомы. Должность секретаря в них ликвидировалась, его функции перекладывались на и без того загруженного сверх всякой меры и низкооплачиваемого заведующего общим отделом. Так что мне, как и всем моим российским коллегам, хочешь не хочешь, надо было куда-то уходить. Вот и пришлось, от безысходности, согласиться на должность заместителя председателя городского Совета.
Итак, 14 марта 1990 г. на организационной сессии только избранного, слабо управляемого, шумного и бестолкового горсовета 21-го созыва, я был избран на эту должность. Не освобожденным его председателем стал 1-й секретарь ГК КПСС Б.И.Лисенков – такова была установка М.С.Горбачева, делавшего жалкие потуги удержать в руках компартии ускользающую власть.
  Когда это событие состоялось, и я вышел на перерыве из-за кулис (сессия проходила в ДК АТЗ), первым навстречу мне попался директор строящейся Рубцовской ТЭЦ А.А.Шпехт.  Он поздравил меня, на что я ему ответил:
 - С чем ты меня поздравляешь? С избранием в орган, который через два года разгонят?
- Не может быть.
- С порим.
  И мы поспорили на бутылку коньяку. Разбивал нам руки представитель Барнаулэнерго П.П.Кастальский.
  Я проспорил – Ельцин разогнал Советы только в октябре 1993 г., т.е. через три с половиной года. Таким образом это последнее коммунистическое чудо-юдо просуществовало чуть ли ни вдвое дольше, чем я ему предрекал.
  Звоню Шпехту – когда прийти к тебе с коньяком? А он уперся – не ты, а я проспорил, ведь Советы разогнали. Да еще как громко разогнали – с танками, показательно, на весь мир. А то, что ты ошибся в сроках, значения не имеет. Так что если хочешь, приходи, но только без бутылки – мой коньяк будем пить.
  Я к Кастальскому – Петр Павлович, убеди своего соседа, что нельзя так вольно толковать условия пари. И договорись с ним, когда он сможет принять нас с тобой и с проспоренной бутылкой.
    Пока мы так препирались, пить коньяк оказалось не с кем – Андрей Андреевич, отчаявшись когда-нибудь построить в Рубцовске ТЭЦ, уехал в Германию. Но не пропадать же добру – вот и  пришлось мне с Г.А.Ломенковым и А.И.Кузнецовым выпить его за упокой советской власти. И пожелать ей царствие небесное.



                ПРОТИВОСТОЯНИЕ

  Из вышесказанного видно, что КПСС уступала власть народу тяжело и неохотно, городила на пути к демократии всевозможные препятствия. Одним из них была неопределенность в функциях освобожденных председателей Советов. Освободить их осенью 1990 г. освободили, а вот чем они должны заниматься, никто толком не знал. В соответствии с куцей, на 1,5 странички формата ; А4 инструкцией – работой с депутатами, подготовкой и проведением сессий, контролем исполнения их решений. То есть тем, чем до этого успешно занимались у нас две женщины со 120-рублевыми окладами, Г.В.Хабарова и А.П.Кулагина. Ну, еще на 25% - я.
  Да, конечно, прежние депутаты были пассивны, нынешние же активны, даже чересчур, хлопот с ними добавилось. Один Носков мог кому угодно памороки забить, да и другие не многим ему уступали. Но однако же и я теперь, освобожденный от секретарских функций, занимался с ними не урывками, как прежде, а на все 100%. Этого было вполне достаточно, мы втроем делали все, что нужно, ничего не оставляя для председателя. Да и не для его уровня была эта, в общем-то рутинная, техническая работа. Мне вообще было смешно – над Хабаровой и Кулагиной было теперь аж два больших начальника! Чудеса твои, Господи.
  Естественно, что при таком раскладе освобожденные председатели, чтобы как-то оправдать свое существование, лезли в дела исполнительной власти. Надо же хоть чем-то заниматься, не сидеть же совсем без дела.
  Рубцовску в этом плане повезло, – поскольку только что пришедший в исполком В.Г.Кононов еще ни в чем не разбирался, вмешательство в его дела бывшего председателя исполкома, а теперь председателя горсовета Л.А.Коршунова воспринималось им не только безболезненно, но и благосклонно. Они вместе занимались текучкой городской жизни – каждое утро встречались и делили вопросы – ты займись этим, а я - этим. Так что никто власть не делил, “одеяло на себя не тянул”, все было тихо-мирно. К тому же Лев Александрович был уже депутатом Верховного Совета РСФСР, много времени проводил в Москве, на Рубцовск его оставалось совсем немного.
  Не послужил в нашем городе яблоком раздора между законодательной и исполнительной властью даже кабинет 1-го секретаря ГК КПСС. Поскольку на здание горкома претендовал городской суд - именно он, в соответсвии с Указом Ельцина, имел на него приоритетное право – пока его судьба не решилась, оно стояло опечатанным и было ничейным. Таким образом, посеянные КПСС семена вражды не дали в Рубцовске желаемых результатов.
  Однако далеко не везде была такая идиллия. У наших ближайших соседей, в Рубцовском районе, между председателем райсовета В.В.Першиным и председателем райисполкома А.Г.Мелиховым шла настоящая война. Они никак не могли решить, кто из них главнее, кто к кому должен идти на вызов, кто должен занять кабинет 1-го секретаря райкома и ездить на его “Волге”.
  То же самое было по всему краю до самого верха. Между председателем крайисполкома Ю.И.Жильцовым и председателем крайсовета А.А.Суриковым ни на минуту не прекращалась грызня. Вальяжный и чванливый Суриков никак не мог смириться с той скромной ролью, что была ему отведена вышеупомянутой инструкцией. Он то и дело собирал у себя совещания по сугубо хозяйственным вопросам – то о ходе посевной, то о заготовке кормов для животноводства.               
Жильцова это приводило в бешенство, и он цедил ему сквозь зубы – чего ты лезешь не в свое дело? Готовь лучше очередную сессию, а с сеном я как-нибудь без тебя разберусь. 
  Весь край разделился на два враждебных лагеря – председатели местных Советов признавали только Сурикова и плевать хотели на Жильцова, а председатели исполкомов, (вскоре переименованных в администрации) – наоборот. В масштабах страны шел такой же раздрай, руководители регионов не знали, какому Богу молиться, кого слушать – Ельцина или Хасбулатова? Обстановка сложилась нездоровая, нервная, напряженная.
  Коммунисты довольно потирали руки - все шло по их сценарию. Почва для государственного переворота была готова, осталось только выбрать удобный момент, чтобы нанести по еще слабой российской демократии сокрушительный удар и взять реванш за провал путча 1991 года. А дальше не учи что делать, опыта по ликвидации политических противников у них было, хоть отбавляй!
  В октябре 1993 г. им показалось, что такой момент наступил – вице-президент Руцкой, оказавшийся белой вороной в слишком интеллигентном, владеющем иностранными языками окружении Ельцина, предал своего вчерашнего кумира и переметнулся на сторону Хасбулатова. Этот спесивый и далеко не умный генерал возомнил себя незаслуженно затираемым великим политическим деятелем, способным стать во главе России. В силу своего скудоумия он не понимал, что коммунисты используют его в своей игре, как пешку, что в случае их победы пост президента России будет немедленно упразднен и его отправят на свалку истории. Это – в лучшем случае. А в худшем припомнят, с кем он был и что делал в августе 1991-го. Коммунисты таких вещей не прощают.
  Чем все кончилось, мы знаем. Не тот, не тот стал русский народ, что в 1917 году, никак не получается у коммунистов втянуть его в новую гражданскую войну. Но попыток этих они не оставляют – стоит взять в руки любой номер “Советской России” или нашего рубцовского “Коммунистического призыва”, чтобы убедиться в этом.



                ПОСЛЕСЛОЛВИЕ   

  Некоторые читатели упрекают меня за слишком резкий тон повествования. Надо, мол, поумерить эмоции, не использовать грубые слова, смягчить некоторые выражения и т.д.
  Не могу с ними согласиться. Ведь то, что я пишу – не просто воспоминания, а памфлеты. Вот какое определение дает этому литературному жанру толковый словарь русского языка под редакцией Ожегова: “Злободневное, острое … сочинение обличительного, политического характера”.
  Ну и где в нем должно быть место мягкости, обтекаемости, пастельным тонам? Куда их в памфлете можно пристроить?  К тому же, хотим мы этого или нет, во всех нас, получивших образование в советских Вузах, да еще гуманитарных, да еще отдавших не один десяток лет служению партии Ленина, сидит в глубине маленький Ильич. А уж он-то  в выражениях не стеснялся.
  При всем при этом, я готов незамедлительно сменить тон, как только это сделают коммунисты. А пока вынужден платить им той же монетой, христианский принцип “подставь левую” – не для меня.
 
   


Рецензии