Чёрный список

 Я как будто ждал, когда  постучат в дверь - коротко, осторожно, по-детски. Обычно я узнаю о визитах гостей только по лаю моей  собачонки. Но этот осторожный стук расслышал сам.
- Хватит гавкать, Пальма. Ты можешь испугать человека.
 Я сказал  неопределённо: "человека". А подумал: "отца". Глупо в каждом стуке в дверь, в каждом телефонном звонке ждать неведомого отца. Я ни за что не признался бы в этом даже собаке Пальме, а тем более кому-то из людей. Люди склонны искать в каждом слове второй, третий и так далее смысл. Сразу стали бы спрашивать: "Тебе плохо живётся у Николая? Он тебя обижает? Он алкоголик? Сексуальный извращенец?"
  Я открыл дверь. На пороге стояла Таня, я сразу узнал, ведь фотографий её пересмотрел великое множество. Но фотографии не показывали так близко её глаз и кожи. Кожа сияла, окружая лицо и руки Тани невероятным, слабо мерцающим ореолом. А глаза были не карими, как казалось на мониторе, а зеленовато-коричневыми, густой, трудно передаваемый словами цвет старого мха.
- Извините, - очень громко сказала Таня, - Николай Бушуев здесь живёт?
- Здесь, - ответил я, - а вы кто?
- Я - его подруга, - сказала Таня, опять же очень громко, - ты не мог бы позвать Николая, мальчик?
- Вы можете говорить обычным голосом, - сказал я, - это у меня не плеер. Это слуховой аппарат.
   Таня покраснела, и это было поистине удивительное зрелище, лучше всех достопримечательностей Венеции и полотен Лувра (говорю смело, хотя не видел ни тех, ни других). Это как если в тарелку с творогом плеснуть ягодного сиропа. И размешивать, образуя самые разные оттенки: розовый, местами пурпурный, остаточный белый...
- Извини.
- Не за что. Николай уже едет с работы, звонил, вы входите пока, я вас чаем напою.
   Таня вошла. Наша тёмная прихожая сразу наполнилась ароматами леса - такие были у Тани духи. Я помог ей снять пальто и шапочку, и ощутил одновременно восторг (как великолепны Танины волосы) и ужас - а вдруг она уловит трупные запахи от одежды Николая, висящей в шкафу?
- Пойдёмте в гостиную. Я вам пока телек включу.
   Конечно, я не был так уж спокоен, как может показаться. Трудно записывать это, и вообще не люблю "психологическую литературу". Неужели писатели не понимают, что она насквозь фальшива? Например, мне важнее было не вытащить случайно при Тане подбородок из ворота свитера, чем фиксировать, какие отголоски мыслей мелькают в сознании. У меня ужасный подбородок. Чирьи величиной с вишню, гноящиеся, назревающие и уже лопнувшие, покрытые коркой. Иногда такой же кошмар выскакивает на висках, и что хуже всего - на носу. Но сейчас, слава Богу, были только на подбородке.
- Вот чай. Вот конфеты, "Райская птичка" называются. Типа "Птичьего молока". А вот рулет с орехами, мы с Колей сами пекли.
  Рулет пекла Варнакова, но не мог же я сказать: "Рулет с орехами пекла тупая краснорожая корова, которая хочет женить на себе Николая, и которая ненавидит меня, и которой я отвечаю взаимностью".
- Надо же, - сказала Таня, - какие мастера на все руки! А ты Николаю кто? Только не говори, что сын от первого брака.
- Я племянник, - ответил я, - у меня нет родителей, Николай меня воспитывает с семи лет.
   Это был почти честный ответ. Как рассказывать ей, окруженной сиянием, с моховыми глазами, с запахом леса мои правдивые житейские низменности: "Брат Николая, Денис,  женился на моей матери. Усыновил меня и записал на свою фамилию - Бушуев. Он работал в Москве, а мать от скуки или испорченности завела любовника. Денису сообщили о том добрые люди. Он вернулся неожиданно, застал пару,  в ярости убил обоих, а потом и сам повесился в камере предварительного заключения. Николай взял меня к себе, хотя знал, что я его брату - не родной. У нас нет других родственников, кроме друг друга".
  В этой истории есть подробности и похуже. Орудие двойного убийства - плотницкий топор, способ свести счёты с жизнью - с помощью резинки от трусов. И ещё: у меня есть где-то родной отец. Но разве я стану рассказывать об этом прекрасной девушке?
- Как благородно, - сказала Таня, - но ты уже совсем взрослый, что тебя воспитывать. Где ты учишься?
- В шестнадцатой школе, - ответил я, - с преподаванием ряда предметов на английском языке. В десятом классе.
  Наша школа, действительно, считалась "с преподаванием ряда предметов", так даже было написано на табличке у входа. Но упомянутое преподавание велось только в классах А и Б, а я учился в обычном В, где никакого уклона в английский не было.
- Надо же. А я подумала, что ты студент. Взросло выглядишь - рост, мускулы.
- Я спортом занимаюсь.
- Замечательно.
   Я был благодарен Тане за то, что она полностью соответствовала моим мечтам. Она сказала не "супер" или "классно", или какую-нибудь гадость вроде "вау".
   "Замечательно". Необычное слово для современной девушки двадцати двух лет. И волосы у неё необычные - прямые и русые, без краски. И юбка на ней очень, очень неординарная - красная с золотым узором, длинная, лежащая вокруг Таниных ног удивительными волнами. Выбранная мною девушка похожа на женщину из другого времени или даже из другого мира. В моём реальном мире слишком много дряни, чтобы ещё брать оттуда девушек.
  Тут я вспомнил, очень кстати, что по своей легенде не знаю имени Тани, и вообще ничего о ней не знаю.
- Давайте пока познакомимся, - сказал я. - Меня зовут Всеволод. А вас?
- Таня. Какое красивое имя - Всеволод.
- Да. Мама так назвала.
  На самом деле назвал отец, виденный мною только во времена моего полного неразумия - до семи месяцев, пропавший неизвестно куда.
- А Николай, в самом деле, врач?
- Да.
- Какой специализации?
   Я давно продумал этот вопрос, и если не писал Тане об этом, то лишь для усиления интриги.
- Диагност широкого профиля. Знаете, разные сложные случаи заболеваний. Например, генетические, или нетипичные хирургические варианты. Николай специализировался в Москве. А до этого он был хирургом. Высококлассным.
   Таня успокоилась - коротко вздохнула и коротко же улыбнулась. Женщины - тревожные существа, им надо в любом случае знать мелочи, обезопасить себя со всех сторон, выстроить мосты и заборы. Видимо, природа дала им эту тревожность для защиты потомства...
  В этот момент диагност широкого профиля позвонил мне.
- Слушай, ты дома? Подбеги ко мне, хороший калым подвернулся.
  По моему плану благородный доктор, действительно, должен был позвонить, сообщить, что из-за очень сложного пациента ему придётся задержаться. Мне пока рано было сводить его с Таней лицом к лицу. Я просил Мишку, приятеля, сделать звонок и сказать пару фраз ни о чём. Но Николай помог мне сам, не зная о том...
- Таня, вынужден вас расстроить. Николай звонил. Ему придётся задержаться по работе. Он просит у вас прощения...
- О, ничего страшного.
  На самом деле, Таня расстроилась. Она не говорила мне, в каком районе города живёт. Может, она два часа тряслась в маршрутке до нашей окраины. Но тот факт, что ехала, говорит о её заинтересованности Николаем. И вообще, стандартная девица с крашеными волосами и в джинсах в облипку разве поедет сама домой к виртуальному знакомому? Я перебрал десятки этих девиц, прежде, чем нашёл Таню. У меня выработан специальный тест. Просто предлагаю: "Давай встретимся? Я хочу показать тебе мои коллекции. От дедушки осталось собрание старинного фарфора. А от отца - русские игрушки разных стилей."
 Крашеные-обтянутые отвечают: "Игрушки? (Здесь, как правило, ставится нелепый смайлик) Я как бы взрослая. Может, в кафе сходим?"
Семьдесят четыре девушки были отправлены в чёрный список после слова "кафе". Только Таня прошла тест. Более того, на предложение: "У меня есть альбом о Наде Рушевой с её рисунками. Могу дать полистать" Таня ответила: "Прекрасно!"
 - Коля просил дать вам альбом "Надя Рушева".
   Таня искренне обрадовалась альбому. Она жадно листала блестящие страницы тонкими пальчиками, и я подумал - как жаль, что я ни по каким параметрам не подхожу этой девушке. Она очень похожа на мой идеал - нарисованную Надей Рушевой пушкинскую Татьяну. В такие моменты понимаешь силу бессмысленной, вроде бы, науки философии. Философия помогает слабослышащим уродам с чирьями на подбородке абстрагироваться от не подходящей им красоты.
   На остановке  мне очень хотелось спросить Таню: "А вам далеко?", но я сдержался. Мой план не предполагает слишком близких контактов. Тем более, что на маршрутке написано: "Рынок. Кинотеатр "Победа". Драматический театр". Значит, девушка живёт в центре, если, конечно, не пересаживается там на другой транспорт до какого-нибудь Макар-Телят-Не-Гонялкина.

   Николай ждал меня в компании голой старушки. Живот и лоб старушки украшали аккуратные свежие швы. Николай мастерски зашивает своих клиентов, родственники всегда довольны. Отдыхая, виртуоз курил и стряхивал пепел в широкогорлую банку - в таких сосудах образцы тканей доставляются в лабораторию.
  Второй клиент, мужик неопределённых лет, ожидал Николая на столе справа. Живот мужика был уже набит тряпками, но ещё не зашит, отчего походил на вспоротый диван.
  - Привет! - воскликнул Николай. - Ты обедал? Уроки сделал?
- Конечно.
- Вот бабулька. У нее дети, видать, крутые. Задаток дали хороший, но просили по высшей категории, и довезти до дома. Ты ею пока займись, а я этого бесплатного заштопаю.
  Николай рассказывал, что, когда резал первый в жизни труп, выпил сначала гранёный стакан водки, и лишь после этого смог работать. Долгое время работа шла лишь под водку, а потом стало до лампочки, и сейчас Коля трудится абсолютно трезвым.
   А я никогда не боялся мертвецов и вида разделанных человеческих внутренностей. Может, потому что люди не выглядят живыми и настоящими в синеватом свете морга. А может потому, что я в семь лет видел два изрубленных тела в своём собственном доме. Не знаю. Я равнодушен к смерти, она ассоциируется у меня с дворовыми мусорными контейнерами,  запущенными пустырями, исписанными стенами подъездов - нечто некрасивое, мимо чего хочется скорее пройти. Наверное, в прежние времена все люди так воспринимали смерть. Ведь они сами обмывали и обряжали своих бесчисленных покойников - детей, умерших от инфекций и простуд, не разродившихся жён, израненных в битвах мужчин. Современные люди боятся смерти, суют большие деньги санитарам моргов, а потом поэтизируют смерть и презирают санитаров.

- Ишь! - усмехнулась Варнакова, глядя, как я наносил румяна на скулы старушки. - Визажист, однако! А меня накрасишь? Мне завтра на день рождения к подруге идти.
  Варнакова состоит в моём воображаемом чёрном списке уже пару лет. Но я разговариваю с нею ровно и даже вежливо.
- Я живых не крашу. Они капризничают и претензии предъявляют.
- Я не буду, - Варнакова прижала к резиновым мячам грудей непропорционально маленькие ручки, - чесс-слово! Я тебе пивка за это куплю. Или на день рождения вас с собой возьму... Коль, пойдёшь со мной к Лизе на днюху?
   Николай пробурчал что-то и потащил аккуратно зашитого мужика на угловой стол. Варнакова бросилась помогать. При этом слишком короткий медицинский халат натянулся на всех её выпуклостях. Я увидел короткую вспышку отвращения в глазах Николая. Нисколько не осуждаю его за это. Николай высокий, красивый, глаза у него синие, и девушки часто глазеют на него на улице и в транспорте. Никак не пара ему вульгарная Варнакова с ярко-красными щеками, двойным подбородком и разговорами о тряпках, пьянках и не знаю даже о чём ещё. Возиться с трупами тоже не подходит Николаю, но что поделаешь, в основе жизни - не красота, а деньги.
  Мы положили на носилки дорогостоящую бабушку, накрашенную, причёсанную и одетую в добротные одежды, какие всегда покупает богатое потомство таких бабушек. А носилки погрузили в наш собственный микроавтобус. Много бабушек и дедушек, мужчин и женщин, девушек и детей перевёз наш микро.
- Мы работаем Харонами, - сказал я.
  Николай усмехнулся, а Варнакова, которая поехала с нами (якобы ей по пути) спросила: "Кем-кем?"

  Вечером я включил компьютер. Таня была офф-лайн, и мне стало грустно, даже тоскливо. И девушку жаль потерять, а ещё больше жаль Надю Рушеву. Это не просто моя любимая книга или любимая художница. Трудно объяснить... я как-то исписал пять страниц в тетради по обществознанию, создавая эссе на нелепую тему: "Роль искусства в моей жизни". Учитель поставил пятёрку, но, анализируя наши работы, сказал о моей всего лишь: "Всеволод очень нестандартно подошёл к раскрытию темы". Думаю, он ни черта не понял, я ведь путаюсь в мыслях и словах, чтобы объяснить свою Надю Рушеву - эстетика, видение мира, любовь, общность чувствований... Конечно, я открыл сайты, посвященные Наде, но видеть Наташу Ростову на мониторе так же нелепо, как исполнять рок-н-ролл на баяне. Кстати, у нас в начальных классах  была пожилая учительница музыки, которая уверяла, что умеет играть на баяне всё, вплоть до рок-н-ролла. Сколько в мире нелепостей, можно ли научиться избегать их?
  Я отправил Тане мэссидж со своим номером телефона. У нас с Николаем голоса похожи, как у всех людей, долго живущих вместе.

  А утром Таня позвонила. Я сразу понял, что она - незнакомый номер У меня была короткая перемена между алгеброй и биологией, но я успел выйти на лестничный пролёт и сказал, приглушенно:
- Да? Кто это?
- Доброе утро, Николай. Это Таня. Ты можешь сейчас говорить?
  Полилась нормальная дружелюбная беседа между молодым человеком и девушкой, которые недолго знакомы, но симпатизируют друг другу. Таня восторгалась моим альбомом, шутила по поводу рулета с орехами, я тоже шутил, и даже сказал, что пришлось вчера везти до дома одну высокопоставленную пожилую пациентку.
- Как мой Сева себя вёл? Достаточно был любезен?
- Он - милый, - сказала Таня, - только странноватый. Разговаривает как взрослый, а глаза совсем детские, испуганные какие-то. Надеюсь, его не обижают сверстники?
- Его обидишь, - сказал я, - он занимается классической борьбой.
  Тут мне пришлось срочно попрощаться, чтобы Таня не услышала в трубке школьного звонка. В вестибюле я остановился и посмотрелся в зеркало. Нет в моём лице ничего детского. И глаза взрослее, чем у многих моих одноклассников, убогих разумом и жизненным опытом. Тане, как всем женщинам, хочется искать в любом человеке детское, светлое и беззащитное. Смешно, а может быть мило.

    Вечером я пересчитал деньги в своей копилке. Николай всегда отдаёт мне половину "калыма". Он уверен, что я не пойду пропивать эти деньги в ночных клубах, как делают многие из моих ровесников. У него нет со мной проблем, за исключением того, что меня надо содержать, зарабатывать деньги в морге и, как следствие, оставаться одиноким - друзья и невесты брезгают смертью и трупами.
    Денег было достаточно, чтобы купить Тане достойный подарок. В спортзале я посоветовался с Мишкой - что можно подарить очень красивой девушке?
- Духи, - сказал Мишка, - и цветы. Розы.
  Мишке можно доверять. Он старше меня, и часто по окончании занятий в спортзале его ждёт подруга. Подруги регулярно меняются, и они всегда симпатичные.
   В парфюмерном магазине я растерялся. Духов было немыслимое количество, а я знал о них не больше, чем о народных промыслах Гвинеи-Бисау. Продавщица с жёстким от лака фиолетовым кустом на голове была раздражена - до закрытия магазина оставалась четверть часа.
- Молодой человек, вам помочь?
- Не надо.
- Может, пробники дать?
  Я понюхал два надушенных кусочка поролона, и она спросила брезгливо:
- Вам для мамы?
  Наверняка заметила дивные украшения на моём подбородке и решила, что такие чудища могут покупать духи только мамам. Я повернулся и ушёл - в книжный магазин напротив, где очень быстро приобрёл подарок. Художественный альбом "Винсент Ван Гог". Вместо роз я решил приложить диск с музыкой. В конце концов, нетипичной девушке нельзя дарить то же, что дешёвкам с фиолетовыми волосами.

   Ни свет ни заря Николая вызвали на работу. Как мне было его жалко... Если вызывают в такое время - значит, привезли растерзанное тело с аварии или - того хуже, труп -"подснежник", пролежавший где-нибудь в лесу полгода. На подобные работы Николай никогда не приглашает меня, возвращается бледный, мрачный, и потом пьёт сутки напролёт.
- Сева, ты заведи себе будильник, - сказал он на пороге, - вдруг я задержусь.
  На часах было  полпятого утра. Я подумал, что ложиться бессмысленно, и занялся подарком для Тани. Сначала я записал на диск свой любимый сборник Ванессы Мэй, потом упаковал диск и книгу в блестящий пакет.
  В этот ранний час Таня, конечно, была офф-лайн, но я оставил ей запись: "Я в Москве на симпозиуме, приготовил тебе подарок, Сева завезёт, напиши мне СМС, куда доставить".
  Потом я лёг на кровать, включил диск, записанный для Тани, и почти полчаса купался в волшебных реках мелодий. Пока не залаяла в коридоре Пальма.
- Ты совсем охренел, придурок малолетний? - заорала Кричевская (соседка, из "чёрного списка"). - Время пять утра, он свои буги-вуги гоняет на весь дом!
  Я не выдержал и засмеялся, а кто не засмеялся бы над таким определением стиля Ванессы Мэй?
- Ещё издевается, бандитское отродье, всё твоему брату расскажу, он тебе...
  Я захлопнул дверь перед её носом, и не выключил, конечно, Ванессу, просто стал слушать с наушниками, что для моих неполноценных ушей вредно, а что поделаешь.

   День не задался, это было понятно - и СМС от Тани не было, и классная заставила нас проходить компьютерный тест по профориентации. Я сто раз пробовал такие тесты он-лайн дома, и отлично знал, что получится, но обманывать компьютер было лень. Мысли были только о Тане, и висок ужасно болел - там назревал новый чирей.
- Человек-Искусство, - радостно объявила классная, посмотрев на мой монитор, - рекомендуемые профессии: художник, писатель, музыкант, искусствовед, режиссёр... А ты всегда пишешь в анкетах, что пойдёшь в медицинский колледж, Сева, почему?
- У них династия, - выкрикнул Мосин, - он потомственный некрофил.
   Конечно, все заржали, классная выгнала Мосина за дверь, а от меня отошла, с благими целями, чтобы не усугублять конфликта. Внешне выглядело, будто она тоже брезгует моей семейкой, пропитанной аурой смерти.
  У меня не было в школе ни друзей, ни врагов, они меня аккуратно избегали. Иногда какой-нибудь умственно отсталый выдавал подобную инсинуацию. Для них трудно сдерживаться - глупость кипит в черепной коробке и время от времени выплескивается наружу. После классного часа я отыскал Мосина в раздевалке спортзала, повалил на пол, и, сев ему на спину, болевым приёмом загнул руку. Он выл и причитал:
- Пошутить нельзя, блин? Пошутить нельзя?
  Дружные одноклассники стояли вокруг, смотрели со страхом, а никто не заступался. Перед страхом боли вся так называемая "крепкая школьная дружба" бесследно испаряется. Наконец жертва выдавила что-то вроде "извини", и палач отпустил её. Я, правда, слышал вслед себе неизвестно чей, шакалий возглас: "Бушуев разбушевался", но не обратил внимания. Во-первых, моя настоящая фамилия, по отцу, не Бушуев, а Шереметьев, во-вторых, невыносимо болел висок.
     На улице крапал мелкий дождь, мутный, будто из грязевого облака. А дома оказалось ещё хуже. На кухне сидели Николай, Варнакова и Захаров, санитар "Скорой помощи", алкаш. Перед ними были блюдо варёной картошки, селёдка, колбаса, сало и - конечно же! - две водочные бутылки, одна пустая, вторая - початая.
- О, дитёнок пришёл, - заголосила Варнакова, - садись обедать!
  Она поставила передо мной тарелку рассольника. А Николай сказал: "Извини, брат. Была тяжёлая ночь".
  Я молча кивнул. Ещё в прихожей я учуял от рабочей одежды страшные запахи формалина и гниения. Воображать себе ужасы, виденные Николаем, не хотелось, да и сил не было - висок дёргало, по телу пробегала морозная дрожь. Я через силу хлебал рассольник, а трое пили под визгливый смех Варнаковой - она рассказывала похабные "медицинские" анекдоты. Потом Захаров заснул, и Николай вызвав ему такси, потащил пьяного вниз. Варнакова воспользовалась моментом:
- Слушай, Севка. Вот какого хрена ты сидишь с взрослой компанией? Сходил бы на дэнс, подцепил какую-нибудь  маломерку... Конечно, ты пацан страшноватый. Но знаешь... каждая вещь находит своего хозяина...
- Ты хочешь остаться с Колей наедине, да? Бессмысленно. У него есть невеста. Очень красивая. Изящная. Воспитанная. Разбирается в искусстве. А тебе надо поискать себе подходящего мужика ... сантехника какого-нибудь или шофёра...
- Брешешь ты всё, глушняк тупой! - крикнула она.
   И кажется, даже кулак сжала, но тут вернулся Николай, мрачно спросил:
- О чём скандал?
- Какой скандал, Коля. Я говорю Севке - сходил бы в кино или в клуб. Нельзя же молодому пацану всё время дома киснуть.
- Оставь его в покое. Смотри, как он дрожит. Температуру надо смерить, это из-за фурункулов.
- От фурункулов надо сделать аутогемотерапию. Из его же вены взять кровь и вколоть в задницу. Сто процентов помогает. Севка, хочешь, сделаю?
  Я не успел ответить, что не доверил бы ей даже судно поднести. Таня позвонила, и сказала, что готова встретиться - в центре города, на Театральной площади, у фонтана.
- Куда ты? - крикнул вслед Николай. - Тебе нельзя на холод!
  Мне было жаль оставлять его с краснорожей вампиршей, но ведь я бежал к Тане ради него.

    Таня стояла в мерцающем свете фонариков, которыми наши городские власти придумали увить фонтан. Цветные искры переливались в дождевых каплях, усеявших её пальто. Необычное пальто - оборками, до асфальта, с пелериной. Необычный зонт - по черному полю порхали белые ноты. Широкий то ли шарф, то ли капюшон ниспадал на Танину пелеринку. Как жаль, что Надя умерла, не успев увидеть и нарисовать тебя, подумал я, натягивая шапку на опухший висок. Боль от прикосновения была такая, словно в висок всадили раскаленный гвоздь.
- Привет. Какая ты красивая.
- Спасибо. Мне так неудобно, что ты вынужден тратить на меня своё время.
- А куда мне его девать - это время? Вот, держи, подарок от Николая.
   Таня дала мне зонт, чтобы я держал его над нами обоими,  и немедленно вытащила книгу. Ахнула. Быстро пролистала несколько страниц. Восклицала что-то неопределённое и милое. И так восхитительно было стоять рядом с нею, слышать эти восклицания и чувствовать смешанные запахи Таниных лесных духов, дождя, новой книги. Если бы я не выбрал эту девушку для Николая, я бы влюбился в неё именно в тот момент под зонтом.
- А что на диске?
- Музыка. Николай сам записал. Ванесса Мэй, кажется.
- Слушай! Как же он угадал? Я так её люблю, да всё не соберусь купить или скачать...
- Наверное, ты писала ему об этом.
- Нет. Никогда не писала!
 Таня уверенно отдала мне пакет, чтобы я нёс его дальше и взяла меня под руку. Она не стеснялась меня, более того, предложила:
- Зайдём ко мне? Я здесь в двух шагах живу. У меня там подружка с бой-френдом. Выпьем по рюмочке вина, согреемся.
  Разве мог я отказаться? Я бы прошёл пешком до Магадана, только б вести её под руку, нести над нею зонт и вдыхать ароматы дождя и леса.
  Дом Тани, действительно, оказался " в двух шагах" - напротив сверкающего фонтана, важный старинный особняк с лепниной.
- Я думал, здесь живут только артисты театра, - сказал я.
- Так оно и есть. Это артистический дом. И мои родители тут жили, но сейчас выстроили себе дом на набережной, а мне оставили квартиру.
- Твои родители актёры? - спросил я в лифте, украшенном не только традиционным зеркалом, но и маленьким гобеленом.
- Мой отец - главный режиссёр театра, - просто ответила Таня, - а мама - да, актриса.
  Она назвала очень известные фамилии, и мне вдруг стало страшно. Страх как будто слился с мучившим меня ознобом. Кровь похолодела, я ощущал себя липким мерзким земноводным, пупырчатой жабой. Жабы общаются с принцессами только в сказках...
- Но у тебя другая фамилия.
- Это по первому мужу. Я вышла замуж в восемнадцать лет. А в девятнадцать развелась. Нелепые поступки молодости, понимаешь?
  Мы вошли в широкую прихожую, сразу поражавшую многоярусной этажеркой для комнатных растений - с неё свешивались бесчисленные очень красивые ветви, усики и гроздья цветов. Дальше стояла керамическая фигура оленя, на рогах у которого помещались головные уборы гостей. Таня повесила туда свой удивительный шарф и мою невзрачную шапчонку, снимая которую, я едва не заорал от боли.
  Гостиная была белая с коричневым, барокко с модерном. Там сидели очень худая девушка в полупрозрачном чёрном платье и молодой человек возраста Николая, с бородкой а-ля граф де Ля Фер. На столе перед ними были серебряные рюмочки, кальян, какая-то еда на тёмно-зелёных тарелках. Эти тарелки были последним штрихом в грустной композиции "Жаба во дворце". Мне показалось, Ида и Виталий сразу посмотрели на меня, как на жалкую болотную тварь.
- А в какой больнице работает ваш... Николай? - спросила Ида, прикуривая сигарету. - У меня папа - главный врач областного роддома. Он всех медиков знает.
  Голос у Иды был насмешливый, но с той правильной дозой добродушия, которое делает насмешку допустимой. Я сказал дурацкую фразу:
- Я не имею права раскрывать личные контакты Николая.
  Обитатели дворца рассмеялись. Таня подала мне фужер с золотистым вином и тарелку с тарталетками.
- Мы посмеиваемся над Татьяной, - продолжила Ида, - крутить романы в Интернете - это...
- Out of fashion, - подсказал Виталий.
  Они снова рассмеялись, и Таня тоже.
- А я старомодная, - сказала Таня, - мой личный life-style. И потом, знакомиться в ночных клубах - ещё глупее.
  Они говорили об одиночестве в современной жизни, большом городе, толпе. Виталий пересыпал речь английскими словами, Ида - паузами и облачками сигаретного дыма. Я не слушал их, даже серебристые реплики Тани. Меня мучили боль в виске, озноб и мысли о несусветной глупости моей затеи. Никогда Николаю не быть с Таней. Никогда нам не выбраться из трупного смрада.
  Тут в соседней комнате что-то загрохотало, и мужской голос приглушённо заматерился. Таня вскочила и бросилась туда. Я услышал её гневные восклицания:
- Опять? Сколько можно? Разве я не просила тебя?
- Что там? - спросил я у Виталия.
- Ремонт, - ответил тот снисходительным голосом, - Танюша вздумала сделать из сталинской постройки Версаль. Какой-то тип расписывает ей там потолки.
- Я к тебе по-человечески, выдала аванс, а ты снова, Шереметьев!
  Я вздрогнул, встал и пошёл на свою настоящую фамилию, уже догадываясь, нет, зная точно, что увижу у поваленной стремянки и лужи разлитой краски человека, точь-в-точь похожего на меня, только старше в два раза и без чирьев. Человек был пьян - в той стадии, когда шатаются и неуклюже говорят, но ещё держатся на ногах.
- Не кипеши, Танюша Романовна, - сказал мой отец, - я сейчас всё уберу, и дорисую твоих ***ных ангелочков... Только денег дай на краски.
  Густой самогонный запах пропитывал не только его дыхание, но и волосы, одежду, пористую кожу лица. А над головой парили на нежно-сиреневом потолке облака, гирлянды золотых роз  и безногие пока ангелочки...
- Краски я сама завтра куплю, - сказала Таня властным, не слышанным мною прежде голосом, - и вычту их стоимость из твоей зарплаты.
  Я ушёл в прихожую и стал одеваться. Наверное, это выглядело очень невежливо или даже придурочно. Таня провожала меня, что-то объясняла, просила передать Николаю, чтобы позвонил, как вернётся, а я кивал и бормотал:"да-да", но не смог заставить себя посмотреть в лицо девушки. Сегодня ночью я занесу в "чёрный список" - Таню по-настоящему, а отца - мысленно.

  В маршрутке я слушал музыку в телефоне, стараясь избегать Ванессы Мэй. Висок не просто сверлило, его жгло и дёргало. Скорее бы доехать до дома. Николай привяжет мне дегтярную мазь и позвонит классной, что я на пару дней останусь дома. Дегтярная мазь вытянет чирей и всю прочую гадость, связанную с сегодняшним днём.
  Я отпер дверь своим ключом и удивился тишине, висевшей в доме. Тяжелая, твёрдая как камень тишина... только через пару минут я понял, что просто забыл вставить слуховые аппараты. Во всех помещениях был погашен свет. Пальма прыгала вокруг меня, и я уже пристегнул ей поводок, чтобы вывести на прогулку, когда заметил ботинки Варнаковой. Она до сих пор здесь?
  Я приоткрыл дверь в комнату Николая, подсвечивая телефоном. Они спали вместе. Николай - спиной к Варнаковой. Её голые груди высовывалась из-под одеяла, как гигантские бильярдные шары из лузы. На пуфе валялось скомканное  барахло - малиновая кофта, красный лифчик, ещё какая-то бабская дрянь. Я собрал это и понёс левой рукой, правой держа поводок Пальмы.
  Я ни за что не смог бы объяснить, зачем выбросил варнаковские одежды в помойку. Зачем вернулся второй раз, взял её пальто и ботинки и тоже выбросил. Не могу сказать, что был в аффекте, скорее, в ступоре, наверное, высокая температура играла немалую роль. Погуляв с Пальмой, я продолжил цепочку идиотских поступков - дома, в ванной, достал из аптечки скальпель и протёр его спиртом. Вскрывать чирьи самостоятельно нельзя, Николай и врачи говорили мне о том тысячу раз, но я не мог больше терпеть эту муку. Вонзил скальпель, потом выдавливал, прижигал ваткой со спиртом и стискивал зубы, чтобы не выть от боли. Наверное, стакан гноя и стакан слёз вышли из меня, но сразу стало легче, и я понял, что жить надо, никого не любя - даже Николая и отца. Я ведь давно запретил себе любить мать и заводить друзей.
  Тут они открыли дверь - Николай в одних трусах, а лохматая, как ведьма, Варнакова - в Колиной рубашке. Видимо, она орала, как резаная, я мог судить только по раззявленному рту и красным от злости щекам. Без аппаратов я слышал только отдалённое "ууу-ааа-ооо". Николай приблизился ко мне, взял за подбородок, посмотрел на окровавленный висок. Варнакова, разевая пасть, двинулась к нам, но Николай вытолкал её и закрыл дверь перед её носом.
  У меня кончились силы, я сел на пол и заревел. Николай сел рядом, стал гладить меня по голове. Я вспоминал, так уже было - тела матери и её дружка увезли, залитую кровью комнату сфотографировали, а меня никак не могли вытащить из угла кухни. Пока не пришёл Николай и не сказал - с такого расстояния я слышу:
- Сева, пойдём. Пойдём, мужик, всё пройдёт.

февраль 2012
Медынь

 


Рецензии
Елена, я прочитала два Ваших рассказа. Это же классика!
С уважением,

Галина Козловская   14.10.2020 20:37     Заявить о нарушении
Мне очень приятно услышать такую оценку.
Стараюсь:)
Приходите ещё, у меня новенький рассказ есть.

Елена Тюгаева   02.11.2020 11:48   Заявить о нарушении
На это произведение написано 136 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.