***

Я вырвала себя из дневной и вечерней суетности в кофейню со столиком у витражного окна, свечой на столе, приглушенностью общего света, музыкой слева и настойчивым гомоном всего и всех, находившихся в зале.
За размытостью витражного окна – призрачность вечера, постепенно, как губка, впитывающего в себя черноту.  Впрочем, насытиться чернотой вечер не мог. Не позволял отливавший белизной снег, плотно и сугробно занимавший все пространство свободное от домов и машин. Не позволяли уличные фонари…отсюда, изнутри, за ребристыми расписанными стеклами, висевшие совершенно оранжевыми апельсинами, брызжущими соком.
«Свеча горела на столе…свеча горела»… За окном зависли оранжевые апельсины, неслышно падал снег, неслышно прошмыгивали машины, пятился подальше от моего столика гомон в кофейне. Окружающее теряло свои голоса и немело. А все просто. Как же можно слышать попсовые мотивы, шум из возгласов, вопросов, ответов, если тебе что-то лепечет язычок свечи на столе?! Лепечет, вздрагивая и волнуясь, что не расслышу. Не бойся, я слышу только тебя. Нашепчи о том…шагающем не этими улицами, не этого города и времени, ничего не знающем обо мне…