Глава 14 Не тем светом

1983             
«Вот уже полтора года Платон ведет кружок начинающих литераторов в Обкоме комсомола. И всё было терпимо, но вчера его обсуждали на бюро за то, что когда ездил в «составе туристической группы» в Германию, то бродил по городу один, сказал гиду о берлинском метро, что оно скромнее московского. Ходил он к своему начальнику, - надеялся, что простят, - но тот сказал: «Если бы Вы были партийный, то влепили бы выговор, да и всё, а так...»
 - «И я простой советский безработный...» – почти пропел, когда пришла с работы.
 – Всё же уволили?
 - Сам первый секретарь Обкома партии Построченков приказал уволить. Но в трудовую книжку не записали, пожалели. – И попытался улыбнуться: - Зубриков, первый комсомольский секретарь, на прощанье посоветовал: «Вам надо сменить свои убеждения».
Так все же - за убеждения…»

Из-за постоянных конфликтов с редакторами, - не хотел врать, - журналистика для Платона была закрыта. Но оставалось писательство. Его первый сборник рассказов «Добрый город» вышел в семидесятом году, через десять лет - «Минута ясности», и в восемьдесят первом - в Москве, в «Молодой гвардии» «Такие разные». Казалось, для провинциального писателя все шло относительно неплохо, но последующие годы станут для него и семьи самыми трудными.

«... Ходил муж в Обком комсомола, чтобы взять командировку на выступления от Бюро по пропаганде литературы, ведь, когда увольняли, «товарищ» Зубриков пообещал: «Но свою просветительскую деятельность вы можете продолжать», но вот… Не дали. Значит, Качанову нельзя общаться с людьми, - «не тем светом светит.
…Ездили с Платоном в Карачев. Он сразу же ушел в книжный магазин, чтобы не мешать мне записывать на магнитофон, который иногда беру на работе, мамины рассказы о жизни, - короткие вспышки памяти. Пока не знаю, зачем это делаю? Но дома переписываю на листки, редактирую, стараясь сохранить её выговор, и «сортирую» по темам. Сегодня рассказала о голоде тридцатых годов, после раскулачивания крестьянства, а когда закончила, я пожаловалась:
- Не знаю, как успокоить Платона? Мрачный, замкнутый ходит. Боюсь, что сорвется на какого-нибудь партийного шиша и... Ведь посадить могут.
И когда он пришел, она посоветовала ему:
- Терпи, Платон, не поддавайся им. Не сдавайся!

... Сегодня Платон ходил к своей первой жене Раисе, чтобы увидеть сына, но его не было дома. Поговорил с отчимом и оказалось, что Сережку арестовали, - украл с ребятами магнитофон и угнал машину. Рассказал мне всё это, а в конце услышала:
 - Не сброситься ли с моста?
И прошёл в свою комнату. Закрылся.
 ... Возвратили ему рукопись из «Советского писателя»* на доработку, отодвинув на следующий год. Ну что ж, не вернули же?.. Прислали письмо и из Ленинграда, из журнала «Нева»*: «Очерк ваш пойдет не в декабре, как обещали, а в апреле». Вот и думается: а, может, гэбисты* мстят за «недостойное поведение» при поездке в Германию?
... Иду на проходные, чтобы отдать пропуск для выступающего в моей передаче, а в будке сторожа сидит Раиса, - оказывается, теперь работает у нас завхозом, - и спрашивает:
- Платон не в командировке? А то завтра суд над Сергеем.
Вечером никак не решаюсь сказать ему об этом, а утром захожу к нему в комнату и нарочито бодренько пою:
- Всё дрыхните, Платон Борисыч?
А он, попытавшись улыбнуться, потягивается:
- Видел сон, что измазался в каком-то дерьме.
Медлю... Сказать за завтраком или сейчас? Уж очень его ответ кстати.
И решаюсь:
- Сон твой в руку.
- А что такое?
- У Сергея сегодня суд.
- Когда?
- Кажется, в одиннадцать... или в двенадцать.
Ничего не ответил. Когда уходила на работу, тоже молчал.

 ... Пропылесосит в своей комнате, подметет пол в коридоре, сходит на книгообмен… Вижу: напряжен, томится, а сесть что-либо писать не может. Жаль его до отчаяния.
Как-то посоветовала:
- Ну попробуй заставлять себя, может, начнешь, а потом и пойдет...
Обиделся:
- Не понимаешь в этом деле ничего, а лезешь.
 ... Если вечером где-либо задерживается, то настигает: не попал бы в какую беду от одиночества и отчаяния. А когда утром встаю, и дверь в его комнату еще закрыта, то с замиранием сердца приоткрываю и шутливо спрашиваю:
- Ты еще живой?
Ах, если б знал: не шучу я!
... Сегодня вдруг предложил детям сходить на выставку, посвященную Тютчеву*, а они отказались. Увела их в другую комнату, сказала: такое, мол, для папы необычно и поэтому ловите момент. И сходили. А я к вечеру я испекла тортик по этому случаю, еще по телевизору и передачу «Веселые ребята» показывали… И как же немного надо для счастья!
... Купила Платону в уцененном магазине черное пальто как раз под его шляпу, так что выглядит теперь весьма романтично.

... Моя командировка в Новозыбков*. В гостинице читаю стихи Бунина*, а потом ходила в парк. Морось. Густые запахи сырого теплого вечера, капли с деревьев на их же отражение в лужах. Туман ли, сумрак вечерний?..  Через дряхлый провисший забор - скелет полуразрушенной церкви… и ни-ко-го! Только из-за кустов, - призрачно! – выбеленные скульптуры спортсменов в подтёках дождя. Но вдруг - мужчина в плаще:
- Велено их убрать. Но куда их дену?
А со стадиона, рядом, - приглушённые, но такие живые голоса ребят, гоняющих мяч.
И вечером – снова - Бунин:
                Не оплакивай Былого,
                О Грядущем не мечтай,
                Действу только в Настоящем
                И ему лишь доверяй…
... Послезавтра еду в Москву, повышать квалификацию.
Аж на два месяца! И как мои останутся без меня?»

(Из записок на курсах):
«Когда вечером, истерзанная Москвой, ступаю на тропинку зеленого пустыря перед общежитием, то шепчу земле: «Родная моя! Как же много тебя закатали асфальтом, как много убили твоей животворящей плоти! А на тебе могла бы травка расти, а на тебе могли бы радоваться солнцу цветы». Сажусь на пенёк, прижимаю босые ноги к земле и кажется, что от неё уже поднимается, вливаются в меня трепещущие волны радости.
А совсем недавно...
В полутёмном зальчике молодая женщина с иконописным ликом негромко рассказывала о последних годах жизни Марины Цветаевой* в России: мужа расстреляли в сорок первом, дочь сидела в лагерях семнадцать лет, сестра - двадцать два, сын погиб на войне, а сама…
       Что же мне делать, слепцу и пасынку
       В мире, где каждый и отч, и зряч,
       Где по анафемам, как по насыпям, страсти!
       Где насморком назван - палач!
       Что же мне делать, певцу и первенцу
       В мире, где наичернейший - сер;
       Где вдохновенье хранят, как в термосе!
       С этой безмерностью - в мире мер?!
И не колеблясь горела свеча перед её портретом.
                … О, черная гора,
                Затмившая весь свет!
                Пора — пора — пора
                Творцу вернуть билет.
                Отказываюсь — быть.
                В Бедламе нелюдей
                Отказываюсь — жить.
                С волками площадей
                Отказываюсь — выть.
                С акулами равнин
                Отказываюсь плыть
                Вниз — по теченью спин.
                Не надо мне ни дыр
                Ушных, ни вещих глаз.
                На твой безумный мир
                Ответ один — отказ.
  И это - один из «вскриков» Марины Цветаевой перед тем, как «творцу вернуть билет.

... В Москве я уже третью неделю, и третью неделю… Да, наверное, есть она, эта, насыщенная «энергетическими полями», аура, которая подавляет, сковывает, мешает мне думать, - быть собой.
С коллегами я не сошлась. Да и не хотела, - чтобы вечерами «травить дурака»? И вот теперь хожу по музеям, театрам, а еще понемногу пишу так называемый реферат, которым должно завершиться наше повышение квалификации:
«На телевидение занесло меня случайно. И понравилось! Понравилось потому, что начинала постигать его тайны наощупь, с головой уходя в поиски «выразительных средств» и тут же обучать пришедших журналистов-газетчиков тому, что едва успела открыть. В общем, как писал Евтушенко*: «Возникали загадки мира, словно шарики изо рта, обольстительного факира, обольщающего неспроста. Но пришла неожиданно взрослость...» Да нет, не взрослость, а просто, когда журналисты поднаторели в ремесле, то уже без блеска в глазах стали воспринимать предложения режиссера, а потом и вовсе игнорировать их, когда речь заходила о чём-то новом. И впрямь! Ну зачем им нужен режиссёр? Он же вечно что-то выдумывает. Не интересна передача по форме? Стереотип? Нет откликов от зрителей? Ну и что, зато Обком доволен за вовремя подхваченные и донесённые до народа идеи «руководящей и направляющей», да и гонорары начисляют не за интересность, а за хронометраж передачи».

... Вчера с режиссером из Воронежа Ниной до ломоты в ногах бродили по окрестностям Университета, потом вышли на смотровую площадку и долго стояли над Москвой... Эта Нина хотя и годится мне в дочки, но привязалась со всеми своими проблемами, и вот сегодня просила совета: что ей делать? Встретила здесь парня, который когда-то был в неё влюблен, пригласил к себе, стоял на коленях... и теперь надо бы ей сделать аборт. Но он ничем не хочет помочь, и даже сказал: «Это твои проблемы». Вот таким «рыцарем» оказался. Сегодня ходила я с ней в поликлинику, а сейчас опять сижу над своим рефератом.
«И вот теперь задаю себе вопрос: кто же мы, режиссеры? И какую бы тему для реферата не выбрали мои коллеги, уверена: будут писать о чём угодно, только не о режиссуре. Ведь мы превратились в каких-то ассистентов по монтажу при журналистах, в каких-то пришей-пристебай при них. И такое будет продолжаться до тех пор, пока передачи будут делаться для обкомов, а не для зрителей».

... Ездила к Раисе. К той самой, о которой уже писала. Прислали её тогда на радио после окончания Университета, снимали с ней комнатку в домике евреев, потом жили в комнате, что выделили ей как молодому специалисту. Учила она французский, надеясь, что когда-нибудь станет ездить по заграницам как преподаватель, заработает много денег, пропишется в Москве, купит квартиру, машину. И всё это ей удалось.
Ходили с ней в Малый театр, а потом долго спорили о спектакле, - мне он показался на удивление провинциальным, а ей - великолепным. И отстаивала она его яростно, будто от этого зависела его судьба. Жаль, очень жаль, что не понравились друг другу.
... И снова – реферат:
«Я выхожу из аудитории Шабаловского корпуса номер четыре, иду мимо третьего, второго... Как сегодня интересно говорил Игорь Иванович!.. Проходные, улица… Но кому все это нужно? Кому нужен «дистанционный метод монтажа Пелешяна»* у нас на студии, когда зачастую дай бог успеть склеить старым, дедовским?»

... Лапин, наш всесоюзный шеф по телевидению, какой-то полуживой, словно из него выдавили все соки, но взгляд умный. Моя записка ему: «Не считаете ли Вы, что режиссеры на телевидении не нужны?» И он, делая доклад, - «И в центре, и на местах... значительные успехи, но и определенные недостатки...», - разворачивает её, мнет в руках... Прочитал ли? И в конце доклада слышу:
- В общем-то режиссура, как таковая, нам не нужна.
… На другой день, в почти пустой аудитории говорят и говорят только об этом моем вопросе Лапину коллеги, лектор Дворниченко, и глаза у неё возбужденные, злые:
- Ну что, добились? Зачем было задавать такой вопрос?
И на меня даже не взглянула, - меня здесь нет! А до этого-то говорила нам о принижении режиссуры на ЦТ взволновано, искренне. Входит руководитель группы Меджиева, и тоже глаза – мимо меня. Ну что задела в них своим вопросом?.. А в конце – их комментарии к нашим коротким фотофильмам, и на мой Дворниченко, не взглянув на меня, бросает:
- Работа на тройку. Неумение режиссера вложиться в заданное время.
Ну, что? Скрыться от них… от этой Москвы… от всех! В общежитие. Душ, мороженое… Успокойся!.. К соседке Кате. Но ее мальчишка тоже со злыми глазами... К метро. В центр… А в сквере, на Тверском - слезы. В аптеку, за каплями… капли - из пузырька... Ну, чем их задела?.. Красные, словно кровью обрызганные, кустики цветов у памятника Герцену*. Муравьи - по черному граниту... Разве не права?.. Истёртые скамейки… раз, два, три - рядом, запылённые буквы: «Герцен»… И поток машин, их мечущиеся тени по черному пьедесталу... и люди, люди там, за оградой… и безразличные деревья… и заходящее солнце - через них… и метелицей пух тополиный… метелицей снежной вдоль дорожек... Но опять - к метро. И на каждый шаг: «И по имени не окликну, и руками не потянусь, восковому, святому лику только издали поклонюсь... И по имени не окликну, и руками не потянусь…»  Марина Цветаева - Александру Блоку*.
И лишь поздно ночью - благодать успокоения.
 
... Да, повышение квалификации обошлось мне дорого. Москва выжала, выпотрошила меня, подавляя и разрывая душу. Нервы – ни к черту. С трудом «собираю» себя, входя в обычную колею.
- Господи, быть бы проще! - проскулила Платону: - Хочется закрыть рот и-и ни слова!
А он:
- Слова - надежда на участие. На то, что ты - не одинок.
Да, конечно. Надежда… участие… не одинок. Но сколько ж лишних, лживых!

*Советский писатель» (издательство) - Основано в 1934 году.
*«Нева» - Литературный журнал. Издаётся в Санкт-Петербурге с 1955 года.
*Гэбист – Сотрудник Комитета государственной безопасности.
*Федор Тютчев (1803-873) – Один из крупнейший русский поэт.
*Новозыбков - Один из крупных городов Брянской области (в 198 км. от Брянска).
*Иван Бунин (1870-1953) – Писатель, поэт, первый лауреат Нобелевской премии по литературе. После переворота 1917 года выехал за границу.
*Марина Цветаева (1892-1941) - Поэт, прозаик, переводчик. В 1941-м из-за гонений покончила с собой.
*Евгений Евтушенко (1932-2017) - Советский и российский поэт.
*Артавазд Пелешян (1938) - советский и армянский кинорежиссёр-документалист.
*Александр Герцен (1812-1870) - Публицист, писатель, педагог.
*Александр Блок (1880-1921) - Один из крупнейший русский поэтов, публицист, драматург, переводчик, литературный критик.