Запоздалая нежность

«Черт,»-это было первое, что пришло в голову Александру Ивановичу, когда он в среду заступил на ночное дежурство. После двух выходных, проведенных на даче вместе с женой и тещей, после всех этих долгих двух дней, он мечтал лишь о том, как выспится на дежурстве, свободно растянувшись на диванчике, с наслаждением впитывая особую тишину больницы, с еле слышным редким шелестом тапочек по коридору, и приглушенным хихиканьем молодых медсестер.

Ничто не должно было нарушить сегодняшнего покоя, клиника не дежурила, больные худо- бедно, но поправлялись. И даже этот буйный дед, которого врачи окрестили «вампиром», даже он неожиданно перестал строчить жалобы в администрацию города по его, Александра Ивановича, душу, и лежал тихо, как монах, смиренно хлопая влажными, как арбузные семечки, глазами.

« И вот на тебе, эта женщина, да еще без сознания…Черт тебя принес…»- снова почти с ненавистью подумал Александр Иванович, мельком взглянув на ее прозрачное, с темными тенями под глазами, лицо.

«Долго не протянет,»- передал Семеныч, зав.отделением, который еще ни разу не ошибался. «Принял, потому что живет рядом, дальше не довезли бы…Пневмония в тяжелой форме, порок сердца.»

Сердце Александра Ивановича екнуло. Ему явно не везло. За прошлую неделю уже две смерти в его дежурство. И хотя воспаление легких у той молодой  женщины было сильно отягощено случайно обнаруженным, после вскрытия ,раком , а бабуле было за 90 лет, он не мог забыть их глаз, обращенных к нему с большой надеждой. Они снились ему.

Ему вдруг захотелось никогда не увидеть взгляда лежащей перед ним больной. Никогда. «»

Ресницы больной, как от заклинания, дрогнули, распахнулись…и ярко- зеленые глаза со страхом уставились на него. «Я ваш врач, Александр Иванович, все будет хорошо.» - торопливо проговорил он, и она послушно повторила: «Александр Иванович». И тут же снова впала в забытье.

Александр Иванович вышел из палаты, походил по коридору, почему-то заглянул в зеркало. Ничего особенного. Задерганное лицо. Глаза ничего, серьезные такие. Волосы плоховаты, редеют…»Стареющий Христос»- шутили коллеги по работе.

Александр Иванович поправил волосы …и. вдруг сильно захотел убежать из больницы .И никогда больше не возвращаться. И убежать далеко. Из  города, из страны. Вообще, с этой планеты. Превратиться в космическую пыль, плыть среди звезд, и ни за кого не нести никакой ответственности. Ни за жену, дочерей, ни за эту , спокойно умирающую во цвете лет, дуру.

« Александр Иванович,- тотчас вернул его с далеких звезд, голос медсестры,- ей хуже, пульс еле прослушивается.»

В палате тишина, пахнет яблоками. Антоновкой. Александр Иванович  торопливо измерил давление , посчитал пульс, проверил капельницу. Кивнул медсестре Рите:» Иди, я посижу.»

« Господи, какая сегодня тишина … И почему пахнет яблоками…когда же, наконец, пойдет снег»

Бутылка опустела, и он осторожно выдернул иглу из тоненькой голубой жилки. Больная вдруг заметалась, забеспокоилась, ей становилось хуже. Одеяло упало на пол. Женщина старалась сорвать с себя рубашку, которая была и вправду  душной, из плотной фланелевой ткани, да к тому же узкая. Александр Иванович открыл окно.

Женщина вдруг открыла глаза и умоляюще попросила, показывая на рубашку:» Снять…жарко…» И она сама попыталась снять ее, но быстро обессилила и заплакала.

И почему-то из всех тысяч слез, которые он видел, именно ее слезы и эти мокрые щеки , и беспомощно дергающие губы  напомнили Александру Ивановичу его измученную , умирающую мать, и себя рядом, маленького, испуганно вырывавшего ладошки, которые, мать, плача, прижимала к губам.

Он , торопясь, неловко помог женщине снять рубашку, и она снова впала в забытье, разметав руки во все стороны.

Александр Иванович аккуратно повесил рубашку на спинку кровати, повернулся к больной…и замер.

« О боги мои…Что за…»мысли не успели найти подходящих сочетаний для выражения полной ошеломленности  красотой этой женщины, как она, беспокойно пошарив возле себя, снова умоляюще протянула к нему обе руки.

Он, стараясь на нее не глядеть, и все же глядя, взял ее руки. Она потянула их к себе, и прижала к горячечным губам. Потом, осторожно процеловав каждый пальчик, она медленно ,как во сне, положила эту руку, которая уже не принадлежала Александру Ивановичу, себе на грудь.

Выражение,»как во сне», лишь тысячной долей отражало то состояние, в котором был Александр Иванович. Он стоял на краю обрыва, внизу которого, закруживаясь фантастичными , грибными волнами, пока выбрасывая дым и пепел, как огромная змея, раскручивался вулкан.

Александр Иванович , не в силах сдвинуться с места и спастись, как завороженный, смотрел на эту женщину…в темноте комнаты матовым светом сияли ее маленькие груди…спутанные русалочьи волосы ,зеленоватыми прядями спускались по нежной шее, плечам, по полураскрытым горячим губам…

«Са - ша, - совсем тихо, по складам, шептала она. – Са - ша…»

Она говорила так тихо, что слова ее были, скорее, похожи на шелест листьев. Он угадывал слова по движению  губ.

Сопротивление этим рукам было равноценно гибели. Гибелью было и отдаться им.Она , едва  касаясь, трогала своими легкими пальчиками его брови, глаза, обводила, будто запоминая, губы. И было в этих движениях столько полноты и нежности, что , казалось, каждая черта Александра Ивановича, была для всей вселенной необыкновенно значимой. И, ни о чем больше не жалея, он безумно шагнул в эту пропасть, в самую пасть огнедышащего вулкана, на дне которого он ощутил такую ошеломительную радость, которую не испытывал на земле никогда и ни с кем, и которая была сродни лишь самой  смерти.

И. воскресая, и снова погибая с ней, единственной, ощущая ее каждой клеточкой души и тела, бережно держа в руках ее теплые, невесомые ,волосы, Александр Иванович плыл по волнам пенной лавы, взмывая к самым звездам.

И очнулся он далеко. От мира этого. То ли за городом, то ли на даче, он сам толком не понимал. Сухой, хрупкий лист зябко дрожал на ветру, расплывался, увеличиваясь и светлея. Скоро стали видны все его жилки. Потом и они исчезли - осталась одна ладонь.

И тогда Александр Иванович очнулся, испуганно охнул, и поехал в больницу. Из всех ненужных, туманных мыслей осталась одна-единственная, разом сжавшая его душу.»Ее нет, ее уже нет…»И, бежа по коридору, под испуганные взгляды больных, он, безбожник, молился, не переставая:» Господи, пусть все, весь мир, катится к черту, лишь бы она была жива. Лишь бы она была..»

Она спала. раскинув руки, будто продолжая куда-то лететь, и спутанные волосы закрывали ей глаза и вспотевший лоб.

Он поправил ей волосы, дотронулся до руки, и, наконец, успокоился, застыв в неестественной позе, всем телом поддавшись вперед, к ней.

И понеслась для Александра Ивановича непонятная, мучительная жизнь, которая теперь начиналась лишь тогда, когда он переступал порог больницы, и коридор неудержимо несся ему навстречу. И он , с трудом переводил дыхание, когда видел в полуоткрытую дверь палаты сиреневый тоненький халатик, висящий на спинке кровати…

А сердце, лишь начинался обход больных, начиналось метаться ,в великом смятении. а потом и вовсе рваться , когда он переступал порог ее палаты.

Руки свои, когда он слушал ее, казались Александру Ивановичу , огромными и неловкими. Он не знал, куда их девать, лишь только убрав свою трубку. Он многого перестал знать с ее появлением в своей  жизни. Например, куда садиться при обходе, на ее ли койку, на стул ли напротив. Или на бабкину койку. Что была дальше стула. Он ужасался и радовался, если бабки на обходе не оказывалось.

Он отчетливо помнил тот первый день, когда она пришла в сознание. Он мучительно долго избегал ее взгляда, и наконец, не выдержал. Она внимательно смотрела на него ровным спокойным взором.» Она не помнит, ну конечно же, она ничего не помнит…»

Александр Иванович стремительно заговорил. Даже начал шутить, но быстро запутался в словах, и под удивленные бабкины глаза, не знал, как выйти, и все- таки вышел. Задев и капельницу, опрокинув стул, какие-то стоящие на полу склянки, которые со звоном катились за ним.

Бабка ошалела от радости, она каждый день клала богу поклоны, когда Александр Иванович зачастил к ним в палату. Она, захлебываясь, рассказывала и рассказывала «сердешному дохтуру» о всех болях, которые с ней были и которые могли случиться в любую минуту. Он , сидя полубоком, полуприкрытыми глазами, неотрывно глядел на спящее, выздоравливающее лицо Ани( так звали ее).А потом, следил за ее синим платком , из окна своего кабинета, когда она начинала потихоньку выходить на улицу. И когда она замирала, ухватившись слабыми руками за лавочку, он мысленно кубарем несся по лестнице и подхватывал на руки это совсем невесомое тело, а сам почему-то  стоял и стоял, прижавшись лбом к холодному стеклу.

И в последний раз Александр Иванович увидел ее, когда она зашла в ординаторскую за выпиской.

Сначала он услыхал легкий стук ее каблучков еще в коридоре. И хоть он никогда не видал ее в туфельках, он по екнувшему своему сердцу безошибочно определил, что это она.

Подписывая больничный лист, он почти болезненно ощущал всю неловкость этой оглушительной тишины. И, лихорадочно перебирая в своей памяти все полагающиеся в таких случаях фразы, он тут же решительно отвергал их, с нарастающим беспокойством ожидая уже ее, каких-нибудь, тысячу раз повторяющихся в этом кабинете, слов.

Но она молча взяла больничный лист, замешкалась у стола, потом повернула к двери, и будто обо что-то споткнувшись, опять замедлила…и вышла.

Александр Иванович сидел на стуле еще очень долго…Было много работы…Он бестолково перекладывал бумаги с места на место и никак не мог понять одного.

Почему, когда она вышла, он так и не услышал стука ее каблучков?» Она сняла туфельки и пошла босиком» -решил загадку Александр Иванович и закрыл глаза.

А за окном вдруг повалил долгожданный , первый в этой сухой зиме, снег. И в сгущавшихся сумерках он казался бесконечным и неповторимым чудом, как чья-то запоздалая нежность…