Мой дядя

Рассказ.

        Навинчивает время спирали свои, всё ускоряясь и ускоряясь в стремительном беге, будто спешит к финишу. Всё меньше в пространстве вокруг меня дорогих сердцу моему лиц. И несёт меня по той спирали жизненной, не успеваю толком осмотреться даже. А вокруг вихри снежные сменяют громы грозовые…. Мчусь по времени словно внутри трубы какой, а вокруг, как в «мультике», подхватываются и несутся «фотки» — лица дорогих мне людей. И уносит снимки в кромешную тьму, в ледяную стынь вечности и в вязкую патоку забвения, и там они яркой искоркой вспыхивают напоследок и исчезают. Хочется удержать, подхватить их души:
        «Дорогие, милые не уходите! Жизнь без Вас немыслима!» Но лишь скорбной улыбки и прощальным взмахом руки удостоишься….      
        Дядя Володя — один из самых близких для меня людей. У бабушки ребятишек было много, но в живых остались только двое: дочь, ставшая моей мамой, и сын —  единственный мой дядя. Разница наша в возрасте была небольшой — двенадцать лет всего и, когда я только начал входить во взрослую жизнь, попросил он меня называть его просто по имени. Едва исполнилось мне два года, остался я на попечении бабушки и дяди Володи в нашей маленькой избушке, в захолустной небольшой деревеньке, затерявшейся в необъятных просторах студёной Восточной Сибири. Тогда, в пятьдесят шестом, объявили амнистию ссыльнопоселенцам, но вернуться на родину предков не разрешили. И поехала мама со старшим пятилетним братиком в краевой центр искать лучшей доли.
        Володя…. Это с ним я спал на полатях русской печи, иногда подмочив и себя и его, это его портфель волочил я упорно по грязной сельской дороге в сторону школы, это он спас меня от рогов взбесившейся коровы Розы. Бабушка уходила на работу, а я оставался со своим ещё несмышлёным дядей, или дедушкой-матерщинником Талкиным… Парню погулять хотелось, а тут навесили тяжёлой гирей на шею племянничка. Вот и рассказывал он мне за место сказок, леденящие душу, страшилки про водяных, домовых и нечисть всякую. Я морщил подбородок, тряс нижней губой и от страха даже заплакать боялся. Иногда, если я начинал реветь неумолчно, мой юный дядя применял последнее и самое безотказное средство. Он обматывался белой простынёй, надевал на голову ведро и жутко рычал, тогда я переставал плакать и, гонимый ужасом, уползал и прятался в какой-нибудь укромный угол.
        Но время шло. Мы перебрались в Красноярск и стали жить в бараке. Володя выучился на шофёра и подъезжал на обед к крыльцу на ГАЗ-51. Было великим счастьем для меня посидеть в кабине грузовика, покрутить баранку, имитируя голосом гул автомобиля. Мне нравился запах бензина, машинного масла и нагретого железа. Иногда Володя разрешал мне нажать на клаксон, я сигналил на зависть соседским мальчишкам. Как в эти минуты я гордился своим дядей и был в него просто влюблён!
        Мой дядя был красив лицом, ладен фигурой, имел высокий рост и русый волнистый волос. Нрава был добродушного, но постоять за себя мог всегда и имел для этого определённые навыки — посещал секции вольной борьбы и бокса. Девчата заглядывались, конечно, но о его сердечных делах я, по причине малолетства, не знал ничего. Ходил он на танцы на танцплощадку местного ДК. Возвращался в одиночку по кромешной тьме городской окраины, где мы жили, и бабушка всегда переживала и не спала, его ожидаючи.
        Это только кажется, что в те времена криминала было меньше, чем сейчас. Тогда молодёжь делилась на «стиляг» и «блатных», и шла меж ними постоянная война. Выстрелов в те годы не было слышно, но «перо в бок» получить было запросто. К тому же весь город был поделён между уличными бандами, и, не дай вам бог, оказаться в чужом районе в тёмное время суток. Прогуляться с девушкой из «чужого» района тоже считалось смертным грехом.
        Было у Володи двое друзей «не разлей вода» — Зыков и Блинов. Нашли они себе подружек в чужом районе. Электричкой уезжали в другой конец города, общались со своими подружками, а в условленное время собирались к последней электричке и на ней приезжали домой. Однажды один из друзей ко времени не пришёл. Отправились вдвоём его искать. Знали, примерно, где его дама живёт. Скоро услышали визг девушки и увидели, как кучка «местных» избивает их друга. Подскочили они внезапно, пустили в ход кулаки, местных раскидали, друга вызволили и «ходу»! Но вот незадача — электричка ушла, а из тёмных переулков слышится злобный гомон. Побежали друзья что есть мочи!
        «Кодла» гналась за ними большая, с кольями, железяками, кастетами и ножами. И тут подвернул Зыков ногу на шпале и захромал. Ну и всё. Это конец, решили. Скорость у беглецов резко упала, злобная толпа нагонять стала. Но не было ни у кого даже мысли товарища бросить. Словно на войне, решали как жизнь свою подороже отдать. Вдоль железнодорожной ветки — автомобильная трасса, бежать по дороге стало легче, но толпа нагоняет, уже и камни рядом с друзьями с дробным стуком падают. И тут машина «такси» перед беглецами резко тормозит, и водитель открывает быстро три двери. «Залезай скорей!» — кричит. Так и ушли. Кто-то из «догоняющих» даже за задний бампер успел схватиться. Володя рассказывал, что поили таксиста потом несколько дней…
        Ещё случай почти комичный. Прихватили Володю на танцах дружинники. Чем он им не понравился? Не знаю. Привели в «опорный пункт», участковый милиционер и спрашивает:
        — Кто такой? Почему себя плохо ведёшь в общественном месте?
        — Да я вроде не нарушал, это «шнурки» ваши что-то попутали.
        — Что ты сказал? Ну-ка, ребята, поучите его разговаривать культурно. А я, вроде и не видел ничего. — Сказал лейтенант и отвернулся.
        Четверо мужиков на одного многовато! Навалились. Володя не поддаётся, не даёт себя свалить. Одного на приём, второго…. Потом выдыхаться стал. Да ещё самый здоровый из мужиков руку сзади на излом взял. Одного дружинника Володя всё-таки под себя подмял, но трое на нём виснут, и рука завёрнута — боль нестерпимая! Схватил дядька под собой лежащего свободной рукой за «между ног» и жмёт. Заверещал под ним мужик благим матом:
        — Больно! Ну, больно же, отпусти!
        — А ты скажи, чтоб они меня отпустили. — Мой дядя отвечает, а сам ещё сильнее жмёт.
        — Ой, отпустите его, мужики, мочи нет! В глазах темно! О-о-о!
        Хватка сверху ослабла. Отпустили руку.
        — Скажи им, чтоб отошли подальше, во-он к той стене. — дожимает Володя.
        — Делайте, что он говорит, быстрее-е-е!
        Володя встаёт, участковый чуть ли не по полу катается от смеха. Долго потом уговаривал: «К нам иди. Нам такие нужны», — но Володя не согласился. У него были другие планы…
        Когда бараки наши сносить стали, дали Володе и бабушке квартирку в новом микрорайоне с красивым названием «Зелёная роща». Находился он совсем в другом конце города от уже привычного места, где проживали мы ранее. Несколько новых пятиэтажек были словно бельмом в глазу для тамошнего «частного сектора». Наш город стали нормально освещать только в последние годы. Транспорт ходил плохо, и тьма чернильная стояла над городом пополуночи, как бы скрывая все низменные пороки человеческие. Именно в это время со страхом в душе пробирался к своим домам рабочий люд со второй заводской смены.
        Одной такой злополучной полночью шёл Володя с работы к новому своему жилью. Хлопнула калитка одного из частных домов, от которого разносилась музыка и шум весёлого и бесшабашного гульбища.
        — Стой! Не шелести ластами, мужик! Дай лучше закурить.— Раздался хриплый голос от калитки.
        — Я не курю. — «Вот с этого всё начинается» — подумал Володя, насторожившись.
        — Никак ты здоровье бережёшь?! Мечтаешь помереть здоровеньким? Рублишко-другой тогда накинь!
        — Таким «борзым» не подаю! — Ответил дядя.
        Внутри всё закипало от негодования на подобную наглость. Тень незнакомца быстро и решительно приближалась. Это был кряжистый мужик, ниже Володи ростом, но шире его в плечах. Приняв защитную стойку, мой дядя отразил первый удар в голову. Он только в последние доли секунды увидел холодный блеск стального ножевого клинка. Огнём обожгло горло. Тёплый ручеёк побежал под рубашку и по груди. Завязалась неравная схватка. Володя, будучи ранен, выбил особым приёмом охотничий нож у противника и, заломив ему руку, дотащил его до будки телефона-автомата, сиротливо и одиноко стоящей у автобусной остановки. Набрал ноль два….
        Оставалось только дождаться милиции. Но силы покидали Володю. Надо было держать противника, не ослабевая хватку. Мужик видел, что соперник его теряет силы. Он ждал любой слабины — момента чтобы выскользнуть и безнаказанным шакалом раствориться в темноте. Это была борьба сил и нервов. У раненого дяди появились разноцветные круги перед глазами, силы оставляли его. И только увидев свет фар милицейской машины, Володя ослабил хватку…
        В местной газете была большая статья об этой криминальной истории. Но за давностью лет не сохранилась вырезка. Восстанавливаю по памяти это событие. Володя не любил рассказывать об этом случае. Багряный след от шва на горле он проносил всю жизнь. Помню, как вся наша родня переживала, пока он «выкарабкивался» на больничной койке. Врачи говорили, что от смерти его отделяли доли миллиметра. Присудили тому хулигану четыре года и забыли про него все…
        Володя был для меня больше, чем дядя — и за отца, и за брата, и за лучшего друга в одном лице. Он много читал, был любознателен и умён. Литературу любил приключенческую и познавательную. Интересовался явлениями странными и таинственными, происходящими в нашем Мире. А имея великолепную память и талант рассказчика, мог удерживать подле себя слушателя часами. Такими благодарными слушателями часто становились и мы с бабушкой. С самого раннего моего малолетства и до такой безвременной его кончины за три года до начала нового ХХI века были мы рядом. Я уже возрастом старше него, ушедшего. Но как мне не хватает бесед наших! От  вещей простых и обыденных до самых сложных и философских — о далёких Мирах и Галактиках…
        Хочется верить, дядя, что где-то там, в необозримой бесконечности, живёт частичка души твоей и разума и, что томимый долгой разлукой, дождёшься ты встречи нашей, моей и твоей.

Валерий Зиновьев.