Поезд на Берлин

               


   Много услуг предлагают украинские железные дороги. Но отдельный сервис – это когда последний вагон не довозят до перрона.
   Представьте человека с тяжелой сумкой, подпрыгивающей колесиками на выбоинах в асфальте. Этот человек – я. И мне впервые самостоятельно ехать в Германию, где давно уже обитает моя лучшая подруга.
   На несколько раз проверенном и надежно запрятанном в сумку билете вагон на Берлин значится под номером 245. Ну, прицепной, в поезде Донецк-Киев этот вагон будет либо впереди, либо в хвосте – правильная мысль, да ведь?
   И чтобы оставить крепкую память о родине, его таки цепляют последним.
   И не довозят до перрона.
   Когда мы с братом в полдвенадцатого ночи доходим до средства, которое повезет меня в капиталистический рай, выясняется, что мои 45 – едва ли не предельный возраст для таких поездок. Попробуйте взобраться на высокую подножку, еще и с тяжелой поклажей! Когда я, растянувшись в полушпагате, вспомнив добрым словом своих преподавателей физкультуры, все-таки оказалась в тамбуре, вместо слов приветствия  выдохнула проводнице:
- А если б мне было 70, как бы я залезла?
    Она мило улыбнулась:
- В 70 вы бы дома сидели!
    Фигуристая такая деваха, стрижка «зимняя вишня», лицо простое, юмор понятный. Значит, подумалось, и в пути все будет по-родному. Поезд дернулся, вагон закрывают. И тут выясняется, что группа пьющих пиво возле столба молодых людей не провожающие, они самые что ни есть пассажиры. А колеса уже стучат, вагон последний. К счастью экстремалов, кто-то один из компании все-таки складывал вещи на полку и вовремя отреагировал, дернул стоп-кран. Так с небольшой заминкой мы все-таки отъехали от перрона, на котором не стояли.

   Еще один вид сервиса – украинские международные вагоны. Это не ICE, длинные серебристые сигары, которые потом развозили меня по Германии, где в пределах одного вагона салоны первого класса и второго; где в моем втором классе мягкое и действительно удобное сиденье, в котором не затекает спина; где кондиционер есть, но почему-то от него не закладывает нос. И почему-то просторно в этих вагонах ICE на европейских узкоколейках, хватает места и для локтей, и чтобы разойтись в проходе. И, если уж к слову, максимум неудобства, с которым я столкнулась там, – это русские путешественницы в поезде на Эссен в креслах напротив: они все полтора часа пути обсуждали подробнейше свою личную жизнь. Конечно, полпути выслушивать, что он не хотел ребенка и даже не пришел в роддом, что всю жизнь сидел на ее шее, не удосужась даже чайник вскипятить,  а потом еще полпути – что Леня прибил карниз, валявшийся за диваном, что Леня готовит ужин к ее приходу и занимается с ребенком уроками,– все это отдельное счастье.
   Но откуда им знать, что кто-то еще их понимает?
   И вообще, не нравится -  можно отгородиться наушниками.
   А вот  как абстрагироваться от узенького купе украинского международного вагона, где три полки нависают друг над другом, вызывая неведомую до них клаустрофобию?
   Как в гробу, подумалось мне, когда  легла на свою нижнюю. На панели возле дверей мягко светились две лампочки – сигналы туалетов. Они работали. И туалеты, и лампочки. Правда, забегая вперед: на обратном пути из Берлина домой лампочки тоже светились. Только в одном туалете крышка была примотана к унитазу скотчем. На мой вопрос: «А что, унитаз умер?» проводник радостно кивнул: «Он давно умер! Еще в Донецке.» Лицо простое, взгляд скучающего по пиву и девочкам, юмор понятный. И в пути все тоже было по-родному…
   Но я отвлеклась.
   За окном густые леса. Такие густые, что один шаг – и ты пропал в этих зарослях. Этакие украинские джунгли, полностью объясняющие, почему немцы не победили наших в войне. А не нашли просто! Подъезжаем к Ковелю. Собирается выходить моя молчаливая и всю дорогу проспавшая соседка. Я остаюсь в купе одна. Да и вообще пассажиров не густо. Есть где разгуляться шумной второй проводнице, крашеной блондинке, рассекающей воздух  из конца в конец вагона. Она  чем-то невероятно озабочена. На мой вопрос, нельзя ли прикрутить кондиционер, от которого уже иней на волосах, отвечает на ходу отсутствующим взглядом. Ну, мне-то что, я привычная, подожду, повторю вопрос. Но вскоре  она сама заскакивает в мое купе.
- Вы что говорили? Холодно? Давайте в соседнее купе, там кондиционер забился, еле тянет, как раз хорошо. Только скорее, скорее вещи переносите, сейчас граница, эти сволочи не любят, когда переезжают.
   Сволочи уже топчутся на перроне. Я быстро перетаскиваю сумки.
   Вагон полупустой, до меня доходят быстро. Рыжая тетка в форменной одежде на размер меньшей того, что в одежду вложено. Ножки иксиком, пальцы коротенькие, голубые глазки-буравчики.
- Що маєте декларувати?
   Широко улыбаюсь, делая милое лицо:
- А немає чого декларувати!
- Як це немає? – глазки впиваются в мою радужку, сетчатку и начинают вкручиваться в мозг. Успеваю подумать, что в роду у нее был подгулявший гестаповец и, судя по мускульному напряжению, крутой холке и вот этой широкой посадке глаз, стаффордширский терьер. Буравчики сканируют мой мозг до затылка и, наконец, переходят на стены купе.
- Що везете? Водка, цигарки, наркотики? Де ваші речі? Це всі? – засовывает пальцы-сардельки в пакеты с едой.
   Вежливо добавляю ей работы:
- Ще під сидінням.
- Підіймайте! – это уже она добавляет работы мне. Но мне-то что, я согласна продлить общение, ведь не каждый день судьба дарит такие экземпляры.
   Сардельки ковырнули  мою сумку.
- Тільки особисті?
    Разочарование. Напоследок глазки ощупывают рулоны матрасов на верхней полке. Матрасы лежат тихо. Заглянуть на полку с лестницы не позволит тесная форма.
- Щасливої дороги.
- І вам усього найкращого!
   Опускаю полку, заваливаюсь с книжкой. Впереди канитель с заменой колес, потом час стоим в польском Дорохуске. Поляки дарят этот час переходом в другой часовой пояс. С ними можно сказать пару фраз на их языке и порадоваться, что тебя понимают. Я расслабилась. Но вскоре после того, как поезд начал отстукивать польские километры, в мое купе торпедой залетела проводница.
- Минут через двадцать я к вам приду поработать.
- Да, пожалуйста,- говорю, а сама ничего не понимаю.
- А, так вы в курсе?
- Нет, не в курсе, но приходите, всегда жду.
   Меня приняли за шутницу, расхохотались, и через 20 минут действительно вломились ко мне обе наши Верки Сердючки, черная и белая, с решительным видом.
- Посидите, - говорят, - в соседнем купе, мы ничего вашего не возьмем.
- Посижу, мне-то что.
   Но мне таки что, мне любопытно. Стою в коридоре и наблюдаю, как выбегает белая из купе со словами: «Я ж без фонарика ничего не увижу!» Потом она еще раз сгоняет за отверткой, и из купе донесутся странные звуки, вроде борется кто-то. Минут через пятнадцать двери распахнутся, и вот тут я действительно удивлюсь: ну скажите, где в маленьком купе можно прятать два мешка сигарет?!
  И тут до меня дойдет, как же подставляли меня обе  Сердючки. Я-то, конечно, найду им оправдание. Потом. И порадуюсь, что всех нас пронесло. Но в тот момент я на минуточку представила торжествующий гестаповский взгляд и мертвую хватку стаффордшира на своем горле. А такие ж наши девки! И юмор у них понятный…
   Дальше до Берлина ехали спокойно. Разлившийся Одер лизал железнодорожную насыпь. В вагоне сменяли друг друга сопровождающие, вначале поляки, потом немцы. Они в основном сидели в купе, через открытую дверь наблюдая за движением тех пятерых пассажиров, что еще остались. А может, присматривали за проводниками. В любом случае, они нам не доверяли самим фактом своего присутствия. И это напрягало. Последняя сопровождающая нас пара была низенькая и бесформенная, мужчина выглядел утомленным жизнью, а дама моих лет носила косичку, челку и совсем не носила макияжа. Все это выглядело не нашим. Впереди был Берлин.