Поездка в Париж. Окончание

               

                ***


   Утром разбудили не водители бесчисленных машин под окнами. Разбудили птицы.
   И, два опытных путешественника, мы c Инной ни свет, ни заря сползли в столовую. Потому как проверено опытом: именно пораньше шведский стол еще оправдывает свое существование. Потом, когда нахлынет орда проголодавшихся сонь, все будет сметено.
   Такие светлые мысли посетили, кроме наших двух, еще головы всего лишь трех китайских туристов, так что на белоснежных скатертях нас ожидал весь ассортимент: замечательные круасаны с шоколадом ( замечательные – потому что шоколад этот был заметен, а не как в моем родном городе, «помазано»), воздушные слойки из нежнейшего слоеного теста, блинчики со всяческой к ним начинкой, тоненькие простынки вкусной ветчины с укладывающимися на них подушечками твердого сыра. Отдельно стояли кувшины с хрустящими хлопьями и шоколадными шариками, а возле них кувшин побольше с молоком. В маленьких упаковочках предлагались мед, джем и сливочное масло, на котором, кстати, был логотип нашего, украинского производителя. Такое масло лежало и лежит у нас в каждом магазине. Но только на нашем варианте написано «вироблено в Україні», а на этих пачечках “product France”. Взяла специально, чтоб попробовать. Но, собственно, как в том анекдоте получилось: «шо ж его пробовать, сало як сало». Так и оно было масло как масло. Да, а запивать всю эту включенную в счет гастрономию предлагалось двумя (или тремя?) соками, чаем-кофе и горячим молоком. 
    Может, я чего забыла перечислить. Называю то, что складывала себе на поднос. А поскольку наш человек за границей, слыша словосочетание «шведский стол», сразу прикидывает, как он будет с этого завтрака выносить себе и обед, и ужин, я тоже методично нагрузила себе две мужские порции. Многоярусные бутерброды сразу были завернуты в салфетки и уложены в футляр от фотоаппарата.
   Запомните, туристы: чем лучше фотоаппарат, которым вы собрались запечатлеть незнакомые страны, тем он объемнее! Следовательно, и футляр от хорошего фотоаппарата будет больше, чем от «мыльницы». Решитесь на дорогую покупку! Тем самым вы и мгновенье прекрасное остановите, и сэкономите ваши кровные на питании. Потому как в том же Париже, повторюсь, желание подкрепиться выльется в круглую сумму.
   А на гостиничной стоянке в это время водитель Андрей уже устраивал утренний туалет Белому Лебедю. Он мыл ему бока, протирал стекла, вычищал соринки из салона. И рассказывал подошедшим туристам:
- Вон, цыгане понаехали, - кивок в сторону двух молодых мужчин, вываливших голые торсы на подоконник двухэтажного гостиничного домика, стоявшего в череде таких же возле нашей четырехэтажной коробки. Мужчины беседовали с двумя женщинами, стоявшими под окнами. – Как Евросоюз расширился, сразу сюда двинули румынские цыгане. Вот так снимают гостиницу, мужчины у них не работают, в номерах сидят, а женщины ходят,  попрошайничают. А ну, иди отсюда! – резко поменял он тон, когда одна из чернявых подошла близко, по его мнению, к открытой двери автобуса. – Иди, иди!
   Его языка, понятно, молодицы не знали, но жесты и тон были абсолютно интернациональными. Отошли.
- А то за ними не уследишь.
   Постепенно подходили наши попутчики. Кто-то жаловался на бедность шведского стола. Кому-то не удалось вынести с собой бутерброды (« Ну все время на меня смотрели, все время, ну почему только за мной?!»). Подошли ребята, молодая пара. Она статная брюнетка с конопушками, он белобрысый, улыбчивый. Похож на моих сибирских родственников. Подхожу к ним:
- Простите, вы Дима?
- Дима.
   Называю свою фамилию, и Димины брови ползут вверх. Угадала. Вычислила. И хотя, вроде, общих предков быстро не нашли, но посмеялись, договорились не терять друг друга из виду.
- А то потом начнется: программа «Жди меня», слезы перед камерой…Кстати, моего родного брата тоже зовут Дмитрий.
- Так давайте считаться двоюродными!
   Приятный парень. Они, кстати, были единственной парой, отправившейся в этот вечер в «Мулен Руж». Остальные то ли были равнодушны к всемирно известному кабаре, то ли стоимость билета в сто евро смутила. Вот, пара из Бремена тоже не пошла. Интересно, как они в конечном итоге расселились? Хотя нет, не интересно.
   Автобусная экскурсия по Парижу особых впечатлений не оставила. Все-таки, по этому городу надо ходить пешком.
   А вот где мы прогулялись, так это по Версальскому дворцу.
   Кто был в Петергофе, не ждите здесь достойного конкурента его парку с фонтанами. Ну, где брать воду для местного Самсона, построй его здесь? Нет, конечно, фонтаны есть, но количеством несравнимо меньшим. И – французский регулярный парк! – все выстрижено, деревья невысокие, множество террас, понижающихся по мере удаления от дворца. Поэтому не фонтанами, не буйной растительностью и не скульптурами, оттененными густой зеленью, поразится глаз знатока петербургского пригорода. Изумится он от роскоши, от блеска, от помпезности, возведенной в абсолют. Пятьдесят лет строился Версальский комплекс. Все счета, связанные со строительством, сохранились, и теперь, сложно пересчитав указанное там серебро и нынешний бюджет Франции, называют сумму в 260 миллиардов евро.
   Ну, как говорила моя бабушка, значит, не последние деньги были. И ведь не зря потратили. Потому как этот мрамор нежнейших оттенков, которым отделаны пол и стены, эти огромные живописные полотна на стенах и роспись потолков, эта позолота везде, где мрамора и живописи казалось мало, - все это пережило века без тотальной реставрации. Шелковую обивку и балдахины с золотыми нитями, правда, подновляли, но и то не везде. И люстры после войны пришлось изготавливать другие. Но так же, как и во времена французских королей, лучи закатного солнца проходят через парк и ударяют в зеркала знаменитой галереи. И вспыхивает она, многократно усиливая позолоту, и – падайте ниц, ослепленные! – в облаке дрожащего эфира появляется он, любимец Франции, вдохновитель и организатор  этого роскошного пира, – сам Людовик 14-й, Король-Солнце, и бриллианты дам свиты, как звезды на небосклоне, только оттеняют его красоту.
   А скажите, невесты, искавшие себе женихов за границей, вас предупреждали в агентствах, что французские женихи прижимисты? Так вот, то, что сегодня кажется невероятной роскошью и расточительством, в те времена было построено как можно дешевле. Экономили, где могли. Из-за этого многие камины впоследствии не работали, окна не закрывались, словом, жить во дворце зимой было крайне проблематично. Еще все заказы велись через тендеры, и все расходы исполнителей, превышающие первоначально названные, не оплачивались. А для жилья аристократии предусматривались узкие каморки под крышей. И ведь жили! Потому как не умеющие приспосабливаться не получали ни чинов, ни званий.
   Ну, а сейчас поток туристов в Версале такой, что он с лихвой окупил все затраты Короля-Солнца. По анфиладе залов прогулочным шагом не пройдешь, все бегом. Одна надежда на фотоаппарат, потому что все глаз запечатлеть просто не успевает.
   

   В общем, экскурсии в Париже, конечно, брать надо. Пусть вас проведут известными маршрутами, вы сфотографируетесь, будет, что демонстрировать друзьям. Но если вы не боитесь разговаривать на  чужом языке и запаслись картой, выдвигайтесь узнавать этот город самостоятельно. И сэкономите, и не будете ходить, как все туристы, осликами за экскурсоводом и ждать кого-то из туалета. Последнее вот абсолютно не интересно. Даже если вы ждете из, простите, сортира Версаля.
   С тех пор, как ночные вазы выливали прямо из королевских окон на стены и мутные ручейки нечистот текли через все предместье в поисках Сены, по пути усиливаясь отходами людей хоть и попроще, но таких же, с такой же системой пищеварения, прошли долгие годы. Теперь в Версале есть общественный туалет. Как и везде, у мужчин пусто, в женском очередь. Эта очередь и послужила источником очередных впечатлений для нашей группы.
   Ну, лекцию Марины о ценности времени услышали таки все. Даже Нинель прибегала к автобусу в числе первых, памятуя брюссельский инцидент. Но, как выяснилось, есть еще что-то, кроме отсутствия пунктуальности, что мешает человеку вовремя прийти к месту встречи. Утомленная блеском дворца и назойливостью местных чернокожих продавцов сувениров, группа устраивалась в Белом Лебеде, когда подбежала одна из туристок и растерянно обратилась к Марине:
- Женщина наша пропала! Такая маленькая, беленькая, я ей дала сумку подержать, сама пошла в туалет. Выхожу – ее нет. Наверное, отошла куда-то. Я уже все обошла, а ее нет!
   Марина спокойно:
- Ничего, увидит, что вас нет, все поймет и придет к автобусу.
   Женщина в истерике:
- Нет! Она будет там стоять! Она же из России! Придет и будет там стоять!
   Прозвучало, как диагноз. Марина, вздохнув, двинулась на поиски затормозившей россиянки. Андрей при этом нарезал круги по площади, чтобы не платить за сверхлимитную стоянку. Вскоре обе дамы пришли. Благо, искать пропажу долго не пришлось, она действительно ждала возле туалета…
   Ближе к вечеру был Монмартр. Знаменитая карусель кружилась под песню Ива Монтана, и лошадки то наклонялись вперед, то задирали головы кверху. Их, наверное, изумляло, как же неловко определили для них место городские власти. Лошадкам бы хотелось гарцевать где-нибудь на более выигрышной площадке, тем более, что их карусель действительно очень мила, и ее можно ностальгически назвать символом детства. Как ту карусель, что кружила героев фильма «Мэри Поппинс». Но Монмартр невелик, а претендентов на подселение к нему хоть отбавляй, одни сувенирные лавки и витрины с пиццей и мороженым чего стоят! Вот и кружится карусель в закутке между лестницей и подпорной стеной, пустая, а дети бегают вокруг. И придумалась мне история, будто, обиженная на взрослых, она специально не останавливается, чтобы покатать детей. Потому что милые дети вырастают и превращаются в черствых расчетливых крохоборов. И только поэтому она никого не катает. А не потому, что билеты на нее дороги.
   Но если отвлечься от карусели и начать подниматься вверх на знаменитый холм, на каждой промежуточной площадке обязательно будешь останавливаться, любуясь приближающимся белоснежным чудом, базиликой Сакре-Кер. Знаете, как правильно надо выбирать жемчуг? Стоя ранним утром у окна, выходящего на север. Только тогда вы можете сполна оценить то мягкое свечение, что исходит от него. Так же и Сакре-Кер. Полдневное солнце ее огрубляет. Закатное, при котором мне ее показали, лишает таинственности. А как же должна она замечательно смотреться на фоне утренних сумерек, когда солнце еще прячется за белыми парижскими крышами!
   Хороша, хороша неимоверно. Белоснежка. Девушка перед обрядом конфирмации. Белая чайка. Она, такое впечатление, отталкивает всю грязь, что вокруг нее: и освобождение Парижа от Коммуны (кровавое, заметьте!), в память о котором она была построена; и толпы назойливых продавцов сувениров, которых не счесть в этой туристической Мекке. И горы мусора, которые, безусловно, портят Париж, как обкусанные ногти портят светскую даму. Сакре-Кер вообще кажется неземным созданьем, миражом, мечтой. К ней и близко-то подходить не стоит по причине расчленения ее на составляющие, из-за чего она превращается просто в церковь, довольно утилитарный объект. Но она – мечта. Поэтому смотрите на нее издали.
   Но если вы будете внимательны, то обязательно встретите на Монмартре его настоящую хозяйку. И это будет не ностальгическая карусель, не жемчужная Сакре-Кер и даже не рыжая художница, точно схватившая вашу физиономию углем на шероховатой бумаге. А выйдет откуда-то из-под туристских ног, из-под столиков неисчислимых кафе черная  кошка  с профилем Нефертити и красным ошейником - воплощение знаменитой рекламы Стейнлена для парижского кабаре, - и вы поймете, кто есть живой символ этого места. И вам в голову не придет обратиться к ней «кис-кис»! Фамильярности оставьте вашей домашней Мурке. Кстати, по возвращении домой мне довелось взять кошечку. И – вариантов в этом помете не было – черную. Но когда я увидела этот точеный профиль и приложила  красный ошейник, сомнения отпали – беру! Имя пришло не сразу, дня через три, и назвалась она Жанна, что было вполне для нее уместно…
   
   Следующий день в Париже начался с раздумий. Дело в том, что по программе группа должна была с утра ехать на русское кладбище в предместье Сент-Женевьев-де-Буа. Никогда не испытававшая тягу к экскурсиям такого рода, я планировала в это время прокатиться на метро в район Дефанс, знаменитый город будущего, фотографировать архитектурные изыски. Но планы менялись из-за решения парижан немного побастовать. Вот именно так, побастовать. Кто знает, как бастуют в Германии? За три месяца профсоюзы объявляют, что второго, предположим, февраля городские автобусы не выйдут на маршруты. И немцы-работодатели к этому дню успевают решить оставить своих работников дома. А сами работники по причине дарованного работодателями выходного тоже не выбираются дальше своего района. Профсоюзы в итоге заявляют о своих претензиях правительству, а работодатели и работники сглаживают перебой в графике пивом. И все, в общем-то, проходит спокойно.
   Другое дело Франция. Здесь накануне проносится слух, что завтра бастуют музеи и подземный транспорт. Какие музеи, весь ли транспорт – слухи не конкретизируют. В итоге наутро, побоявшись оказаться в незнакомом городе и без языка, и без транспорта, я была вынуждена ехать с группой. Как выяснилось позже, опасения были оправданы, поезда именно нужного направления в этот день стояли в депо. С музеями дело обстояло еще веселее. На все утренние звонки в Лувре, куда была запланирована экскурсия, отвечали, что они еще ничего не знают. Наконец, за десять минут до открытия, Лувр сообщил, что они таки открываются. Но особой радости это сообщение не принесло, поскольку мы как раз подъезжали к большой – на час – пробке, о чем загодя предупреждали огромные дорожные табло.
   И что бы мы делали в этой ситуации без лихого киевлянина, а теперь ганноверца, нашего водителя Андрея? Как Беня Крик проводил своих ребят по лабиринтам одесских подворотен, как революционеры-подпольщики петляли от царских ищеек по питерским дворам-колодцам, так и наш ангел-хранитель, выписывая кренделя колесами автобуса, вывозил нас из города в обход пробок. И хотя мы все равно убили на дорогу в оба конца около трех часов, не будь Андрея, ситуация была бы совсем плачевная.
   А пока мы ехали, я записывала в блокнот диалоги из вчерашнего посещения музея парфюмерии. Несколько комнат в доме за Гранд Опера, в конце обычный торговый зал. А запах!! Куча золотистых флакончиков-пробников с духами и туалетной водой, из которых можно побрызгать хоть на себя, хоть на специальную полоску-тестер, баночки и тюбики с кремами, гелями и жидким мылом, которые тоже можно было понюхать и помазать. Ну, каково? В итоге, даже те, кто и не собирался покупать парфюм (например, я) попали под обонятельный гипноз, и участь группы была решена.
   Для облегчения выбора к нам была приставлена бойкая черноволосая девушка, очень грамотно, хотя и с акцентом говорившая по-русски. Она ко всем, не различая пола, обращалась «девчонки» и сыпала, как из пулемета, названиями духов с обязательным рассказом о том, что именно этот парфюм любит Катрин Денев, а вот тот – о, тот покупает наступившим летом вся парижская богема. Девчонки и мальчишки слушали, нюхали и, соблазненные, шли к кассе. Мой двоюродный брат Дима тоже купил своей круглолицей брюнетке золотистый флакончик. Про бременцев не знаю. Пока они нюхали, я переводила европейскую валюту в гривну и вспоминала, почем я два месяца назад купила вот точно такого же объема флакончик Light blue от Дольче и Габбана. Выходило, в музее не просто дешевле. По сравнению с моей родиной, здесь отдают почти даром. И, перефразировав Жванецкого, после таких сравнений кто я такая, чтобы не купить? Решив фундаментальный вопрос о незапланированной трате, я начала нюхать. Процесс этот затянулся, в итоге мне пришлось покидать музей в числе последних – он уже закрывался. Решив посетить ранее любезно предложенный русской продавщицей туалет, я обнаружила, что его уже закрыли. Тут на мое счастье из дверей вышла та самая чернявая дивчина.
- А как бы мне, - спрашиваю, - в туалет попасть?
- А что, уже закрыли? Сейчас откроют.
   Возвращается к дверям, энергично объясняет что-то молодому кареглазому парню, стоявшему на входе. Тот отчаянно жестикулирует, показывая на часы на запястье и разводя руками. Широченные брови на смуглом лице складывают лоб в гармошку, и все это красноречиво говорит о конце его рабочего дня, который он не собирался удлинять ради запоздалой туристки. Продавщица не отступала. То ли она защищала права покупателя на отправление своих надобностей после долгого нелегкого выбора, то ли просто показывала, кто в доме (то есть, в музее) хозяин. Парень продолжал показывать на часы и разводил руками.
   Я для усиления натиска встала рядом с продавщицей и, переминаясь, сказала на английском:
- Дама не может терпеть!
   Широкие брови задвигались еще сильней, он махнул руками и пошел вглубь зала.
- Ну, он же даст ключи, - повернулась я к девушке, - он же француз, он галантный.
- Какой француз! – поморщила нос продавщица. – Дешевая португальская подделка!
   Через полминуты португалец открыл туалет. Этот город все-таки обязывает мужчин исполнять женские просьбы…

   О русском кладбище в парижском предместье Сент-Женевьев-де-Буа, улица Лео-Лагранж, много написано. И могилы целых фамилий, прописанных в русской истории, названы, и звучные имена-вехи, высеченные на памятниках, известны всем, кто не чужд нашей когда-то большой родине с ее величайшей культурой. Известно и то, что российские власти продлили срок аренды земли на этом кладбище, которое, по французским законам, должно было, в противном случае, быть снесено. Кого-то перезахоронили в России, но 648 кладбищенских участков, «русских» участков, остаются в этом парижском пригороде, и теперь как надолго – одному Господу известно. И, наверное, поэтому так тяжело находиться живому человеку среди этих могил. Живой человек – это я, и это мое восприятие этого скорбного места. Непосредственно перед поездкой мы с подругой прогуливались по одному из кладбищ Ганновера. Именно прогулкой было это посещение: много зелени, пруд с утками и парой лебедей с лебединым выводком, и на большой площади этого места не плача, но раздумий – очень мало могил. Что немцы не хотят умирать, заметно и по большому количеству стариков на улицах, и по вместительным домам престарелых, и по малой заселенности кладбищ. А может, и на французских кладбищах так? Не знаю, была только на одном. И каменела от почти физического ощущения чужих слез и такого всепоглощающего горя, будто – война. Ни ходить, ни разглядывать, узнавая имена, было невозможно от неразрешимого отчаяния этого места. Не было покоя и грусти, как  обычно бывает при посещении мест упокоения. А было потрясение горем, помочь которому не в состоянии.
 
    И представлялось мне, плетясь за группой по узеньким проходам между могил, как  на вечернюю в кладбищенский храм Успенья Пресвятой Богородицы собираются все они, навсегда отлученные от родины. И в толпе, где-нибудь поближе к алтарю, сам автор, архитектор Альберт Бенуа, высокий, с крупным профилем, и рядом с ним его маленькая жена, расписывавшая вместе с ним фрески в месте их вечной молитвы.
   Упокой всех их, Господи, с миром…
   Но не все так скорбно. На углу кладбищенского проезда отдельно возлежащий, не подпираемый никем мозаичный ковер с тяжелыми крупными складками, как у настоящего покрывала, - Нуреев. Мажорный аккорд в реквиеме. Яркий мазок живописца на графическом листе. Искусство, проникающее сквозь. Мощно. Величественно. Не конец – продолжение в Вечность. И отлегло от сердца…

- Знаете, в Венеции с моей попутчицей произошла такая история…
  Соседка Инна, расположившись в кресле, вытянула из сумки какую - то вкуснятину в шуршащей фольге.
- Угощайтесь, мне друзья столько еды положили – одной не съесть. Так вот в Венеции (в ее мягкой, нараспев, речи, это звучало, как Венэции) дама из нашей группы обратилась к экскурсоводу: «А знаете, мой сын ездил с вами по этому маршруту. Вы его должны помнить, он в лифте застрял!» Экскурсовод так досадливо улыбнулся: «Помню-помню, застрял ночью, а по ночам ремонтники не работают, пришлось вызывать, до утра колотились.» А дама ему: «Ну, вы не волнуйтесь, со мной все будет в порядке, не может же на одном и том же маршруте с членами одной семьи случиться неприятность! Снаряд дважды в одну воронку не падает!» И ведь накликала! Пошла в туалет да засиделась, а тут время сиесты. Служащая решила, что кабинка пуста, закрыла ее на ключ и отправилась на законный отдых. Четыре часа просидела бедняга!
   Наш автобус возвращался обратно в Париж. Умело объезжая пробки, Белый Лебедь приближался к месту нашей следующей экскурсии, названной «Сердце Парижа». Уже схлынули эмоции, вызванные посещением Сент-Женевьев-де-Буа, уже отшумели пересуды всем недовольных наших соседок сзади, уже съедены бутерброды, запасливо вынесенные со шведского стола. Инна, невольно слыша диалог неудовлетворенных попутчиц, помолчала, потом наклонилась ко мне:
- Ну что же им все не так? И водитель не такой, и экскурсовод не такой. Правда, Андрей действительно все время вмешивается, вроде он лучше Марины знает все и про гостиницы, и про город, и где что дешевле…
- А если действительно знает?
- Но почему он все время говорит Марине, как надо делать, во сколько куда надо приехать, как составить расписание? Он же не экскурсовод, он не должен так категорично вмешиваться!
   Орлиный профиль водителя мерно колыхался на боковом стекле. Руль, казалось, рос прямо из крепких коротких пальцев. На экране DVD весь салон рассматривал фотографии, сделанные Андреем в его нескончаемых путешествиях. Марина, комментировавшая снимки, удивленно ойкала:
- Ты и здесь был? Мы ж, вроде, сюда группы не возим?
- Да я с женой ездил.
- А это Нойшванштайн? Так там же снимать нельзя.
- Нельзя. Я всего-то пару раз и успел щелкнуть, пока меня не попросили этого не делать. Вот в Бельгии в здании парламента снимал, так из-за меня полицию вызвали, чуть камеру не отобрали. Дурачком прикинулся, они мне даже снимки оставили.
- Так ты нарушал?
- Ну да. А чтоб я сейчас вам показывал, если б не нарушал?
   Инна, нервно покусывая губу, досадливо прошептала:
- Видите, он еще и незаконопослушен!
   На экране появились снимки с Октоберфеста в Мюнхене. Развеселый краснощекий немец размахивал большой кружкой. При этом пена свисала с его роскошно закрученных  баварских усов.
- А знаете, что мне очень глубоко запомнилось перед отъездом из страны? Поголовное пьянство! – Инна проводила взглядом очередную фотографию из пивного шатра. - Это был 92-й год, мы как раз обитали в Москве. Была зима, и было такое впечатление, что нет трезвых мужчин. Даже в снегу валялись. Да-да… Это было ужасное зрелище. Как-то вечером я стою на остановке, подходит ко мне один, на ногах еле-еле держится. И происходит между нами диалог:
- Чего стоиш-шь?
- Автобус жду.
- Домой йе-едешь?
- Домой.
- А тебя дома ждут?
- Ждут.
- Меня тоже дома ждут…(пауза) две с-суки…
Я так участливо:
- Собачки?
- Не-ет! – выдох, и перегар такой, что я дышать побоялась, чтоб не задохнуться. – Жена и дочка! А кто у тебя дома?
- Сын.
Тут он придвинулся ко мне, и я смотрю – лицо у него интеллигентное, но такое все помятое! И говорит он мне:
- Роди мне сына!
Я даже отшатнулась. Ну представляете, одна на остановке, мороз, и мужчина пьяный с таким предложением!
- Роди мне сына! Я воспитаю из него национал-с-социалиста!
Я потом долго удивлялась, когда уже дома была. Предложил мне, еврейской женщине родить будущего национал-социалиста!
   Мы вместе посмеялись над тем далеким ночным предложением. В это время Андрей настойчиво убеждал Марину:
- Ну позвони ты, узнай, почем билет без экскурсии. Ничего себе – 25 евро за русскоязычного гида! Да просто плэер взять напрокат и ходить по залам, и привязанным не будешь, и дешевле обойдется.
   Опять Андрей вмешивался. И делов-то, если его пассажиры заплатят в Лувре по 25 евро за экскурсию, ему-то что! Но не мог этот крепкий мужик жить не по-хозяйски. Не мог и другим не давал. Как потом он рассказывал по дороге домой, его дед был когда-то начальником строительства железной дороги. Когда его сослали в Сибирь в 37-м, он и там через два года был поставлен начальником участка, поселок построил. С такими генами его внук просто не мог быть безалаберным мотом. И таки Марина разобралась, в Лувр можно было сходить и за десятку…

   Но парижские пробки пропустили нас в центр города только к концу музейного дня. Спуститься под стеклянную пирамиду, пробежать  по залам, щелкая на бегу Венеру Милосскую и, не успев представить ни ее несуществующих округлых запястий, ни кудрей на пропавшей голове воспаряющей Ники, сбивая японцев, этих вездесущих составляющих туристического коктейля, прорваться к Джоконде, чтобы узреть один сплошной блик на пуленепробиваемом стекле – и скажите, это все только для того, чтобы сказать: я была в Лувре?
   И мы с Инной пошли в Д’Орсэ. Маленький, по сравнению с большим старшим братом, Д’Орсэ позволял обойти все свои экспонаты еще до закрытия. А главное – тут у Инны, штурмана этого похода, перехватывало дыхание – там был Ван Гог.

   Д’Орсэ -  здание бывшего вокзала с огромным залом со сводами под сорок метров. Подписанный к разрушению, но удивительным образом оставленный жить, он стал, благодаря своему стеклянному куполу, идеальным прибежищем для импрессионистов. И картины там не просто висят. Они там живут. Оторванные от своих родителей, пережившие их на целые эпохи, они обрели свой мир, где мазки оживают, наполняясь звуками. И частью этого мира становитесь вы, пораженные и молчаливые, перешагнувшие границу ирреальности и повседневности, жизни короткой и искусства вечного. Никакие репродукции не передадут вам прозрачность воздуха настоящего Коро, тончайшую дымку тумана Моне, ни одна копия не передаст сногсшибательной энергетики Ван Гога. И кто его назвал сумасшедшим? Лучшее средство от депрессии – подлинный Ван Гог. И пусть замолчат окруженные желтыми стенами психиатры.

 - Я совершенно истерла ноги! – Инна присела на лавочку возле велосипедной стоянки. Солнце катилось вниз, разогревая парижский воздух. Музей закрылся. У нас было еще часа полтора до экскурсии на пароходике по Сене.
- В Венеции мы попали под дождь, и мне пришлось идти в мокрых туфлях. Вот результат – в Париже я уже совершенно не могу ходить! Ну что делать? У меня, правда, есть носки, но как я буду выглядеть в носках возле моста Конкорд?! Правда, у меня есть утешительная история на этот случай. Как-то приятельница моих израильских друзей, живущая у вас в Украине, решила посетить Париж. Ни разу не была, но очень хотелось. Взяла с собой подругу, и полетели девчонки. А обе девушки небедные, у себя в городе одевались в дорогих магазинах, и в Европу, чтобы в грязь лицом не ударить, взяли собой лучшую одежду. Все-таки в столицу моды едут. И вот выходят они из отеля на Елисейских полях все из себя разодетые. В свете своих представлений, понятно, о  модном Париже. На одной синее норковое манто, на другой тоже что-то меховое и безумно дорогое из Днепропетровска. Обе в шляпах и на высоченных каблуках.
   Когда через пять минут не было ни одного, кто бы не повернулся им вослед, а главное – не было НИ ОДНОЙ дамы в подобном убранстве ( а дефилировали они, напомню, по Елисейским полям), у туристок хватило разума предположить, что они выглядят не совсем уместно. Быстренько вернулись в отель, переоделись в то попроще, что положили на всякий случай в свои шикарные чемоданы,  в этом и допутешествовали. Остались, как мне рассказали, в восторге от города.
   Ну что, могу я после этой истории ходить здесь в белых носках?
   Мимо прошел молодой француз в костюме и при галстуке. С локтя свешивался мотоциклетный шлем. Выбрав из вороха транспорта своего коня, он надел шлем, ловко перекинул ногу в костюмной штанине через мясистое черное седло, дал газ и рванул со стоянки.
- Могу! – моя спутница решительно натянула на истертые ноги короткие носочки на узкой резинке. – Где тут у нас Эйфелева башня?


   А под Эйфелевой башней на зеленых лужайках отдыхал народ. Лениво валялась беззаботная разноцветная молодежь. На подстилочках раскладывали бутерброды семейные пары с детьми. Наступал вечер четверга, время, когда французы начинают готовиться к выходным. И только озабоченные туристы толпились в нескончаемой очереди жаждущих увидеть Париж с высоты птичьего полета.
   Видела я фотографии с самого верху, куда довозит вагончик. Если объектив у фотоаппарата длинный, то можно даже сделать фото без густой сетки на переднем плане. Она, конечно, отбивает у посетителей всякие мысли типа «увидеть Париж и умереть». Но, согласитесь, выстоять очередь, расстаться с десятью евро и уткнуться глазами в сетку – это не оправдание надежд сюда стремящихся.
   Поэтому мы двумя мешками свалились на свободный край лавочки аккурат под правой ногой ажурной красавицы. Говорят, Эйфель к проекту символа города не имел никакого отношения. Просто выкупил все права у двух молодых, талантливых и неизвестных еще в столице архитекторов, почуяв гениальность творения. Молодым архитекторам нужны были деньги, они согласились. Интересно, как они потом себя чувствовали?
   А мы в тот момент чувствовали себя никак. Путешествие по раскалившемуся городу требовало продолжения в виде прохладной ванны для ног или хотя бы мгновенного волшебного переноса на пристань, где через полчаса нас должен был ожидать кораблик. Тела приняли форму скамейки. Встать нас ничто не могло заставить.
   На другом конце лавочки отдыхал почтенный господин в светлом костюме. Восточная наружность и мягкий негромкий голос о чем-то по-французски. Умом понимаю, что обращаются ко мне. Тот же ум, единственная не отказавшая часть организма, конструирует сообразный ситуации ответ на английском:
- Простите, не понимаю по-французски. Если можете, повторите по-английски.
   Почтенный господин даже обрадовался. Он сам не говорил на французском. Прилетел в Париж из Вены, где у него бизнес. Сам он живет в Дели, работает советником министра. А вообще-то он из Пакистана.
- А откуда вы?
- Украина.
- О, Украина! Это же бывший СССР? Сколько было у вас республик? Двенадцать?
- Пятнадцать! – во мне просыпается гордость идеологически правильной пионерки, которой я и была во времена пятнадцати республик.
   Брови моего собеседника ползут вверх. Он чего-то не помнит? Начинает перечислять. Я ему помогаю. Когда справляемся, следует вопрос, отправляющий мою воскресшую детскую гордость в то место, где она всю последующую жизнь и находилась:
- А ведь вы уже давно независимы. Наверное, у вас экономический бум?


   Я опущу дальнейшие детальные вопросы о состоянии украинской экономики, о работе транспорта, о средних зарплатах и что можно на них купить. Вежливый пакистанец наверняка был тем, кем представился, ко всему он был любознателен и явно был рад возможности получить информацию о далекой для него стране из первых рук. А я? Я ему отвечала. Но отвечала из того места, в которое была отправлена моя гордость его вопросом: «А ведь вы давно независимы. Наверное, у вас экономический бум?»
   Кто живет со мной рядом и говорит на одном языке, тот меня поймет.
   Когда на вопрос, почему же за десять лет свободы государство не вышло на путь процветания, я скомкано проговорила про соседа, не позволяющего развернуться, и про большой рот нынешних правителей, желающих накормить прежде всего себя с чадами и домочадцами, пакистанец скорбно кивнул:
- Украина и Пакистан очень похожи. У нас тоже работящий народ и плохая власть…
Мы замолчали, как на похоронах.


  У пакистанца оказалась очень милая жена  в нежно-персиковом свободном длинном платье и такого же цвета платке. Еще у него было шестеро детей и сколько-то внуков в далекой Индии. Моя соседка Инна, все время разговора глядевшая в сторону, явно не одобряла моей задушевной беседы с незнакомым господином восточной наружности. В Израиле это наверняка не поощрялось. Но время шло. Нас ждал кораблик и прохладный воздух Сены. Попрощавшись с, как выяснилось, товарищем по несчастью, я таки оторвалась от скамейки, и мы, шаркая негнущимися ногами, двинулись в сторону причала.

   И в тот же вечер мы возвращались в Германию. Нас, отдохнувших на туристическом пароходике, накричавшихся, как здесь принято, встречным корабликам и просто людям на мостах, забрал в свое мягкое чрево Белый Лебедь и, сделав прощальный круг у площади Звезды, отправился на восток. Автобус шел плавно. Ноги расслабились на ступенечке. Глаза закрылись…
   Утренние сумерки пришли вместе с голосом Андрея. Свежий, как будто и не было ночного перегона, он рассказывал истории сонной Марине.
- А знаешь, почему столько королевских замков построено в долине Луары, и каждый ровно в одном дне пути на лошадях? А чтоб путешествовать было удобно! Не королевское это дело ночевать на постоялых дворах и в туалет ходить абы где. Вот для комфорта их высочеств и возводились. А ты была в замке Амбуаз? Нет? Красота такая, сад итальянский, террасы! А ты знаешь, что там рядом похоронен Леонардо да Винчи? Он жил неподалеку последние три года, у него усадьба была. Усадьба очень интересная, там воссоздали изобретения Леонардо, которые можно самим привести в действие. А среди деревьев развешаны репродукции его картин, очень необычно.
- Андрей, ты за дорогой успеваешь следить?
- А что следить, дорога пустая. А с тобой говорю, так наверняка не засну. Так что слушай. Я вот недавно в Киеве был, брата повидать ездил, так сцену наблюдал. Разрыли проспект прямо посередине, коммуникации меняли. Движение в обе стороны оставили, но одну полосу вместо трех. Ограждения поставили. Ну, веревочки натянули с тряпочками красными. Так вот еду я вечером мимо этого места, не спешу, знаю, что сейчас к тротуару жаться придется. И обгоняет меня джип. И хорошо так идет, и не сворачивает. А знаки ж стоят предупреждающие! Все, как положено. И вот у меня на глазах этот джип на скорости уходит в котлован. К трубам. О-па! Я аж затормозил. Может, думаю, помощь понадобится. Ну, тут рабочие подбежали, засуетились, и вытаскивают из ямы молодую девицу, блондинку. Я ж из машины вышел, стою, наблюдаю. Девка целая абсолютно. И что ты думаешь, она сразу делает? Правильно, достает телефон. Но что она говорит – я просто офонарел! Говорит: « Зая, знаешь, где я сейчас? Ты обхохочешься – я на машине в котлован нырнула на проспекте!» Вот это б моя жена мне с такими словами позвонила!
- Слушай, Андрей, а серьезно: ты спать не хочешь?
- Да нет, я ж спал, пока вы по городу ходили. Проститутки только доставали, каждые полчаса в автобус ломились. А кстати, насчет проституток. Позвонили как-то моему приятелю земляки из Кишинева. Едем, мол, к вам, не свозишь ли в Амстердам прогуляться? Отчего ж не свозить. Ну, в назначенное время погрузились в машину, поехали. А жена этого туриста очень долго готовилась к поездке в Европу. И боялась выглядеть плохо за границей. Приоделась в лучшую свою одежку, в которой в Кишиневе была она первой красавицей. Ну, юбка-мини, маечка с декольте, каблуки. И раскраска боевая, понятно. Едут они, значит, в сторону Амстердама, и тут даме в туалет захотелось. Съехали они в положенном месте, отпустили ее и ждут. А ее все нет и нет. Заволновались, пошли искать. И что оказалось – выходила она из туалета, а тут мимо полицейская машина ехала. Видят даму в явной спецодежде ночной бабочки – и взяли ее в участок. А что, не ее место, нечего здесь промышлять.
Ребята, понятно, ее вызволили, документы показали, объяснились.
- Ну, с нами казусы постоянно здесь происходят. – Марина, хлебнув кофе, окончательно проснулась. – Я вот недавно своей подруге место бронировала на экскурсию в нашем бюро. Передала им ксерокопию загранпаспорта. Фамилию не называла – зачем, все ж в паспорте есть. А пришла с ней к автобусу проводить, говорю нашему сопровождающему:  «Это Чижик.» У него брови так вверх и поднялись. «Так вот как читается эта фамилия! А мы думали – Шицик…». А кстати, что у тебя там со временем, ты в лимит укладываешься или нам Володю поднимать тебе на смену?
   Тут мне вспомнилось, что у здешних водителей какие-то датчики, что ли, стоят. В общем, не могут они находиться за рулем дольше положенного времени. Ну, чтобы не уставали и не создавали аварийную ситуацию. И перерыв должен быть тоже не меньше положенного. Судя по тому, что мы ехали всю ночь, время работы у Андрея действительно подходило к концу.
- Ну, идем мы хорошо, пробок с утра нет, так что проскочим, чего человека будить. Только вот если в Оснабрюк заезжать туристов высаживать, так можем  действительно  не успеть.
- Так что, я поднимаю Володю? – Марина уже достала телефон.
- Да подожди… Кто там сейчас нам навстречу едет, у кого рейс на Голландию?
- У Саши.
- Вот его набери, спроси, где он сейчас. Ему ж все равно в Оснабрюк заезжать, мы ему наших пассажиров отдадим.
- А если он полный едет?
- Так ты ж набери, спроси. Скажи, что у нас трое.
   Марина набрала номер. Отзывчивый Саша согласился.
- Вот и ладушки! – повеселел Андрей. – А то сразу людей на подмогу вызывать. Сами справимся!
   Марина пошла в конец автобуса предупредить пассажиров. Вернувшись, опять вытащила телефон:
- Надо их встречающему позвонить. Дедушка ж мне специально телефон оставил, предупрежу, что автобус другой.
   На том конце трубку взяли моментально. Марина вежливо объяснила, что из-за экономии времени водителем их близкие подъедут в срок, но на автобусе с другими номерами. И тут трубка взорвалась гневным голосом того старичка, что советовал на пути туда ехать потише:
- Как вам не стыдно! – кричала трубка, и мне, сидевшей сразу за Мариной, было слышно разъяренное клокотание. – Я уже пишу на вас жалобу! Они из России, бесправные, а вы пересаживаете их на другой автобус!
   Ну к чему рассказывать, как Марина улаживала конфликт, как объясняла бывшему нашему, привыкшему всегда и везде бороться за свои права, что ситуация стандартная, никто в ней не пострадает, что гостей сдадут с рук на руки в положенном месте. Трубка продолжала накаляться, несмотря на все объяснения:
- Я вам покажу! Вы узнаете, как издеваться над людьми!
   Все это время Андрей невозмутимо держал руки на баранке. Когда истрепанная пенсионером Марина наконец завершила разговор  просьбой обязательно перезвонить ей, когда пассажиров все-таки высадят, наш водитель продолжил, будто и не перерывался:
- Да, человек рождается голым, мокрым и голодным, и это только начало. У меня вот тоже были неприятности со здоровьем. Вообще-то, я за ним слежу, вредного стараюсь не есть Иногда даже получается. Но тут проглотил рыбную косточку. И было это в Харькове, к теще поехал с женой. Теща расстаралась, рыбное филе пожарила. Я кусочек откусил, и на этом праздничный ужин для меня закончился. Уж как я эту косточку и запивал, и хлебным мякишем заедал – она не двигается. Собираемся мы все вместе, теща с валидолом с нами, и едем в ближайшую больницу, в ургентное отделение. А дело было в полвосьмого вечера. Заходим. А там – в такое время! – к ухогорлоносу очередь человек десять. Жена говорит:
  - Не вздумай уйти!
 Да я и сам не хотел. Куда мне с этой косточкой, она ж мешает! И потом, где гарантия, что утром очередь будет меньше?
   Сидим, ждем. А очередь не двигается. Кто-то в кабинет зашел и не выходит. Жена давай расспрашивать, что ж там такое. Ей в очереди рассказывают, что мальчик поступил из области, и врачи все не могут решить, куда его направить. Проходит минут двадцать, и выносят из кабинета мальчика на носилках. Несут доктор и, видимо, отец. Подносят к входным дверям, а вынести не могут, дверь узкая. Представляешь, больница, а носилки обычные в дверь не проходят! Тут отец достает телефон, и минут еще через пятнадцать в отделение врывается пятеро молодых хлопцев. На улице жара под тридцать, пацаны все по пояс голые. Все вместе говорят с врачом, потом уходят и возвращаются со стремянкой. Залезают, отодвигают щеколду на второй половине двери и, наконец, выносят ребенка.
   Ну, ты представляешь: в больнице не нашлось санитаров, которые бы принесли лестницу и открыли двери, пришлось мужику свою подмогу вызывать! И нести носилки было некому! Врач тут же вернулась в кабинет, очередь-то сидит.
   Хоть как-то двигаться начали. Впереди нас мужик, сестра привела. У мужика ухо болело который день и температура под сорок, а он в больницу не шел. Так сестра его с боем притащила. И сидит он, бедный, плохо ему в жаре и духоте да с температурой, а еще хуже от самого вида очереди. А тут еще и сестра его бу-бу-бу над больным ухом:
- Что это за больница, санитаров нет, врачей не хватает, к людям отношение хуже, чем к собакам!..
 Мужик так робко голову поднимает, глаза затуманенные:
- Так может, мы домой пойдем?
 Сестра:
- Сидеть!!!
   Пришла моя очередь. В десять часов. Захожу в кабинет – и чуть второй раз не подавился. Прямо над столом врача висит рекламный плакат «Самые лучшие в Харькове пирожки и кофе!». И адрес, понятно. Это, блин, в больнице, когда у тебя еще и кость в горле торчит!
 Ну ладно. Сел я к врачу, она мне велит открыть рот и светит туда настольной лампой на штативе. Потом прижимает язык шпателем:
- Скажите «и-и-и».
Я:
- И-и-и.
Она (медсестре):
- Понятно. У него повышенный рвотный рефлекс, он нас просто так туда не пустит.
Несут мне новокаин, пшикают в рот.
- А теперь, - врач достает бинт, - вы будете мне помогать. Чем лучше поможете, тем быстрее уйдете.
Оборачивает мне язык бинтом и говорит:
- Тяните книзу!
Тут Марина, безропотно слушавшая всю эту затянувшуюся больничную историю, подала голос:
- А что медсестра не помогала, она что, вышла?
- Нет! – Андрей торжествующе хлопнул по рулю крепкими руками. – Она писАла! А врач, когда я оттянул язык (вот умора, хорошо, я себя не видел в этот момент!) достает из кармана маленькое дамское зеркальце с ручкой и – внимание! – обжигает его зажигалкой! Ну, ты поняла уровень оснащенности и стерильности родного здравоохранения! Обработала, так сказать, и засунула зеркальце мне в рот. Потом лезет куда-то глубоко в меня маленькими плоскогубцами и достает причину этого незабываемого вечера. Длиной с мой ноготь.
- Нужна? – спрашивает.
- Спасибо, - отвечаю, - оставьте себе на память.
   И тут наконец подключается медсестра:
- Имя, фамилия? Сколько лет? Где живете?
Я отвечаю. И на вопрос об адресе уже набрал воздуху сказать «Ганновер, Зонненштрассе…», как вдруг соображаю, что сейчас с меня, как с иностранца, могут двойной тариф взять.
- Маяковского, - говорю, - восемнадцать, квартира пятьдесят.
Это тещин адрес. Хорошо, вспомнил.
- Работаете?
- Да, на СТО механиком.
- Ну, платите, - говорит медсестра, - благотворительный взнос – и свободны.
И тут я впадаю в ступор. В местных-то тарифах я уже не ориентируюсь, сколько прилично заплатить за подобную операцию, не знаю. К тому же, все гривны у моих остались. Не станешь же евриками расплачиваться!
- Простите, - говорю, - я на минутку.
Выскакиваю в коридор, говорю теще:
- Дайте на благотворительность, сколько надо!
Она дала двадцать гривен. Я вернулся, мне сказали спасибо, я в ответ тоже поблагодарил. Вот так нежданно-негаданно посетил больницу на родине. И ведь дай этой врачихе нормальные условия – ну, с кабинетом оснащенным, чтоб не лампой настольной в рот светить, чтоб инструментов побольше, чтоб зеркальце не приходилось таскать в кармане, - она бы работала в сто крат лучше, и принимала бы быстрее. Как она мне в полевых, практически, условиях эту косточку виртуозно удалила! Правда, она из старой гвардии… Мало я  все-таки дал на благотворительность, не сообразил…
   
   За окнами в это время уже выстроились улицы Ганновера. Автобус проснулся. Шуршали кульки, складывались пледы, сдувались резиновые походные подушки. Марина еще раз повторила, как будут добираться домой туристы из портового Гамбурга и столицы ганзейских купцов Любека. Отдельно рассказала паре из Бремена, что она сама посадит их на ближайший поезд. Впереди показался купол вокзала.
   Андрей, все время бросавший взгляды на круглый циферблат на лобовом стекле, не снижая скорости, лихо проскакивал повороты. Вот и площадь, откуда мы выезжали на Белом Лебеде. Повернув руль, наш ангел – хранитель мягко подвел автобус к бордюру и, бросив руль, рассмеялся довольным раскатистым смехом:
- Уложился! Ровно минута осталась! Ну, Дима, молодец!