Кто крайний на Париж?

               

   Ира и Оксана - закадычные подружки. Познакомились сразу после школы на  курсах парикмахеров. Ире тогда из-за того, что она не добрала баллов в педагогический, делать было нечего, и мама, чтобы девочка не теряла даром отпущенный до новых экзаменов год, решила ее пристроить поучиться чему-нибудь полезному. Делать парикмахерское дело профессией для единственной дочери мама, работавшая школьным учителем, не предполагала. Так, отправила, чтоб не болталась без дела.
   А Оксану никто не отправлял. Ее мама как раз разводилась с очередным мужем, и в ее голове с отросшим перманентом и так было тесно от мыслей, не до дочери. Отец же, моряк, «сошел в другом порту», как говорила про него Оксанина  мама, уже давно, девочке и четырех не было. И с тех пор мама в поисках крепкого мужского плеча сменила трех мужей в трех городах. Каждый раз она устраивала грандиозный многоходовой обмен бывшей в наличии жилплощади и такой же грандиозный ремонт на новом месте. И каждый раз, когда ремонт и обустройство подходили к концу, выяснялось, что новый муж безвольный хиляк, что все хозяйственные заботы опять везти на себе ей одной. И – главное - зарплату все мужья от нее прятали. Вот это-то нахождение заначки – а была Оксанина мама просто специалистом экстра-класса по поискам спрятанных денег, нюх был отменным – и случался последним толчком, выставлявшим очередного мужа с вещами за порог свежеотремонтированной квартиры. Бывало, вещи и с балкона летели.  Обычно мужья просились назад, и она их принимала, но потом опять случался скандал, и чемоданы выбрасывались за порог уже окончательно.
   Дочь, когда подросла, предпочитала всех маминых мужей пересиживать с друзьями во дворе. Летом ее забирала в село бабушка. И страстно мечтала Оксана поскорее вырасти, много-много зарабатывать и купить себе дом. И чтоб была она в нем разъединственной хозяйкой, без мамы.
   У одной из их соседок, Инны Аркадьевны, дамского мастера, всегда толклись дома клиентки. Инна Аркадьевна их стригла, красила и причесывала в свободное от работы в парикмахерской время. Приходя к ней с мамой, Оксана видела, как дамский мастер, провожая очередную начесанную и отлакированную посетительницу, улыбаясь, принимает от нее три рубля, а то и все пять, и ловко складывает их в длинный карман на синем парикмахерском фартуке. И девочке мечталось, как и к ней, Оксане, будут записываться на прием дамы, и она усадит их на табурет посреди кухни и будет ловко щелкать ножницами, и поддакивать рассказам о неверных мужьях, а потом, улыбаясь, складывать в карман разноцветные бумажки. Только бумажки эти она ночью быстренько запрячет под линолеум, чтоб мама не нашла. А потом денег она накопит много-много и купит дом…
   Для Оксаны обучение парикмахерскому делу было первым шагом к мечте.
   Для Ирины поход на курсы был логически обоснован мамой и дальнейшей перспективы не имел, разве что домашним не придется потом ходить в парикмахерскую.
   Но как сели они в первый день за один стол в большом зале общества «Знание», так и приросли друг к другу.
   Пять месяцев – срок небольшой, пролетели быстро. Но за это время государство, о существовании которого молодые люди обычно не думают, как не обращают внимания на дом, в котором живут, дало такой крен, который от него не ожидали. Народ  в попытках разобраться, что же такое происходит, прилип к экранам телевизоров. А жизнь тем временем стремительно менялась. Все вокруг стало катастрофически дорожать. В магазинах полки стремительно пустели. В институтах резко сократилось количество бесплатных бюджетных мест, а взамен появились места контрактные, легализовавшие всем известную криминальную взятку за поступление и растянувшие ее на все время учебы.
- Знаешь, Ксюха, - размышляла Ира, сидя с подругой на кухне, и чайный пакетик, прижатый ложкой, выпускал в низенькую чашку с горохами коричневые облака, - ну что мне даст это высшее образование? С малышами возиться мне всегда нравилось, но что я за это буду получать, копейки? Да из школы все бегут, там зарплаты никакой. Пять лет отсиди на лавке – и что? И вообще, родители при таких ценах смогут меня содержать? Ты ж знаешь, сейчас у некоторых детей карманных денег больше, чем у моей мамы зарплата. А папина пенсия – ее уже и на лекарства не хватает…
   Оксана, сидящая напротив, согласно кивала. Ирин папа, наглотавшийся радиации в Чернобыле, был официальным инвалидом. Если честно, ничего у него особенно не болело. Но еще в суровые ликвидаторские будни уверовал он в единственное средство борьбы с невидимым коварным врагом и с тех пор усиленно только им и лечился, тратя на него добрую половину государственной помощи. Ире было ужасно стыдно, что папа ее пьет,  она даже лучшей подруге об этом не рассказывала. Благо, потреблял он по-тихому, а потребив, мирно засыпал на диване, положив под бок их коротколапую Шэрри. Странно, но такса единственная из всей семьи привечала хозяина в таком состоянии и даже не брезговала облизать ему лицо, когда он храпел и нарушал чуткий собачий сон.
- И представь, выучусь я, приду в школу, а там в коллективе только пенсионеры, те, кто не смог убежать…
- Ира! – на пороге кухни возникла голова в бигудях, растопыренные пальцы со свежим самодельным маникюром и мягкие тапочки с непременной танкеткой. Ирина мама, Галина Сергеевна, по причине маленького роста всегда носила высокие каблуки. Еще она всегда ходила на работу с прической, и ногти ее всегда были безупречными. – Ира, как тебе не стыдно!
- А что, мама, скажешь, я не права? Зачем мне институт, если вот Лялька, моя одноклассница, гоняет в Польшу за товаром и уже купила себе шубу! А у меня старая цигейка, которую даже моль не ест, боится зубы сломать…
- Ира, как тебе не стыдно! Нельзя быть такой меркантильной. Это же все временно! Вот увидишь, пройдут какие-нибудь три года или максимум пять, и опять вернется престиж высшего образования, и вырастут зарплаты! А Лялька твоя останется у разбитого корыта, никто ее на работу не возьмет без диплома!..
   Ира всплеснула обеими руками так, что ложка, вылетев, звякнула о крашеную стену.
- Мама, ну зачем ей надо к кому-то проситься на работу, если у нее точка на базаре и вторую открывать собирается? Это я скорее наймусь к ней реализатором. С дипломом о высшем образовании. То-то Ляльке престижно будет, что у нее продавец с дипломом! Хорошо бы еще с красным...
   Такие перепалки между матерью и дочерью стали в последнее время нередкими, и каждая оставалась при своем, абсолютно правильном мнении. Обычно Ира хлопала дверями и уходила гулять с собакой. Но сегодня у нее была Оксана, и у девчонок были вполне определенные планы на остаток дня. А для этого надо было усыпить мамину бдительность. Поэтому Ира, кротко вздохнув, примирительно сказала:
- Мамчик, ну ладно, не сердись. Давай мы с Ксюхой к ней за ножницами съездим. А то папа совсем зарос. А ты к нашему приходу шарлотку сделаешь.
   Галина Сергеевна, недовольная перебранкой и тем, что дочь упорно не садится за учебники, попробовала отмахнуться:
- Какая шарлотка, мне завтра на педсовете выступать.
- Ну, мамуль… - время поджимало, они с Оксанкой договорились подойти к хозяйке новенького салона еще в обед, да подзадержались: мама строчила свое завтрашнее выступление возле шкафа с документами, а Ире край нужен был паспорт. – Ну, давай по-быстренькому шарлотку в духовку. И отвлечешься как раз, с твоим позвоночником нельзя так долго сидеть.
   Мама, вздохнув, нагнулась к корзине за сморщенными яблоками. Девчонки выскользнули из кухни и через пару минут уже стояли на троллейбусной остановке.
- Ирчик, а вдруг не возьмут? У нас ни опыта, ни инструментов своих…
- Не дрейфь! – Ира уже вкручивалась между спинами, прижимая к груди потертую сумочку. – Город большой, работу найдем. И вообще, - она с трудом развернулась к подруге, уминая локтями возмущающуюся  тетку с тележкой на колесиках, - мы ж молодые и красивые, нам обязательно повезет. Женщина! Хватит ругаться, ездите с вашей тележкой на такси! Я ж не кричу, что вы мне своими колесами ноги до горла оттоптали!

   Тогда им было по 18, и девочки ехали устраиваться на работу.

   А теперь им было по 35, и Оксана встречала Иру в аэропорту Шарль-де-Голль под Парижем.
   До прибытия самолета был целый час, когда Оксана не без труда припарковала свою машину на стоянке перед огромным, похожим на летающую тарелку зданием аэропорта. Уже два года, как муж подарил ей эту хорошенькую голубую ласточку, но лихо протискиваться между железными соседями она так и не научилась, норовя стереть краску или подбить зеркало у какого-нибудь  молчаливого ситроэна.
   Обычно Оксана везде опаздывала. Даже на собственные вылеты к стойке регистрации прибегала, гремя чемоданом, в числе последних. Но сегодня был особенный день. Прилетала Ирчик, и Оксана, изведясь от переживаний и звонков, решила приехать пораньше и развеять ожидание в каком-нибудь кафе с видом на летное поле. Груженые самолеты начинали свою взлетную партию вдруг, подчиняясь воле невидимого дирижера, их разбег завораживал, взгляд приковывался к шасси в ожидании отрыва – и, наконец, можно выдохнуть, глядя, как ловко прячутся колеса в большом брюхе. Как трансформеры  в Ванечкиных игрушках…
   Последний раз она набирала Иру, когда та уже стояла на регистрации. Все было нормально. Да и что могло случиться? Рано утром, когда подруга должна была садиться в киевский поезд, Оксана, не удержавшись от волнений последних недель, позвонила ей. На вопрос, все ли хорошо, Ирина даже обиделась:
- Ксюха, что ты меня контролируешь, как малого ребенка? Ну что может быть плохого? Вот, села, еду. Сиденье только неудобное, спать не получается. Но это ж не проблема. И не звони, не трать деньги, вечером наговоримся.
   Ага, не контролируй! Человек впервые едет за границу, да сразу самолетом. Ирчик у нее вообще дама неподъемная, за всю жизнь дальше родного Днепропетровска выезжала только к бабке под Никополь да в Кирилловку на Азовское море. Как же она боялась ехать в дальнюю страну! Оксана ее последние года три, как приезжала в Украину, уговаривала. Ни в какую! Вначале говорила, что денег нет, потом, что муж не пустит. Но с деньгами Оксана разобралась, билеты ей от себя дарит. Вот Лешу пришлось дольше уговаривать, пока не сдался. А что ему? Все равно она вернется, его не бросит. Ирка ж ответственная, не вертихвостка какая-нибудь…
   Из облаков вынырнул очередной лайнер. Это не наш, еще полчаса. Оксана прислушалась к голосу диктора. Нет, это про посадку. Понимать бы еще все, о чем он говорит…  Шесть лет она во Франции, и только последние года два, как ее начали понимать окружающие. Она же их до сих пор понимает не всегда и страшно боится ошибиться и пропустить что-нибудь важное. Вот как сейчас, в аэропорту. Даже кофе отпила и застыла, не сделав глотка. Фу, нет, это про то, чтобы вещи не забывали…
   Хорошо все-таки, что она взяла подруге билет на прямой рейс. Хотя так дороже, конечно. Ирка вообще за голову схватилась, когда получила переданные по интернету билеты.
- Ксюха, ты сдурела – 400 евро! Такие деньги! Вот как я себя теперь буду чувствовать, когда ты за меня такие суммы платишь?! Что, дешевле не было?
   Откуда ж дешевле? Уговаривала ее давно, а согласилась она, вернее, ее Леша, за два месяца до Нового года. Правда, они и не думали, что Оксана с приглашением и прочими документами обернется за две недели, загадав для себя обязательно показать Ирине праздничный Париж.
   Получив бумаги на руки, подруга тогда  впала в прострацию от необратимого. Правда, в посольство съездила быстро и там все говорила правильно.
- Ксюха, ты не понимаешь! Я на вопросы отвечаю, а сама как не здесь, как в параллельном мире! Ксюха, а вдруг не пустят? У меня аж ноги ватными сделались. – ее Ирчик прижимала к уху мобильный, и Оксана слышала учащенное дыхание и вслипывание.
- Ирчик, ты что, плачешь?
- Да нет, с чего мне, это ветер на улице, - Ира опять всхлипнула.
- Не реви, я тебе уже билеты по интернету купила.
- Ты что? А вдруг откажут в визе? Их же не сдать.
- Да кто ж тебе откажет? Справка с работы есть, мужа и сына оставляешь. Лет тебе уже много…
- С ума сошла – много?  - ветер в трубке сразу прекратился. - Ты на что намекаешь?
- Да это молоденькие могут ехать, чтоб собой заработать, а ты-то уже понятно, солидная женщина…
- По-твоему, что, я уже ни на что не гожусь? – в голосе появились знакомые сердитые нотки. – По-твоему, на меня уже никто и не посмотрит?
   Ну, слава Богу, уже не плачет. Оксана рассмеялась:
- Посмотреть посмотрит, еще и место уступит!
   Уже смеялись обе. А назавтра Ирина получила билеты, и  опять пришлось убеждать ее. На этот раз, что это вовсе не так дорого, что единственную подругу Оксана уж как-то примет и прокормит. А что, так и есть. Пусть только приедет.

   У Ирины накануне отъезда был не день, а вырванные годы, как говорила в таких случаях ее бабушка. За всеми сборами, подготовкой документов для посольства, поездкой в Киев она совершенно упустила, что давно не помогала маме прибирать в родительской квартире, да и дома своим мужикам надо было что-то оставить в холодильнике. Леша-то весь день на работе, там поест, а вот Димчик на каникулах – надо ему покушать горяченького. У ребенка весь день заполнен: английский, потом на рисунок в строительную академию. Не будет же мальчишка неделю жить на одних пельменях.
   И вот, прилетев от родителей, наскоро сбросив в стирку провонявшуюся от отцовского курения в доме одежду, она, одной рукой помешивая борщ, второй пыталась поставить галочки в длинном списке дел, намеченных перед отъездом. Так, вроде бы все успевает. Перевернула листок.
- Фу-ты, Господи! – аж лицо скривилось. На обратной стороне разными почерками список продолжался заказами коллег и знакомых.  И первой значилась норковая шуба для хозяйки салона.
- Ирочка, ты едешь в Париж в замечательное время – как раз к распродажам! – выпевала Нонна Захаровна, благоговейно закатывая глаза в конце фразы. При этом пухлые ручки в ямочках сами складывались на необъятной груди. - Значит, смотри, пишу «шуба норковая». Цвет не имеет значения. Цена не выше 500 евро. Берешь и сразу звонишь мне, я деньги перевожу. А здесь я тебя прямо возле поезда встречу.
   Пятьсот евро! Да Ире такие деньги не снились. Она в поездку с собой триста берет, и те все расписаны. Ксюха, конечно, уперлась, говорит, что кошелек ей доставать не позволит. Но Ире и так неудобно перед подругой, она непременно будет сама за себя платить в ресторанах. Ну, может, какую-нибудь мелочь оставит на подарки близким. А остальные потратит. Она не какая-нибудь бедная родственница, тоже ведь и работает, и зарабатывает.
- Что там у нас еще заказали? Час от часу не легче! – Ира даже рассмеялась. Следующими в списке стояли туфли мужские сорок второго размера с шипами из металла. Это Герман, их старший администратор, самовлюбленный нарцисс, скупающий джинсы десятками, а обувь коробками. И скажите, откуда это все в обычном парне? Вроде, семья простая, армию прошел, даже в десантных войсках. Ира бы не поверила, но Герман фотографии показывал, хвастался. Вот как можно два года прыгать с парашютом, а потом бегать по магазинам быстрее женщин? Ира этого не понимала и Германа не любила, о чем не забывала ему периодически говорить. Тот злился, но заказик, смотри-ка, оставить не забыл.
   Да ну их всех. Специально ничего искать она все равно не будет. Так, может, зайдут с Ксюхой на экскурсию, посмотреть, почем настоящая Франция у них в магазинах. И духи… Ира вздохнула. Ну, и духи понюхает настоящие французские. А может, купить получится? Ну, маленький, малюсенький флакончик…
   О Господи, замечталась, а тут борщ кипит! Выключить, пусть настаивается, а сама быстренько стиральную машинку запустить. Еще и сумку проверить надо. Неужели завтра в это время она уже будет лететь? Ой, мамочка!..

   На киевском вокзале  Ира затащила сумку в зал ожидания и водрузила ее на свободное сиденье. Теперь надо осмотреться. Где-то здесь, говорили, должно быть расписание автобусов на Борисполь. На соседнее сиденье тем временем бухнулась тетка в теплом спортивном костюме, сбитых кроссовках и с загруженной сумками тележкой, которую в народе давно окрестили именем прошлого президента. Вся «кравчучка» была, как пленный заложник, обвита веревками, удерживающими солидное теткино барахло.
- Ну, шо за погода! – тетка обратилась к Ире, как будто они каждый день встречались на этом самом месте. – Вчора було прохолодно, так я сьогоднi вдiла шкарпетки високi, - она задрала штанину, показывая длину черных мужских носков с желтым орнаментом у потрепанной резинки. – Завжди вдягала коротенькi, а тут високi, i так запарилась!
   Ира не ответила, силясь найти на многих табло и объявлениях нужное ей расписание.
- А шо тобi потрiбно? Кажи. Я ж тут усе знаю. Раз на тиждень тут, як до сватiв на обiд.
- Да мне, – Ира перевела, наконец, взгляд на тетку – надо уехать в Борисполь.
- Тю, та шо ж ти мовчиш? Йди у той кiнець вокзалу, туди, - она махнула крепкой обветренной пятерней, - де закiнчуються путя. Там iнший вихiд, i там автобуси на Бориспiль кожнi пiвгодини. А до кого це ти зiбралась?
- К подруге лечу.
- А, ну нехай тобi щастить!
- Спасибо.
   ЧуднАя тетка.
   Там, где «кончались путя», действительно был другой выход и стоял потрепанный дорогами автобус с запотевшими стеклами. Шофер поигрывал ключами у открытого багажника.
- Вещи можно поставить? – Ира с опаской заглянула в автобусное чрево – не запачкать бы сумку.
- Та давайте я вам поставлю на краще мiсце! – шофер радостно улыбнулся. – Поiде, як королевна!
- А номерок какой-нибудь даете? А то как потом будете выдавать?
   Шофер улыбнулся еще шире:
- Та який номерок? Возьмите найкращу, що на вас подивиться!
    Ирина расхохоталась. Тетка в спортивном костюме и этот шофер напрочь развеяли ее страхи перед перелетом. На душе стало спокойно. И тут зазвонил мобильный.
- Ирчик, ты где?
- Да уже в автобусе, еду в аэропорт, не бойся, все в порядке!
   В аэропорту все получилось так буднично, вроде Ира уже не раз летала. Когда выстроилась очередь на регистрацию, кто-то сзади придавил ее новенький замшевый сапожок. Рассердившись, она резко обернулась. За ней, шумно выдыхая воздух, стояла растрепанная дама в ярко-синем мохеровом  берете:
- Кто крайний на Париж? Я извиняюсь, не успела затормозить. Ой, та вы не сердитесь, у меня салфетка есть, сейчас вытру! – и потянулась рукой к своему чемодану.
   Гнев на Ирином лице сменился растерянностью. Она представила, как ей вытирает сапог незнакомая женщина, и сама почувствовала себя виноватой.
- Да ничего страшного. На Париж за мной.
   И, поглядев на синий берет, вдруг спросила участливо:
- А вы к кому летите?
- Та дочка у меня там с мужем!  - дама выпрямилась во весь свой немалый рост. - Он командировочный, на три года, так она с ним. А я им – тут дама понизила голос и зашептала Ире на ухо, - покушать везу, гостинцы, сальце, олiйку, синенькие в томате…
   Ира расхохоталась второй раз за день. Ну, думала, умрет со страху, а тут впору от смеха.
- Им там что, есть нечего?
- Та разве ж там еда? Одна химия, а не еда! А я им все свое везу, натурпродукт, сама закрывала…

   Оксана допила кофе и теперь, подперев подбородок рукой, смотрела, как загружают багаж в очередной самолет. Лихой водитель скоренько подогнал радостно подскакивающие на плитах тележки, и местные работники в униформе быстро начали вбрасывать  чемоданы куда-то в раскрывшуюся черную дыру. Диктор объявил рейс на Майорку. Так вот куда полетят эти чемоданчики! Оксану муж возил на Майорку в прошлом году. Сказочная была неделя! Узкие улочки в маленьком городе с непроизносимым названием; сувенирные лавки, где она совершенно неожиданно нашла целую связку деревянных рогаток с широкими резинками, привет из своего дворового детства. Знаменитый кафедральный собор в Пальме. Зонтики на пляже, крытые, по виду, таким же камышом, как хатки в селе у бабушки. И море синее-синее, какое-то невсамделишное, совсем не такое, как Черное или Азовское. И такое спокойствие, что она первые дни все смотрела на часы, не остановилось ли время…
   А вот этот самолет, наверное, наш.
   Оксана привстала из-за стола. В это время сбоку выглянуло симпатичное юношеское лицо. В руках парень держал дымящуюся чашку.
- Мадемуазель, у вас не занято?
   Диктор объявил о посадке рейса из Киева. Оксана подхватила сумочку и на ходу радостно бросила:
- Свободно. Абсолютно свободно.
- Жаль…

   После объятий, радостных слез, бессвязных междометий; потом абсолютного молчания при виде футуристической начинки знаменитого аэропорта, такого, что Оксана стала толкать подругу, чтобы вывести из поразившего ее столбняка ( - Ксюха, ты не понимаешь, в этой стеклянной галерее  мне кажется, я плыву в вечность…); после недолгой дороги в Нуази-ле-Гран, где жила Оксана, ее голубенькая ласточка остановилась, наконец, у ворот гаража аккуратного двухэтажного дома.
- Ну, вот мы и приехали.

   Неделю, что Ира провела в гостях, она потом пыталась дома разложить на дни. Не совсем получалось. Событие в течение дня могло быть только одно, но оно вмещало в себя столько впечатлений, что день растягивался, понедельник наползал на среду, все от этого путалось. Поэтому она в рассказах просто выуживала из памяти свои потрясения. «Культурным шоком» назвала эти повествования Галина Сергеевна.
   Ну, да, согласна – кивала Ирина. А ты бы, мама, видела, какие там чистые улицы в маленьких городках! В Париже нет, там и бумажки, и урны перевернутые. Но в маленьких городках с мощеными улочками чисто даже в непогоду. Когда Ира в первый раз увидела, как ее Ксюха, залетев в дом, протопала, не снимая сапог, прямо по светлому кафелю, ей чуть дурно не сделалось.
- Ты что, обалдела - в доме в обуви ходить! – у Иры аж голос перехватило. – Ты ж грязи нанесешь!
   Подруга оторопело оглянулась где-то посередине гостиной, потом глянула на ноги, на мокрую дорожку за собой и махнула рукой:
- Да ничего не будет! Тут грязи нигде нет, а следы можно и не подтирать, высохнет – и ничего не увидишь.
   Ира с недоверием посмотрела на подругу, потом на прозрачные лужицы на кафеле.
- Да иди и ты, не разувайся. – Оксана уже рылась в ящике в поисках зарядного устройства для мобильного.
- Не, я так не могу, - протянула. – Я тебя лучше здесь подожду.
   Они тем утром выезжали «поесть сыра и выпить кальвадоса», как обещала Оксана, но телефон напомнил, что у него садится батарея, и пришлось вернуться.
- Ксюха, в зеркало посмотри, - напомнила Ирина выбегающей подруге, - мы ж вернулись, надо в зеркало посмотреть.
- Да что ты, Ирчик, вся в забобонах, ничего не станется! Тут жизнь прожить можно, каждый день возвращаться, и ничего не произойдет.
   На улицах маленького Нуази-ле–Гран, действительно, было спокойно и совсем не по-городскому тихо. Только повар выходил из дверей домашнего ресторанчика, да мсье средних лет тщательно мыл тротуар возле своего гаража. Оксана притормозила и поздоровалась через открытое окошко.
- О, доброе утро, мадам Ренье! – мужчина склонил лысоватую голову. – Едете по делам?
- Нет. Ко мне приехала подруга из Украины. Хочу показать ей настоящую Францию.
   Улыбка сошла с лица, мсье стал серьезным.
- Приехала подруга? Зачем? Не надо к нам приезжать, у нас и так много народу.
- Она не жить. Она в гости. На неделю. – Оксана старалась говорить, как всегда с местными жителями, отчетливо и короткими фразами, чтоб ее понимали.
   Сосед понял и сразу вернул на лицо приятную улыбку:
- А, мадам к нам в гости! Добро пожаловать, добро пожаловать… Мадам Ренье, привет вашему супругу.
- Спасибо.
   Ира, все время диалога молчаливо улыбавшаяся, повернулась к подруге:
- Ксюх, что он хотел?
   Выслушав перевод, замолчала.
- Да ты не обижайся, - Оксана уже выруливала на главную улицу. - Их понять можно. В последнее время столько эмигрантов понаехало в страну, и мало кто из приехавших работает и старается это… ну как его…
- Ассимилировать?
- Во, я слово забыла. И вообще, скажи, где чужих любят? Ко мне тоже соседи долго присматривались. Поначалу только кивали при встрече, и то не всегда. Сегодняшний разговор – это верх расположения. Видишь, и мужу привет передал.
- А когда приедет Жан-Поль?
- Да вечером будет. Он в командировках хоть и часто, но они все короткие. Вечером возвращается, сразу к свекрови за детьми, и будем все вместе.
 - Слушай, он не сердится, что ты со мной здесь рассекаешь, а детей его маме бросила?
   Оксана замотала головой:
- Свекровь у меня золотая! Правда, иногда бывает язвой. Но детей любит и сама просит, чтобы к ней привозили. После смерти свекра ей совсем одиноко, так она с радостью. А мужу что? Ему главное, чтоб мы жили мирно. А свекровь и в школу соберет - завезет, и с Кристиной позанимается. Она с Кристинкой, представляешь, стихи учит! Моя доця читает стихи по-французски! Мне бы кто сказал такое, когда она родилась, - не поверила бы!
- Ой, хорошо, что ты сказала! – Ира вдруг вспомнила мамину просьбу. – Где-то в вашем городе похоронен известный русский поэт.
- Пушкин, что ли? – Оксана наморщила лоб.
- Не, Ксюх, не Пушкин… Мама велела привезти фото могилки, чтоб она могла своим ученикам показывать. Только я фамилию забыла, фамилия не русская.
- Ирчик, я не знаю… У нас только вот та древняя церковь, что я тебе показывала, да еще какой-то грот старый-престарый, но он на приватной территории, туда не пускают. А чтоб поэт… Не, извини, не знаю. У мужа спросим. Или у свекрови, она все знает.
   Машина затормозила у светофора. Вокруг не было ни души.
- Ксюх, ты здесь никогда правил не нарушаешь?
- Да стараюсь, - Оксана протерла тряпочкой лобовое стекло. – Здесь как? - ты не нарушаешь, он не нарушает, и все живут спокойно. Удобно.
   На этих словах машину толкнуло. Обе моментально обернулись.
   К багажнику ласточки прилип зеленый опель. Оксана всплеснула руками. Ирина возмутилась:
- Ну, надо! Это что ж за идиот не тормозит на светофоре?!
   В опеле сидели два божьих одуванчика, он и она, такие хрупкие, прямо бескостные; их и на ветер ставить нельзя было, не то что права давать. Вот до чего приводит их демократия. Это Ира потом Оксане высказывала, когда они, разобравшись с полицией, все-таки катили по шоссе; вмятина была чепуховой, отменять из-за инцидента сыр с кальвадосом Оксана категорически не захотела. И потеряли-то они всего час. Полиция приехала быстро. Хотя старички в один голос умоляли мадам не вызывать полицию.
- Мы все заплатим, - они протягивали Оксане купюры. – Сколько вы скажете, столько и заплатим!
   Но Оксанин муж был в таких случаях категоричен. Случилось что-то в дороге – обязательно вызывай полицию, говорил он. А вдруг какой-нибудь дефект обнаружится только потом, кто будет оплачивать ремонт? И Оксана, памятуя наказ, улыбаясь и пожимая плечами, полицию все-таки вызвала. Когда приехал бравый офицер на мотоцикле, выяснилось, отчего так волновались старички. Заглянув в салон, полисмен тяжело вздохнул:
- Ну, вы же мне обещали!.. Давали честное слово, что только в воскресенье! И только в церковь!..  А сегодня вторник! Вы понимаете, втор-ник! – он четко печатал каждое слово, так, что даже Оксане все было понятно. – И церковь из вашей деревни на-ле-во. А вы куда поехали?

   Ирина мама до слез хохотала, слушая эту историю.

   А потом подруги увидели дорожный указатель «Сидр и камамбер через 50 метров». Машина съехала с трассы, и вот тут, на «настоящей ферме 16-го века», как уверяла пышная краснощекая хозяйка, они забыли все неприятности того утра. Потому что за просторным деревянным столом, покрытым белоснежной тугой скатертью с вышивкой «ришелье» по углам, они откушали и вкуснейшего сидра, и пуаре ( то же, что и сидр, только из груш, как объяснила хозяйка), попробовали потрясающий кальвадос, потом сыр, потом какие-то варенья из дюжины розеток…
- Я больше не могу! – Ирина тайком расстегнула пуговицу на джинсах. – И я ж дома сладкого не ем, а тут налетела, как из голодного края.
- Ой, и я не могу, - Оксана отвалилась на деревянную стенку, увешанную пучками каких-то трав. Солидная, на мощных ножках лавка была заботливо поставлена так, чтобы, насытившись, можно было спиной прижаться к потемневшему от времени срубу и смотреть в маленькое, крест-накрест, окошко, за которым уже рдел закат.
- Слушай, Ксюх, - повернулась к подруге Ирина, - а помнишь, как ты мне позвонила и сказала, что подала документы в брачное агентство?
- Не, уже не помню. – Оксана, вытянув ноги, блаженно растеклась на широченной лавке, и ее лицо с полуприкрытыми веками выделялось светлым пятном на таявшей в ранних сумерках монументальной стене. Для стены заканчивался еще один день, которым она не знала счет, и лицо подруги казалось выплывающим из глубины веков бестелесным духом, приходящим на ферму после заката настоящим и полноправным ее хозяином. Ира залюбовалась.
- Вот я ж тебе всегда говорила, что ты красивая! А ты все время рыдала, что никому не нужна, что всю жизнь будешь одна с ребенком. Это тебе твой Костенко в голову вбил, гад, ненавижу его!- Ира выпрямилась на лавке, куда и дремота пропала. При воспоминаниях о Ксюхином бывшем она, как и много лет назад, делала боевую стойку. – Сволочь такая, мало того, что сам тебя бросил, проучить хотел; так потом же, после развода, сколько он за тобой бегал! А как пистолетом размахивал, мент поганый!
   Оксана, вздохнув, выпрямилась. Воспоминания, далекие-далекие от этого багрового январского заката, вдруг вернулись, как будто и не уходили, как будто за дверью стояли. А Ирина, распаляясь, продолжала:
- И как он тебя гнобил, как внушал, что ты некрасивая и никому не будешь нужна после него! Как ты от него пять лет пряталась и Кристину прятала, чтоб не забрал! А потом звонишь мне, рыдаешь. Ирка, говоришь, я сейчас такую глупость сделала! Я-то сразу подумала, что Костенко тебя вычислил, полез к тебе, и ты его убила!
   Оксана залилась звонким смехом, утирая в уголках глаз успевшие выкатиться горькие  слезинки.
- А ты мне говоришь: я сейчас подала документы в брачное агентство. Ой, говорю, Ксюха, а чего ж глупость? Молодец, правильно сделала! А ты рыдаешь: да кому я нужна с ребенком, старая, кто мне напишет? Этот твой гад Костенко тебе весь мир перевернул, ты уже ничего не соображала. А помнишь, сколько тебе писем сразу привалило?
   Оксана кивнула. Писем, действительно, было много, она даже растерялась, кого выбрать.
- А вот как, скажи, ты на своем Жан-Поле остановилась? Я как-то у тебя и не спрашивала никогда.
- Да просто. – Оксана уже улыбалась еле различимой в полутьме улыбкой. – Письма понравились. Я ведь тогда со всеми начала переписываться. Так от него самые приятные письма были. Ну, так как-то и сложилось… Потом, он как раз хотел, чтоб в семье были дети, чтобы был свой дом. Он мне даже в письмах рассказывал, какой хочет дом для своей семьи, и мне так его мечты понравились… И против Кристинки он ничего не имел, только за…
   За окном совсем стемнело. Скоро возвращался из командировки Жан-Поль. Надо было ехать домой.
- Как, вы все-таки уезжаете?  - приветливая хозяйка как раз несла в домик медные доисторические керосиновые лампы. – Оставайтесь, у нас можно ночевать на сеновале. Там тепло и такой воздух, что ляжете спать мадам, а проснетесь мадемуазель.
- Нет, спасибо, - Оксана, отстранив Иру, расплачивалась из своего кошелька.
- Ксюх, - толкала Ира в бок подругу, - скажи, что у них здесь все так замечательно, что мы в восхищении…
   Румяная хозяйка, выслушав дифирамбы, развела руками:
- Стараемся. Все для процветания Франции.
- Ксюх, а чего она о процветании Франции говорила? Не могла по-простому сказать спасибо? – уже в дороге Ира вернулась к словам хлебосольной хозяйки фермы. – Чего тут, все с пафосом таким?
- Да это не пафос, – Оксана плавно прибавляла скорость на загруженном шоссе. – Знаешь, таких ферм здесь пруд пруди. Стоимость еды и ночлега в них не выше, чем в обычной гостинице. А сколько удовольствия! Заметила, у них даже навоз благоухает? Правительство поддерживает таких фермеров, дотации разные дает. А они, в свою очередь, поддерживают туризм. Вот и получается, что стараются во благо родной страны. Понятно?
- Ну, в общем, да…

   В эти дни они еще ездили по ближайшим городкам, гуляли по аккуратному Нуази-ле-Гран, заходили к Оксаниным детям в частную школу, где для Ванечки была еще не школа, а такая специальная группа для малышей. А вечером Жан-Поль вел их в ресторан. Он был очень интересным мужчиной и вовсе не скупой, как говорят о французах. Сам настоял, чтобы гостья попробовала и устриц, и фуа-гра, и французское шампанское. А платить – нет-нет, он сам. Ира очень комплексовала, жаловалась Оксане, та переводила мужу, он широко улыбался и опять отрицательно качал головой. Нет-нет, платить будет он. Ирина – подруга его жены, он столько о ней наслышан… Нет, платить будет он.
   И номер в парижском отеле обеим подругам он заказал. Оксана об этом уже в самом отеле рассказала, когда, уставшие от нервной езды по парижским улочкам, они, наконец, нашли этот трехэтажный особнячок, в котором предстояло переночевать две ночи. Когда они, едва раздевшись, упали на белоснежные кровати, Ира спросила, довольна ли подруга семейной жизнью.
- Ой, Ирчик, - Оксана замолчала, подбирая слова; потом вздохнула, - иногда мне кажется, что это все не со мной. Что я это все не заслужила. Ну, и дом, и детей, и мужа, и страну вот эту… Я ведь родилась в неправильной стране. Любимой, хорошей – даже видишь, плАчу, как говорю, - но неправильной. И от этого жизнь у меня складывалась неправильно.
- Так, по-твоему, и моя жизнь неправильная, если я по-прежнему в этой стране живу? – Ира привстала на кровати. Оксана ждала, что подруга рассердится. Но она не гневалась. Просто спросила удивленно.
- Ну, это каждый сам для себя решает. Я вот чувствовала, что живу неправильно. А как жить по-другому, и не представляла. А тут Жан-Поль. И его семья... Знаешь, меня ведь очень хорошо приняли, я и не ожидала. Свекор вообще душа-человек. Как он помогал мне! Я ж поначалу без языка, с Кристинкой, Жан-Поль часто в отъезде. Так свекор сам звонил, спрашивал, куда надо отвезти, что надо сделать…
- А как же ты его понимала?
- А спроси! Сама не знаю, как, но как-то понимала. Эх, жалко, не спасли его! Он ведь после операции и химиотерапии совсем есть перестал. Ну, или не хотел, или не мог. Отощал. Тут ему вторую операцию делать надо. А врач посмотрел на него и отказался. Сперва, говорит, откормить его надо, иначе операции не перенесет. Да он и вообще ничего не перенес… Когда хоронили, я так рыдала, ты не поверишь, как за родным отцом! Да он и был таким. Я ж своего родного отца и не помню…
   Оксана всхлипывала. Ира молчала. Потом вздохнула:
- Хватит плакать. А то он на том свете беспокоиться будет.
- Правда? – Оксана наскоро вытерла глаза. – Тогда я не плАчу.
- Ты мужа береги, он у тебя хороший.
- А я берегу, - Оксана поднялась с кровати. Надо было собираться на прогулку. Задержались они в отеле. – Слежу за его здоровьем. Если что, сразу к врачу отправляю. Но здесь еще врачи такие!..
- Что, и врачи правильные? – Ира тоже начала собираться.
- Нет, врачи как раз могут быть еще хуже наших. Я тебе рассказывала, как он ключицу ломал?
- На футболе? Ага, рассказывала.
- Нет, уже после что было, рассказывала? А, тогда слушай, - Оксана опять присела на кровать. –Вставили ему тогда титановую пластину, чтобы кость срослась правильно. Проходит время – и начинает у него в месте перелома припухать. Не больно, вроде, но припухлость все больше. А в больницу идти не хочет. Я тогда истерику устроила, кричала, что он нас не любит. Ну, дожала, поехал к врачу. Тот посмотрел – все, говорит, в порядке. Вернулся. Живем дальше. А шишка-то растет. Он к другому врачу. Тот посмотрел – все в порядке. Когда он уже расспросами этого врача достал, он ему прописал антибиотики и пластырь прикладывать к шишке. С серебряным напылением. Пьет мой Жан-Поль антибиотики, пластырь приклеил – я за этим следила, - а шишка растет! И тут кто-то из очередных врачей додумался отправить его на рентген. Оказалось, болт выкрутился!
   Оксана уже подпрыгивала на кровати, показывая, как лечили ее мужа. Ира хохотала:
- Ксюха, вот видишь, даже в правильном месте не без дураков! Ну, ладно, отдохнули, теперь пошли, будешь мне показывать Париж.

   Где они только в этот день ни гуляли! Планы Оксана наметила грандиозные, но вначале потащила подругу на остров Ситэ отметиться у собора Нотр-Дам. Удачно они попали, там как раз проходило костюмированное представление, и развеселые актеры в средневековых костюмах разыгрывали какую-то не шибко серьезную сцену из жизни простонародья. При этом он вовсю заигрывали с туристками. И смешно было смотреть, как солидные пожилые дамы взвизгивали и прятались за спины своих спутников, когда гвардеец с пышными усами пытался ущипнуть их за талию.
   Подруги от души веселились. Тут грянула плясовая музыка, и актеры принялись затаскивать в круг всех, кто стоял в первых рядах. К Ирине подскочил высокий парень в костюме ремесленника. Картинно подцепив двумя пальцами край длинного серого фартука, он склонил голову в коричневом берете и, припевая в такт музыке, подхватил ошарашенную Иру и понесся с ней в каком-то разудалом то ли галопе, то польке, продолжая напевать и что-то попутно говорить по-французски. Чтобы не упасть, Ира вынуждена была вцепиться обеими руками ему в плечи. Учитывая разницу в росте,  она почти висела на нем и больше всего боялась запутаться в ногах и свалиться вместе со своим неожиданным партнером. Когда музыка, наконец, прекратилась, кавалер подхватил на руки уже ничего не соображающую и почти не сопротивляющуюся Ирину и отнес ее на то место, откуда взял. Опустив на землю, он чмокнул ее в раскрасневшееся лицо и, весело помахав рукой, побежал работать дальше.
- Ирчик, ты молодец! Слушай, я не знала, что ты умеешь так здорово танцевать! – Оксана уже вовсю теребила ошалевшую от галопа подругу. – Я тебя на камеру снимала, обалденно получилось!
- Ой, что это было? – Ира медленно приходила в себя. – Ксюх, да я в последний раз танцевала на своей свадьбе… Да кто бы мне сказал, что я буду вот так, на площади, с незнакомым мужиком гарцевать…
- Глупая, здорово же было! Ну, хватит болтать, пойдем в собор.
   В распахнутые двери вел  бесконечный людской поток. Из соседних дверей тек такой же поток, но уже в обратную сторону. Внутри знаменитое «сердце Парижа» придавило Ирину темнотой, из-за которой толком рассмотреть его она и не смогла. Туристы двигался от одного освещенного места к другому. Но высота Нотр-Дама терялась в почти кромешной тьме. Огромным великолепным витражам явно было мало мглистого январского света, чтобы показать все величие известнейшего собора мира.
- Ксюх, тут что, везде экономия? – спрашивала она, разочарованная, уже на улице, когда они, покрутившись напоследок у сувенирных прилавков, вышли, наконец, наружу. – Вот смотри, на улице иллюминация шикарная, все горит, лампочек немеряно. А в соборе, где пряталась Эсмеральда и бил в колокола сам Квазимодо, лампочки, типа как у нас в подъезде, на сорок ватт. Ну, чтоб и не спотыкались, и выкручивать побрезговали. Жанну Д’Арк, героиню Франции, можно рассмотреть, только если близко подойдешь. И скажи, зачем мне так сильно надо разглядывать макеты под стеклом, как строили этот собор? Я бы голову подняла, чтобы почувствовать, как Бог велик и какая я песчинка. Ну, поднимала я голову и что разглядела?
 - Не расстраивайся ты, - Оксана, спеша пройти намеченный на сегодня маршрут, уже тащила подругу на другой край острова, к Дворцу Правосудия. – Я сама не знала, что у них так темно. Может, когда-нибудь в праздник приедешь, на Пасху, например, тут света побольше включат.
- Ты обалдела – приехать еще раз!
   Оксана даже остановилась при этих словах.
- Ирчик, что, тебе здесь не нравится? – в ее голосе прозвучало такое сожаление, что Ира моментально устыдилась вырвавшимся словам.
- Нет, Ксюнечка, не в том дело… Мне нравится. Мне безумно нравится. Я даже ругаю себя за то, что так долго не соглашалась ехать. Я тут себя столько раз щипала, чтоб убедиться, что я таки во Франции! И очень хочу приехать еще… Но я уже не смогу приехать без Леши, без Димы. Знаешь, я вот на все это смотрю и жалею, что они этого не видят. Но это ж будет безумно дорого; и не представляю, когда мы теперь соберемся… Вот вернусь -  заставлю Лешу зарабатывать на поездку. А то сидим у себя в муравейнике, так и жизнь пройдет… - она обнимала подругу и так, прижавшись друг к другу, они шли мимо сверкающих витрин с оленями, младенцами в яслях и просто с россыпями конфет в золотой фольге на черном бархате. – Я тебе так благодарна! Ты даже не представляешь, как; ты мне мир открыла, я ж теперь совсем по-другому все вижу… Теперь мне и Леше и Димчиком надо это все показать. Ну, или хотя бы только Димчику, если Леша не поедет. Он же хочет архитектором стать, ему ж все это очень пригодится…

   К вечеру, после Ситэ и прогулки по набережной Сены, где они удачно примкнули к русскоязычной экскурсии и послушали рассказ о Париже с такими подробностями, о которых Оксана и не знала; после неспешного променада по купающимся в праздничной иллюминации Елисейским полям, Оксана завела подругу в знаменитую Галерею Лафайет. Эта Мекка шопоголиков должна была, по ее замыслу, поразить подругу в самое сердце. Но Ирина, переполненная событиями последних дней, равнодушно смотрела на сверкающие витрины всемирно известных магазинов.
- Ирчик, смотри, какие туфельки! – кивала Оксана на и вправду замечательные туфли на высоком каблуке. Красные, с пяткой и бантиком из розовой тисненой кожи, они были неимоверно хороши, особенно рядом с красным же платьем с длинными рукавами и легкими защипами на юбке. – Как тебе такой комплект?
- Ксюх, но они же стОят 105 евро. Что толку смотреть на то, что я, например, не смогу себе купить? Даже если вывернусь наизнанку. Даром же такие туфли не отдадут. И платьице к ним за – сколько? – 247. Так это со скидкой. Ой, да ну их, эти шмотки, только расстраиваться. А где тут у них духи? Пойдем, понюхаем…
   Уже поздно вечером, когда, сытые после ресторана, с гудящими ногами, они, держась под ручку, плелись в сторону отеля, Оксана вдруг спросила:
- Ир, а ты своего Лешу любишь?
- Ну, люблю, конечно. А может, наверное. А ты чего спрашиваешь?
- Да вот, - Оксана, глубоко вздохнув, раскрыла подруге мечту всех последних шести лет, - если б ты его, к примеру, не любила, то развелась бы. А я бы тебе здесь расшиблась, но такого француза нашла! И жили бы рядом. Представляешь, ты бы жила в Париже! Ой, я бы к тебе обязательно со временем перебралась.
- Глупая, зачем тебе перебираться в Париж, - удивлялась разморенная бутылочкой бордо, выпитой на двоих, Ирина. Предложения развестись с мужем она как будто не услышала. – Тут такое движение, и воздух не очень, и цены. Слышала, что экскурсовод рассказывала? И суета такая, толчея. Живи у себя дома, а сюда по праздникам, развеяться.
- Не, ты что, меня не слышишь? Я про Лешу спрашиваю.
   Они подходили к перекрестку.
- А Леша, Ксюха, без меня пропадет. Он или обозлится на весь мир, - Ира помолчала, подумала. – Или запьет. А я буду всю жизнь чувствовать себя виноватой.
   Светофор мигнул красным человечком.
- Да пошли, - Оксана попробовала шагнуть на дорогу, - пусто же.
   Но Ира четко стояла на бордюре:
- Ну, нет, переходить не буду, хоть убей! Не хватало мне здесь под машину попасть.
- Дура, - Оксана толкнула подругу плечом, - тебя здесь и пролечат, и  пенсию по инвалидности выпишут, и будешь жить припеваючи, на одном социале! Эх, дура!..

   На следующий день, в Лувре, проходя по бесконечным залам, Ирина остановилась прямо посередине туристического потока и решительно сложила на груди руки:
- Знаешь, Ксюха, мне этот Лувр не нравится!
- Ну, ты даешь! – Оксанины брови поползли вверх. – Всем нравится – смотри, сколько народу со всего мира, - а ей нет!
- Народу пусть нравится, - упорно гнула свою линию Ирина. – А мне нет. Какая-то живопись здесь депрессивная. Вот смотришь на картины – и настроение пропадает. Везде евангельские сюжеты, и все со страхом каким-то. Ты не обижайся, конечно, но я бы отсюда ушла.
- Куда уходить? А билеты? А Джоконда?! – Оксана вдруг начала злиться. Ну, в самом деле, хотела сделать человеку приятное, повела во всемирно известный музей, а она сбежать хочет.
   Ира упорно стояла со сложенными руками.
- А вот скажи, Ирчик, - ты на меня когда-нибудь обижалась?
   Упрямство на Ирином лице сменилось недоумением:
- Да нет… С чего мне на тебя обижаться было?
- А я на тебя один раз сильно обиделась!
   Они стояли посередине зала, как волнорезы, с двух сторон их огибал бурлящий людской поток торопящихся прикоснуться к вечному. Но они не замечали, охваченные возникшей вдруг первой в их жизни перепалкой.
- Помнишь, ты моего Костенко алкоголиком назвала? И при всех!
- Ну, Ксюх, он ведь и был алкоголиком. Что ты вообще в нем нашла? Только и того, что смазливый и высоченный, а ведь маменькин сынок и пил-то еще, когда вы не поженились, еще когда ухаживал! И тебя при маменьке своей оскорблял, она улыбалась, а ты молчала. Конечно, я ему тогда в лицо сказала все, как есть! А что, скажешь, не так? Счастье, что помер, прости Господи, а то бы и Кристину вывезти не дал.
- Да так, - Оксана, поостыв, махнула рукой. – Так. Я только потом поняла, что ты была права. Но вначале так на  тебя обиделась!..
- Ксюх, но ты ж меня знаешь, я не молчу. Прямая, как Эйфелева башня… Ну, прости меня, если я тогда тебя обидела…
- Ладно, - Оксана уже брала подругу за руку, - пойдем все-таки найдем Джоконду, я тебя на ее фоне сфотографирую, и двинемся на выход. У нас еще программа большая.

   На Монмартре, когда они проезжали по короткому и узенькому, всего на две полосы, мостику, Ира вдруг застучала ладонями по коленям:
- Ксюха, останови!
- Ты чего, ненормальная? Мы ж на мосту!
- Ну, сейчас съедем и останови! Ты видела, что здесь под мостом? Это ж кладбище!
   Под невысокими опорами, действительно, были могилки. Небольшое, это кладбище было зажато со всех сторон жилыми домами. Этакий город мертвых, расположенный прямо в городе живых.
   Съехав с моста, подруги вышли из машины и спустились к захоронениям. Сверху ездили машины, ходили люди. А здесь высились плиты и даже целые памятники, и видеть все это вместе было странно и непривычно.
   Оксана заметила белый мраморный  бюст. Мужская голова с усами и короткой бородкой склонилась в задумчивости, а под ней на постаменте  был букет из роз. Henrich Heine было написано на белом мраморе золотыми буквами. А чуть пониже буквами помельче Frau Heine.
- Ир, я что-то не пойму. Тут кто-то великий похоронен, не иначе. Только вот не вспомню, кто это был.
- Это, Ксюх, - напрягла Ира все свои познания в немецком, - Генрих Гейне, известный немецкий поэт. Мы про него в школе на немецком тексты переводили. Только подробностей я не помню, не спрашивай. Но помню, что великий.
- Скажи-ка, какие люди лежат… - Оксана пошла дальше по тропинке.
   Каждая могила на этом кладбище была, как произведение искусства. За целым рядом незнакомых имен вдруг попадались узнаваемые: Эмиль Золя, например, Стендаль, Дюма. Отодвинув рукой разросшийся декоративный кустарник, на очередном захоронении Ирина прочитала где-то слышанную фамилию.
- Ксюх, а кто такая Виардот, не помнишь?
   Оксана оторвалась от разглядывания  монументального фамильного склепа:
- Если в конце одна Т, то она не читается.
- Тогда кто такая Виардо? Вот точно я что-то про нее слышала.
- Не, не знаю, - Оксана любовалась рваным камнем, аккуратно подогнанным друг к другу в маленькой часовне. – А зовут как?
- Паулина, вроде.
- Нет, точно не знаю. Ой, Ирчик, гляди, Далида!
   Под аркой из черного гранита на черном базальтовом прямоугольнике золотом было высечено солнце с расходящимися лучами. Так, что если стать перед белой фигурой женщины в роскошном концертном платье, с тяжелыми прядями волос на оголенных плечах, то солнце всходило или садилось точно над ее головой. Надпись на могиле была излишней для очарованных поклонниц.
- А помнишь, ее концерт на магнитофон записывали? Тогда можно было только через микрофон писать, ходили на цыпочках, чтоб не шуметь.
- Ага, и магнитофон был бобинный… Ирка, какие же мы все-таки старые, сколько всего застали! И бобины, и Далиду… А она видишь, какая красивая здесь, прямо, как в жизни! И я б хотела, когда умру, чтобы у меня памятник стоял. Чтоб я была такая красивая, что аж плакать хотелось!.. Ир, а тебе бы хотелось для себя такой памятник?
- Ксюха, типун тебе на язык! Ты меня вначале завтра на самолет посади, а потом про свою могилку страдай. Давай выходить. А то у тебя здесь мысли ненужные появляются. Если еще скажешь, что нам бы вместе тут лежать, так я с тобой в машину не сяду. У меня семья дома, мне не до глупостей твоих, - проговаривала Ира, выбираясь с улиц этого тишайшего города опять на дорогу с ее звуками и привычным житейским ритмом. – Фу, вышли. Странные люди, ей-Богу. Живых с мертвыми соединили, и никого это не волнует. Одним отдыха не дают, у других мысли ненужные прямо посреди трассы. Ну, что за правильная у тебя страна!

   Опустим прогулки двух подруг по Латинскому кварталу, службу в базилике Сакре-Кер, потом фотосессию на фоне Эйфелевой башни, разговоры в маленьком отеле до полночи. Опустим и слезы расставания в аэропорту, когда, обнявшись прямо перед эскалатором, поднимающим на таможенный контроль, перед границей, которая сейчас опять разделит их до какого-то неопределенного следующего раза, они никак не могли отделиться друг от друга, все обнимались и рыдали, и глупо повторяли что-то про письма и про фотографии, и про приветы близким. И когда, наполненная впечатлениями больше, чем за иные годы, но абсолютно опустошенная расставанием Ирина отстраненно уперлась взглядом в иллюминатор, ее рука, лежащая на сумочке, нащупала торчащий угол. Это была книжка, купленная подругой в аэропорту:
- Гляди, - Оксана подняла ее с прилавка, - «Достопримечательности Франции» на русском языке. Это от меня подаришь Галине Сергеевне, пусть посмотрит. Скажи, она у тебя по-прежнему без маникюра из дому не выходит?
- Да ладно б без маникюра! – Ира оторвалась от перелистывания модного журнала. – Как-то учеников на завод водила на экскурсию. Предупредили заранее, что всем сразу раздадут каски. И холодно было, она в шапке пошла. Так представляешь, она под шапку и под каску волосы крутила! Ну, не мама, а сто рублей убытку!
- А я ее, как туфли на плоской подошве надеваю, вспоминаю: Ирочка, помни, сошла с каблуков – сошла с дистанции! – засмеялась Оксана. – Держи книжку. От меня на память, скажешь.
   Сейчас эту книжку Ирина вытащила из своей сумочки. Самолет начал разбег. Мысли Иры были далеко-далеко. Приеду, думала она, предложу Лешке развестись. Фиктивно, конечно. Потом выйду замуж во Франции. Потом разведусь, опять выйду за Лешу замуж и перетащу их обоих сюда. А что? Для ребенка я на такое пойду. И вообще…
   Пальцы машинально листали страницу за страницей. Самолет набирал высоту. Вдруг глаза уловили знакомую фамилию под маленькой фотографией. «В Нуази-ле-Гран – значилось в книжке – могила известного русского поэта К. Бальмонта». Ну, надо же! А она так и забыла про мамину просьбу! Гудели моторы.  За иллюминатором зависли квадратики полей и маленькие, как игрушечные, домики. Глаза скользили дальше: «Когда слушаешь Бальмонта – всегда слушаешь весну. Никто не опутывает душу таким светлым туманом, как Бальмонт, никто не развеивает этого тумана таким свежим ветром, как Бальмонт. Никто до сих пор не равен ему в его «певучей силе» (А. Блок)»
                …
   В это время на маленькой ферме у дороги хозяйка, оторвавшись  от дел, наблюдала, как в хрустальном после ночного мороза небе два самолета, пролетев один с севера на юг, другой с запада на восток, оставили два широких, крест – накрест, белых следа.
- Вот скажи, Пьер! – крикнула она мужу в открытую дверь сарая. – Неймется же людям! Летают по всему свету. Вроде, нечем им дома заняться…