Глава 5. Рыбалка и подводная охота

На фото мой сводный брат Андрей Чебуркин и я. В руках у Андрея моя подводная "пушка", оснащённая "новороссийскими вилами" (трезубцем). 1962 год.

Самым замечательным приключением для меня был каждый, к сожалению, из редких ночных выходов в море на вёсельной лодке вдвоём с Н.З.Дундуком. Николай Захарович был по профессии  плотником, кстати, прекрасным плотником. Кроме того, был он страстным и, главное,  удачливым рыбаком. Мы выходили в море безлунной ночью на лодке, приписанной к причалу  колхозной рыболовецкой бригады, так как всем другим лодкам выход в море ночью был  запрещён пограничными правилами.

 Н.З. стоял на носу лодки с сачком на длинном шесте в одной руке и мощным электрическим фонарём в другой. (Фонарь работал от батареи аккумуляторов.) В лодку брали также дифан (сеть специальной конструкции). Я был гребцом. Шли вдоль берега над глубиной не больше одного метра. Н.З. светил в воду, выискивая кормящихся среди водорослей на мелководье крупных кефалей (лобаней). Он выдавал мне короткие команды: "Быстрее!" «Медленнее!» «Правее!» «Левее!» И чаще всего: «Не шуми вёслами!»

 Подкравшись к крупному лобаню, Н.З. направлял на него яркий луч света. Ослеплённый лобань на миг застывал на месте. Тогда Н.З. с шумом опускал сачок прямо перед головой рыбы. Перепуганный лобань делал рывок вперёд (заднего хода у рыб, к нашему счастью, нет!) и оказывался в сачке.

 Когда Н.З. обнаруживал косячок кефали, мы пытались обметать (окружить) его дифаном. Чаще всего кефали удавалось уйти от дифана. Но всегда в нём оставалось немало окуней или карасей: до полутора - двух вёдер. До начала рассвета на вёслах очень малым ходом мы успевали пройти по маршруту Голубая бухта - мыс Дооб, затем мыс Дооб - Тонкий мыс и, наконец, от Тонкого мыса, уже на рассвете, «полным ходом» возвращались в Голубую бухту. Пойманные лобани были нашей добычей, пойманных карасей (окуней) отдавали рыбакам в оплату аренды лодки.

 Излюбленным занятием многих мужчин «Океанологии», как и всех городов и посёлков    черноморского побережья, была ловля ставриды «самодуром», то есть на голые крючки без  наживки. Из Голубой бухты я ходил в море «на ставриду» и на лёгкой деревянной вёсельной лодке, и на металлических лодках «Казанка» и «Прогресс» с очень ненадёжными в те годы  подвесными моторами.

 Изредка бывали коллективные выходы в море на «самодурную» рыбалку на малых судах Института («Академик Ширшов» и «Академик Обручев»). Во всех случаях эти рыбалки были занятием очень увлекательным, а в девяти из десяти выходов в море и очень результативным. 

 Так в середине шестидесятых годов был случай, когда после рыбалки вдвоём с Мишей Целлером ни он, ни я не смогли в одиночку поднять свои уловы ставриды, пойманной за день (у каждого из нас рыбы было более 60 кг). Изредка на «самодур» попадались окунь, скумбрия и сельдь. Был случай, когда за одну рыбалку, кроме ставриды, я поймал ещё и 90 штук скумбрий.

 В конце пятидесятых годов на Кавказском побережье началось массовое увлечение плаванием и нырянием в маске и с трубкой для дыхания, начало которому положил Жак – Ив Кусто на побережье Средиземного моря. В Геленджике я был среди первых, кто обзавёлся маской, трубкой и ластами, а потом и ружьём для подводной охоты.

 Как только вода в море весной прогревалась до 14 - 15 градусов, всё свободное время стал отдавать подводной охоте. И прекращал охотиться только поздней осенью, когда температура воды опускалась ниже тех самых 14 - 15 градусов. В СССР гидрокостюмов для плавания тогда ещё не было. Чтобы подольше продержаться в холодной воде, я надевал шерстяной водолазный свитер, поверх которого на шею, запястья и пояс натягивал широкие эластичные резиновые кольца.

 Эти кольца должны были уменьшить обмен воды, нагретой телом под свитером. Некоторый эффект таким способом достигался. Но не слишком большой. После 15 - 20 минут медленного - по условиям охоты - плавания в такой воде и в таком «снаряжении» "охотника" начинала колотить очень крупная дрожь, создавая в воде, видимо, такую вибрацию, от которой все здравомыслящие рыбы удалялись подальше. Волей - неволей приходилось выбираться на берег, ложиться на согретые солнцем скалы и долго - долго отогреваться.

 А когда вода становилась теплее 20 градусов, я нырял и утром (до начала рабочего дня) и в обеденный перерыв, и после окончания рабочего дня - до сумерек. В выходные дни нырял с утра до вечера. Охотником я оказался, не самым удачливым. Заметно мешала моя близорукость.

 Но рыбы в море было тогда много, и после длительного заплыва я частенько выходил на берег с одной - двумя крупными рыбинами на кукане - кефалью или горбылём. Но, была ли добыча или нет, каждый заплыв был для меня огромным удовольствием.   

 Несколько раз я оказывался в центре косяка крупных лобаней, в прозрачной воде на  почтительном расстоянии обтекавших меня, как неподвижный утёс. Заглянув под большой камень на дне, почти всегда можно было обнаружить там «семейки» горбылей и каракёзов  различных размеров. На глубине метров десять видел однажды катрана (акулу) длиной не меньше полутора метров. Он спокойно спал на приглянувшемся ему камне. Каюсь, я разбудил его выстрелом.

 Разбуженный таким варварским способом, он встрепенулся и мой гарпун, вошедший в него не больше, чем на два - три сантиметра, вывалился из туши. (У катрана очень плотная, акулья, шкура!) Медленно набирая скорость, катран удалился в сторону моря. И только тогда я стал размышлять о том, как развивались бы события, если гарпун, связанный толстой леской с ружьём, вошёл бы в катрана поглубже.
    
 Видел морского петуха (рыбу-тригл), стоявшего в задумчивости на песчаном дне на собственных плавниках, как на специально сконструированных подставках. 
 
 На песчаном дне посередине Голубой бухты на глубине 7 - 9 метров увидел однажды двух небольших рыбок не встречавшегося мне раньше вида. Одну из них удалось подстрелить. Всплывая к поверхности и не обращая внимания на лёгкие уколы о её плавники, снял рыбу с  гарпуна и повесил на кукан. При этом непрерывно отслеживал оставшуюся на дне вторую рыбку. Нырнул к намеченной цели, выстрелил, но к счастью, промахнулся. Всплыв, я ощутил боль от полученных уколов.

 Боль стала быстро усиливаться, терпеть её становилось всё труднее. Пришлось срочно возвращаться. На берегу встретил старого рыбака «дядю Юру» Страти, и спросил его, что такое со мной приключилось. Дядя Юра обстоятельно просветил меня.

 Подбитая мной рыбка называется драконом-змейкой. Три острых шипа в начале её длинного, до хвоста, спинного плавника, шипы на жаберных крышках, как и всё её тело, покрыты ядовитой слизью.

 Уколы об эти шипы всегда очень болезненны. Иногда они могут вызвать и более тяжёлые последствия. Но если боль терпима, не стоит слишком сильно беспокоиться. Боль скоро пройдёт. В любом случае полезно выпить граммов сто водки.

Такова была моя первая встреча с «драконом Чёрного моря». Изредка драконы попадаются и на крючки «самодура». Опытные рыбаки с большой осторожностью относятся к процедуре освобождения крючка от этой нежелательной добычи.   

 Незабываемое впечатление осталось у меня ещё от одной редкой встречи. Я плыл под водой на небольшой глубине между двумя грядами, не доходившими до поверхности воды не больше  чем на один метр и отстоявшими друг от друга на расстоянии примерно три - четыре метра. И вдруг увидел в очень прозрачной воде: навстречу мне по этому коридору плывёт, плавно  покачивая своими «крыльями», плоская  рыба, как мне тогда показалось, огромного размера.

 Я оторопел. Что делать? Выстрелить в неё я даже не подумал. Подниматься к поверхности? Прижиматься ко дну или к одной из гряд? Но когда до чудища оставалось всего метра два, оно элегантным движением «крыла» сделало «поворот с подъёмом» и, показав мне своё белое брюхо, перевалило через гряду и направилось в сторону больших глубин.

 Кто это был: камбала – калкан или скат – «хвостокол», я с перепугу так и не понял. В уловах местных рыбаков рыб такого размера я никогда не видел. Правда, у Куприна в "Листригонах" читал, что в начале двадцатого века балаклавские рыбаки порой добывали камбал весом около двух пудов. Встреченное мной создание, я думаю, примерно столько и потянуло бы.

 Летом 1958 года сотрудники московской лаборатории береговых процессов Института   океанологии, уже давно применявшие в своих исследованиях водолазные методы, привезли на ЧЭНИС водолазные аппараты нового типа - акваланги. Производство их в Советском Союзе тогда только начиналось.

  К примеру, привезенные на ЧЭНИС новенькие акваланги имели всего двузначные заводские номера. Несколько раз прогулявшись под водой с аквалангом, я "заболел" погружениями в море с аквалаегом. Как для отдыха, так и для работы под водой.