часть три

Я решил двигать домой. Полупустое метро. Несколько ночных нетрезвых гуляк, пьяная баба, заснувшая на сиденье, мужик в потертом пиджаке, с видом маньяка, вышедшего на охоту, косящий на эту размалеванную курицу, в область ее чуть раздвинутых толстых бедер, еще один потенциальный убийца, широкоплечий, с глупым лицом и больными бегающими глазами, сущность которого откроется ему скоро, может, в предстоящей пьянке, может, в следующей, неважно. В общем, обычное тебе полуночное метро. Проехать на котором мне нужно было всего три станции, затем минут десять пешком. И вот передо мной уже встает, словно помилованный с колен, дом, расположенный недалеко от водоема, с глубокой глоткой дамбы, в которой бурлит темная смрадная вода. Я взглянул на часы, начало первого. Не так и поздно, а я уже так устал, что еле ноги волочу. Хотя уснуть я наверное не смогу. Или смогу. Не знаю, здесь хрен угадаешь. Бывает, с ног валишься, а оказавшись в постели, съедаемый мыслями, не можешь и минуты спокойно пролежать, не то что уснуть, ворочаешься, тело гудит, словно по нему ток пустили. А бывает, в крови стимуляторов, что, казалось бы, впору выплясывать всю ночь напролет, а тебя вырубает. Так что неизвестно, что за программы там внутри нас выходят из ладу. А из ладу выходят они регулярно. Во всяком случае недельную дозу адреналина я уже получил. Поэтому хотелось бы как-то спокойно чтоб, без происшествий. Черный квадрат уже встал передо мной во всю свою девятиэтажную мощь. Впрочем, черным он станет через несколько часов, когда потухнут все окна. Я шел, огибая дом с его массивной бетонной спины, думая о теплой постели и о том, что, может, уже все спят и мне удастся пробраться в комнату, а потом и на кухню, а в холодильнике еще остался мамин борщ, домашняя сметана, хрупкий и сочный лук, красные налитые помидоры… совершенно не секрет, что для человека, который накануне хорошенько покурил, акт поглощения пищи превращается в акт священнодействия. Я прибавил шагу, ощущая запах еды. Обошел дом, не встретив ни одной беспокойной тени, и направился уже было к парадной. Но тут поднял голову. И замер. Остановился. Сердце забилось так, как колотят в дверь пришедшие забрать тебя, вытянуть из теплой постели и увести в ночь, в пустоту, настойчиво забилось, беспокойно. Я узнал силуэт, сидящий на лавке, около двери. Мама. Сделав глубокий вдох, я быстро направился к ней, стараясь дышать ровно.
- что? Что случилось?! – еще издали начал я.

…

Я снова вышел к перекрестку. Что недалеко от метро. Хотелось закричать, докричаться до небес. Я уже чувствовал, как во мне рождается крик, хриплый, громкий, болезненный. Поэтому, чтоб не выпустить его, я побежал. Мир двинулся за мной. И когда я остановился, то он еще какое-то время покачивался, словно судно на волнах, которое затем наскочило на риф, заскрипело и остановилось. Я выругался, начал кашлять. Так, что меня едва ли не вырвало. А пробежал-то всего каких-то сто метров, а уже подыхаю. Как-то бежал за троллейбусом, а догнав, с большим трудом, замечу, догнал, и еле добрался до сиденья, в глазах потемнело, сердце колотится. С вами все в порядке? Со мной? Все в порядке?! Да нихуя подобного, со мной давно уже не все порядке, ясно?!  Я выпрямился. Надо бросать пить и начинать бегать, в сотый, а то и в тысячный раз подумал. И медленно пошел дальше. Метро уже давно закрылось. Идти мне было некуда. На лавочке ночевать, не сезон уже. Поэтому направиться я решил к Т. А что, дома у него никого нет, дядька этот его пресловутый в командировке, небось, конкурентов где-то по лесам прикапывает,  знаем мы таких, зато наверняка осталась парочка папиросок, может, выпить еще что. Плазма эта его огромная, врубить какую-нибудь дрянь, не важно все, абы спецэффектов побольше, да завтыкать в мягком кресле. И ничего, что он подонок. Зато ко мне хорошо. Не зря ведь меня любят подонки. Значит, я и сам такой. Наша любовь к людям, да и вообще к чему угодно, строится на личных соответствиях. Значит, я соответствую всем тем, кто ко мне тянется, кто заговаривает со мной на улицах, в барах: торчкам, алкашам, тунеядцам, педикам, призракам, всей этой черни, всем этим проклятым, на самом деле зачастую лишенным всей той романтики, с которой их можно наблюдать в книгах и кино…  я шел, оглядываясь на предмет патруля. А то ведь, как пить дать, сочтут подозрительной мою скромную персону, перебирающую, словно в каком-то неудавшемся танце, по мокрому асфальту слабыми неверными ногами, в своем медленном трансе, в грязном пальто… и не поможет это вот «а на каком основании?»на каком основании, сука?! хаха, а ты себя в зеркало видел, хахх?! Честно говоря, стараюсь не особо часто заглядывать туда… а потом главный скажет: давай, ****уй отсюда! Давай-давай, быстро, пока не передумали! А то в котелок затолкаем! А ты разворачиваешься, идешь, и слышишь, как за спиной затвор клацает… и между лопаток, там, куда бы с треском разбивая хребет, влетела бы пуля, которую ты буквально ощущаешь, бегут холодные мурашки… я передергиваю плечами и иду дальше, печально отмечая время, когда в одном из миров меня снова убили… я смотрю на небеса, думаю, что бы сказать, но не нахожу слов. Странно, что на эти вот грязные, словно вывалянные в саже небеса с парочкой тусклых печальных звезд люди возлагают столько надежд, ожидая спасения где-то оттуда, а не изнутри… на пути мне встретилась парочка молчаливых теней, призрак, несущийся чуть над землей, парочка собак, одна из которых чуть подступила сзади ко мне и оскалившись, злобно зарычала; во мне вспыхнул огонек злобы, который начал разгораться, когда я вспомнил сегодняшний инцидент с псинами; стая слабых вонючих дворняг не смогла дать отпор одной оскалившейся твари, разбежались, скуля; а теперь одна из таких, трусливая псина, рычит на меня, хотя ее никто не трогал; я обернулся, на полном серьезе раздумывая о том, чтоб прыгнуть на нее и, схватив ее за горло, придушить, или нет, схватив за горло и коленями за нижние лапы, сломать, вслушиваясь в музыку ломающегося хребта; я подступил еще к ней; эта неожиданная мысль придала мне силы, словно активизировала организм для предстоящей схватки. Но тут псина попятилась, развернулась и скрылась в глубине темного сквера. Больше на пути мне не встретился никто, только на периферии зрения мелькали редкие машины, в основном такси. Когда вот так вот бредешь, то кажется что туда, куда тебе нужно, ни за что не дойти. Да и нужно ли? Но потом не замечаешь, как оказываешься там, куда направлялся.


И вот уже я стоял под домом и смотрел на светящееся окно на третьем этаже. От мысли, что надо идти и унижаться перед вахтером, этим хромым озлобленным стариком, постоянно поглаживающим свою кобуру, где, скорее всего, лежит незаряженный пистолет, или вообще пусто, меня передернуло как от стопки отвратительной самогонки. Поэтому я решил лезть через окно. Около дома росло дерево – высокое, ствол толстый, ветвистый. Третий этаж – это не так уж и высоко. Мне так показалось. Я подошел к дереву, схватился за ветку, подтянулся и, дотянувшись до ветки, что была выше, цепляясь ногами за скользкие выступы, одолел первый этап – уселся на ту, за которую хватался. И уже чувствуя, как во мне рождаются сомнения, сразу же полез дальше, чтоб не передумать окончательно. Я с трудом перебирался вверх по стволу. Но руки и тело помнили, как это делается – если грамотно распределять вес, то можно доверять самым хрупким и тонким веточкам. Но, влага обтекала по стволу и висела ни ветках, тем самым усложняя задачу. Я уже был на той высоте, откуда страшно падать, а свалившись на асфальт, или, и того хуже, на металлический забор, вряд ли отделаешься ушибами. И страх проскользнул внутрь. Я еще раз посмотрел вниз. И не смог представить, как бы я спускался. Поэтому твердо решил добраться до конца. Надеюсь, никто здесь не мучается бессонницей, никто ею не будет выгнан на балкон, дабы выкурить сигаретку, иначе примут за квартирника; я уже представляю, как некий добродетель перегибается через балкон, хватает меня за ногу и… сук, за который я взялся, предварительно не проверив на прочность, треснул под рукой. И я крепко вжался в дерево. Пождал, пока чуть уляжется страх. И продолжил. Докарабкавшись до уровня второго этажа, нужно было ложиться и ползти по толстой ветке, уходящей в сторону, упирающейся как раз в окно на третьем, горевшее тусклым красноватым светом, за которым, как я себе представил, в мягком кресле, в обнимку с банкой седьмой балтики, в полудреме и сладком дыму развалился Т. Это меня подбодрило. Совсем забив на аккуратность, а вернее на то, что пальто теперь хрен отчистишь, а свитеру и вовсе место на помойке, я лег и пополз вверх. Ветка была толстая, и еле-еле стучала в окно. Но по ходу моего продвижения начала постукивать настойчивее. Еще немного и… я только сейчас представил удивление кореша, обнаружившего меня у себя на подоконнике, и сделав последнее движение, с улыбкой заглянул в окно… улыбка на моем лице застыла, сменившись сначала недоумением, потом страхом, мешанным с отвращением… когда я сползал вниз… и постукивающая в стекло ветка приобрела совершенно другое звучание, беспокойное, пугающее. Я сползал, боясь дернуться, боясь, что из-за этого стука теперь могут выглянуть в окно и заметить меня, боясь, что проблема отсутствия места для ночевки, станет сущим пустяком, по сравнению с тем, что меня ждет, выглянь кто в окно…