Как я побывала в психушке

          Шёл второй год самостоятельной борьбы с раком молочной железы, как значилось в

моей медицинской карточке. Я перепробовала разные средства, и, в конце концов, из-за

безденежья и безработицы остановилась на жестоком, но бесплатном методе – голодании.

Продержавшись на одной воде 44 дня, я решила прекратить экспериментировать над собой и

стала потихоньку выходить из голодания. Но за долгое время не поступления в организм

хоть каких-то питательных веществ, он сильно истощился, вплоть до мозга, поэтому

попытался покончить с такой жизнью. Вечером в пятницу у меня спонтанно возникло чёткое

понимание - я сегодня умру, потому что тело отвыкло употреблять пищу, и мои осторожные

попытки всё вернуть на круги своя успехом не увенчаются.

          Страх перед смертью у меня исчез в тот момент, когда я узнала из саентологии,

что душа – то, что мы означаем словом Я – вечна, но было очень обидно, что не успела

претворить в жизнь до победного конца планы относительно сына. Сказав дочери последние

слова, я легла в постель и приготовилась умирать, как бы со стороны наблюдая и ощущая:

всё медленнее стучит сердце и, в унисон ему, начиная с кончиков пальцев, холодеют ноги,

затем  леденеют руки. Когда холод дошёл до локтей рук, а стук сердца я уже не слышала и

не ощущала, вдруг подумала: «А почему я так быстро сдаюсь? Если саентология утверждает,

что тэтан, (то есть душа в терминах психологии и религии) всемогущ, то  не испытать ли

мне, как духовному существу, свою силу в данный конкретный момент, я ведь ничем не

рискую в случае проигрыша, кроме смерти собственного тела?..» И я начала мысленно

заставлять сердце опять заработать и в какой-то момент своих потуг услышала и ощутила,

что оно, хоть и с трудом, но подчинилось, вслед за ним постепенно и медленно потеплели

руки, а потом я не заметила, как провалилась в странный сон. Во время него мне чудился

диалог Бога в виде старика с белой бородой и автора саентологии Хаббарда, речь шла обо

мне с тем смыслом, что «надо бы дать ей ещё один шанс». Их беседа была лишь смутным

фоном, сама я проносилась над множеством окрестностей, ярко раскрашенных цветами, может,

это были кладбища, и я искала там местечко для себя?.. Но во всём этом присутствовали

ещё очень необычные звуки – резкие, громкие, чёткие, которые я никак не могла

идентифицировать.

             Потом я открыла глаза, обнаружив себя в своей постели и осознав, что пока

жива, но была на волосок от гибели. Вскоре появилась дочь: она, испугавшись событий

вечера, сбежала к бабушке. Я попросила её вызвать скорую, понимая - без помощи врачей

мне не обойтись. Через  несколько часов медики приехали, прослушали лёгкие, измерили

давление и, услышав, что голодаю я не по предписанию и под наблюдением врача, а сама по

себе, вынесли вердикт:

 - Мы не можем везти Вас в больницу: давление у Вас в норме, легкие чистые, температуры

нет,  а если Вам плохо, как Вы рассказываете, вызовите участкового врача на дом, пусть

он и решает, что делать.

               Это было в субботу, в воскресенье, ещё раз провалившись в «странный сон»,

я снова и снова просила  дочь вызвать хоть какого-нибудь доктора, потому что понимала –

долго не протяну. Она пугала меня словами свекрови: можно вызвать скорую только из

психушки, а это, мол, клеймо на всю жизнь. Мне не хотелось попасть в это заведение, и я

со страхом ждала понедельника, всё чаще впадая в забытьё. В муках прошёл воскресный день

и ночь на понедельник, а утром был вызван врач, которого мы так и не дождались. Видя,

что дела совсем плохи, дочь позвонила в «страшную» психушку, и скорая оттуда приехала

почти сразу. Очень долго ехали мы в санитарке в специальное заведение -  через весь

город с пробками на дороге и в атмосферной жаре и духоте. Мне было катастрофически плохо

находиться в вертикальном положении, сидя на жёстком сиденье и ощущая на себе все ухабы

дороги, дочь, сама в прострации, поддерживала меня, как могла, всю дорогу. Когда часа

через полтора-два мы добрались-таки до психиатрической больницы, находящейся за городом,

в приёмный покой сбежалась куча народа в белых халатах поглазеть на сумасшедшую,

решившую уморить себя голодом: действительно, не каждый день привозят сюда таких!

          Я успокоилась – теперь, мол, в надёжных руках, но мною заниматься, почему-то

не спешили. Ожидая прихода врача на кровати в пустой палате, куда меня привели, я опять

впала в забытьё со странными мутными снами, а в какой-то момент, очутившись в кромешной

темноте, стала ощущать какие-то прикосновения и движение вокруг и слыша  чёткие голоса –

мужской и женский. Это было внешне, а внутри создавало дискомфорт какое-то неприятное

напряжение, а потом что-то полилось, мне стало легко, и возникло ощущение чего-то

влажного и горячего.

 - Она обмочилась, – произнёс голос, а я поняла природу влажного и горячего и то, что

голоса принадлежат врачам - это их прикосновения я ощущаю. Чуть позже я пришла в себя,

открыла глаза и увидела всё ту же палату, но уже наполненную людьми, около своей

постели - капельницу с тянущейся от неё трубкой и иглой на конце в моей руке, а также

темень за окнами – значит, уже глубокий вечер. С этого момента сознание я уже не теряла,

остро наблюдая за происходящим вокруг.

             Как выяснилось, я попала в так называемое пограничное отделение больницы,

куда направляются люди для установления диагноза. В нашей палате находилось человек

восемь с разными заболеваниями: головными и желудочными болями, эпилепсией и всякими

другими непонятными симптомами. Я быстро перезнакомилась с соседками, рассказала о себе,

выслушала их истории, успев подружиться и обменяться адресами с парой женщин. Через

некоторое время у меня возникла животрепещущая проблема: я хотела писать, но мне не

разрешали вставать. На мои уговоры санитарки, в конце концов, отреагировали и принесли в

палату стул с дырой в сиденье и ведро. Мне помогли взгромоздиться на сооружение,

поддерживая и ожидая результата, которого так и не последовало: я не смогла преодолеть

смущение от множества посторонних глаз в таком сугубо интимном процессе. Ничего не

дождавшись, санитарки всё унесли, а на мой вопрос:

 - Что же мне делать в таком случае? – ответили:

 - Мочись в кровать! - Сейчас мой матрац слегка высох, но мне было невмоготу спать

первую ночь на мокрой постели, посему совет я восприняла как издевательство. Долго

мучаясь и ища выход из создавшегося положения, я не нашла лучшего способа, чем такой:

ночью, когда все спали, отвернула матрац и опустошила пузырь сквозь сетку кровати.

Санитарка, мывшая полы утром, ругалась, но я хранила молчание, делая вид, что лужа под

кроватью не имеет ко мне никакого отношения.

            Ни к кому в нашей палате, кроме меня, главный врач не приходила. Валентина

Павловна, так её звали, проявила ко мне, как я полагала, истинное участие: все три дня,

что я пробыла в этой больнице, она вела со мной задушевные беседы. Я была растрогана

чуть ли не до слёз - это было редкое участие постороннего человека в моей судьбе. Она

коснулась многих тем в беседах со мной, но только после моего рассказа о теперешней моей

проблеме и его благополучном разрешении сделала вывод:  хоть я слегка и не в себе, решив

голодать и проголодав 44 дня, но, всё же, человек вполне адекватный, и в сумасшедшем

доме мне не место. Это она мне и объявила, посоветовав продолжить лечение в хосписе,

который недавно открылся в нашем городе и которого больные почему-то боялись. Я же

согласилась отправиться туда немедленно, и в тот же день санитарная машина меня туда и

доставила. Но мне было досадно, что я за чистую монету приняла душевное общение со мной

главврача, хотя она всего лишь как психиатр  определяла, насколько сильно тронулась я

умом.

             Теперь у меня имеется собственное мнение о сумасшедшем доме – лучше туда не

попадать никогда! Врачи, конечно, там знают, что делать и в таких случаях, какой был у

меня, но отношение к больным у них равнодушное, а приказной тон в общении с пациентами  –

норма. В нашей палате вроде все были нормальными людьми, но откуда-то постоянно

выбегала и носилась по коридору явно сумасшедшая, её перепалка с медперсоналом никому не

давала покоя. Людям с возникшими проблемами в здоровье тут нельзя находиться – никакого

покоя ни днём, ни ночью при открытых дверях в коридор и включённом круглые сутки в

палате светом. Для медиков, понятное дело, так спокойнее, ну а больным-то как поправить

пошатнувшуюся психику?! Кстати, я утаила от главврача: лишь один раз, в самом начале,

когда меня приводили в чувство, врачам удалось пропихнуть мне в рот пару таблеток,

которые я проглотила. В последующие разы, когда медсёстры приносили мне таблетки и

наблюдали, как я их глотаю, я только делала вид, что делаю это, а на самом деле пила

только воду, закатив таблетки за щеку, позже их оттуда доставая и пряча в складках

простыни. Мне помогли прийти в себя питательные растворы, вливаемые через капельницу,

таблеткам же я не верю давно, тем более не поверю никогда тому, что ими можно вылечить

помутившийся рассудок.