Я стоял в очереди за билетами на автобус

Я стоял в очереди за билетами на автобус, который едет до деревни, соседней с моей, и эта очередь уже подходила ко мне. Старушка, наверное, дачница, опрятная, в дешевой шляпке и с саженцами, торчащими из сумки, взяла свой билет и отошла, а к окошку придвинулся, и затем просунул в него голову, молодой парень. Я стоял сразу за ним, как раз готовя деньги.
- как нет?! – он дернулся, ударился головой, - твою же мать! – высунул голову, да так неаккуратно, что слетела кепка, поднял ее и, обтрушивая ее, снова спросил, - как нет билетов?
- вот так, молодой человек, - недовольно скривив свое красное лицо, ответила женщина, - разобрали…
Тут уж я занервничал, и, подойдя с боку к тому таки окну, глупо спросил:
- как разобрали, все, что ли?
Она фыркнула, не удосужившись даже ответить мне, вместо этого нагнулась к микрофону и раздраженно проговорила:
- мне что, персонально повторять каждому, что билетов нету… граждане, билетов нет, все! Можете расходиться…
За нами было еще несколько человек.
Кто-то ушел прочь, кто-то начал звонить по телефону, а кто-то на свой страх и риск, продолжил донимать эту неудовлетворенную бабищу, а я же отошел и остановился посреди зала, уставился в толстое непрозрачное окно, окрашенное закатным солнцем, и стал раздумывать: куда не ткнись, всюду эти неудовлетворенные тетки, в трамваях, в магазинах, в киосках; да подойти к любой кассе, любого учреждения, и обязательно увидишь такую, сидит на своем стуле, грубит, потеет, и спасу от них нет, страна климактерических дурр, точно вам говорю… впрочем, думать сейчас мне нужно не об этом, подумал тогда я, и направил поток мысли в другое русло: мне нужно где-то переночевать, и где же, черт возьми; туда, откуда я ушел, мне, однозначно, не хотелось возвращаться, да и вряд ли меня будут рады там видеть – поэтому домой я не пойду; от нее я только что ушел, вернее, как мне показалось, надеюсь, что и правда показалось, что она меня выпроводила, правда, насыпав горсть транквилизаторов с маминой аптечки – за это спаси ее бог! да и родители у нее к вечеру возвращаются, а они меня не особо жалуют, поэтому не то что переночевать, а на глаза им лучше не показываться, так что если к ней, то потом все равно придется прокрадываться на чердак – у нее есть ключ от громадной металлической двери, потому как живут они на последнем этаже, сразу напротив этой сваренной клетки, - и, умостившись среди кучи тряпок, ящиков, велосипедных деталей, в общем среди всего того ненужного хлама, который жильцы дома туда сносят, погрузиться в свой медленный котячий транс… о, коты, иногда мне кажется, что вокруг меня витает некий полупрозрачный дух кота, длинного, гибкого, полосатого; мы с ним сговариваемся и учиняем всякие кошачьи штучки, от которых на следующий день волос становятся дыбом…я стоял посреди вокзала и думал все это уже, наверное, минут десять, не замечая никого вокруг, и, подозреваю, думал бы еще и еще, может даже целую вечность, ибо транки уже начали действовать, если бы не услышал над ухом голос, хриплый и надтреснутый, вернее, уже смешок, так как определил что направлен он ко мне я далеко не с первого раза…
- хаха, ну ты даешь, ты что, заснул? Заснул, блять, хаха, посреди вокзала..
Я повернул голову, рядом стоял этот чувак в кепке, я улыбнулся, кивнув, мол, чего хотел.
- ты что, вмазанный? – нагнувшись ко мне, таинственно прошептал он. Я только снова улыбнулся, ничего не сказав, поэтому он покачал головой и продолжил, - говорю, тебе куда? Хахах, хаха…
Я ответил.
- о-о-о, - потянул он, - и мне туда же! А что я тебя раньше там не видел?
- мне еще пешком идти в соседнюю деревню, - ответил я.
- понятненько, - заключил он, и протянул мне руку, - Женя!!
Я протянул ему руку, назвал свое имя, внимательно взглянул на него: кожа плохая, бледное, с большим острым носом лицо, впрочем, все месте это больше походило на крысиную мордочку – здравствуй, господин крыса, подумал я; на голове все та же кепка, из-под которой выбиваются темные волосы; длинные худые руки обтянуты тонкой тканью пуловера, длинные худые ноги в светлых джинсах и кроссовках, куртка в руках, сумка наперевес; в общем, еще один персонаж, на которого у господа не хватило вдохновения; обычный тебе придурок, если бы только не эта его улыбка… и не эти глаза… и не это, как оказалось позже, гнилое нутро…

..
                Мы зашли в магазин, посчитали деньги, которых хватило на бутылку крепкого дешевого портвейна и два пластмассовых стаканчика. Еще осталось несколько монет. Хотя я сомневался, что это все деньги, которые есть у этого хмыря. На улице быстро темнело, и мы прошли в парк, где как раз врубили фонари, и сели на лавочку недалеко от дороги.
                - слушай, здесь если менты…, - хотел было я предложить, чтоб мы прошли дальше, вглубь парка, но он меня перебил:
                - да плевал я на их, понял! У меня брат мент, понял, и если вдруг…, - дальше следовала длинная история о том, что если какой-то паршивый сукин сын попробует придраться, то поплатиться за это он своей фуражкой. Ладно-ладно. Давай, открывай.
Он начал открывать бутылку. На которую я старался даже не смотреть и, тем более, не представлять его на вкус. Но, как водится, если уж стараешься что-то не делать, то обязательно будешь этим заниматься. В общем, я думал, что вряд ли смогу залить в себя эту дрянь. Мимо, к бювету с водой, прошагал толстяк с пустыми баклагами. Пока я наблюдал за его раздутой фигурой, господин крыса уже наполнил стаканчики отравой. Я взял свой и, спазматически содрогнувшись, пригубил, один раз поперхнулся, но все же допил и стал смотреть в землю, усмиряя рвотные позывы. Пойло было вкуса жженных слив. Отвратное пойло. Твою мать, ну и дрянь, это же надо так себя не любить, чтоб так издеваться над своим организмом, думал я… но, стоило жидкости освоиться в желудке, все уладилось, утряслось, волны, которыми пошел мир успокоились, и все стало на свои места. Толстяк возвращался обратно, неся полные бутылки воды. Не такой уж он и противный, и вполне даже милый, подумал я…
- за дружбу! – услышал я сбоку, повернувшись, увидел, что господин крыса наполняет стаканы по новой.
- мы уже пили за дружбу, - надоумил его я.
- тогда за баб! – громко сказал он, когда к нам подходила группа из четырех девочек и юноши.
- давай за них, - тихо отозвался я и выпил, представляя, что это вода. Сейчас это было уже проще. Мне было все равно, за кого пить.
Они прошли мимо нашей лавочки, взглянув на нас, громко рассмеялись. Они были навеселе. Возвращались, видимо, с какой-нибудь корпоративной пьянки. Громко смеялись, взвизгивали, пощипывали парня, который путался среди них, шептались.
- девочки, не хотите винца? – крикнул господин крыса, когда они немного отошли.
Они на это только снова рассмеялись, чуть громче обычного, и пошли дальше. Тогда он встал, схватил вино и стаканчик, схватил меня за рукав и потащил за собой. Проходя мимо девок, он ущипнул крайнюю за задницу, что-то рявкнул и мы обогнали их, устроившись на лавочке немного дальше. Быстро разлил, и когда они снова поравнялись с нами, он поднял стаканчик и громко сказал:
- за вас, бабцы!
- за себя лучше выпей, деревня! – послышалось из толпы, и за тем:
- мальчики, идите лучше дрочите друг другу! Здесь вам ничего не обломиться, - и смех, смех, громкий и веселый смех.
Господин крыса недовольно скривился.
- мокрощелк сразные! Идите лучше, - сказал он, подумал и добавил, - идите лучше лижите друг у друга…, - он снова схватил меня за рукав, рявкнул: пойдем; и мы снова двинулись вперед, мы поравнялись с ними.
- пацаны, не приставайте, - вежливо ответил молодой человек, сопровождающий дам.
- а ты вообще, пидор, молчи! – огрызнулся он, и, снова обогнав их, уселся на лавочке, и сказал:
- ну как?
- отлично, мальчик…
- что отлично, сучки?!
Меня все это начало напрягать. Поэтому я встал, направился к колонке, попить воды. Открыл кран, начал пить холодную воду. За спиной моей звенели голоса, но это было как звон метала, поэтому слов разобрать я не мог, да и не хотел. Затем я умылся. И когда развернулся, то оказалось что как раз вовремя: тощее тело господина крысы, сбитое ударом одной из барышень, слетело с лавочки и повалилось в пыль. Меня разобрал дикий хохот, да такой, что заболел живот, поэтому вскоре я присел на корточки, и пока они его что есть силы, хохоча и взвизгивая, метелили, я сидел на корточках и не мог перестать смеяться. И когда они закончили и разошлись, все так же весело смеясь, я только смог подняться.
- суки, - сказал он и сплюнул в пыль, - суки, курточку порвали…, - затем он посмотрел на меня, - а ты чего стоял?
Они ушли, все так же весело смеясь.
- а что мне, зубы повыбивать нужно было им? – улыбаясь, спросил я.
- не зубы, но можно было по ребрам надавать… - совершенно серьезно ответил он, и снова за свое, -  ты, сука, предатель…
Я подумал, что объяснять что-либо ему бесполезно, поэтому решил поступить иначе, и спросил:
- ты смотрел бойцовский клуб?
- ну, - недоуменно спросил он.
- гну, - ответил я, и со всей силы врезал ему по зубам…
Вот только я хотел, чтоб по зубам, но вышло ведь не совсем так, вернее, совсем не так: мой кулак скользнул по его липкой щеке, я споткнулся и едва не повалился наземь, а когда повернулся к нему, то в меня уже летела сворованная пепельница…