Чёрно-белый плен

    Данный рассказ не является попыткой разжечь межнациональную рознь.
    Любая интерпретация в этом контексте означает неправильное понимание истинного замысла рассказа.
   
    -Я тебя не отдам. – Слетело с губ, пока я возилась с задвижкой.
    Кирилл высовывался сквозь прутья и озирался. В то утро мы были в плену. Брат – по ту сторону двери, я – по эту.
    -Постой, ты слышала?
    Кто-то шагал по траве вдоль барака.
    -Давай! Быстрее!..- шепнул брат.
    Ухватилась за щеколду и взглянула вверх: над нами - джинсовое небо. Грозное, но всепрощающее.
    -Прости нас, грешников… - подумав, я дёрнула задвижку.
    Раздался противный скрип, какой бывает на качелях. Кирилл вышиб дверь, а я упала на спину.
    -Вставай, Сонька. – Сжав зубы, он схватил меня за руку и потянул.
    К нам побежали солдатики. Лысые, тощие, злые – вдалеке они казались детьми.
    -Найди меня, - Кирилл шептал близко, и я ощущала его спёртое дыхание.
    Автоматы зарешетили воздух. Кто-то завопил, а я пригнулась, подобрав платье. Всё будто в тумане. Осталась одна, и хотела встать, но…
    -С-с-сука!.. – процедил мальчик сквозь зубы и усмирил прикладом.
    Шлёпнулась в траву. Брат оставил меня. Мы знали – не убьют. Не посмеют, я – русская. Коснулась лба, посмотрела – кровь. Мальчик злобно скалился, упиваясь властью надо мной. А я подняла глаза и взмолилась о помощи.
    Удар.
    Я пришла в себя лёжа на сырой траве: мокрая и с порванным платьем. Там, где текла кровь,– тонкая, как весенний лёд, корка. Голову будто разрывали изнутри. Небо заливалось чёрно-хмурыми красками; холод щипал кожу. Кругом темно. Заставила себя подняться, но тут же согнулась и упёрлась в колени. Невыносимая боль. Хотелось реветь, но не осталось сил. Нужно было выбираться, найти брата и бежать. Бежать из страны.
    Тащилась вперёд, делая передышки у встречных деревьев. Издалека снежным комом катился шум. И я пошла, обходя брёвна и переступая через торчащие из земли корни.
    Звук усиливался, и скоро до меня дошло: это машины. Лес кончился, и впереди раскинулась дорога, по которой в ряд тянулись военные грузовики.
    Солдаты проехали, шоссе опустело, и всё, что мне оставалось, - ждать. Я ждала долго. Ноги одеревенели; спину начало ломать. Вдалеке засветили фары. Присмотрелась: это семёрка с холодильником вместо задних сидений.
    -Каблук, - назвал её так брат, когда мы как-то забрели на армянский рынок. – Машина для нищих.
     Жестянка взвизгнула возле меня и остановилась. Водитель нервно посигналил, потому я ощутила себя виноватой, сама не зная за что. Скривила улыбку, открыла дверь, и…
    В колымаге сидел чурка - горилла с короткими, наверное, жёсткими волосами, в брюках и в грязной рубашке, из-под которой виднелась шерсть. При взгляде на его большие, как связки бананов, руки становилось не по себе.
    -Куда?
    Я поняла, что не знаю ответа. Стало неловко, будто у доски с невыученным уроком. Моё лицо покраснело, а взгляд забегал.
    -Куда ехать спрашиваю?
    -Послушайте, - сказала, всматриваясь в его чёрные глаза, - мне нужно найти брата. Он бежал… из барака.
    По телу пронеслось дурное чувство. Это животное раздевало меня взглядом.
    -Мне нужно найти его, понимаете?
    Он пару секунд подумал, и сказал:
    -Нет.
    -Что «нет»?
    -Не буду искать! Дверь закрой!
    -Послушайте…
    -Не хочу! Ты что, тупая? Здесь людей, как собак режут! Где искать? Кого?
    Вспомнила про медальон, что утопал в ложбинке между грудями.
    -Ты что, ещё и глухая? Вали отсюда!
    Сдёрнула его с шеи, открыла и бросила Кавказу в лицо.
    - Вот он, - в сердцах залепетала,- видишь? Семью кормил, мне с матерью помогал!
    Внутри лежало семейное фото. Он бережно всматривался.
    -Плевать, - подумала, высунулась из машины и оглядела дорогу, в надежде встретить кого-нибудь, как вдруг…
    -Эй, постой, тебя как зовут?
    -Соня.
    -А брата? Ты брата спасти хочешь?
    Я кивнула.
    -Кириллом его зовут.
    -Кирилл, - повторил он задумчиво, сжимая кулон.
    Спустя мгновение он сказал:
    -А меня Гамзит. Меня Гамзит зовут.
    Ничего не ответила.
    -Что смотришь? – рявкнул, выпучив глаза. – Садись, давай. Поедем.
    И мы поехали. Я испытывала отвращение, но выбора у меня не оставалось. Пыталась ни о чём не думать, но мне то и дело вспоминался Кирюша.
    Он брил голову и носил тяжёлые, чугунного цвета ботинки. Часто брат что-то кричал про Косово, горячился про Чечню, а я винилась в том, что в политике – полный профан. Тогда он улыбался, сплёскивал руками и говорил:
    «Тебе и не нужно. Политика – грязное бельё мужчин. Но стоит нам обгадиться, и прибирать за нами будут женщины».
    -Ты брата любишь? – Спросил Кавказ.
    Я кивнула.
    Мы старались не смотреть друг на друга. Не знаю почему.
    -В бегах? – Ему захотелось поговорить.
    -Да.
    -Кто куда. Кто на запад, кто на восток.
    -На западе сложнее, - я вздохнула, - бойня. Мы сюда бежали.
    Горилла оскалилась. Прямо, как в «Мире животных».
    -Да, у нас, в Сибири, всё спокойнее.
    -А вообще… - Где это «у нас»? - Не знаю, как там «у вас», но «у нас» границы рядом. С Монголией, например.
    -Где это «у вас»?
    До него туго доходило.
    -Гордая! А чуть что – бежишь! В твой дом пришли воры и убийцы, а ты бежишь?
    Во мне бурлила злость.
    -В мой дом пришли не воры, - подумала я. – В мой дом пришли вы.
    -А сам?
    Бросила наглую усмешку в его морду.
    -Боишься, что голову отрежут?
    Он вдавил в пол педаль тормоза, и я чуть не вылетела в лобовое стекло.
    -Псих!
    Орангутанг кинул лютый взгляд, и вышел из машины. Я съежилась от страха. Горилла схватила меня за руку и вытащила в ночь.
    Он протащил меня до холодильника, открыл его, а там - полиэтиленовый мешок, словно в дешёвом детективе.
    -Видишь? Видишь, я спрашиваю?
    Кивнула. Сказать что-то – не решалась.
    -Это, - сказал Кавказ, указывая на него, - брат мой. Слышишь? Я на родину везу его. Похоронить.
    Он осёкся и посмотрел на тело. Мы замолчали.
    -Садись. – Выдавил и сел обратно.
    Мне стало неловко. Но хуже всего – мысль, что звучала в голове будто чужим голосом: А что, если бы это был мой брат?
    -У цыган он - сказал Гамзит, словно зная, о чём я думаю. – Сбежал - у цыган, значит. От них до границы быстрее.
    Не нашлась с ответом.
    -Спи. Утром будем там.
    И мне приснился сон.
    Я в классе. На доске карта России, а за партами, как на грядке, утыканы девятиклассники.
    -Дети, - начала я, - расскажите про последствия развала СССР. А именно, про миграцию.
    В классе лес рук: скоро конец четверти, и всем хотелось хорошие оценки. В этом «лесу» я заметила опушку, где кто-то не собирался отвечать. Подошла ближе – передо мной Гамзит. Глаза навыкате. Челюсть, похожая на ковш, борзо выпирала.
    -Гамзит, расскажи нам.
    Но он молчал. Дети зашептались. По классу пробежали смешки.
    -Да он же чурка! – Крикнул Ефименков, отличник с первой парты. – Он языка не знает!
    Дети весело засмеялись. И, вдруг, Гамзит встал на четвереньки и залаял. В классе - неумолимый галдёж, но меня не покидало дурное предчувствие. Гамзит взвыл, и тут дверь распахнулась, а за ней – стая собак. Диких, нерезаных собак. Подростки завизжали, как свиньи на скотобойне. Животные набрасывались, раздирали лица. Жадно откусывали пальцы и уши. Обгладывали конечности. По полу растеклась багровая река, а Гамзит стал напирать на меня. Его глаза налились гневом.
    -Вставай. – Зарычал Гамзит.
    -Что?
    -Вставай!
    Проснулась. Но тревога зажала меня в тиски.
    Уже светало.
    Впереди две машины перекрыли дорогу. Пять лысых с винтовками прожигали взглядом. Один из них шёл к нам.
    -Гамзит, что делать?
     -Не рыпайся. Тебя чпокнут - меня щёлкнут.
    Бритоголовый постучал в окно. Кавказ вытащил нож и спрятал за пазуху.
    Чурка опустил окно и его лоб поцеловался с дулом.
    -Вылезай, чёрный.
    Запахло утренней свежестью.
    Меня вытащили из машины и припечатали к капоту.
    -Любишь чёрных, да? – шепнул солдат на ухо. Шершавая рука опустилась на колено и стала ползти под подол.
    Тот, что держал Гамзита, окрикнул:
    -Эй, подожди. Давай пока в машину их.
    Нас поволокли в старую «японку». Здоровяки о чём-то поспорили, потом один из них уселся на переднее, не сводя с меня глаз.
    За окном началась суета. «Сторож» растерялся.
    Гамзит заёрзал. Его рука не спеша потянулась в карман.
    -Эй, братишка, - сказал Гамзит, - а что там?
    -Ты мне не брат. – Здоровяк таращился в окно.
    Гамзит взялся за нож.
    -Может быть не брат. Только мы вас, суки, резать пришли.
    «Братишка» только повернуться, но Кавказ схватил его за голову и полосонул лезвием по шее.
    Началась стрельба.
    -Беги, дура! Беги! – завопил , открывая дверь.
    Я побежала, как заведена, перепрыгивая через сучья и проносясь мимо деревьев. Позади оставались выстрелы, воинственные крики, вопли раненных.
    Я бежала так долго, что наткнулась на какой-то ручёк. Увидела валун, и спряталась за ним. Подальше от посторонних глаз. Прижалась к нему спиной, села на корточки и обняла колени.
    Надежда найти брата таяла, как мороженое на солнцепёке. Времени оставалось всё меньше и в том бескрайнем лесу мне казалось, что мир сужался до размера удавки на шее.
    -Тётя, - зазвенел голосок.
    Передо мной стоял мальчик в спортивном костюме. На вид не старше семи. Его ручки сжимали чайник, до краёв наполненный водой. Мне было так непривычно видеть сцену мирной жизни, что я и не сразу заметила – он нерусский.
    -Тётя, что Вы здесь делаете?
    -Я… Я прячусь. А ты?
    Он засмеялся, причём так легко и заливисто, что стало понятно – мой ответ его рассмешил. Коротышка махнул рукой, приглашая пойти за ним, и поскакал по прибрежным камням, не пролив ни капли.
    Я плелась за ним, как старая кляча. Тропинка, по которой он меня вёл, петляла глубоко в лес.
    Мы оказались возле небольшого лагеря, что находился на склоне. Между деревьями брезентовый навес, а под ним стояло несколько самодельных кроватей: на одной лежали дети, девчонки лет пяти, а на остальных – женщины.
    Меня встретил взгляд поджарого мужчины. Пристальный взгляд.
    -Здравствуйте, меня Гамзит привёз. – Произнесла скороговоркой. – На нас напали, и я убежала сюда.… Понимаете?
    Чурбан недоверчиво впивался в меня пиявкой, отчего я почувствовала себя чужой.
    -Чиво хощ? – процедил он с ужасным акцентом.
    -Мне нужно к цыганам. К цыганам, понимаете? В табор.
    Я изобразила руками табор. Ладонями сложила домик; двумя пальцами показала, что мне нужно идти.
    Он вроде бы понял и даже пообещал отвести.
    -Ешь. – Он протянул мне миску с похлёбкой и ложку.
    Это была самая вкусная похлёбка в жизни. Мы с Кириллом не ели, наверное, с того момента, когда поезд сошёл с рельсов. А потом его забрали, а я охотилась за ним, как волчица. Я стыдилась просить добавки. Одно слово – чужая.
    Пока мой спутник что-то делал, я умилялась детворе: никто не сидел без дела, не капризничал и не ныл. Каждый помогал по хозяйству.
    -Дядя ждёт. Пойдёмте. – Сказал малыш.
    «Дядя» влез в тёплую куртку, и прошёлся по мне взглядом. Он достал рваную фуфайку и протянул мне. Вместо «спасибо» - жалкая улыбочка.
    Мы пробирались сквозь девственные леса. Шли вдоль ущелий, словно горцы. Проходили возле реки, как вдруг что-то зашевелилось в паре метров от нас.
    Проводник насторожился, достал пистолет и спрятал меня за деревом, а сам укрылся за камнем. Он закричал на своём языке – тишина. Я испугалась. Они могли найти нас. Мужчина закричал вновь, и ему ответили. Вышел худосочный парень с винтовкой на плече и обнял моего защитника. Они о чём-то поговорили, затем тощий сказал:
    -Убили Гамзита. – и с жалостью поглядел на меня.
    Я ничего не почувствовала. Даже не переменилась в лице.
    Солнце садилось – успеть бы до заката, - подумала тогда. И больше ничего.
    Мы перешли речушку по мостику из брёвен. Поднялись на небольшую возвышенность. А после…
    -Дальше сама. – Он вытянул руку по направлению к высоте.
    Вместо табора я наткнулась на обломки: сожженные трейлеры, пепелища от деревянных домов. Подошла к одному из них поближе, пытаясь понять, что произошло, и вдруг мне навстречу выкатилась обгоревшая голова. Отскочила.
    -Господи!
    -Стой! Кто здесь? – Раздался чей-то голос в нескольких метрах.
    -Не стреляйте! Русская! Я – русская!
    Этот «некто» замолчал.
    Я напугалась до жути, когда голос зазвучал за спиной:
    -Да мы тоже, русские.
    Их стояло трое: двое мужчин и девушка.
    -Вы тоже до границы?
    Тот, что говорил со мной, возмутился:
    -Что значит «тоже»? По-твоему, мы сдаёмся без боя?
    Одного из них звали Николай Андреевич – толстый, маленький, с надутым брюшком и с трясущейся шеей он напоминал голубя. Тот, кто заговорил со мной, так и не представился, - конспирация, - сказал он. Он был высоким и болезненно худым. Девушка тоже предпочла остаться неизвестной.
    Мы решили не терять времени и пойти до границы в ночь.
    -Если они такое вот сотворили, - сказал голубь, - то с нами ещё хуже поступят!
    На том и порешили. Конспиратор достал карту.
    -Мы находимся у подножья хребта Цаган Шибэту. Нужно добраться до реки Каргы, взять лодку и доплыть вниз по течению до озера Мураг-Нуур. Там мы будем в безопасности.
    Мы поняли, что найти лодку будет сложно.
    -Тогда нужно перейти реку и выйти на трассу, по которой можно добраться прямиком до границы. Но, - говорил агент, - проблема в том, что эта трасса ведёт через городок Мугур-Аксы, и никто не знает, какие люди там сидят.
    Горный воздух душил нас, ноги отказывались идти, но я понимала,- это последняя надежда найти брата. Мы шли, погружённые в собственные раздумья. Николай Андреевич обливался потом, и его лицо делалось поросячье розовым. Девушка закусывала губу и о чём-то тяжело думала. Конспиратор шёл быстрыми шагами, превозмогая усталость, а мы плелись за его затылком, что мелькал впереди. Подумала про Гамзита и загрустила. Затем мне вспомнился брат.
    -Будь они прокляты, чурки нерусские, - зароптал Николай. - Почему я, интеллигентный человек, что родился здесь и прожил всю свою жизнь, должен прыгать по горам, как горный козёл и спасаться бегством?
    -Ну, так, - усмехнулся «агент», - нож в руки и резать. Резать их всех!
    Воробушек встал на секунду, выпрямился, глубоко вдохнул. Рука вытерла капли пота со лба.
    -Да ты что, какой из меня военный? Мне на пенсию через пятнадцать лет.
    -Слышишь, папаша, - заговорила суровая - мне тоже не сахар: жила, не парилась, а тут…
    Агент посмотрел на меня.
    -А с тобой что?
    -Я брата, брата ищу! – заговорила я быстро, будто только и ждала, когда меня спросят. – Он против них, - вытянула руку и обвела вокруг, но неожиданно заметила, что вокруг бескрайние горы, красивые, как бриллианты, - против них боролся. – Оборвала себя в нерешительности.
    -Так его что, - голубок поднял брови, - убили?
    -Как? Убили?..
    -Ну, - он изобразил пистолет, подставил к виску и выстрелил, - убили.… Понимаешь? Тыдыщ – и всё! – Заржал противным, толстым смехом!
    -Да я тебя… - Сжала кулаки. – Да я тебя сама, прямо здесь, я тебя…
    Меня обхватила Суровая.
    -Спокойно, подруга. У него юморок странный.
    Глаза толстяка испуганно забегали.
    -Я тебя сама, голыми руками…
    Он поднял лапки, и залепетал:
    -Простите, простите! Я ведь это, я ведь только пошутить!
    Суровая отпустила меня, и мой гнев развеялся с порывами ветра. Остался горький осадок.
    -Ты найти его хочешь? – спросил агент.
    -Да. Я помогла бежать ему из лагеря этих, бритоголовых.
    -Бежать? – спросила Суровая.- Отчего же бежать, если он против чёрных был?
    -Кирилл, - начала я задумчиво, но отчего-то мне вспомнился Гамзит. Поймала себя на мысли, что за эти несколько дней лицо брата забылось. Достала медальон: Кирилл посмотрел на меня с фотографии. – Да, он был против, он даже в отряде был в каком-то, правда, не знаю в каком. Знаю только одно, что когда всё началось, он хотел жить, а не умирать непонятно за что, вот он и…
    -Не продолжай. – Агент брезгливо поднял руку. – Мне не интересно.
    -Но вы же… - хотела возмутиться, но агент уже повернулся спиной.
    -Твой брат, подруга, по всем понятиям сыкло, - сказала суровая и прошла мимо.
    Я обессилила. Толстяк самодовольно оскалился, и пошёл вслед за ними, вытирая пот.
    -Но и вы не боритесь! Вы тоже сдаётесь без боя!
    Они уходили всё дальше и дальше.
    -Эй, вы! Почему вы не можете простить другим то, что прощаете себе!
    Мне не хотелось их догонять, что-то доказывать. Мне вообще ничего не хотелось.
    -Эй, - раздалось где-то вдалеке. – Эй, гордая, чего грустишь?
    Это ковылял Гамзит. Он неуклюже прихрамывал и улыбался. Отчего-то мне стало спокойно и хорошо. Я побежала к нему, раскинула руки для объятий, как тут же осеклась – он, всё-таки, по другую сторону. Гамзит заметил этот жест. Вышло так, будто я должна его обнять, но не обняла. Обоим стало неловко. Он носил повязку на левом глазу. На шее виднелись шрамы, а лицо казалось грязным, будто вымазанным.
    -Я слышала, - сказала высоким голосом, прокашлялась и начала серьёзным, чтобы не подать виду, - слышала, ты умер.
    -Врут, - улыбнулся.
    Я улыбнулась в ответ.
    -Гамзит, я была в таборе, там…
    -Я знаю. Сам оттуда. Ты как здесь?
    Мне хотелось сказать, что я дошла с группой русских, и уже посмотрела в ту сторону, в какую они пошли, но замялась. Они того не стоили.
    -Понятно, - сказал Кавказ, увидев моё замешательство. – На границе твой брат. Здесь нет – на границе, значит. Прямо идти нельзя – там село. Тувинцы ни ваших, ни наших не любят. Надо вниз. Тут нет никого.
    Мы шли вдвоём. Я так давно не мыслила вслух, что мне становилось одиноко. В памяти всплывали моменты той, прошлой жизни: мы сидели на кухне, Кирюша похлёбывал чай и слушал мои сплетни про работу, про любовников.… За окном быстро темнело, а машины в том городе жужжали до утра.
     Вскоре появилась река, а солнце покатилось за горы, оставляя за собой темноту.
    Мы присели отдохнуть у речных камней.
    -Гамзит, а что потом?
    Он удивлённо вытаращился.
    -Ну, вот дойдём до границы, спасём брата, а что потом?
    -Жить будешь. Рожать будешь. Любить будешь.
    -А как можно.… После всего, что произошло. Как можно взять и просто жить?
    Мне вспомнились дети, что не роптали, и принимали все тяготы. Я лишь русская девочка, чью душу трепал ветер раздумий.
    -А ты? Ты куда потом, Гамзит?
    Он не ответил, а проводил взглядом горную речушку. Мне хотелось, чтобы всё закончилось. Чтобы вернулся брат, и та квартира в жужжащем городе… Я хотела чашку чая, воз надуманных проблем и говорить. Говорить без конца, будто русский – иностранный язык, а брат - экзаменатор. Я говорила на родном так жадно, как русские любят говорить на выученном языке – английском, французском, или каком-нибудь другом. Мне подумалось, что я - иностранка. А теперь ещё и беглянка.
    -Нельзя останавливаться. Опасно. Идти можешь?
    -Да. – Ответила я.
    Когда мы выбились из сил, Гамзит вывел нас к ущелью, подальше от реки. Там мы заночевали.
    Ночь прошла в мучительных размышлениях, затем я укрылась фуфайкой и, лёжа на холодных камнях, провалилась в сон.
    Мы встали очень рано. Кавказ держал горсть алой ягоды.
    -Ешь. Скоро придём.
    Мы побрели по мокрой траве. Меня тревожило только одно:
    -Гамзит, а мы найдём брата?
    Он молчал, и шёл впереди меня.
    -Не знаю, - буркнул он холодно.
    -Но ты говорил, что он у границы. Ты обещал…
    -Если у границы – то найдём.
    -Нам нужно найти его. Слышишь?
    Впереди замаячила дорога.
    -Он хороший, он бы тебе понравился! Точно понравился бы! Если бы ты был русским, вы бы даже.… Даже подружились бы.
    Он нагло усмехнулся надо мной.
    -Нет, правда. Ты не подумай, я не хочу тебя обидеть, Гамзит, просто… Вас много.
    Гамзит молчал. А я продолжала кусать словами.
    -Вы приезжаете, плодитесь, и потом считаете, что это – ваша земля.
    Мы вышли на грунтовую дорогу.
    -Кирилл, мой брат, он хороший. Правда, хороший. Он не злой, но ему не нравилось, что вы ведёте себя… как дома. Он боролся против этого. Он…
    -Вам можно – нам нельзя. – Бросил он мне.
    -Ну, знаешь, - меня стала распирать злость, и теперь я видела не Гамзита, а того тупого гиббона, что попался тогда на шоссе, - мы – дома, и можем делать, что хотим.
    -А мы, не дома?
    -Да! Вы в гостях! Вы приезжаете, пляшите свои лезгинки, молитесь своему Богу, ходите в этих платках! И Кирилл, и Кирилл!...
    -Умер твой Кирилл! Убили его, понимаешь? Убили.
    Во мне шипела злость, как на раскалённой добела стали шипит вода.
    -Заткнись, - процедила я, и мои глаза налились праведным гневом, - закрой свой грязный рот.
    -Кирилл твой – шакал. Собаке собачья смерть.
    -Закрой свою пасть! Слышишь??!
    Он остановился и обернулся.
    -Спроси где мой брат. Давай, гордая. Спроси.
    Я готова была вцепиться в его лицо. Я хотела выцарапать оставшийся глаз. Я хотела удавить его.
    -Твой брат убил его. Слышишь? Он заколол его вместе с друзьями. Их было пятеро. А брат мой – один.
    -Заткнись! Заткнись!
    -Я следил за ним. Я охотился за ним, как хищник за дичью. Я не спал ночами. Я мечтал убить его.
    Я заколотила по его большой волосатой груди. Я начала кидаться на это безмозглое животное.
    -Я знал, что его похитили. Украли, как невесту, такие же лысые выродки. Я ждал. Я очень долго ждал.
    Становилось трудно дышать. Весь мир превратился в удавку на шее, и начал медленно сдавливать горло.
    -Помнишь мешок? Ты помнишь чёрный мешок? Там был не мой брат. А твой.
    - Закрой свой рот! Заткнись! Обезьяна! Тупая обезьяна!
    Я не заметила, как упала на колени и начала рыдать. Я не заметила, как начала бить холодный асфальт.
    -Когда я увидел то фото – я всё понял. Ты такая же, как и я. Это не твоя война. Ты совершаешь ту же ошибку.
    Мне хотелось провалиться сквозь землю.
    -Ты должна жить. Понимаешь? Ты должна жить.
    Возле меня что-то зашумело. Это был грузовик. Один из таких, в которых перевозили людей на границу. Один из таких я видела, пока ждала, что меня кто-нибудь подбросит. Что мне кто-нибудь поможет найти брата.
    -До границы? – спросила русская девушка с платком на голове.
    Грузовик громко тарахтел. Нет, брат должен быть где-то рядом. Это всё ложь. Кавказ изводил меня зря. Он обманывал. Да, обманывал! Он что-то сказал той женщине, и они стали подходить ко мне. Моё сердце рвалось на части.
    -Солнышко моё, вставай. Всё хорошо. Пойдём за мной. – Проговорила та в платке с поволжским акцентом.
    -Гордая, поезжай. Поезжай, нарожай детей, найди мужа. Ты молодая – у тебя всё впереди.
    -Заткнись, - шептала я, - заткнись.
    Меня всю трясло, а волжанка медленно провожала меня к борту. Чувствовала, как меня потянули вверх чьи-то руки.
    Одноглазый, побитый, измученный Гамзит стоял внизу. Стоял посреди дороги, и грустно смотрел на меня.
    -А Вы? А Вы поедете?
    -Нет. У нас, в Сибири, всё спокойнее… - сказал он, виновато ухмыляясь.
    Машина тронулась. Я оставляла позади всё: потерянного брата, Гамзита, отряды националистов. Я оставляла прекрасные, как первые шаги младенца, горы, холодные бессонные ночи на камнях. Я оставляла мальчика со звонким голоском.
    Я ехала, а с моих губ срывалось только одно:
    -Я тебя никому не отдам, Кирюша. Я тебя никому не отдам.