Путь в рабство. Гл. 4

Путь в рабство.
Продолжение.

      Не всегда было спокойно в нашем доме. Однажды я пришла после занятий я увидела во дворе соседей, которые что-то обсуждали. Я еще не закончила домашнее задание, когда пришел папа. Мама пришла через короткое время. Слышала, как они разговаривали.
      - Вчера арестовали Игоря Сергеевича с третьего этажа. Ночью в четыре часа сделали обыск и увезли. Наташу и детей не тронули. Все перевернули вверх дном. Говорят, он был американский шпион. Они прикрыли дверь плотнее, и остальной разговор я не слышала. С этого дня стало тревожно вокруг. Гости перестали к нам ходить, мы практически никуда не ходили. Папа хмурился и, улыбаясь, говорил: «Стела, нам нечего бояться. Сам нарком труда предложил нам работу. У тебя ответственная работа и, чуть что, тебя бы уже вызвали». Первые аресты, первые слезы, бессонные ночи и первые наши соседи. Первыми арестовали Глуховского. Затем Булкина, Чухманова, Королькова, Губаева. Страх сковал весь дом, всех, кто раньше улыбался, радовался своим успехам, успехам своих детей. Никто больше не шумел днем вокруг дома, окна всегда были закрыты и зашторены. Только дворник, час от часу, выходил на улицу, с папиросой в зубах, оглядывался, и заползал в свою квартиру, сочно и громко, сплюнув перед этим.
     Папа, как будто, смотрел в воду. Бабушку вызвали в НКВД. Какие вопросы ей задавали, и о чем спрашивали, она даже не сказала папе. Вечером, сквозь закрытую дверь, я только услышала обидный голос отца: «Стефания, ты должно мне все рассказать».
    - Эдик, я не могу, отвечала мама. Это может только усугубить отношение к нам властей.
    Еще долгие два месяца мы жили, в каком то ожидании. За это время арестовали Светлану Егоровну – одинокую женщину, которая работала, где-то в структурах совнаркома.  На нее всегда было приятно смотреть. Аккуратно одетая, как мне казалось, красивая, иногда она прогуливалась с незнакомым мужчиной возле нашего дома. Мальчишкам она не нравилась и за глаза о ней говорили – шлюха. Светлану Егоровну арестовали тоже ночью, после обыска. Вещей не взяли, лишь на лестничной клетке наутро валялось много бумаг, а дворник ворчал: «всех надо посадить». И было всегда неизвестно, кого он ругает, и за что.
      Оказалось, и на работе у папы, не все спокойно. Заканчивалось выполнение важного машиностроительного задания и заканчивалось строительство четвертого последнего корпуса завода, как погиб один из рабочих. Он упал, через ограждение, в котлован и накололся на один из прутьев арматуры.  «Приезжала комиссия» – говорил папа, - «все перевернули вверх лицом, что искали - не понятно. Руководство вызывали в наркомат, говорят, будут большие изменения».
       На следующий день, как обычно, мама немного задержалась и пришла, когда мы уже спали. Ночью раздался стук в двери. Мама, протирая глаза, открыла дверь. Я проснулась и выглянула из своей комнаты. В коридоре стоял человек в темном кожаном плаще, а в комнате мамы стояло еще двое.  Мама, в ночном пеньюаре, и папа, в едва наброшенном на плечи халате, стояли напротив них.
    - Гражданин Гриневич Эдуард Эмильевич. Вы должны поехать с нами для выяснения некоторых обстоятельств. Просим одеться. Машина стоит у парадного. Вещей можно не брать. Папа растерянно повернулся к маме и сказал: «Стелла, не волнуйся я ненадолго».  Отвернувшись, взял стоящий рядом саквояж. Саквояж  тут же у него взял один из стоящих в комнате мужчин, и направился к двери, а другой, немного задержавшись, стал позади папы и сказал: «Все, можно идти в машину». Они вышли. Мама повернулась к окну. Я подбежала к ней. На улице стояла автомашина, в которую садился папа. Автомашина уехала вместе с папой и одним из сопровождавших. Двое других вернулись в квартиру. Мама стояла у окна. На глазах ее стояли слезы. Домработница стояла с узелком в руке.
      Один из вошедших достал бумагу и прочитал: «…являлся эмиссаром зарубежной террористической организации «За державне видродження Украины» и шпионаж в пользу американской разведки». У мамы текли слезы ручьем. Я ничего не понимала.
     Зашедшие два сотрудника НКВД предложили сдать имеющееся оружие. Вскоре появился дворник нашего дома и двое неизвестных людей – мужчина и женщина. Раньше я их не видела. Позже я узнала, что это были понятые. Сотрудники НКВД сняли плащи и стали обыскивать содержимое всех комнат. Домработнице они сказали, что в ее услугах мадам Гриневич больше не нуждается. Однако предложили задержаться до конца обыска, а затем она должна будет ехать с ними. Все оставшееся время она ждала у дверей и плакала.
      На пол летели вещи и книги. Все книги перетряхивались, содержимое шкатулок высыпалось на пол.  Вещи из всех шкафов молчаливой грудой сваливались после просмотра в центре комнаты. Разные бумаги и письма тщательно прочитывались и ложились белыми пятнами на груды вещей. Часа через два все кончилось. Маму заставили подписать какую-то бумагу, и машина с энкавэдешниками  и Таисией уехала.
      На следующий день мама не пошла на работу. Я в школу не пошла, а целый день помогала маме в уборке. Эдвард тихо сопел в своей постели, как бы понимая все случившееся. Из разговора мамы с соседкой я поняла, что мама уже не работает.
      Иногда мама уходила ненадолго из дома и возвращалась вся в слезах.
      Однажды домоуправ сказал нам, что мы должны освободить две комнаты. Якобы их передали под заселение другими людьми. Мы три дня переносили и аккуратно складывали часть вещей по чемоданам. В школу я больше не ходила.
     Каждый вечер мама, до глубокой ночи, что-то писала на страничках моей тетрадки. Случайно я увидела  свою тетрадь открытой, и я прочла первые строки письма.
    - Генеральному Прокурору Советского союза Вышинскому.
Я испугалась своему поступку и закрыла тетрадь. Через четыре дня мама оставила меня дома, предупредив: «Я иду отнести письмо на почту». С этого дня мне было запрещено открывать дверь кому-либо. Еще неделя слез и ожидания возвращения мужа и отца. Пришла знакомая мамы, и они говорили о том, как узнать, где находится Гриневич? Мама ежедневно по совету знакомой начала обходить все тюрьмы Москвы. Их было шесть. Только в Бутырской тюрьме у нее взяли передачу. Появилась надежда, что Гриневич еще жив и может, есть надежда на скорое свидание. Мама ежедневно носила в Бутырку передачи, но встречи ей не давали. Направив еще одно письмо прокурору Вышинскому, мама каждый день выглядывала почтальона в ожидании ответа. Ответ пришел неожиданно.
     В ту ночь Эдвард плохо спал. В свои год и два месяца он обычно засыпал быстро. В ту ночь он заснул около полуночи. Мы с мамой сидели за столом. Мама штопала носочки, а я вышивала на пяльцах. Около четырех часов возле дома завизжали тормоза. Через мгновение раздался стук в нашу дверь.
     - Откройте НКВД.
     В комнату вошли трое в кожаных плащах и трое гражданских. Среди них была одна женщина. Сразу за ними явился наш дворник.
     - Гражданка Гриневич Стефания Вячеславовна. Вам предъявлено обвинение в шпионаже. Вот постановление прокурора на арест и производство обыска. Все повторилось. Я стояла, прижавшись к маме, не понимая смысла слов шпионаж и арест. Захныкал Эдвард. Мама попросила меня подойти к нему.
     - Не надо, сказала пришедшая женщина, и склонилась над кроваткой.  Взяв вещи Эдварда с табурета, она начала их рассматривать и после этого, взяв ребенка на руки, начала его одевать. Мама бросилась к ней, но один из энкавэдешников ударил ее по лицу.
    - Стоять! - крикнул он.  Мама, пошатываясь почти замерла на месте. Кровь сочилась с ее разбитой губы. Я вскрикнула, но мама крепко прижала меня к себе.
     - Оружие, боеприпасы есть?
     - Нет.
     - Золото, брильянты, все драгоценные вещи?
Мама, отклонила меня и начала доставать все свои украшения, норковый палантин и каракулевую шубу.
     - Как быть с этим? – спросила она, показывая бумаги.
     - Что это?
Это ценные бумаги. Акции американской фирмы «Форд» мои и мужа Гриневича Эдуарда Эмильевича.   
     - Давайте сюда. Сейчас составим акт добровольной сдачи и  опись, по которой вы сможете когда-то их получить. Затем был произведен обыск. Все вещи горой остались лежать на полу. Часа через два, покончив с формальностями, маму увезли, а вместе с ней и брата Эдварда.
    - Что будет с дочерью, Леонтиной? – спросила мама.
    - О ней завтра побеспокоятся, сказал тоже тип. 
Я осталась в комнате под присмотром одного из энкавэдешников.

Продолжение следует.