Отцы и дети

       Только две касты в Системе имеют своё собственное наименование. Это первый курс и пятый.
       Первый – «караси». Пятый – «пятаки».
       Плох тот карась, который не мечтает стать пятаком.
       Ещё хуже тот пятак, который забыл, что когда-то был карасём.
       Ибо любой адмирал начинает с матросской робы и с гадов. С мозолей от шлюпочных вёсел, тросов и турника. И с приборки в гальюне.
       Надо же, на пятом курсе угодил в приборщики гальюна… Вот умора. Все четыре предыдущих года не попадал, а тут нате вам. И это, заметим, не разовое мероприятие, а постоянно. М-да.
       Мы живём уже не в жилом корпусе, где плац и бюст Нахимова, а в общаге пятаков, потому что выпускной курс всех трёх факультетов живёт отдельно. Это действительно каста. Мы теперь не носим робу и береты. Мы постоянно ходим в форме номер два или номер три. У меня больше не написано на груди 15409, это лишь подразумевается. Носим фуражки, понятно. У кого шитые, у кого перешитые – всё больше знаменитые флотские «грибы», у некоторых уставные: «Народ дал, народ пусть и смеётся». У нас последний год учёбы, и вряд ли можно сказать, что он проще, чем самый первый, где мы были «без вины виноватые». Просто мы привыкли, адаптировались. Многое уже просто в крови, притом (скорее всего) на всю жизнь. Например, всегда делать первый шаг левой ногой.
       На «Керчь» после четвёртого курса я не попал. Моим (плюс ещё пятеро обормотов) появлением был осчастливлен сторожевой корабль «Беззаветный» проекта 1135 под командованием капитана второго ранга Валерия Носачёва. Да-да, тот самый «Беззаветный», который потом через семь лет дважды таранил американский крейсер УРО «Йорктаун», выталкивая его в Чёрном море из наших тервод. Ещё совсем недавно эти корабли считались большими противолодочными. И есть за что: 1135 – это скорость, маневренность, ударная и оборонительная мощь. 1135 – это боевой альбатрос нашего флота. Замечательный корабль! Однако что-то у кого-то переклинило в Главном штабе, и БПК проекта 1135 сделали сторожевиками. Своей внешней и внутренней красоты корабли, конечно, не утеряли, но за них почему-то стало обидно.
       Всю практику пробегали по морям, у стенки почти не стояли. «Беззаветный» заступил в дежурство по флоту, и его куда только не пихали. Стреляли из пушек и торпедами, стреляли ракетами по самолётам и искали «вражескую» подводную лодку, бегали к Босфору и встречали там уже не помню кого, ставили мины. Ту минную постановку я помню очень хорошо. Дело было ночью, я стоял дублёром вахтенного офицера и потел, решая задачи совместного плавания под бдительным и насмешливым наблюдением командира БЧ-1 капитана-лейтенанта Кобышева, здоровенного рыжего детины с огромными волосатыми ручищами. Помню, я удивлялся, как он этими своими «заготовками» умудрялся точить карандаши, да так, что залюбуешься… Мины ставили двумя кораблями; вернее, ставил «Безукоризненный» (тоже 1135) под командованием Юрия Рыкова, а мы шли у него в кильватере и обеспечивали. Горели только дежурные синие огни, оба сторожевика крались во мраке. Всё шло гладко до тех пор, пока на «Безукоризненном» не ушёл под воду матрос: в темноте он пристегнулся не к лееру и не к скобам, которые есть на ПОУКБ, а к якорю мины, и вместе с этой миной встал на заданное углубление, успев только громко крикнуть прежде чем утонуть. Сразу дали «дробь» учебно-боевой минной постановке, врубили свет… пока разобрались, пока сыграли «человек за бортом» и «все вдруг на обратный курс», пока выставили наблюдение… в общем, парня, конечно, не нашли. Увы. Старая поговорка: краснофлотец, не щёлкай ртом. У-вы.
       На артиллерийских стрельбах нам доверили по очереди жать на педаль комплекса АК-726. По десять выстрелов на рыло. У Серёги Пошивайло оказалось девять: последний снаряд дал осечку. Артиллеристом был старший лейтенант Нольде, выпускник Каспийской Системы. Он вывел нас, курсантиков, на ют и показал, что он обычно делает в таких случаях: деловито снял галстук и фуражку, забрался в артустановку, вылез оттуда в обнимку с забастовавшим снарядом, подошёл к борту и выкинул его в булькнувшую пучину. Вытер руки об только что безупречную, а теперь уже вымазанную солидолом кремовую рубашку и сказал: «Примерно вот так, ребятульки»…
       Перед этим мы сдавали устройство пушки командиру БЧ-2. Сидеть с техописаниями и альбомами рисунков в невозможно душном кубрике не хотелось, поэтому я нашёл тренера из годков – старшину комендоров, весёлого белобрысого сибиряка Сашу Саушкина, который затащил меня в одну из артустановок и за пятнадцать минут своими словами объяснил и показал, как там всё работает, напомнив подзабытое с третьего курса. Саша оказался начинающим виртуозом трёхпалубного флотского мата (заслушаться можно), и у него я неплохо пополнил свой словарный запас. На зачёте командиру БЧ-2 (фамилию не помню, он через полгода к нам на факультет начальником курса пришёл) я так всё и рассказал – примерно сашиными словами, коренные основы которых вообще-то известны всем. Когда я закончил, экзаменатор минуты три молчал, потом спросил, откуда я всего этого набрался; я сказал, что у старшины первой статьи Саушкина, после чего мне тут же поставили зачёт.
       Старпомом был капитан-лейтенант Александр Безмельцев. Уже потом я слышал и читал о нём восторженные отзывы – «блестящий офицер» и тому подобное… Однако, когда он громогласно крыл матюгами (притом какими-то уголовными и тускло-серыми, не то что комендор Саушкин) командира кормовой «Осы» лейтенанта Степанова, да при всём экипаже, да так, что было слышно по всей Минной стенке вместе с Графской пристанью, я решил, что вот таким я уж точно никогда не стану, ибо не хочу. Конечно, я могу понять, что нахождение на борту «Отважного» при том страшном взрыве кормовых ракетных погребов вполне могло наложить свой отпечаток на психику, но…
       «Беззаветный» был прекрасным кораблём. Было бы неплохо после выпуска попасть на 1135-й. Да.
       Перед общагой пятаков – розарий. На розарии растут розы. Поэтому на всех пятаках еле заметный тонкий флёр интеллигентности. Иногда на розарии пасутся училищные ослицы Машка и Светка. Их никто не гоняет.
       Пятаки могут ходить в увольнение хоть каждый день. Однако дежурные двойки и залёты по дисциплине продолжают сдерживать пыл рвущихся в город. Рваться есть зачем: кому-то молодую жену ублажать, кому-то младенца нянчить (первых и вторых уже почти половина от всех нас), а остальным – весёлый и беззаботный холостяцкий досуг. Однако пятый курс в курсантском фольклоре именуется именно так: «Отцы и дети».
       Ещё один курсовик. И ещё один, почти параллельно. И ещё. Вырисовывается дипломный проект. Руководители курсовиков и дипломов порой озадаченно чешут в затылках – ибо мы чего только не изобретём.
       Я точно знаю: уж что мне стопроцентно не пригодится на действующем флоте, так это научный коммунизм, которым нас пичкают ещё с четвёртого курса. Вот же бред... Если вы сейчас заглянете в будущее и скажете, что госэкзамен по НК я сдам на четвёрку, я назову вас Андерсеном. Или дядюшкой Римусом.
       ТСУ – это тактико-специальные учения. Всем пятакам «дробь» на увольнения, мы все ходим с противогазами и параллельно обычному учебному процессу воюем вовсю. Такая корабельная практика на суше. Всё, чему нас успели и не успели научить за четыре с половиной года, притом в действии, в динамике. Мы прокладываем курсы и водим корабельные группы, мы стреляем на тренажёрах чем попало и куда попало, мы тушим фактические пожары (вай-вай!), спасаем реально затапливаемые отсеки (бр-р-р!) и спускаемся в аквалангах под воду в бухту Стрелецкую, доставая из неё всякие закинутые инструкторами железяки; мы составляем, шифруем и дешифруем оповещения и донесения, а потом куда-то передаём их и получаем ответы; мы постоянно кого-то атакуем и от кого-то отбиваемся, пуляем ракеты и уклоняемся от торпед; на нас всё время кто-то нападает, и мы защищаемся от оружия массового поражения; мы допрашиваем пленного полковника НАТО и перевязываем «простреленную» грудь своего товарища по классу… Что? А, ну да. Конечно же, без гребли на шлюпке, традиционного бега и ненавистного турника никак не обходится.
       Потом – стажировка. Кто куда, а я засвистел в 10-ю оперативную эскадру на БПК «Ташкент». Это незабвенный Тихас, он же посёлок Тихоокеанский под Владивостоком, Шкотово-17, а ныне Фокино. М-да... Я видел всякую зиму, но самая мерзкая, несомненно, в Приморье. Её даже зимой трудно назвать. Жуть, а не зима. Что на суше, что в море. Японское море – самое недружелюбное из всех, какие я видел. Может, просто потому что зима?
       А после стажировки, уже почти перед самым выпуском, взял да и тоже женился. Зачем? А дурак потому что. «Все побежали, и я побежал…» В двадцать один год – откуда ж уму-то взяться?
       Мы – без пяти лейтенанты. Мы уже знаем, что лейтенант – это ещё не офицер. После вылупления ему надлежит обсохнуть, отдохнуть и годик-полтора снова побыть карасём. А вот потом…
       Но нас уже сфотографировали в офицерских тужурках на будущие офицерские личные дела и будущие офицерские удостоверения личности.
       Скоро. Скоро! По-нашему – просто выпуск. А официально – производство в офицеры.
       А пока что – учёба, приборка в гальюне и увольнение в Город-Герой Севастополь. До утра, хе-хе.

2012, февраль

из ненапечатанного сборника «Макароны по-флотски»


Рецензии