Понемногу обо всем

1. На том свете в кафе для гением встретились Пушкин и Гоголь. Пушкин сказал Гоголю: «Я вчера смотрел в записи вашу комедию «Ревизор» и, знаете, испытал по тому времени ностальгические чувства. Так хочется дополнить картину воображения свиньей в грязи, такой мирной, спокойной. Так хочется, чтобы хрюкнула.
А эти персонажи в городе чиновники, такие забавные, так мило берут взятки, что как бы создают красочный пейзаж той обстановки. Хотя городничий и крикнул в конце комедии: «Вижу свиные рыла» - но свои, домашние, такие привычные, что захотелось вернуться в то время. Все на месте. Все на своих местах».
Гоголь несколько изумленный таким монологом Пушкина, сказал ему: «Александр Сергеевич, не вы ли раньше так жестко бичевали эту чиновничью среду, погрязшую в коррупции?»
Пушкин сказал Гоголю: «Николай Васильевич, я просто прогуливался по Москве в двухтысячные годы, и каждая своя забитая в землю свая казалась мне забитой между ребер. Ведь эти точечные застройки угробили Москву, превратили в помойку. А как прекрасна обставлялись эти сваи.
По средствам информации как возглас про правду и только правду неслось: «Цена на квартиры растет, но спрос есть, значит, рынок действует».
Вы знаете, Николай Васильевич, рынок этот действует не столько тогда, сколько сейчас. Ведь советская власть какая-никакая но имела представление об экологии застройки Москвы, сколько можно разместить на единице площади квадратных метров застройки: чтобы просторно можно было жить и в квартире, но и на улице. Чтобы не было пробок.
А вы понимаете, Николай Васильевич, вся Москва стоит в пробках. А говорили о Гонконге. Так там менеджер достал бутылку воды, пьет воду, а воду взяли из канализационных труб. И очистили.
А у нас каждый день сколько машин стоит в пробках? И перерасход на каждую не меньше двадцати литров бензина. А в деньгах не меньше миллиарда рублей. И нет менеджера с бутылкой воды, взятой из канализационных труб, но очищенной.
А сколько их, экономистов, лающих как собаки о рыночной экономике? И о том, что идем по западному пути. И о том, то надо бороться с коррупцией, с педофилией, но чем больше слов об этом, тем больше того и другого. И все заслуженные экономисты, у всех имена, все гавкают как собаки по средствам массовой информации. И нет бы сказать, что ничего не соображают в экономике, что ничего не могут изменить, потому что чести нет.
А может Сталин виноват, что сделал нашу державу великой. Эх, Николай Васильевич, вот бы вам опять взять перо и написать им туда отсюда!»

2. Читаю про ГУЛАГ Солженицына повесть «Один день Ивана Денисовича», и с ужасом ощущаю то, что меня тянет туда, в тот мир, и ощущаю тюрьму обитания как дом отдыха. Вот вместе с героем в лазарете не набил температуру и не положили как больного. А вот дорвался до работы на свежем воздухе с мастерком в руке на штукатурке стены и излечился.
А вот вечером сижу в теплом помещении на своей койке с печениной в подарок от другого заключенного, которому пришла посылка, и философствую с другим. Я никак не мог понять, чем меня так привлекает книга в образе заключенного в ГУЛАГе и вдруг неожиданно понял: желанием жить.
Книга Солженицына «Один день Ивана Денисовича» подлая. Солженицын не раскрывает до конца образ героя, за что сидит. Мой отец считал, что за трусость и предательство в начале войны с фашистами, что те как ударили, а наши побросали оружие и драпали до самой Москвы. Но в тюрьме ощущается желание этого Ивана Денисовича жить. И не как-нибудь, а он еще сидит на кровати вечером и философствует как хозяин положения  своего. Господи, какое время прекрасное было, что опять бы туда, хоть в ГУЛАГ.
А тут идет радиопередача по радиоканалу РСН о том, как девочки прогуляли школу, а потом в виду предстоящих нареканий со стороны родителей встали на подоконник и выбросились из окна. И разбились. Суицид. Очень просто и ясно, а в душе пустота и нежелание жить.
Господи, та ли это школа, те ли дети, как мы при Сталине, что в школе от переполнявшей нас энергии на головах ходили, что столько кружков и секций, столько специальностей. И все равны. А я стал инженером. Как сложное задание, директор встречал, за руку здоровался, чтобы уложился в срок. И выше никого не было. Олигархов разных. И так хотелось жить, любить.
И не было никакой пустоты как у девочек, что из-за прогула в окно и не за что зацепиться. Даже за Родину, что такой стала.