Вырванные страницы. Город Солнца

Глава пятая. Город Солнца
 
Каждый акт возрождения дома к жизни – как акт творения. Ты входишь в холодное, безжизненное помещение и совершаешь совсем простое, почти механическое действие – комкаешь бумагу, укладываешь на неё шепки, сначала поменьше, потом больше, больше и сверху совсем крупные, потом поджигаешь всё это, словом. растапливаешь печь. Ничего сакрального, метафизического в этом нет, но спустя совсем короткое время, происходит маленькое чудо – дом оживает. Рационально это объяснить можно, но это будет не то. Всё выйдет складно, без нарушения всякой  логики, а по большому счёту – это будет ошибка. А что тут можно сказать с физической точки зрения? Инфракрасное излучение, тепловые фотоны и прочее ля-ля-ля. Всё так, да не так, и как вам это втолковать, когда человеческая наука физика проскочила несколько важных поворотов и полетела дальше. Чего стоит только моральное модулирование фотонов, а как без этого объяснить, что излучение на одной и той же волне, скажем, идущее от одушевлённой печки и от куда менее одушевленного электрического обогревателя воздействуют на вас, мягко скажем, немного по-разному. И более того, от той же Матильды, излученное тепло обладает совершенно разным характером, в зависимости от того что именно употребила эта самая печь. Так что, уверяю вас, топите печь только добрыми книжками, тогда тепло у вас будет добрым, а дрянь всякую оставьте короедам да мышам - им в характер это ничего худого не добавит. Сердит я нынче на мышку Машку, которая обнаглела в конец и начала водить в дом кучу своих соплеменников и вместе все они расплодились и ведут себя более чем непристойно. Кота у меня нет, а травить тварей – рука не поднимается.      

(вырвано)

Костян бросился на кровать, поджал под себя ноги и застыл.
И это было самое лучшее, что он мог сделать. Возможно, это было единственное, что он мог сделать, чтобы они смогли встретиться.

- А, дрыхнешь!
Костян очнулся, услышав над собой знакомый голос.
- Север! Родной! Куды ж ты, сучек мочёный, делси! – Костян бросился обниматься, – ёкарный бабай! Я обыскался, а тебя нигде нет.
- Отвали – добродушно отстранился Северьян.

Костяныч покосился на сундук у двери, тот стоял на месте. – Что ж ты, скрозь стены могешь? – отшатнулся он от Северьяна, которому только что радовался как ребетёнок, но тут же продолжил тараторить, стараясь выплеснуть все страхи, что накопились на душе – А ты видал, чё за дверью!? Тама город, понял? Большущий городишша, а машин там, а людей, что мышей в сене!   

- Успокойся, успокойся, – тихим голосом осадил эмоции возбуждённого товарища Северьян. – Это Фьюжн. Понимаешь? Здесь всё не так. Запомни – ни чему не удивляйся и от меня ни на шаг.

- Да, ёкарный! – взвился опять Костян. – Ты ж меня, паря, сам бросил! Как же ж, ни на шаг та? Я скрозь стенки не горазд.

- Научишься. Научишься. Жить захочешь - ещё не так угораздишься. Кончай визжать, одевайся и вперёд. – Северьян навис над собеседником застёгивая пуговицы на рубашке. Пока Костяныч истерил, он достал невесть кем приготовленную чистую одежду из шифоньера и успел одеться.

Костян отродясь не нашивал пиджака, а тут сразу тройка! Но если на его приятеле все сидело вполне прилично, то на нем одежда, где натягивалась резкими складками, где топорщилась комом, в общем, выглядела кургузо. Брюки пришлось подвернуть снизу и затянуть ремнем, собрав в гармошку на тощей талии, пиджак тоже больше походил на какой-то балахон. Но Костян этого не понимал, он пришёл в восторг от наряда. Северьян, поморщился, оглядывая «модельного мальчика» со всех сторон и отвернулся, не в силах подвить смешок:
- Давай, что попроще оденешь?
Но Костян наотрез отказался. Ёкарный бабай, где бы он ещё так пощеголял? Крестьянская смекалка нашептывала, что если удастся выбраться наружу в этом костюме, то даже после болотной грязи, это  будет самая приличная одеженция в его гардеробе, возможно и до конца жизни, а грязь ничего, отчистится 
- Да не, ни чё так. Мене нравицца. Во так во расправлю и усё. Ряска параска, чё ты, паря, приемственно усё, - квохтал Костян, крутясь перед зеркалом, - ладный пиджак.
 Северьян только усмехался:
- Пошли уже, хватит вертеться как девка. Иди будем двигать твою баррикаду.  - Северьян стоял у сундука перегородившего выход. 
Костян сразу вспомнил про город за дверью, погрустнел, поскучнел и поплелся помогать товарищу.

***

Город ошеломлял. Даже у Северьяна глаза заблестели. Он остановился на пороге и, жмурясь от яркого света, осматривал открывшийся пейзаж с многочисленными улицами, снующими по тротуарам пешеходами, множеством разноцветных, разномастных машин на дорогах. Костян, который никогда не бывавший дальше своего захолустного райцентра вовсе ошалел от изумления. Пока они двигались в нарядной толпе, он постоянно останавливался, крутил головой, обалдело рассматривал лепнину на фасадах домов, трогал блестящие черным мрамором плиты, здоровался и заговаривал с каждым прохожими, надолго тормозил и разглядывал своё отражение в витринах, за громадными стеклами которых манили сказочные сокровища.

Город сверкал и дробился в миллионы солнечных зайчиков, отражающихся в окнах домов. Триплексы толстых, безукоризненно ровных стекол разбрасывали широкие радужные лучи, которые пронизывали пространство улиц во всех направленных, то и дело попадали в глаз и озаряли мир тысячей радуг. Отмытый до сверкания дождем асфальт парил в теплых лучах. Машины, приятно урча, поднимали в воздух капли в которых то и дело сверкали маленькие искорки. Город смеялся. Смеялись умытые скверы, смеялись деревья в них, каждый лист старался подставить блестящую ладонь солнцу, чтобы отразить яркое голубое небо и плывущие по нему ослепительные каравеллы облаков и рассмеяться им приветственно. 

Но больше всего поражали жители. Невозможно было встретить ни одного не то, что хмурого, просто неулыбчивого лица. Люди радовались вместе с городом. Они раскрывались навстречу друг другу. То тут то там слышались шутки, весёлые возгласы, раздавался дружный смех. Каждый спешил сказать друг другу что-то приятное, что-то доброе и хорошее. Костян привык, что в деревне все знают друг дружку и обычно пытаются подшутить при встрече, подначить проходящего мимо, подковырнуть беззлобно - это нормально. Его поразило другое то, с каким неподдельно искренним чувством это делалось здесь, в городе солнца.


На площади возле круглого фонтана, выбрасывающего сверкающие струи чуть не до неба, выше крыш и домов, молоденький рыжий милиционер, в не по уставу расстегнутом кителе, сдвинутой на затылок фуражке, раздавал прохожим цветы из огромной охапки. Раздавал всем подряд, направо налево, каждому встречному-поперечному, всякому проходящему мимо, до кого мог дотянуться. При этом он сопровождал дар такими приятными, такими добрыми словами, что и без того радостные прохожие вдруг озарялись добрым светом изнутри и несли дальше волшебные цветы нежно, как бесценные дары.

Северьян с Костянычем одновременно, не сговариваясь, остановились, они не могли отвести взгляд от этой картины. И даже не так удивляло поведение стража порядка, как сами цветы. Это была немыслимая смесь из ярко алых, белоснежных роз и гвоздик. Поражало, сбивало с толку, что про каждый отдельный цветок нельзя было сказать точно - роза это или гвоздика, так же как нельзя было сказать какого он цвета. Каждый из них был одновременно ослепительно белым, абсолютно белым, до синевы, таким белым, что не было вокруг ни одного предмета, ни одного цветового пятна не стремившегося оставить на нем своего рефлекса. Однако же, при этом, он был совершенно красным, таким красным, что заключал в себе все мыслимые для этого слова оттенки, от алого цвета хлещущей из артерии крови до налившейся болезненным малиновым светом зари. И даже не это заставляло смотреть на цветы неотрывно, а то, что поднималось в душе при взгляде на этот букет. В её сокровенных тайниках оживали неподвластные воле чувства: лишенный разума восторг и сладкий неуверенный страх.  Восторг от безупречно белой чистоты сопровождался  боязнью того, что она может соприкоснуться с чем-то не столь безупречным, не столь идеальным, и страшно становилось от осознания неотвратимости этой встречи. Той встречи, которая неминуемо обратит цвет в алый.
 
Горожане текли слева и справа, уносили по цветку, раскланивались с милиционером и исчезали, а Костян с разинутым ртом и онемевший от нахлынувшей гаммы сложных чувств Северьян застыли в нескольких шагах рядом. Они очнулись только, когда перед с букетом появилась компания из трех ребят и девушки. Словно по заклинанию волшебника совершенное, чистое девичье лицо возникло прямо над букетом и вся гамма сложной интриги двуцветия, все смутные, запутанные чувства, вызываемые игрой алого и белого, перенеслись и отразились в её чертах, и можно было не сомневаться, что этот удивительный букет, в этом удивительном городе существовал только для неё одной.
 
- Ваше высочество, примите этот скромный цветок из рук верного стража порядка. – Милиционер согнулся в шутливом полупоклоне, протягивая цветок девушке. И во всей этой сценке обыкновенным показалось только обращение - «ваше высочество». Кем ещё могло быть, это прекрасное создание? Только высочеством. Но не прошло и минуты, как водоворот людей унёс компанию и «принцессу» и в душах наших путников осталось только чувство легкой грусти от встречи с чем-то волнующим и недоступным как сказка.

- Товарищи, - милиционер заметил Костю и Северьяна, - в связи с прекрасной погодой и вообще, во имя мира во всем мире, позвольте вручить вам эти цветы.

Его конопатое лицо улыбалось так радушно, так открыто, что отказать было невозможно. Однако, как только цветы очутилмсь в руках путников, случилось нечто ужасное. Они превратились в самые банальные, самые обычные красную розу и белую гвоздику. Это было досадно и несправедливо. Северьян поморщился, хотя внутренне, казалось, был готов к чему угодно, а Костяныч ошалело переводил взгляд со своей гвоздики на букет милиционера и в глаза его заблестели детские слёзы обиды.
- Пошли, - ткнул его в бок Северьян. Они положили неинтересные цветы на гранитный край фонтана и молча побрели вдоль улицы.
   
- Нельзя, нельзя здесь верить ни кому и ни чему – то ли Костяну, то ли себе досадливо выговаривал Северьян – не верь, не верь, не верь. Мы из другого мира. Мы не такие как они, понимаешь? И никогда ими не будем.

Костяныч молчал. Он ушел вглубь себя, и даже перестал озираться по сторонам. Наконец капризным голосом промямлил:
- Я жрать хочу, будем есть-то сёня?

Северьян посмотрел на него с удивлением, но только пожал плечами:
- Найдем кафешку, поедим. - Про себя подумал, что это может случится очень-очень нескоро.

- Молодые люди, - неожиданно к ним обратилась проходившая мимо  старушка в белой шляпке с люрексом(?). - Возможно я ошибаюсь, в таком случае прошу меня простить, но мне почему-то кажется, что вы приезжие, и что вы заблудились. Быть может я смогу вам чем-то быть полезной?

Костяныч встрепенулся, и принялся допытываться насчет ближайших точек общественного питания, а Северьян почувствовал некое раздражение, от назойливой вежливости, постоянно проявляемой жителями солнечного города.

- Вперед, вон в тот проулок! – Костян закончил расспросы, выслушал многословный ответ, распрощавшись с бабулей, вцепился в товарища и буквально потащил его за собой.

Они свернули с центральной улицы и оказались на тихой улочке. Можно сказать, что здесь не было людей, только впереди, прямо на проезжей части стояло странное существо. Северьян сразу и не понял, что это такое, пока они не подошли ближе, и стало ясно, что это мужчина, а на нем, обхватив ногами и руками, висела молодая женщина. Она прижалась к нему что есть сил так, что они слились в неподвижной позе, превратившись в одно существо, сплошь состоящее из нежности. Даже на расстоянии чувствовалось, какая огромная добрая сила соединяла две разные половинки в одно целое. Радом в коляске крутил головой белобрысый мальчуган, он с любопытством рассматривал окружающий мир, не обращая внимания на неподвижных родителей. Рядом с мужчиной стоял огромный чемодан.       

Костян выпучил глаза и чуть не растянулся, зацепившись за бордюрный камень ногой. Северьян же стеснялся пялиться откровенно как его приятель, хотя, этим двоим был безразличны не только зеваки, но и весь мир вокруг.

- ПонЯл, ты?! – выдохнул Костяныч, когда они отошли на некоторое расстояние. Он то и дело оборачивался, – с войны браток вернулся.
Северьяна отчего-то рассердила нелепая догадка:
- С чего это?
- А рюкзак, видал какой, маскировочный.
- Да ничего подобного! Обычный чемодан. Просто расцветка такая, под камуфляж.   

- Вон кафешка напротив, - мотнул головой Северьян на противоположную сторону улицы. Когда они вступили на проезжую часть, движение прекратилось. Приветливые водители махали им руками, мол, милости просим через дорогу.

(вырвано)

Матильде не всё равно что потреблять. От хорошей литературы, она приходит в восторг, уплетает жадно, с гулом и подвыванием. Дрянь же горит с вонью и чадом. Поэтому люблю жечь хорошие произведения. Классику пока не трогаю, рука не поднимается, а это современное… Скажете фашист? Да ничего подобного. Кому нужна эта макулатура теперь, когда все перешли на электронные книжки. Дорогих, подарочных изданий у меня нет, а эти только занимают место в избе. Смена парадигмы. Сохраним леса.